СловоНово

СловоНово

Русскоязычные медиа – иммиграция 2022-го

 

Проект форума свободной культуры «СловоНово» был задуман и начат галеристом и арт-менеджером Маратом Гельманом в 2018 году. Четвертый год Форум проходит в черногорской Будве. За это время «СловоНово» стало ярчайшим культурным событием, уникальным по числу собирающихся вместе известных представителей современной русской культуры, среди которых прозаики Борис Акунин, Михаил Шишкин, Владимир Сорокин, Людмила Улицкая, поэты Лев Рубинштейн, Тимур Кибиров, Бахыт Кенжеев, Алексей Цветков, Александр Кабанов, музыканты Борис Гребенщиков, Андрей Макаревич, шахматист Гарри Каспаров, журналисты Сева Новгородцев, Артемий Троицкий, художники Виталий Комар, Дмитрий Врубель, кинорежиссер Виталий Манский, театральный режиссер Дмитрий Крымов, и другие. Участники Форума размышляли об интеграции русской культуры в мировую, о культуре «русских» Лондона, Берлина, Риги, Праги, Таллинна, Парижа, Венеции, Нью-Йорка, Тель-Авива... Были организованы круглые столы на тему русскоязычных медиа в Европе, русских культурных центров, книжных магазинов, а также выставки, встречи с писателями, поэтические чтения, музыкальные концерты. Первый выездной Форум «СловоНово» прошел в Тель-Авиве в мае 2022 года. Попечительский совет Форума представляют Олег Репс, Игорь Цуканов, Марат Гельман и Валентин Завадников, арт-директор – Марат Гельман, референт – Елена Воскобойникова, программный директор – Евгения Шишкина. Основными спонсорами проекта являются Dukley Gardens и September Hotels.

 

24 февраля 2022 года стало не только днем интервенции РФ в Украину, но и стартом стремительных изменений в российском обществе. Репрессии, в первую очередь коснувшиеся оппозиционных независимых российских медиа, распространились на книгоиздание, театр, музеи. Форум «СловоНово», собравшийся в конце сентября этого года, подтвердил свою роль центра притяжения представителей свободной русской культуры.

 

Среди участников сентябрьских заседаний были телеканал «Дождь», «Настоящее время», «Зима», Deutsche Welle, «Новая Газета. Европа», «Утро Февраля», «Эхо Москвы» и др., представленные журналистами, публицистами, кино- и литературными критиками и политологами, художниками и писателями, среди которых Михаил Шишкин, Иван Вырыпаев, Антон Долин, Анна Монгайт, Кирилл Мартынов, Борис Банчевский, Александр Морозов и другие. За семь дней Форума, с 24 по 30 сентября, были проведены круглые столы на темы «Русскоязычные медиа за рубежом», «Послевоенные университеты: как спасти академические свободы, студентов и преподавателей», «Германия после нацизма. Опыт преодоления», «Пути переосмысления. Колониализм и имперскость русской культуры?», «Параллельная Россия – метавселенная и экосистема», «Пабликток. ПолитПросвет на СловоНово», «Новая жизнь в Черногории», «Школа во время войны»; «Децентрализованное, виртуальное & цифровое»; дискуссия «К 100-летию Философского парохода: некоторые уроки первой эмиграции». В программу были включены презентации прозаиков и поэтов В. Ерофеева «Россия без будущего. Будущее без России», И. Вырыпаева и К. Грушка «Единственные самые высокие деревья на земле», В. Павловой «Стихи военного времени», Б. Кенжеева и К. Капович «Хроники этой войны», Ю. Гуголева «Орковы поля», Томаса Венсловы и др. В великолепной музыкальной программе выступили Михаил Шишкин и Полина Осетинская с композицией «Рахманинов. Сперва смерть, потом жизнь». И конечно же, были организованы выставки современных художников – украинская коллекция Марата Гельмана, выставка резиденции Dukley Art Community «Запрещено на территории РФ», А.Меламида «Другие 10 евреев ХХ века» и др. АртДокФест представил программу короткометражных фильмов.

 

Нынешний Форум обнажил основные болевые точки сегодняшнего существования русской культуры в период войны в Украине и репрессий в РФ; вскрыл он и те серьезные проблемы, которые сформировались еще до событий 2022 года и которые обнажились лишь в новой кризисной ситуации в России и в положении новой волны иммиграции. Мы предлагаем читателям НЖ запись круглого стола «Русскоязычные медиа за рубежом», любезно предоставленную нам организаторами форума. Особая благодарность за сотрудничество и четкую связь инициатору и арт-директору форума М. Гельману и программному директору Е. Шишкиной.

 

«Русскоязычные медиа за рубежом»

Сентябрь, 2022

В Круглом столе приняли участие: Александр Морозов, политолог, модератор заседания (Чехия), Кирилл Мартынов, журналист, «Новая газета» / «Новая газета. Европа» (Латвия), Анна Монгайт, тележурналист, креативный продюсер телеканала «Дождь» (Латвия), Борис Банчевский, тележурналист Deutsche Welle (Германия), Марат Гельман, арт-директор Форума «СловоНово», а также в свободной дискуссии – Ольга Бычкова, радиожурналист «Эхо Москвы», Армен Захарян, ведущий литературного канала «Армен и Федор» на YouTube, и Ксения Лученко, журналист, экс-декан факультета медиакоммуникаций «Шанинки».

