Вера Зубарева

 

Тяжелые сны

 

* * *

снятся тяжелые сны

от города до страны

и дальше – до той стороны,

до этой уже стороны…

 

полнится ими земля

небо вода, и я

вышла из берегов,

нет мне пути назад.

 

 

* * *

Слякоть. Сумерки года.

Ширится поле темнот.

Солнце ушло с небосвода,

Город ушел в небосвод.

Крыши размылись и башни,

Плавают окна впотьмах.

День перешел во вчерашний

И под ногами размяк.

Новый забрезжил началом.

Сколько их было, начал…

Стрелки на круге гончарном

Крутит всемирный гончар.

Падает ртуть в неуклонном

Коловращении сфер,

Движется снежным циклоном

Облако-Люцифер,

Ходят кругами вьюги,

Слякоть вмерзает в лед.

Что на девятом круге?

Думаешь ночь напролет.

 

 

* * *

Улица-призрак маячит за фонарем на углу.

Струйка луны выползла из подворотни.

Флюгер залеченный снова подсел на иглу,

Крутят его, развлекаясь, ветра-оборотни.

Ключ чертыхается в скважине ржавых ворот.

Дворник сметает в совок осколки Сатурна.

И, наблюдая весь этот мироворот,

Жвачку газеты жуёт полусонная урна.

 

 

* * *

В этом городе

даже луна с закрытыми всходит глазами,

Каждый предмет

кажется собственной тенью,

Каждый живущий – словно заброшенный замок,

И по ночам в нем бродят его видения,

Роются в прошлом. От них заводятся мыши.

В темных амбарах его всё сильней их топот,

И по ночам душа только их и слышит.

Их выведением занят жизненный опыт.

Скоро уж, скоро снегом припудрятся ели,

Дух небылиц будет отпущен на волю.

Снег поначалу легкий – потом тяжелеет.

Впрочем, как всё, что соприкоснется с землею.

 

 

* * *

Что-то вспыхнуло и заколыхалось во мгле,

Словно демон зажег свечу на столе

И гривастым пламенем львиным

Осветил неживые оскалы машин.

Корабли приставали,

И пирс их душил

Отплывающих пёстрой лавиной.

Провода замыкало. Свет падал на дно

Развороченных люков,

Где влажно, темно.

Ветер в урнах с поспешностью рылся.

И бродяга смотрел и качал головой,

И обрывок газеты взлетал, как живой.

А под ним – удивленная крыса.

Пламя с тьмою сживались как contra и pro,

И граффитчик качался под рокот метро

И писал по бетонным скрижалям.

Звон тарелок и вилок раскалывал сквер,

И мутировал город химерой химер

Под свечи полыхающим жалом.

 

АМАРКОРД

 

Когда мы шли с закрытыми глазами

И ничего не видели вдали,

Газеты раздувались парусами

И громким обещанием Земли.

Мы шли на пристань. А зачем – не знали

И не хотели, в глубине души,

Мы просто шли с закрытыми глазами,

Или казалось, может быть, что шли.

Был взят билет к Земле Обетованной.

И от мечты уже на волосок,

Следили все за рубкой капитана.

Но он не знал, где запад, где восток.

Кружился тополиный пух бесцельно,

Как будто осыпался с облаков.

По пристани сновали поколенья.

Все ждали с нетерпеньем отправленья.

Но это был корабль дураков.

 

 

* * *

Проснешься, а в окне зима

Смела приметы века.

Стоят деревья-терема

В кокошниках из снега,

Ведет калитка в глубину

Приснившейся аллеи,

Идешь, всё больше веря сну,

Всему, что он навеял, –

И льдинку тающей луны

С утра в просветах сизых,

И дух старинной тишины,

И лепку на карнизах.

 

 

* * *

                                   Памяти брата

Нас разлучило это лето.

Настал безрадостный июль,

И всё оставил без ответа.

Носились пчелы с визгом пуль,

Носились мысли из подполья,

И жизнь неслась туда, где ей

Предписаны покой и воля

И неба вечная постель.

Но был приказ тебя не трогать,

И все мы двинулись вперед,

Где поджидал покой и пропасть

Всех-каждого, но в свой черёд.

А ты лежал, смотрел на солнце,

И это был последний сон,

Который каждому придется

Смотреть с закатом в унисон.

Прошли, пожухли боль, нещадность,

Надлом, судьбы переворот.

Лишь это лето возвращалось.

И наступает каждый год.

 

 

* * *

Уходит город с волнореза.

Вдоль обезлюдевшей косы

Плывут качели и навесы

И не имеющие веса

Его фонтаны и дворцы.

Конец каникул, воздух замер,

Струится память по воде,

Бормочут волны свой гекзаметр,

Баклан с печальными глазами

Нудит весь день по ерунде.

Ну что еще? Остатки света,

Письмо, застрявшее  в уме,

И вариации ответа

Тому, кто снится на корме…

 

 

* * *

В этом черном квадрате истории,

Где гнездится всё безотчетное,

Где дается всё априори,

Нам досталось самое черное.

Это тьмы над бездной империя.

Из нее ни выплыть, ни вылезти,

И в нее окунают перья –

Чтобы ими писать по безвидности.