Юрий Иваск
Певец пика Мадонны и трех альпинистов
Поэт Николай Павлович Гронский родился 11 июля 1909 года (по старому стилю) в Териоки (Финляндия). С 1921 года жил в эмиграции. Окончил русскую гимназию в Медоне под Парижем. Сначала он поступил на юридическое отделение, а затем, со степенью бакалавра по юриспруденции, пошел учиться в [La] Faculte d[es] Lettres, а в 1932 году был принят на факультет философии и литературы Брюссельского университета, где работал под руководством русского историка проф. Экка1. Он часто проводил лето в Альпах, куда отправлялся через Гренобль.
Гронские имеют польское происхождение. Их фамилия происходит от реки Грон в бывшей Галиции. Мать писателя, в девичестве Слободзинская, тоже польского происхождения. Но и те, и другие в последнем поколении русифицировались. Отец поэта П. П. Гронский – известный публицист и сотрудник ежедневной газеты «Последние новости»2.
Николай Гронский скончался 21 ноября 1934 г. (по новому стилю) от ран, нанесенных ему поездом метро. Авария произошла в 19:45 на станции метро «Pasteur». В больнице ему дважды переливали кровь, но через пару часов, не приходя в сознание, он умер. При жизни поэт нигде не издавал свои произведения3. Вскоре после его смерти в «Последних Новостях» (№ 5008) были опубликованы поэма «Белладонна» и некоторые его стихотворения (напечатанные и в других эмигрантских изданиях). В одном из прошлогодних номеров крупного эмигрантского журнала «Современные записки» близкая по духу Гронскому поэтесса М. И. Цветаева напечатала посвященное ему стихотворение, которое считается ее лучшим произведением. В ближайшем будущем будет издан посмертный сборник стихов покойного поэта.
Героическая поэзия М. Гронского является важной вехой в современной русской литературе, своего рода знаком времени.
Гронский наследовал свою поэтическую линию от Цветаевой, самой выдающейся и, в то же время, самой обособленной поэтессы эмиграции. Ее мужской пафос не устраивает большинство читателей и литературоведов в эмиграции.
В поэзии Цветаевой «волны жизни океана» – стихия народного языка – ударяются о каменные берега «мертвых» архаизмов (славянизмов[*]). У Гронского одни голые камни – архаизмы – на пустой и гладкой мели русской эмиграции. Он даже не архаист, а скорее архаик.
Не емлют чувства ощущений –
Дик умозрительности – сей
Лик сущности преображений:
Слух без ушей – взгляд без очей…
Сложность его архаического словаря и скупая на слова глубина мысли иногда напоминают религиозно-аллегорические стихи Ф. Глинки (брат композитора, 1786–1880)4 и несправедливо забытого В. Соколовского (1808–1839)5.
Многие лучшие молодые поэты-эмигранты теряют свой слог и в общем контексте их творчества [стихи их] распадаются на составляющие части: на «зацепки» (унаследованные, например, от советского поэта Б. Пастернака и его системы далеких ассоциаций) или на поверхностные интимные признания, лишенные горького очарования стихи Иннокентия Анненского (умер в 1909 г.) – знатока античной поэзии, парнасца и грустного неврастеника, тень которого всё еще парит над русским Монпарнасом.
Твердость духа Гронский противопоставил разложению, отдавая «камням» превосходство над «песком».
Его лучшее печатное произведение «Белладонна», или «Поэма о [пике] Мадонны и трех альпинистов», – это бедный камень, подброшенный высоко вверх и упавший обратно на землю.
Гронскому присуща высокая патетика. А пафос всегда исходит «от разума». Патетика – это «холодный ум», говорящий на языке сердца (Державин, Цветаева). Логический источник русской патетической поэзии – это каменные, обнаженные архаизмы-славянизмы, а стихийность – это живая разговорная речь, теплая «влажная земля» («сыра земля»), обволакивающая холодные формы древних слов.