 

Александр Морозов, модератор: Это первая панель Форума этого года, и я хочу подчеркнуть: до того, как он состоялся, мы видели, что были колебания, – в том числе и у Марата Гельмана, – надо ли в этом году в особых исторических условиях, о которых вы все знаете, проводить Форум... Я сам являюсь полным сторонником проведения Форума – и вот почему: мы все живем в мире идей, производим идеи, концепты, и для нас чрезвычайно важна возможность быстро обсуждать новые возникающие идеи и подходы – в том числе и в критической ситуации, в которой мы находимся. И это прекрасно, что панель посвящена состоянию независимых русских медиа за пределами России. Кирилл Мартынов – журналист, философ по образованию, быстро воссоздавший бренд «Новой газеты» за пределами РФ; Анна Монгайт, телеканал «Дождь» – который тоже релоцировался и начал работу в Латвии. Борис Банчевский из немецкой медиа-корпорации Deutsche Welle, – он возглавляет отдел, работающий с русскоговорящими странами. Борис довольно много делает в последнее время, чтобы поддерживать российские культурные инициативы в Европе. В частности, он оказал поддержку фестивалю русской культуры в Праге. И, наконец, Марат Гельман. У нас час времени. В конце мы напишем «public paper» – что мы здесь обсуждали, чтобы все знали, какие проблемы есть у российских медиа за пределами РФ.

 

Я задам один-единственный вопрос нашим участникам: какова перспектива русскоязычных медиа в нынешних условиях, в которых оказались российские журналисты, в большом количестве уехавшие из страны? Что происходит с их аудиторией? – С аудиториями – даже можно сказать. Можно ли удержать их – и если да, то что данные медиа хотят делать с этими аудиториями? Требуется ли какая-то финансовая, адиминистративная и политическая поддержка – в чем она могла бы заключаться? И, наконец, очень важный вопрос: а как эти российские медиа – будучи разными по происхождению – находят общий язык между собой и составляют ли они общее медиа-поле? Одни являются нишевыми, другие принадлежат крупным корпорациям и государствам – как, например, Радио Свобода; маленькие экспертные медиа... – всё это одно поле или это разные проекты, которые расползаются в стороны, и никакого единства русскоязычных медиа не будет?..

 

Кирилл Мартынов: Вы утверждали, что это один простой вопрос... я в некотором замешательстве. Я уверен, что у русскоязычных медиа будет всё лучше, чем у российских, к сожалению. Потому что на фоне тех процессов, которые уже начались и которые будут продолжаться, по всей видимости, особенно после начала мобилизации в России, есть огромный спрос на источники информации, которые не боятся рисковать, давая правдивую информацию о том, что происходит на фронте и внутри РФ. У «Новой газеты» была очень странная история – какая-то короткая; все знают события, связанные с нашей работой десять лет назад, но даже последний год был очень странным. У нас была химическая атака на офис, – мы так и не знаем, кто это был, – скорее всего, те же люди, что вербуют зеков в колониях (для отправки на войну); потом Муратов получил Нобелевскую премию – и все очень веселились, пили шампанское – потому что предполагалось, что это даст нам немножко больше времени... Потом началась война – и мы сразу поняли, что времени никакого нету. Я довольно рано уехал – чтобы готовить план для всех наших журналистов, как мы будем работать вне РФ, когда нас закроют. У газеты на сегодняйшний день отозвана лицензия на сайт и на бумажную версию внутри России. На самом деле, нас было очень тяжело задушить в России, потому что у нас нет собственника, у нас нельзя отобрать оборудование – хотя можно закрыть типографию. Короче, мы готовы были сопротивляться. Но после марта стало понятно, что дальше будут просто уголовные дела. Даже не против редактора – это можно было пережить, а по «белорусскому сценарию»: против случайных людей, бухгалтеров, например. И тут был уже этический выбор – надо как-то прекращать всё это. Мы помолчали примерно неделю и с 7 апреля начали делать газету в Европе. Не имея, в общем-то, для этого ничего, кроме нашего доброго имени. Доброго имени оказалось достаточно, и мы сейчас – довольно большое издание, у нас больше 50-ти журналистов в штате.

 

Давайте я про цифры скажу. В марте, в начале войны, в России, у нас было примерно 3 миллиона пользователей на сайте – ежедневно. В сетях было еще больше. Из чего мы сделали вывод: есть огромный интересен к тому, чтобы знать правду о том, что присходит. Сейчас, на фоне мобилизации, происходят такие же вещи. Аудитория у нас сильно меньше, чем была в России, естественно. Потому что мы начали всё заново – мы заблокированы в РФ. Тем не менее, это всё равно сотни тысяч человек по всем сетям – и очевиден всплекст после 21 сентября. Поэтому пока будут люди, готовые читать и смотреть на русском языке, у российских медиа всё будет неплохо.

