Яна Вишнякова

 

* * *

Мы жили в комнате без мебели,

И ветки к нам просились в окна,

Ты в нерешительности медлила,

А я цитировал Набокова –

О том, что нет ни совершеннее

И ни пронзительнее вида,

Чем свет фонарный меж весеннего

Сумбура глянцевитых листьев,

Что главный дар – увы, не тщание,

А распознанье всплесков чуда,

И чем они подчас случайнее

На фоне жизни блекло-скудном –

Тем слово легче, безразмернее,

Которым, их обозначая,

Поэт томится предвечерними

Сердца кроящими часами.

Что дар любви – как стихотворчество,

Не знает дна и совершенства,

Что, как ни силится, ни хочется –

От боли никуда не деться,

Когда, подобно Себастьяну, ты

Пронзён десятком стрел из света,

Хореями пытаем, ямбами,

Пытаясь смысл увидеть в этом.

И, в пароксизме обреченности,

С раскрывшимися настежь ранами,

Ты лист мараешь, чтобы черными

Неровными рядами странными

Кому-то передать – как трепетны,

Нежны движенья тонких листьев,

Как взмахи шумные и нервные

На слог походят чьих-то писем...

…А ты поглядывала в зеркало,

Твой взгляд уже был зол и чёток,

И обронила вскользь: «Наверное...

А вообще – иди ты к черту».

 

 

* * *

Самодовление предмета –

До самого рожденья духа –

Так в янтаре прозрачном лето

Высвобождается, для слуха,

Для зрения и осязанья

Реальней становясь, живее,

Чем все «сейчас»... Миг узнаванья

Светящейся души предмета

Равновелик смыканью круга

Времён в финале дивном Пруста,

И Бог протягивает руку,

В которой, наконец, не пусто –

В ней – солнце, всплески шумных листьев,

Незамутненная прозрачность,

В ней – наши радостные лица,

В застывшем прошлом «настоящем» –

Там нет смертей и расставаний,

Материальности распада,

Надуманных нелепых знаний,

Прозрений мнимых и догадок,

Там простота нехитрых линий,

Остановившиеся стрелки,

Там моря контур темно-синий,

Узор на треснувшей тарелке.

Там вечность обретает имя,

В вине – не истина, а радость,

И кто-то пишет другу в Риме,

Хоть слов почти что не осталось.

 

 

* * *

Увидеть тебя в позабудущем неком году –

В лесу обезумевший кролик спешить будет на чаепитье –

В сумбуре смешаются дни и недели, событья,

Смешаются все времена – так что вряд ли смогу

Тебя различить в этом вихре запутанных фраз,

В сонме мелькающих лиц, городов и пейзажей,

Но после ты мне непременно, я знаю, расскажешь

Про светлых и замерших в вечности солнечной нас –

Так центр циклона нетронут, спокоен и свят –

В нем время кусает за хвост себя, дико и глупо,

Протянешь мне так же с улыбкой уверенной руку,

Как тысячи жизней протягивал, верно, подряд.

 

 

* * *

Монетки на полу – не для того ль,

Чтоб в жизни следующей сюда еще вернуться,

И в счастье обратилась чтобы боль –

Не потому ль с утра разбито блюдце,

И не затем предметы ли в пыли,

Чтоб осязать иметь возможность время,

Не убрана посуда – не могли

Или, быть может, вдруг не захотели?

Обжитое пространство – как приют

Лишенного родного крова духа,

Здесь ссорятся, грустят, смеются, пьют,

С тоскою смотрят люди друг на друга,

Здесь жизнь переплавляется в кино,

Какое вспомнят, заповедь нарушив,

В немытое взглянув потом окно,

Вселённые в тела иные души.

 

 

* * *

Горячий летний ветер – это жизнь,

Продолжена, без спроса и упрека,

Держись за эту ниточку, держись,

Тебе не уходить еще до срока,

Тебе еще стоять на сквозняке,

На перекрестке, под семью лучами,

И приникать горячим лбом к руке

Того, кто ведает здесь чудесами.

 

 

* * *

Жить наравне с деревьями, ночами

Вступающими в споры затяжные

С осенним ветром, хоть звени ключами,

Попей воды, припомни чье-то имя,

Строфу о том, что есть всему пределы,

Банально лбом уткнись всё в ту же стену,

Мир ночью – говорящий, неумелый,

И выход твой трагический на сцену

Средь хора распевающихся листьев

Свершится, как всегда, хоть и некстати,

Чтобы наутро столбик черных линий

Стал откровеньем, найденным в тетради.

 

 

* * *

А если мы умрем в морозный март,

Рассыпавшись колодой смертных карт,

Истлев или замерзнув – не суть важно,

Среди руин родных многоэтажек,

Под небом, то ли звездным, то ли свет

Усердно льющим, на закате лет,

Или в расцвете – как кому успелось,

Под прóклятым, под вражеским прицелом –

То всё равно для нас придет весна,

Для нас, для нас, и никого другого,

И будет щебет, зелень, и асфальт

Прогретый, в трещинах, и кто-то целовать-

ся станет под расцветшей кроной...

Листком мы станем, деревом, вороной,

Синицей, облаком, дыханием реки,

И линией протянутой руки,

Морской ракушкой, смехом и молчаньем,

Янтарным солнцем, золотым песком...

И пусть нам страшно здесь до одичанья,

И ненавистью мы оглушены,

Мы доживем до Бога, до весны,

Мы ей уже – ты видишь – почти стали.