В отличие от Цветаевой, молодой Гронский не привез с собой в Париж русскую землю. Что же тогда двигало камнями его героической поэзии? Разве не эпоха везде одних и тех же «бескрылых вождей»[**] и «крылатых рабов» (такую форму придавала моим мыслям в письме М. И. Цветаева). Разве это не она встряхивает его жесткими стихами про альпинистов, авиаторов, моряков, его дифирамбами, посвященными «любовникам смерти», «кавалерам крутых гор»?
В поэме Гронский обращается к Мадонне и покровителям альпинизма Бернарду и Христофору, но его последняя надежда – надо полагаться на самого себя. Об этом говорит над трупом разбившегося товарища один из альпинистов:
Кровь расплещу, хребет разрушу.
Что ж, в день Суда не дрогну труб!
Спасу твою живую душу,
Живую душу или труп.
Последний выход: честь.
...И по отрогам
Кратчайший путь избрала честь.
Человек именит и силен до тех пор –
Покуда мир стоит под Богом,
Покуда слава в трубах есть,
Одним стальным и строгим словом,
Сухим и светлым словом: честь6.
И наша бессмысленная и героическая эпоха жива и известна благодаря тому, что услышал в ней Гронский, которого она сама не расслышала. Для большинства и сам поэт, и эти скудные слова о нем – всего лишь пустой звук. Глухими являются и те, кто восхищается нашей эпохой, и те, кто ее разоблачает. И новая Спарта, сухая и яркая, должна в ближайшем будущем сама постоять за себя, и если есть вечность – то только в ней.
XIX век был труслив, но умнее нашего. ХХ век глупее прошлого, но он дерзок и расточителен: он не боится чужой крови, его не испугает и вид собственной. Можно и нужно бороться со многими проявлениями нашего времени, но для этого надо жить жизнью нашего века, а также принять тот факт, что наилучшее и наилучшие – «в долинах братства и любви».
1936
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Экк Александр Арнольдович (Aleksandre Eck, 1876–1953), русский филолог, историк и педагог, специалист по средневековой русской литературе. Профессор Брюссельского университета.
2. Павел Павлович Гронский (1883–1937), отец Николая Гронского, юрист, политик, кадет, член Временного правительства, публицист, приват-доцент СПб Университета, преподавал в Париже и Каунасе. Масон. Сотрудник парижской газеты «Последние новости». Гронская Нина Николаевна (ур. Слободзинская; по второму браку Лепехина, 1884–1958), мать Н. Гронского, скульптор.
3. Единственная прижизненная публикация Гронского – три стихотворения, изданные в Ковно летом 1934 года.
4. Федор Николаевич Глинка (1786–1880), поэт, офицер, участник Отечественной войны 1812 года, декабрист.
5. Владимир Игнатьевич Соколовский (1808–1839), поэт, прозаик, революционер. В творчестве тяготел к религиозной тематике.
6. Весь пассаж о чести, включая цитаты из Гронского и описание сюжета его поэмы, повторяется Ю. Иваском из его статьи «Памяти Николая Гронского», 1935 год (см. нынешнюю публикацию). Можно предположить, что мысль о чести как о последнем прибежище поколения была особенно важна для критика и, в его интерпретации, – для творчества самого Гронского.
Перевод с польского – Н. Б. Синдецкая
* Это церковнославянские (или староболгарские) слова и выражения на русском языке. Архаизмы, возрожденные Цветаевой, они были характерны прежде всего для русской поэзии XVIII века, созданной, в основном, благодаря усилиям Ломоносова, Державина и Боброва (Бобров Сергей Семенович (1755–1810), поэт, архаист, переводчик). Вся история русского литературного языка по своей сути является историей ожесточенных боев и более или менее продолжительных мирных переговоров между славяно-русским книжным языком монахов-поэтов Киевской Академии XVIII века, находящимся под сильным влиянием польской культуры, и их слегка германизированных и офранцуженных учеников XVIII века, с одной стороны, и языком народа Московии, у которого учился Пушкин («московская просвирня»), – с другой.↩
** Исключения редки↩