 

А.Морозов: Я перебью и быстро задам вопрос: дело в том, что латвийская газета «Спектр», на русском языке, вместе с Левада-Центром специально, чтобы сделать нам «неприятно», провели и опубликовали исследование. В котором написано, что такие медиа в совокупности, как «Новая газета», сам «Спектр» и все остальные, что являются маркированными либеральными изданиями, пользуются поддержкой примерно 1% аудитории – по сравнению, например, с Арестовичем или Фейгиным[*], которые имеют дело с аудиториями в десять раз больше.

 

К. Мартынов: Я не вижу проблемы. Газета «Аргументы и факты» и «Из рук в руки» – тоже очень популярные площадки. Это нормально. Чем мы можем отличаться от такого рода площадок? – Тем, что мы больше отвечаем за содержание нашей информации – собственно, на этом строится любая репутация. Случается, медиа делают ошибки – значит, они публикуют опровержение. Медиа не стараются рассказать приятные вещи – это история о том, что происходит, а не как мы победим. В ненышней ситуации очень тяжело не заняться контрпропагандой, но у нас такой задачи нет. Поэтому всплеск интереса к отдельным публичным фигурам – это замечательно, он означает, что люди интересуются подобными вещами. Этот всплеск пройдет, когда будет что-то еще. Мне кажется важным, что делает, скажем, команда Навального, – у них есть два варианта: они либо будут заниматься пропагандой, либо изобретут медиа и станут нашими коллегами. Мне кажется, они сделали несколько шагов в сторону второго сценария. И сделали это, в принципе, неплохо.  Словом, медиа рассказывают о том, как жизнь устроена, а не о том, кто здесь молодец. Не знаю, чем мне резюмировать... Давайте я про задачи скажу, потому что, мне кажется, мы будет это тоже обсуждать. Первая наша задача – это дать возможность людям в России меньше сходить с ума. Потому что ядро наших читателей чувствуют себя сейчас изолированными, понятно, – полностью разочарованными, напуганными... И с этими людьми надо просто разговаривать. Просто, чтобы люди меньше сходили с ума. Такая вот психотерапевтическая задача есть сейчас у медиа.

 

Вторая задача – это информировать и россиян, и тех, кто находится заграницей, что, черт побери, в России происходит. Потому что официальные российские медиа на территории страны больше с этой задачей не справляются и справляться не будут. Нет источников информации, находящихся внутри России.

 

Третья задача – собственно, почему мы назвались «Новая газета. Европа» – мы подумали: поскольку русскоязычных людей за пределами России в мире довольно много и, видимо, будет еще больше, нам надо понимать, что в таком контексте, как ЕС, в частности, должно быть... Не только НГ будет этим заниматься – будут появляться люди, которые от своего лица, на русском, заговорят о том, что происходит в ЕС, как развивается европейская политика и т.д. До последнего момента было ощущение, что русский язык – это язык немного экзотический, и он хорошо подходит тем, кто находится по ту сторону занавеса. Мне кажется, сейчас нужно строить институты, которые будут развивать русский язык как язык европейский. Это старая тема – и для Украины, и вообще для всех тех, кто считает, что этот язык не принадлежит российскому диктатору. Вот примерно такие у нас цели.

 

Анна Монгайт: У нас такая ситуация. Дождь – это особенная медиаформа, для нас чем хуже – тем «Дождю» лучше, к сожалению. Чем ужаснее события, тем больше у нас охват аудитории. Когда всё более-менее стабильно (мы уже, конечно, не помним, но бывают такие моменты), к «Дождю» дико просаживается интерес, люди не идут на «Дождь», они идут на какие-то другие ресурсы. Но так как в последнее время эти проблески благополучия не происходят, у нас всё – «супер», в смысле запроса на нашу информацию. Осознание этого очень неприятно, только за последнюю неделю [в сентябре] цифры «Дождя» выросли в три раза, – это отражает только одно: запрос на русскоязычное информационное видео-медиа огромен. Иллюзия, что, уехав за границу, мы потеряем свою аудиторию, потеряем с ней связь, – она не оправдалась. Связь сохраняется. Люди, которых разметало по всему миру и которые в другие волны эмиграции стремились бы к ассимиляции и к отторжению всего, что было связано с родиной, – сейчас вообще не такая ситуация, все ищут информацию про Россию; это объединяет весь русскоязычный мир, и он довольно, в этом смысле, монолитен, как ни странно.

 

У нас есть некоторые проблемы как у медиа, которое релоцировалось, будучи систематизированным в России. Наша главная проблема в том, что нам не дают визы в Украину – и насколько я знаю, ни один человек с российским гражданством такие визы не получил, – соответственно, не имея визы, ты не можешь получить аккредитацию как журналист. <…> а для современного медиа – это, вообще, самое важное: рассказывать, что происходит в Украине, это главная новостная информационная точка, в ней всё сходится, – и увидеть своими глазами , а не только глазами украинских или западных ресурсов, – это ужасно важно. Это наша главная боль; мы всё время, пока работаем, бьемся над этим, с нами коммуницирует украинские аппарат президента и политики, но они боятся, видимо, давать нам визы, а может быть, это какое-то странное негодование [с их стороны]... не знаю, какой-то блок, который, в принципе, против всего русского и всего русскоязычного. Вот это наша главная проблема.

