Яна Вишнякова
* * *
Мы жили в комнате без мебели,
И ветки к нам просились в окна,
Ты в нерешительности медлила,
А я цитировал Набокова –
О том, что нет ни совершеннее
И ни пронзительнее вида,
Чем свет фонарный меж весеннего
Сумбура глянцевитых листьев,
Что главный дар – увы, не тщание,
А распознанье всплесков чуда,
И чем они подчас случайнее
На фоне жизни блекло-скудном –
Тем слово легче, безразмернее,
Которым, их обозначая,
Поэт томится предвечерними
Сердца кроящими часами.
Что дар любви – как стихотворчество,
Не знает дна и совершенства,
Что, как ни силится, ни хочется –
От боли никуда не деться,
Когда, подобно Себастьяну, ты
Пронзён десятком стрел из света,
Хореями пытаем, ямбами,
Пытаясь смысл увидеть в этом.
И, в пароксизме обреченности,
С раскрывшимися настежь ранами,
Ты лист мараешь, чтобы черными
Неровными рядами странными
Кому-то передать – как трепетны,
Нежны движенья тонких листьев,
Как взмахи шумные и нервные
На слог походят чьих-то писем...
…А ты поглядывала в зеркало,
Твой взгляд уже был зол и чёток,
И обронила вскользь: «Наверное...
А вообще – иди ты к черту».
* * *
Самодовление предмета –
До самого рожденья духа –
Так в янтаре прозрачном лето
Высвобождается, для слуха,
Для зрения и осязанья
Реальней становясь, живее,
Чем все «сейчас»... Миг узнаванья
Светящейся души предмета
Равновелик смыканью круга
Времён в финале дивном Пруста,
И Бог протягивает руку,
В которой, наконец, не пусто –
В ней – солнце, всплески шумных листьев,
Незамутненная прозрачность,
В ней – наши радостные лица,
В застывшем прошлом «настоящем» –
Там нет смертей и расставаний,
Материальности распада,
Надуманных нелепых знаний,
Прозрений мнимых и догадок,
Там простота нехитрых линий,
Остановившиеся стрелки,
Там моря контур темно-синий,
Узор на треснувшей тарелке.
Там вечность обретает имя,
В вине – не истина, а радость,
И кто-то пишет другу в Риме,
Хоть слов почти что не осталось.
* * *
Увидеть тебя в позабудущем неком году –
В лесу обезумевший кролик спешить будет на чаепитье –
В сумбуре смешаются дни и недели, событья,
Смешаются все времена – так что вряд ли смогу
Тебя различить в этом вихре запутанных фраз,
В сонме мелькающих лиц, городов и пейзажей,
Но после ты мне непременно, я знаю, расскажешь
Про светлых и замерших в вечности солнечной нас –
Так центр циклона нетронут, спокоен и свят –
В нем время кусает за хвост себя, дико и глупо,
Протянешь мне так же с улыбкой уверенной руку,
Как тысячи жизней протягивал, верно, подряд.
* * *
Монетки на полу – не для того ль,
Чтоб в жизни следующей сюда еще вернуться,
И в счастье обратилась чтобы боль –
Не потому ль с утра разбито блюдце,
И не затем предметы ли в пыли,
Чтоб осязать иметь возможность время,
Не убрана посуда – не могли
Или, быть может, вдруг не захотели?
Обжитое пространство – как приют
Лишенного родного крова духа,
Здесь ссорятся, грустят, смеются, пьют,
С тоскою смотрят люди друг на друга,
Здесь жизнь переплавляется в кино,
Какое вспомнят, заповедь нарушив,
В немытое взглянув потом окно,
Вселённые в тела иные души.
* * *
Горячий летний ветер – это жизнь,
Продолжена, без спроса и упрека,
Держись за эту ниточку, держись,
Тебе не уходить еще до срока,
Тебе еще стоять на сквозняке,
На перекрестке, под семью лучами,
И приникать горячим лбом к руке
Того, кто ведает здесь чудесами.
* * *
Жить наравне с деревьями, ночами
Вступающими в споры затяжные
С осенним ветром, хоть звени ключами,
Попей воды, припомни чье-то имя,
Строфу о том, что есть всему пределы,
Банально лбом уткнись всё в ту же стену,
Мир ночью – говорящий, неумелый,
И выход твой трагический на сцену
Средь хора распевающихся листьев
Свершится, как всегда, хоть и некстати,
Чтобы наутро столбик черных линий
Стал откровеньем, найденным в тетради.
* * *
А если мы умрем в морозный март,
Рассыпавшись колодой смертных карт,
Истлев или замерзнув – не суть важно,
Среди руин родных многоэтажек,
Под небом, то ли звездным, то ли свет
Усердно льющим, на закате лет,
Или в расцвете – как кому успелось,
Под прóклятым, под вражеским прицелом –
То всё равно для нас придет весна,
Для нас, для нас, и никого другого,
И будет щебет, зелень, и асфальт
Прогретый, в трещинах, и кто-то целовать-
ся станет под расцветшей кроной...
Листком мы станем, деревом, вороной,
Синицей, облаком, дыханием реки,
И линией протянутой руки,
Морской ракушкой, смехом и молчаньем,
Янтарным солнцем, золотым песком...
И пусть нам страшно здесь до одичанья,
И ненавистью мы оглушены,
Мы доживем до Бога, до весны,
Мы ей уже – ты видишь – почти стали.