Владимир Козлов

  

Трепетание в одиночестве

[Из цикла «Чистое поле»]

 

[НАЧАЛО]

 

Ни плоскости, ни высоты,

глаза пусты и слова пусты,

нет перспективы и нет пути,

нет того, кому идти.

 

Но – что-то едет прочь

влекомо силами сквозь ночь.

Остановиться первый бунт,

сойти на твердый грунт.

 

Текстуру ощутить стопой,

внимательно вдохнуть настой.

Мрак смотреть, пока его дела

луч не развалит до седла.

 

 

[КОРНИ]

 

Не широк, не богат словарь,

а захватан и стерт,

как на древней монете царь

или герб, или горб.

 

И когда она стерта совсем,

и остались лишь диск да блеск,

то металл этой горстки морфем

ценят уже на вес.

 

Пускай ветра вырвет из рук

легкие деньги струя.

Только древних корней круг

остаётся теперь при я.

 

 

[ПРОБУЖДЕНИЕ]

 

В поезде на рассвете.

За окном невидимый ветер

на скорости кормит и поит.

Видно лишь чистое поле.

 

Миг узнавания поля.

Пробуждение в поле всегда

повторяется, сколь бы 

долго, кому и куда.

 

На рассвете в летящем вагоне

я дрожит, как осиновый лист.

Страх позабытый нагонит,

как-то он был позабыт.

 

 

[ОСЕДЛОСТЬ]

 

Улицы наши еще не одеты

не то что в гранит – в асфальт,

образы предков еще не отлиты

ни в подлинность и ни в фальшь.

 

Книги еще идут на подтирку,

трудно растут сады.

Дебатируем, чем заткнуть дырку,

и меняем на ней зады.

 

Это, конечно, уже не кочевье,

но и оседлость еще налегке.

Если место и важно, тем, что

мы где-то тут подошли к реке

 

 

[ВСПЫШКА]

 

Поле, чистое поле,

выгоревшие цвета,

существованье слепое,

предсказуемые места.

 

Поле встает как вспышка,

озарение и отрыжка,

перемена обличий,

правил, привычек.

 

Солнца зависшая вспышка,

воздух дрожит ниже.

Вращающаяся покрышка

в сущности неподвижна.

 

 

[МЕРЗЛОТА]

 

Только кажется, что печёт, –

всё равно внутри мерзлота

упирается, не дает,

чтобы одна красота.

 

Что-то сжалось так сильно там,

что не проходит луч.

Ни жива, ни мертва мерзлота,

черный ящик закрыт на ключ.

 

Не любили тебя, мерзлота,

не жалели, не грели в руках,

но теперь твоя красота

на виду, и ты станешь прах.

 

 

[ТРЕПЕТ]

 

Тех, кто честь твою отбирали,

видно, надо благодарить.

Отбирали – не отобрали,

значит надо им пособить.

 

Сбросить столько, что мир до поля

очищается, и попадая в ощип,

представать не раздетым, а голым:

трепещи теперь, трепещи.

 

Трепетание в одиночестве

есть общей памяти шанс.

Первый призрачный в общество,

первый достойный шаг.

 

 

[ЗВЕРЬ]

 

Рыщет невидимый зверь,

тень периферийных зон.

Он – скор – сюр – сер.

Он скрывает, что очень зол.

 

Дышит неведомо где.

Чувствуешь запах, смрад.

Нарастает ущерб везде.

Вдруг – рук – след – прах.

 

В поле веди – в поле виден он.

Я защищает простор.

Здесь – горизонт – вот – дом.

Старый – бул – щил – спор.

 

 

[АВРАЛ]

 

Ах зачем отпустил в аврал

из натопленных братских могил,

чтобы я полюбило овал,

как его треугольник любил.

 

Вино и гашиш, Стамбул и Париж

разбивают семью и авто.

Эх, товарищ, ну что ж ты горишь,

не пытайся узнать, за что.

 

Как же должно быть холодно здесь,

чтобы чувствовать жар земли,

извести слышать благую весть,

всех, кто в нее ушли.

 

 

[ПИСЬМЕННОСТЬ]

 

Письменность – это всё,

что проходит перед глазами.

Сломленной буквы стекает сок.

Трудно владеть азами.

 

Есть значения – крепко стоят,

есть – колышутся и трепещут;

есть – высокой травой ямб,

есть – летят и становятся меньше.

 

Жизни прочесть пейзаж

не хватает – так просто запомнить.

Созревание смысла уважь,

а то он лишь землю накормит.

 

 

[ПРЕДЕЛ]

 

Чистое поле нечисто

и невозможно, оно

пересчитано в числа,

урожайность, зерно,

 

га, издержки, законы,

рукоприкладство, власть.

Лишний раз к оконному

лбом бояться припасть,

 

в поезде задремавши,

поделенного за предел

выехать неудачно

мальчик-девочка захотел.

 

 

[ВЗРЫВ]

 

Взрыва далекого ветры

продолжают лететь, и я

всё меньше и меньше в центре

окружности бытия.

 

И уже не догнать границы –

только бы удержать

сердце и на ветру страницы

чем-нибудь поприжать.

 

Только упёртое и тупое,

смелое и человечное, как

обитатель чистого поля,

вынесет этот бардак.

 

 

[ИСТОЩЕНИЕ]

 

Меня истощили, столько

выжали из меня.

Дай на теле твоем, поле,

поваляться как простыня.

 

Ничего уже не понимаю,

ничем нету смысла быть.

Обнимаю тебя, обнимаю.

Резко вскакиваю, убит.

 

Дай подышать со смыслом

две минуты, возможно, три,

десять летят со свистом,

я без смысла уже не могу.

 

                           Ростов-на-Дону