 

И вторая. Мы не можем дать безопасность, поддержку журналистам, которые работают с нами в России. То есть, с одной стороны, нас не пускают работать в Украину, а в России мы не можем поддержать людей, готовых на нас работать. Их довольно много, но мы ничего не можем им гарантировать. Получается, мы замкнуты в очень сложной ситуации, когда не можем своими профессиональными голосами работать в двух самых важных для нас точках. Думаю, что и «Новая газета» с этим сталкивается. И чем больше ухудшается политическая ситуация в России, тем важнее там иметь журналистов. Нам это не удается сделать.

 

А.Морозов: Я задам Вам два тяжелых, грубых и нелицеприятных вопроса. В нашей, в широком смысле, среде, обсуждается два вопроса. Первый. Вот «Дождь» – он уехал из России, а по взглядам вы – имперцы, как и были. И это в дискурсе чувствуется. Говорите свысока по отношению к другим народам. А вторая претензия – я часто ее слышу: вот они уехали – и что привезли с собой? То Мовчан, то Пастухов[**], то Мовчан, то Пастухов... Всё те же самые «говорящие головы». Рушится мир, – и мы не против, конечно же, и Мовчуна и Пастухова – это достойные люди, интересные интерпретации... А ведь мы сидим в ситуации исторической катастрофы!

 

А.Монгайт: Мы Вас давно не выводили в эфир?..

 

А.Морозов: Я не про себя , в данном случае, я вот – про молодых – будущее, которым принадлежит! Так вот, что с этим империализмом и с этими «говорящими головами»?

 

А.Монгайт:  Про империализм нас уже спрашивал известный латышский режиссер...[***] Мы вообще пытаемся давать слово всем «малым народам». (Говорит с иронией; смех в зале.) У нас еще очень широко  представлены евреи... (Смех в зале.) Да... Вообще, оказалось, что мы не  готовы к такого рода претензиям. Нам казалось, мы приехали работать, мы не мешаем... стараемся всё, что делаем, делать максимально профессионально... стараемся задействовать всевозможные информационные каналы, чтобы быть максимально репрезентативными... Потом кто-то приходит и говорит: так вы же – имперцы!.. И мы тут пассуем, потому что к этому дискурсу мы вообще оказались не готовы. Потому что мы вообще не ощущаем себя имперцами. Да, Пастухова много, я принимаю. На самом деле, «головы», которые ходят из одного эфира в другой, – это востребованные эксперты. Но это огромная проблема всех медиа – с чего я и начала: нам очень трудно расширить круг людей, потому что для многих «Дождь» сигментизирован в России, мы почти перестали показывать другую точку зрения – показывать то, что называется «имперской», «провластной» <…>. Потому что пока мы были иноагентами, было несколько провластных политиков, депутатов, представителей департаментов [участвовавших в программах «Дождя»], потом им запретили разговаривать с «Дождем». Сейчас этих людей почти нет, – и мы чувствуем их нехватку, потому что мы перестаем давать им слово и понимать, что у них в головах, как они вербализуют это в нашем эфире. Они перестали отвечать на «неудобные вопросы» вообще – и это, скорее, для нас проблема. Найти депутата, который согласится к нам выйти после голосования по мобилизации, нам не удалось. Раньше всегда была пара человек, которые могли это сделать. И в этом главная сложность: мы замыкаемся в своей точке зрения. Не знаю, как решают этот вопрос коллеги, чувствуют ли эту огромную проблему.

 

Что мы обнаружили... Вначале у нас была концепция, придуманная Наташей Синдеевой, когда мы перезапускались, – чем отличается новый «Дождь» от старого: тем, что мы будем <…> такие Global Russians для всех русскоязычных в мире; мы будет площадкой, отражающей сложности и проблемы каждого региона и диаспоры. Там у нас будут офисы, там будут бюро – и они будут рассказывать об этом мире. Так вот обнаружилось – это специфика русскоязычной аудитории: ей вообще неинтересно, чем живут другие русскоязычные. Людям, живущим в Германии, не интересно происходящее в Израиле; латыш-ским русскоязычным не интересно, что происходит в Эстонии... Их интересует реально только Россия. И только Украина. На этом они сходятся. Как-то расширить эту площадку, собрать-пересобрать это русскоязычное пространство не удается.  Оно всё равно замкнуто на своей бывшей родине. Так было и пять лет назад: когда в заголовке была фамилия Путин – сразу реакция росла. Сейчас происходит то же самое. <...>

 

А.Морозов: Борис Банчевский – он в более сильном положении находится, поскольку медиа, к которому он имеет отношение, работает, как немецкий сельскохозяйственный комбайн, в течение многих десятилетий.

