Вадим Гройсман 

МЕТАТРОН

С кругом времени в ладу,
Звезды крупные набухли.
Громко вспыхнули в саду
Можжевеловые угли.

Это ангел Метатрон
Ходит по окрестным селам
И огонь со всех сторон
Приближается к Престолам.

На престоле старый Бог
С ролью мальчика в тетради
Смотрит, кто еще не лег,
Кто участвует в параде.

Много в небе черных троп,
По любой из них тяните
Этот поздний метатрёп,
Перепутанные нити.

Ведь привычные слова
Тоже требуют повтора,
Как живые острова
На стремнине разговора.

Светит ясное окно
В дальнем уголке Вселенной,
Где заветное дано
Всем сказать одновременно.

Ангел, бережно неси
От заката до восхода
Заведенный, как часы,
Механизм ночного свода.

Мерно двигаться позволь
Водолею и Плеядам.
Видишь, седина и смоль
Блещут и зияют рядом.


* * *
Вобрали лунный свет скупой
Фигуры облачных горгулий,
Деревья двинулись толпой
И ветки черные сомкнули.

Я с этими и с теми шел
К ночному шумному шеолу,
И волчьим пламенем шеол
Дышал в лицо всему живому.

Жизнь кончилась, и боль прошла.
Не ранят ровные дороги.
И не осталось даже шва,
И затянулись все ожоги.

Теперь гуляю только днем,
Вдоль одинаковых оградок.
К обеду возвращаюсь в дом.
Смерть любит четкий распорядок.


* * *
Не случайно уверял, что всё вода,
Зачинатель философии Фалес.
Волны моря поглотили навсегда
К чертежам благословенный интерес.

Треугольники скрывают свой закон,
И табличка навощенная пуста.
Прометей теперь обратно взял огонь –
Греется в Колхиде у костра.

Умираем и живем, одни в стране,
По движению искусственной руки,
И сжимаются на адской глубине
Архимедовы круги.


* * *
Испытай свой дар на этих малых,
Вырви волосок из бороды!
Люди, заточенные в подвалах,
Высохли без пищи и воды.

Поднимись, уснувшая Тавифа,
Посмотри на свет и облака,
Потому что смерть непредставима,
Гул ее за гранью языка.

Но спрошу немого Бога: Ты ли
Мне бросаешь мерзлой жизни ком?
У меня давно глаза пустые,
Черный рот с распухшим языком.


* * *
Никак тебе не избыть городской беды,
Что черным облаком тянется над головой.
Попей сначала воды и поешь воды,
Водой из ржавого крана лицо умой.

Проснешься, ищешь стакан, в небесах темно,
Похожи друг на друга мертвые города:
Кривые ребра деревьев лезут в окно
И слабой кровью простенков шумит вода.


ЧУДО

После взрывов и ударов
Никого не удивит,
Что пропал со всех радаров
Незнакомый индивид.
Обделен живой монетой,
Непристроен, одинок,
И земля пустой планетой
Уплывает из-под ног. 

На краю песчаной суши
Эта впадина видна,
Где измученные души
Поднимаются со дна.
Ни другой души не знает,
Ни самой себя душа,
Только случай их пронзает
Острием карандаша. 

А потом чужие слуги
Забирают в оборот:
Ходят строем дни разлуки,
Суета целует в рот.
И печаль, и совесть гложет,
Ревность ранит ни за что.
Значит, чуда быть не может,
Чуда не произошло. 

Но один, один в квадрате,
Я по комнате хожу
И в потрепанной тетради
Неразборчиво пишу,
Что вдали на крышу чью-то
Снег ложится не спеша.
– Это чудо! Чудо! Чудо! –
Надрывается душа.

			Rishon le-Ziyon, Израиль