Василий Львов

Быт и Я

* * *
Однеденчество лучше, чем одиночество, –
Ты хотя б на виду у человечества.
На двуспальной один – ваше высочество! –
Так же глупо, как без имени отчество.

Как пророк – без пророчества,
Как солдат – без молодечества,
Как дитя – да без младенчества,
Как поэт – без отечества.

Одиночество, одноутренье,
Однеденчество, одновечерье –
Одичаешь! Как же не сдвинуться –
На часах все время одиннадцать.

ИНФИНИТИВЫ

«Увязнуть» в веренице дней,
«стать» беззаботным в безвременьи,
«забыть» о взятом направленьи
и в церкви «не бывать» ничьей.
«Послать» в отставку нервный ум,
«не знать», «не спрашивать», «не думать»,
«забыть», чему какая сумма,
всё «говорить» лишь наобум.

«Найти» покой, забыв себя,
«забыть», зачем покой искал ты,
в чужих руках чужие карты
«держать», чужих людей любя.

СТИЛЬ

Стремит свой бег,
кровав и пег,
летя быстрей комет,

наш век шальной,
как ветр степной,
щадя один скелет:

жил человек –
стал имярек
(на пыль сменилась быль),

но как скелет,
как в камне след,
он оставляет стиль.

ПЕРО

Как кресла скрип, как половиц кряхтенье,
Сверчковый стрекот или треск огня,
Твой тихий шум, как в люльке копошенье,
Шептал мне: приглядись, с тобою я.
Острей, чем меч, дурную кровь спустило
Мое перо, мой самый верный друг,
И влив туда, где кровь была, чернила,
Перо – Пьеро – Пьета, ты оросило
Сочувствием пустынный мой досуг.
Меня пронзив, меня ты воскресило.

* * *
К Тебе воззвах! Прииди!
Зову Тебя! Пряди
нас, Ткец, как ливня нити,
как лабиринт руки,
как листьев лик, как души,
как лыко мышц, как уши
ослиц... как Валаам,
абы благословити
нас в путь – с распутья выйти
по пяльцам – трем перстам.

МОРОСЧАСТЬЕ

дождящий сгущаемый
в вещь
дрожащий смущаемый
дождь аще и чаемый
вещ

дождь ощущаем мы
дождь воплощаемый
сущ

чтобы из туч гущ
капли иссечь
точь-в-точь и течь-в-течь
льющ

в нощь и наощь
дождь ощутим
душ ищет им

небо что листик писчий

зябнет трепещет нищий

по скатам морщин
по складкам лощин
ищет

точно стебли плюща
плеща и хлеща
свищет что пищик
всех сыщет

дождь-переписчик

БЫТ И Я

                 Ольге Меерсон

Утлость, свойскость, здешность –
Бытия.
Среда, первый по-настоящему осенний день.
Быт и я.
Среда, воспринимающая себя так, как такой же, что и ты сам, прозаичный «педестрианин».
Как сосед соседу, вы друг другу уже не удивляетесь, хотя и знаете, что за внешней невзрачностью – обширный и сложный мир. Но самая эта обычность столь своеобычна, что преисполнена действенным ощущением жизни.
Знакомый нищий, грохот железной дороги. Я, кажется, свыкся с этим своим районом.
Соседей хорошо не менять. Прожив долго с соседом, перестаешь смотреть на себя со стороны, смотреть его глазами; он привык к тебе, и теперь ты можешь смотреть на мир изнутри самого себя. Потому что человек не тень, а свет, высвечивающий тени. И ты видишь, как сквозь быт просвечивает бытие, такое же привычное, необычное и родное, как бабушка на даче.
Стих пронзителен, но проза щемяща. Она мирно сознает истину, как сирый лист: глядя сверху вниз на собратьев, он не сомневается в своем пути. Воздух прохладен, сыр, беспримесен взгляд…
Молодость – воля стать, дряхлость – отсутствие воли; лишь одна осень – воля к тому, чтобы быть.

                 Нью-Йорк