 

Борис Банчевский: 60 лет работает. Отвечая на вопрос, который Александр с самого начала задал нам троим, я должен сказать, что 20 лет назад, когда я уезжал в Германию, у русскоязычных медиа за рубежом было значительно меньше перспектив, чем сейчас. Спасибо за это российским властям и лично Путину. Другое дело, что та масса людей, которая приехала за последние месяцы и годы и в Германию, и в другие страны из России и других стран бывшего СССР, в большой своей массе – не эквивалентны по своим интересам, своим привычкам и, вообще, по медийному потреблению тем русским , которые живут уже очень давно за границей. Собственно говоря, фактор стажа жизни за рубежом – он важный, но он не определяющий, конечно. Определяю-щий – это ответ на вопрос, который человек задает сам себе: я уехал или я не уехал? Люди, которые понимают и честно говорят, что – «да, я уехал, я теперь – немец, француз, поляк с русскими корнями», – или «нет, наверное, я тут все-таки временно, перекантуюсь – потом, может быть, вернусь, но, в любом случае, я – русский, дети мои – русские, они должны учить русский язык и все мы читаем Пушкина и Достоев-ского». И это простое разделение в значительной степени, на самом деле, определяет и медийное потребление, и ожидания от русских СМИ, которые эти два сегмента аудитории, с моей точки зрения, имеют. Действительно, Deutsche Welle вещает на русском языке уже 60 лет, были разные периоды. Сначала это была «Немецкая волна» в диапазоне коротких волн, ее глушение и пр.; сегодня это, в основном, интернет, – глушение уже в иной среде... У нас нет своего русскоязычного канала, но мы сотрудничаем с коллегами, в частности, с телеканалом «Дождь», и это сотрудничество собираемся расширять. Я буду очень рад, если найдем какие-то точки соприкосновения с НГ; фактически мы работаем на разные сегменты, но у нас есть очень много общего.

 

Вот тут звучали имена новых «властителей дум» – которых у нас профессионально называют «инфлюэнсеры» – они, что называется, приходят и уходят; очень часто это вещи конъюнктурные, они зависят от конкретного момента и ряда случайных обстоятельств, а вот «Дождь», НГ и Deutsche Welle – они остаются. Мы все представляем собой несколько разные, но, в целом, фундаментально одинаковые традиции приличных профессиональных СМИ, потребность в которых у людей есть всегда. А за границей, мне кажется, сегодня – в особенности.

 

Что касается вопроса Александра о некоей монолитности... являемся ли мы неким единым процессом... Я думаю, что если и да, то только в части потребления. Потому что у нас совершенно разные бизнес-модели. Мы являемся общественно-правовой компанией, «Дождь» и НГ – это частные предприятия. У нас разные возможности, мы все-таки – немецкое СМИ, которое вещает на русском языке, а «Дождь» сегодня является... формально латвийским СМИ?

 

А.Монгайт: Юридически – да.

 

Б.Банчевский: Фактически  – это по-прежнему российский телеканал.

 

А.Монгайт: Сейчас очень изменилось определение, что такое «российский». Мы официально – нероссийский канал.

 

Б.Банчевский: У нас у всех, вероятно, теперь нероссийские юридические лица. Для коллег это новая ситуация. Но привыкнуть теперь, что [мы –] литовские, латвийские, немецкие, израильские, американские СМИ, которые работают на русском языке, – это, видимо, неизбежная вещь. Всё это очень сложные интересные процессы, которые ждут своего исследования. Мы находимся просто в их центре, можно сказать – в этом кипятке, в этом бульоне...

 

Я вижу здесь предствителей СМИ, с которыми мы еще не сотрудничаем, – я считаю, что это надо исправлять. И мы очень рады сотрудничеству со всеми, в том числе и с отдельно стоящими инфлюэнсерами – пожалуйста, приходите к нам. Мы вам рады, поможем, чем можем. У нас есть такие возможности и, собственно, в этом состоит наша задача: траслировать независимую точку зрения на то, что происходит в России, вокруг России. И то, как это выглядит глазами немцев и европейской политики. Это есть наша некая сильная сторона. Потому что мы ближе к этому информационному источнику.

 

А.Морозов: Мы поняли, что через тебя мы можем передать наш крик о помощи каким-нибудь влиятельным немецким и даже европейским целым структурам. Прежде чем передать микрофон Марату Гельману, обращаю Ваше внимание, что все проекты Гельмана имели определенный аспект, связанный с Украиной, – и поддержка украинских художников, и контакты с украинскими литераторами. И я хочу напомнить, что сейчас Марат является одним из тех людей, который делает вместе с коллегами в Киеве новый медиа-проект под названием «Утро февраля». Я там тоже присутствую в разделе «Блоги». Для нас это очень важно, потому что «Утро февраля», находясь в Киеве, публикует российских экспертов на своих страницах... (Называет несколько фамилий.)

 

М. Гельман: Да, «Утро февраля» – это как раз такой пропагандистский информационный ресурс, такой анти-Первый российский канал. Изначально мы не делали вид, что мы – объективное средство массовой информации, мы – такое оружие в этой информационной войне, и наша задача – донести правду – украинскую правду – до публики в России. Проект родился из дискуссии о том, что мы можем сделать, как мы можем участвовать в войне на стороне Украины. То есть проект делают люди, которые считают, что поражение российской армии – это необходимое условие для того, чтобы в России произошло что-то хорошее.

