Йегуда Амихай

 

Точность боли и размытость счастья

Перевод с иврита Александра Бараша

 

Йегуда Амихай (1924, Вюрцбург, Германия – 2000, Иерусалим) – поэт, прозаик, драматург. Предки его жили в Баварии со Средних веков. В 1936 году семья переехала в подмандатную Палестину. Во время Второй мировой войны Амихай служил три года в Еврейской Бригаде в британской армии (записался добровольцем после окончания школы), затем (также добровольно) – боец Пальмаха (десантник) во время Войны за Независимость. Закончил Еврейский Университет в Иерусалиме (литература и библеистика). Автор 13-ти книг стихотворений, двух романов, собрания рассказов, а также детских книг и пьес. Переведен на сорок языков. Среди английских переводчиков – Тед Хьюз; поэт дружил с У.Х. Оденом. Тексты Амихая включены в школьные программы и университетские курсы в разных странах. Он – лауреат Премии Израиля (1982) и множества других израильских и международных премий, несколько раз был номинирован на Нобелевскую премию.

Йегуда Амихай совместил язык своего религиозного бэкграунда, молитв и Библии (он вырос в религиозной семье) с современным разговорным ивритом. Такой тип «разнородной чувствительности», «смешанный образ языка», как он это называл, был для него органичным – и новаторским для израильской поэзии той эпохи.

Одна из важнейших черт поэзии Амихая – почти физическое ощущение воспоминания. Он говорил: «Я могу подхватить, поймать любой момент моей жизни и оказаться почти физически прямо там». Тут тоже есть корни в еврейской традиции: существует талмудическое высказывание, что «нет ничего, что раньше или позже в Библии», что значит: всё, все события, присутствуют, существуют всегда, в настоящем времени, прошлое и будущее сходятся в нем в одной точке – особенно в языке.

Я надеюсь, что это произошло и в переводах, предлагаемых вашему вниманию.

Александр Бараш

 

ИЗ ЦИКЛА «ОСЕНЬ, ЛЮБОВЬ, РЕКЛАМА»

 

1.

Взгляд, поднятый вверх, чтобы увидеть, есть ли облака,

что у него на пути? Стены, балконы,

одежда и тоска, вывешенные сушиться, окна, крыши и ностальгия,

небо. Открытая ладонь тянется проверить, есть ли

капли дождя. Эта рука самая простодушная,

самая верящая, она молится

больше всех, кто молится в домах молитв.

 

2.

Я хочу петь песню хвалы всему, что остается

здесь с нами и не покидает, и не скитается, как перелетные птицы,

и не убегает на север или на юг и не поет «Мое сердце на востоке,

а я на западе, на самом его краю»*. Я хочу петь хвалу деревьям,

которые не сбрасывают свои листья  – и страдают от жары летом и

от холода зимой, и я хочу петь хвалу людям, которые не сбрасывают

свою память – и страдают больше, чем те, кто отбрасывает всё.

Но больше всего я хочу петь песнь хвалы тем, кто любит,

кто остается вместе в радости и в печали и в радости.

Создать дом, создать детей, сейчас и в другие времена.

 

3.

Потому что любовь должна быть слышна, а не прошептана:

чтобы услышали и увидели, она должна быть без маскировки,

должна бросаться в глаза, кричать, смеяться в полный голос,

быть шумной рекламой заповеди «плодитесь и размножайтесь»:

радостной и прекрасной «плодитесь» и трудной,

                                    мучительной «размножайтесь» –

заповедь человеческого рода, сладкая оболочка горькой жизни.

Любовь – это слова и цветы,

                                    которые притягивают насекомых и бабочек,

и она же – цветочный принт на женском платье.

Она – это нежная кожа бедра, и нижнее белье

до глубины души, и верхняя одежда до неба.

Она – пиар, она – сила притяжения человека и земли,

она – сила тяжести земного шара и сила

легкости всего божественного. Аллилуйя.

 

______________________________

* «Сердце мое на Востоке, а я на Западе, на самом его краю» (לִבִּי בְמִזְרָח וְאָנֹכִי בְּסוֹף מַעֲרָב) – первая строка одного из самых известных стихотворений Йегуды Галеви. Йегуда Галеви – поэт, философ; жил в Испании в конце XI – первой половине XII веков. 

 

 

ИЗ ЦИКЛА «ТОЧНОСТЬ БОЛИ И РАЗМЫТОСТЬ СЧАСТЬЯ. ПРИСУТСТВИЕ НОСТАЛЬГИИ ВО ВСЕМ»

 

1.

Царь Саул бросился на свой меч в последней битве в Гильбоа

и сразу погиб. Мы так же падаем на наши тонкие и острые души

в начале жизни, а умираем только через семьдесят или восемьдесят лет.

И наши жизни трепещут все эти годы, и каждое чувство

и каждое движение вызывают глубокую боль, но мы привыкли к боли

и иногда называем ее – ощущением жизни, даже радостью.

А душа, приносящая жизнь, убивает нас, в конце концов,

и остается, как меч. 

 

2.

Точность боли и размытость счастья. Я думаю о точности,

с которой люди описывают свою боль в кабинетах врачей.

Даже те, кто не умеет читать и писать, всегда точны:

это тянущая боль, а это раздирающая боль, а это как пила,

это жжёт, это острая боль, а это тупая. Это здесь, вот тут.

Да. Да. Счастье размывает всё. Я слышал, как говорят

после ночи любви и после праздников: «Было замечательно,

я чувствовал себя как на небе». И даже космонавт, выйдя

в открытый космос, воскликнул только: «Прекрасно, чудесно,

у меня нет слов». Размытость счастья и точность боли.

Я хочу описать смутное счастье и радость так же точно,

как острую боль. Боль научила меня говорить.