Виталий Рахман

* * *

Ирине Вольской

Вы помните, как крошкою когда-то

Бродили переулками Арбата,

На палочке качая эскимо?

А мимо быстро ехали машины,

Шуршали свежевымытые шины.

Казалось, всё светло и хорошо.

Мороженое было очень вкусным.

Товарищ Сталин улыбался так искусно –

Не жизнь, а вечный праздник и кино.

Но это всё куда-то отлетело

Сквозь континенты, волны беспредела.

Вчерашнее, прошедшее давно.

И только девочка с букетиком надежды

Глядит из фотографии, как прежде,

Вдруг вызывая сентимента грусть.

Пусть годы пробегают стороною.

Хотелось бы остаться молодою.

А если не удастся – ну и пусть...

Но карточку, где девочка с букетом,

Вы сохраните, может быть, об этом

Вдруг внуки неожиданно прочтут.

* * *

Якову Лотовскому

Орды Батыя росу приминали с рассветом.

Кони Россию под посвист нагаек кроили.

Схлынули волны, как пыль, унесенная ветром,

Только лугами разбухшие трупы застыли.

Только прекрасные лики девушек россов

Стали скуласты, в глазах появилась раскосость,

Им придающая необычайную прелесть –

Горькая память о конниках пришлых и смелых.

С севера шведы грозили набегом соседским,

Рыцарь тевтонский – холода стали наместник,

С юга смолистые турки теснили и греки.

Даже порой англичанин с французом,

Падая в девственный снег под копыта столетий,

Голубооких красавиц молили о чуде.

Пухла земля от могил, словно тесто,

Красных невест всем красным она обещала,

Только лебедушек белых для косточки белой рожала.

Где эти белые мальчики? – Пулею скошены красной,

Только все красные молодцы были убиты напрасно.

Горе – калеки в болотах Карелии сгнили,

Слезы «афганских» невест кровью чеченскою смыли.

Но молодое, веселое племя гурьбою

Снова бредет по Тверской, по Ямской и по Невскому,

Окает Новгород, тянутся вятичи ветками.

Снова дворы, как лозою, кустятся нимфетками.

Чье это племя? Откуда? Куда оно денется?

Да всё туда же –

К Великому Дереву Истины,

Через страдания путь пробивает неистово.

ПАМЯТИ ИОСИФА БРОДСКОГО

                        Он умер в январе, в начале года.

                        И. Бродский. Стихи на смерть Т. С. Элиота

Мы ворошили прошлое стихами,

печалью, тихой грустью и вином.

А он ушел январскими снегами

в изгнание последнее свое.

Но что-то странное вокруг происходило –

пульсировала трепетно строка

энергией языческого пира,

изяществом скользящего пера,

где образы, созвучия и лица,

рожденные страданием глухим,

всё продолжали в воздухе кружиться:

Санкт-Петербург, Венеция и Рим,

Нью-Йорка рок, распятая Античность.

Колючие Архангельска леса.

Решетка Летнего, кораблик.

Слово. Вечность.

Иллюзии. Ирония.

Судьба.

ИСААК

                                   Исааку Рабину*

Стою пред телевизором, ссутулясь.

Молюсь в слепящих отблесках экрана,

где черный ящик,

словно черный голубь,

несет мне весть транзисторного мира.

Молюсь за сына Авраама, за Исаака.

О, Бог! Всевидящий, всезнающий!

Зачем?

Зачем позволил Ты тому свершиться,

что сын отца на жертвенник принес?

Куда глядит Всевидящее Око?

В чем урок?

Ужель в крови, залившей песню?

Ужели мир – иллюзия сознанья?

Квадрат могилы чернотой реальней

созвучий на устах великих.

Как прежде, выстрелы

разрывами пространства

коробят мозг.

Что общего между прискорбным шоу

и аспирином, режущим экран

в желании всё обезболить?

Исаак, и сын Исаака,

и сыновья Исаака сыновей –

ужели образ мира есть война,

где нет покоя вечному скитальцу,

где только слезы выражают чувства,

а радости мгновенье иллюзорно?

О, Бог! Единственный и всемогущий!

Перед Тобой стою незащищенный,

и голый, и обрезанный стою,

молю прощенья за грехи сыновьи,

за кровь отца на песне недопетой.

Спаси и сохрани народ подвластный,

открой глаза слепым, чтобы прозрели

в кромешной суете своих страстей

и не мусолили священное

«ШАЛОМ»!

_________________________________

* Ицхак Рабин (1922–1995), израильский политический и военный деятель; был убит 4 ноября 1995 г. на площади Царей Израиля в Тель-Авиве.

* * *

На окошке герань расцвела.

За окошком метель металась.

Вроде, рядом, казалось, но за...

Стеклом, разделяющим два –

Лето, зиму – конец, начало.

По обе стороны от...

Не оценить толщины мембраны –

Словно холодный пот,

Теплом руки отошедшей мамы.

Жизнь, она вот…

и смерть – одна, как два.

Только мысль о формуле перехода

Продолжает сверлить зубной болью

Но и она уйдет, а таинство кода

Останется в сейфах за печатью у Бога.

РОЖДЕСТВО В НЬЮ-ЙОРКЕ

Ангел ночи свой путь уступает

Свету чистому нового дня.

Утро. Площадь. И старец вещает

О земном благоденствии. Зря.

А, быть может, не зря он пророчит

Весь согбенный в страданьи своем.

Может, истина – луч среди ночи,

Через слово пройдя непорочно,

Белым снегом на землю падет.

Тогда ночь, напоенная тьмою,

Вдруг почувствует: тьма – не конец.

Есть начало за нею другое:

Дух Творца, Его длань и венец.

                                   Филадельфия