 

Наши сложности – другого плана, потому что мы находимся в Киеве, соответственно, мы больше всех, наверное, соприкасаемся с новым нарративом «не бывает хороших русских». При том, что очевидно находимся на стороне Украины, мы не можем сказать, что мы полностью поддерживаемся украинским обществом. И даже Илья Пономарев, на деньги которого это делается, – единственный депутат, который голосовал против аннексии Крыма, – всё равно эта сложность есть. Мы при этом работаем. Наша специфика в том, что мы можем дать другим русскоязычным СМИ, – у нас есть возможность работать в Киеве, в Украине, у нас есть и корреспонденты, и эксперты из Украины; мы стали одним из инициаторов канала Freedom – это официальный русскоязычный канал Украины, выходящий в Киеве. Я формулирую это так, что мы будем счастливы, когда наш канал закроется, – а он закроется, когда Украина победит. Хотел еще прокомментировать Анину боль по поводу региональных [интересов у аудитории]... Дело в том, что «СловоНово» с этим столкнулось. Мы начали работать первоначально с Русской Прагой, Русским Берлином, Русским Лондоном, Русской Венецией... По-моему, выход есть. В каждом из этих регионов иметь свой продакшин, свои полчаса. Тогда это поднимет и общую аудиторию «Дождя», и станет интересно этим регионам.

 

А.Монгайт: Дело в том, я говорила, что всем интересна только Россия. Им принципиально не интересно, что происходит в других регионах. Эта особенность российской аудитории была, кстати, замечена, когда мы еще никуда не уехали. Рейтинги того, что связано с внутренними новостями, и того, что связано с миром, разнились раза в два, минимум. Вот, кстати, я получила наши цифры: за август, до мобилизации, у нас 13 млн – это очень много. <…>

 

А.Морозов: То, как Марат формулирует проблему, она ставится в пропагандистском плане: концепция работы с носителями русского языка в разных странах. Он не призывает «Дождь» следовать этой концепции, он говорит, что с этим надо работать. И всё же я хочу дать каждому возможность ответить на вопрос: если бы внезапно высадились инопланетяне на большой космической тарелке и сказали бы: ну вот, что вам надо в вашем положении? Чего вы хотите? Финансовой поддержки, чтобы открылись какие-то бездонные немецкие фонды, которые финансировали бы ваши медиа? Или вам нужна какая-то политическая поддержка по части релокации журналистов? Чтобы по каким-то неизвестным причинам именно вас, российских журналистов, вносили на руках прямо и сразу в МИДы разных стран – прямо с черного хода? Или вам не хватает доступа к аудитории?

 

К. Мартынов: Очевидно, что если бы высадились инопланетяне, хорошо подготовленные и обладающие достаточным потенциалом, то наша коллективная просьба, кажется, была бы примерно общей. – Довольно короткий список предложений. На самом деле, проблем очень много, мне не очень хочется про них рассказывать, потому что мне кажется, что в целом как раз для медиа всё идет более-менее неплохо. Потому что мы уехали, большая часть наших коллег находится в безопасности. Некоторые, по разным причинам, остались в России – и похвастаться этим не могут, но если они захотят уехать, мы им поможем.

 

Очень большая дискуссия про эмиграцию. Я вообще ничего про эмиграцию не понял – не только потому, что в Риге довольно сложная культурная ситуация, такой остро чувствующийся фронтир между двумя мирами, но и потому, что я как сидел в феврале в Москве с ноутбуком, так и продолжаю сидеть в разных городах с тем же ноутбуком и заниматься тем же самым. Если бы я потерял работу – как меня, например, уволили из университета, вот это было бы очень обидно. Это действительно была бы тяжелая плохая эмиграция. У меня такого опыта нету. Мы сами себе работу нашли.

 

То, о чем стоит говорить и в чем нам с профессиональной точки зрения европейцы могли бы что-то посоветовать, – это, наверное, все-таки вопрос о том, что делать с людьми, которые репортят из России. Это очень тяжелая проблема. Нам нужны профессиональные журналисты, работающие в России; мы не можем никого туда отправлять, давать командировку в Россию – это как в Северную Корею, никто не в безопасности. Но есть волонтеры, грубо говоря. Эти волонтеры мало того, что они никак юридически не защищены – не только от физического насилия, или от тюремных сроков, – у них нет никакого статуса. Нет аккредитации, они не могут писать запросы, которые мы раньше так любили показывать, – чем мы отличаемся, собственно, от блогеров, – [показывать] мнение упырей, полученное через запрос, – или не полученное. Мы сталкиваемся вот с какой вещью: мы этим людям не можем даже нормально платить. Потому что санкции против России – это, среди прочего, прекращение всех легальных финансовых контактов с РФ. <…> Даже деньгами мы часто не можем компенсировать людям их риски. Даже если хотим. Тут есть какие-то решения – мы пытаемся стать такими... криптовалютными «баронами»...

 

Б.Банчевский: Вопрос Александра меня, как представителя германской общественно-правовой компании, ставит в тупик. Мы не ожидаем высадки инопланетян, рассчитываем только на себя, но если бы такое чудо случилось, я бы спросил у этих потрясающих существ, как нам преодолеть ярлыки, которые висят на некоторых СМИ, например, на нашем. Для какой-то части аудитории – по-прежнему очень большой – мы «вражий голос», и сам факт того, что мы вещаем из Германии, уже затыкает уши, закрывает глаза и все остальные органы чувств по отношению к нам... Вот как преодолеть барьеры? Вот главный вопрос, который меня занимает последнее время очень сильно.

