Виталий Амурский

* * *
Играли кое-как. Закончили ничьей.
Как комментатор подчеркнул: без блеска.
Но вот – болельщики, дуэли их речей
О том, в чем прав, а в чем ошибся Бесков!..

Какой накал страстей!.. Хотя, в конце концов,
Как и тогда, теперь не подытожить,
Где Яшин лучше был, а где Стрельцов,
Где был несправедлив судья, быть может.

О, жизнь тех лет – непостижимый матч,
С ничьими и победами без счета,
Когда луны лишь незабитый мяч
Напоминал, что есть и выше что-то.

Большое скрыто в разных пустяках, –
Сказать бы мог мудрец про время оно.
Я убеждался в том, что это так,
Не только уходя со стадиона.

* * *
Страна лохматая,
Где хохмы с матом;
Страна Ахматовой!
Вы обе – рядом.

Страна «Кирпичиков»
И Мандельштама –
Средь дел опричников
В кровавых штампах.

Сарай Европы ли,
Чердак ли Азии,
Где двери хлопают,
Как пушки Разина!

Страна юродивых
И атеистов –
Две разных родины
В одной, неистовой.
Всегда студёная
Ее водица.
Какой черт дернул
Мне там родиться

Средь зимних росписей
На стеклах окон,
Но жил и рос ведь
Как все, – не охал.

Да и не охаю
О прошлых зимах,
Что нынче оком
Достать не в силах.

А потому-то
И спорить не о чем,
Где лучше утро,
Где краше вечер.

РАЗДВОЕННЫЙ ПОРТРЕТ

         Идут белые снеги...
        И я тоже уйду.
             Е. Евтушенко

Поэта похоронили в Переделкино
рядом с Пастернаком,
как он сам пожелал перед смертью

Был он бунтарь или фигляр,
Был скромен или сноб?..
Важнее всё же – «Бабий Яр»,
Что вызывал озноб!

Судить сегодня мы вольны,
Хромал ли его слог,
Но как о свадьбах в дни войны
Взять высоко он смог!

Был честен он, писавший про
Живучий сталинизм...
Но есть душа, и есть нутро,
Как, скажем, верх и низ.

Тот верх храня, о многом он
Имел слова, что жгут, –
Властям же делая поклон,
Знал то, что они ждут.

И вот: «борьба за мир», Фидель,
И Братской ГЭС огни...
Ну, а о Бродском, что в беде,
И о других – ни-ни...

Но ни тогда, и ни потом
Не мог понять я, впрямь,
Где был поэт, а где фантом, –
Где между ними грань?

Сейчас не время для бесед,
Что значил он для нас?
Он Пастернаку стал сосед,
Но разве ж там Парнас?
         Апрель, 2017

* * *
Я побывал на родине в гостях,
Средь интуристов скромно проживая,
Там, как в метро, отеческий сквозняк
Летел за мною, память обжигая.

Но торопясь в места, где пацаном,
Казалось, знал любую подворотню,
На входе обнаружил лишь замок,
Ключом закрытый на два оборота.

* * *
Важно ль, с кем здороваться при встрече,
Улыбаться, что-то обсуждать –
Не всегда нас греет умной речью,
Значит, не всегда в ней есть нужда.

Что же, пусть темна душа чужая,
И твоя не столь светла – седа:
Было б с кем проститься, уезжая
На день, на год или навсегда.

* * *
Будь холст там – я б сказал: Сулаж[1] .
Вечерний пляж, прибоя лента,
В пространстве темном – сплин и блажь,
Как в вечера, где тонет лето.

О, ночи августа, чей шелк
В падении не знает складок;
Я с морем пил на посошок,
Печали дав уйти в осадок.

В любом прощании есть толк,
Не позволяющий ироний,
Как, скажем, возле глаз платок
У незнакомки на перроне.

Мы провожаем или нас
С печалью кто-то провожает;
Всё так обычно, но в тот раз
Лишь звезды надо мной дрожали.

* * *
Ноябрь был мрачен, и декабрь
Остался верен хмари местной,
Что подтверждал привычный кадр
Окна с туманною завесой.

А всё же верилось, что вот
Придет январь и всё исправит,
Но наступивший Новый год
Не изменил пейзажа в раме.

И день такой же, как вчера,
В нее пробился жидким светом,
И между стеклами пчела
Лежала, как лежала с лета.

         Париж

[1]

* Пьер Сулаж (род. в 1919 г.) – французских художник-абстракционист, мастер работ, выполненных в черном цвете.