Вера Зубарева

Памяти дома

* * *

Вот пал еще один... Как будто бы сапер
На минном поле жизни подорвался.
Сорвавшись с тонкой ветки, через двор
Лист похоронкой кружит в ритме вальса.
Клубится пыль, где дом успел осесть,
Еще не понимая, что случилось,
И дерево оплакивает весть,
Оно навек с балконом разлучилось.
Трещат ступени, рушится карниз,
И херувим остался без опеки.
Пал занавес стены, и мир кулис
Открыл всё то, чем живы человеки.
А чем душа жива – не на виду.
Дождавшись в уголке укромном,
Придет во сне, чтоб мучить наяву,
И, жизнь спустя, всё так же зваться домом.

* * *

Уходит город с волнореза.
Вдоль обезлюдевшей косы
Плывут качели и навесы
И не имеющие веса
Его фонтаны и дворцы.
Конец каникул, воздух замер,
Струится память по воде,
Бормочут волны свой гекзаметр,
Баклан с печальными глазами
Нудит весь день по ерунде.
Ну что еще? – Остатки света,
Письмо, застрявшее в уме,
И вариации ответа
Тому, кто снится на корме...

* * *

В серых двориках днем безлюдно,
И внутри домов неуютно –
Пусто, холодно, и снаружи
Мерзнут голуби, мерзнут лужи,
В море судно дрейфует льдиной...
Всё дрейфует судьбой единой –
От морей до земель, что раньше
Были ваши, а стали наши,
От надежды до почтальона.
В театре пьеса времени оно.
Ходят люди, читают афишу
И как будто бы стали ближе.
Мир плывет по дуге небосводной.
Вход свободный в стране несвободной.

* * *

Опять пришел ноябрь из прошлого.
Мы вечно прошлому должны,
Пусть даже в нем лишь горсть хорошего,
А так – всё слякоть и дожди.
А так – всё бегло, хоть и значимо,
Всё то, что в памяти храним,
Как день рожденья, что оплачем мы,
Коль некого поздравить с ним.
Стоит расстроенное дерево,
Раздето с головы до пят,
Но в ветках очертанья терема
Вдруг открывает листопад.

* * *

Хлещет по стеклам ноябрь.
Город к штормам готов.
Дом поставлен на якорь.
Якорь отлит из снов.
Крепче стали их сплав.
Дерево-дирижер
Машет, листвой всё устлав.
Берег его бережет.
Время осенних сюит.
В городе листопад.
Звон над морем стоит.
Плачет море-Синбад.
Это колокола
Ожили на ветру.
Это поет холода
Кто-то там, наверху.

* * *

                     Памяти отца
Еще так много не случилось,
А всем хотелось поскорей.
Октябрь стоял, окно лучилось,
Но всё случилось в ноябре.
И листопад кружил нарядно,
С ним весть, и проблеск высоты,
И листьев солнечные пятна
По ряби стынущей воды.
Качались бликов акварели,
В них – будущего зыбкий сказ.
И ты качался в колыбели
И видел сны про всех про нас.

* * *

Ждали снега, а выпала белая грусть,
Бегло веток коснулась и крыш окаёмки.
Ну а память читала себе наизусть
Про заснежье дворов и парадных потемки.
Лихо ветер закручивал челку волны,
Город к ночи шагал тяжелей и зеркальней,
Спали люди с обратной его стороны,
Отливало трюмо заоконностью в спальне.
И катились под горку салазки ли, жизнь,
Представленья о будущем или о прошлом.
И подбадривал ветер их вслед: «Не тужи!»,
Будто это и впрямь еще было возможно...

* * *

Проснeшься – а в окне зима
Смела приметы века.
Стоят деревья-терема
В кокошниках из снега,
Ведет калитка в глубину
Приснившейся аллеи.
Глядишь, всё больше веря сну,
Как будто он навеял
И льдинку тающей луны
С утра в просветах сизых,
И дух старинной тишины,
И лепку на карнизах.

* * *

Скоро, скоро закончится этот февраль.
Снег не выпал, а выпала жизнь на распутье,
Словно кто-то небесный там с ней поиграл
И оставил взамен только облачко грусти.
Сколько жизни-воды утекло с тех времен!
Возвратилась бы снегом, подумаешь ночью
И представишь себе, как несет почтальон
Ворох писем, разорванных в снежные клочья...

                                      Филадельфия