 

А.Морозов: <…> DW на наших глазах гораздо раньше российских медиа попала под те санкции и под те ограничения в продвижении своего контента, чем попало «Эхо Москвы», или «Дождь», или «Медуза». Когда эти издания еще работали на полном ходу, от DW уже отказывались в российских регионах, разрывали контракты. И тем самым перед руководством канала стояла проблема: как продвигать контент? В этом смысле, у них есть какой-то важный опыт, как я думаю.

 

М.Гельман: Я хочу сказать, что есть одна проблема – она была и до войны, и сейчас. И она как бы существует всегда. И она очень важна и, очевидно, инопланетяне – это как раз тот адресат, который, может быть, ее решит. Это – культурное издание. Культурное – желательно, бумажное. Это касается изобразительного искусства. И если раньше я думал об этом, как о какой-то проблеме для инопланетян, то сейчас, когда за пределами России огромное количество людей искусства и когда нам всем нужен какой-то в культурном смысле объединяющий нарратив, то может быть пришло время для создания большого русскоязычного культурного издания, в котором мы могли бы друг о друге узнавать, публиковаться, в котором те, кто русские, – а кто уже и не русские, а просто русскоязычные, – мне кажется, что такой журнал <...> в ближайшее время будет востребован, и это будет тот проект, в котором мы хотели бы принять участие.

 

А.Монгайт: Я хочу принять участие в нашей дискуссии об инопланетянах. Хотя хотела бы, чтобы они не прилетали – нам только инопланетян сейчас не хватает... У меня другая проблема – не знаю, к кому с ней обратиться. Мне продолжают накидывать цифры просмотров. За последнюю неделю, без сегодняшнего дня, – 20 млн просмотров. Это говорит о том, что во время мобилизации людям страшно, страшно нужна какая-то опора и информация. Главная наша боль в том, что рассказывая о том, что происходит, и трубя во все колокола, можно обращаться только к инопланетянам. Огромная сложность ситуации в том, что мы никому физически и реально не можем помочь. И тут я, конечно, восхищаюсь Красильщиком[****], который придумал, наконец, медиа, в котором есть утилитарная помощь. И у них вот просто обрушение цифр. Люди обращаются туда не только за конкретными инструкциями, что делать, они обращаются туда за сервисной помощью. И сейчас стало понятно, что, как правильно сказал Кирилл, у нас очень большая терапевтическая задача, и просто утилитарная задача помощи. Мы можем не только рассказать, куда уехать, и помочь юридической информацией, – по цифрам можно судить, насколько эта опора нужна и какому количеству людей, – нам страшно не хватает какого-то ресурса, какого-то плюща, который дальше может людям протягивать эту руку. Ясно, что за последние полгода медиа страшно выросли в смысле своей транспарентности и своей многофункциональности, и понятно, что маленькие медиа частных людей могут работать  равноправно с большими профессиональными медиа. Мы попробовали и тоже считаем, что это было полезно, – и нет уже этой жесткой конкуренции, как было в федеральном эфире и на больших каналах, где меряются цифрами, – вот сейчас этого всего нет. Наоборот, все стали проникаться друг другом, обмениваться информацией, делать совместные проекты, очень много появилось коллаборации. И мне кажется, что наш следующий ход – хотя я не вижу, как это сделать – сделать что-то, что даст возможность людям не только быть информированными, но и дальше помочь выживать в этой просто непредставимо жуткой ситуации, которую мы наблюдаем прямо в эту минуту.

 

А.Морозов: Во-первых, я хочу дать слово нескольким людям в зале. Я хочу попросить сформулировать свой «виш-лист», как я это называю, Олю Бычкову, «Эхо Москвы».

 

О. Бычкова: «Эхо» не пропало. Оно непонятно как разместилось в You-Tube в качестве канала «Живой гвоздь», может, кто-то об этом и знает. И это как раз иллюстрация того, что можно создавать СМИ [не только] в изгнании, как это сделали наши коллеги. Я с большим уважением отношусь к их именно профессиональной смелости. Потому что эта задача, о которой говорили Кирилл и Аня, – как сохранить информационную связь с Россией, которой от нас ждут наши слушатели, наша аудитория, как находить информацию, находить журналистов, не подвергая их при этом смертельной опасности, как это сделать практически и концептуально, профессионально, – я тоже этого совершенно не понимаю. Если бы я, например, работала в таком издании, как «Дождь» или НГ, я не знаю, как бы я это делала. Но «Эхо» пошло по другому пути. «Эхо» решило в качестве отдельного СМИ не возобновляться, мы просто делаем YouTube канал. Это, в каком-то смысле, – проще, в каком-то – сложнее, но речь сейчас совершенно не об этом. Я бы обратила внимание вот на что. Дело в том, что такие вот российские уехавшие, релоцировавшиеся, СМИ – они, конечно, полностью идут за своей аудиторией. Потому что аудитория, как это произошло с «Эхом», – хочет разговоров. Она хочет психотерапии, она хочет обсуждать и переживать вместе то, что происходит. И мы не можем игнорировать это пожелание людей, которые были с нами все предыдущие годы, десятилетия. У «Эха» без каких-то специальных усилий создания СМИ, без делания чего-то дополнительно особенного, сразу появилось несколько сотен тысяч подписчиков на канале. Что – не миллионы «Дождя», но тоже, на самом деле, совсем немало. И поэтому, я думаю, что судьба российских СМИ за рубежом полностью зависит от того, что будет происходить дальше с их аудиторией и вообще с Россией. Если вся эта наша иммиграция – скажем грубо и примитивно – затянется на долгие годы, то и российские СМИ будут находиться в том состоянии, в каком они находятся сейчас, развиваясь, может быть, как-то вширь и вглубь. Если что-то произойдет – прилетят инопланетяне – и ситуация радикально изменится завтра или послезавтра, то и СМИ наверное, тоже вернутся туда, где они были, – неважно, в каком новом качестве. Они пойдут туда, куда пойдут их слушатели и зрители. Но что касается слушателей и зрителей – и, соответственно, СМИ – то мне кажется, здесь мы наблюдаем удивительную уникальную ситуацию, которой не было в предыдущих исходах, в предыдущих эмиграциях в 20 веке. Потому что сразу одновременно огромное количество людей – многие тысячи – оказались за пределами России. И это люди, которые имеют не только образовательный, общественный, человеческий и т. д. потенциал, капитал, который они везут с собой в своих чемоданах за границу, но это люди, которые за предыдущие пару десятилетий отработали привычку коммуницировать. Они научились общаться между собой, создавать разные организации, системы, сети, благотворительность, помощь, и всё, что угодно, <…> – это опыт, которого никогда не было раньше у русской эмиграции. И это опыт, который люди везут с собой. Мне кажется, что сейчас всё это может дать какое-то новое качество взаимоотношений внутри эмиграции. Моя надежда на то, что эта эмиграция может создать какое-то совершенно новое качество социальных отношений, политической платформы, культурных явлений и чего-то такого, чего не было раньше. <…>

 

А.Морозов: <…> Армен Захарян делает YouTube канал литературоведческий. Мы хотим, чтобы наша аудитория продвинулась в культурном, моральном и экзистенциальном осмыслении своего собственного положения, – так вот это в значительной степени возможно через литературу. Каким образом литературоведческий образовательный канал в состоянии выполнять какую-то миссию теперь уже в эмиграции?

 

А. Захарян: <…> Мне кажется, что – да, литература способна наводить мосты. В моем случае это работает через общение с подписчиками. Мне известно через статистику YouTube, что еще до начала полномасштабной войны 24 февраля, каждый восьмой зритель нашего канала территориально находился в Украине. И огромное количество комментариев мы всегда получали с названиями украинских городов. Связь отчасти прервалась, но какие-то люди остались. Это тысячи людей в Украине. Некоторых из них я просто встречаю на улицах в Варшаве, которые говорят: мы перестали смотреть весь русскоязычный контент, но смотрим вас. <...> Для них очень важно, чтобы их голос был услышан. И чтобы была услышана их боль, их позиция. И мне представляется, что для них сейчас – что касается не СМИ, а искусства, – очень важно, чтобы художник – любой – занимал позицию. То, что я слышал практически от всех наших зрителей из Украины: они не хотят, чтобы всё искусство переходило на агитационные рельсы и занималось пропагандой и агитацией; у них совершенно нет этого запроса, но они очень четко начали отделять искусство от художника. И если, с их точки зрения – а я ее совершенно разделяю, – искусство может оставаться неполитическим, так или иначе затрагивая какие-то актуальные вопросы, но не будучи элементом пропаганды, – то люди, которые это искусство создают, – очень важно, чтобы они заявляли свою позицию. Чтобы они каким-то образом солидаризировались с трагедией, которую переживает сегодня весь мир и прежде всего – Украина.

 

А.Морозов: Хотя все, и Ксения Лученко, будут выступать еще на своих панелях, поскольку она – медиа, – как она мыслит журналистский виш-лист. Что нам надо?

 

К.Лученко: Мне кажется, это уже третье обсуждение «Как жить эмигрантским медиа?» за последние полгода, на которых я была, – последнее буквально на днях в Тбилиси. Там была совершенно другая публика в смысле наших русскоязычных медиа, было очень много молодых, активных – которые проходят на грани медиа-активизма. Как грибы выросли эти small-медиа, которые, как мне кажется, поджимают снизу всех этих гигантов, я уже перестала их различать. <...> И если начинать виш-лист, мне бы очень хотелось, чтобы у них получилось друг от друга отличиться. Мне кажется, [вопрос], чем отличается медиа, с одной стороны, от блогов, а с другой – от пропаганды, теперь встал в новом виде: очень легко и очень всем хочется стать активистами и смешивать журналистскую работу и активизм, <...> просто дать две точки зрения – уже выглядит каким-то идиотизмом. Кроме того, я знаю, что у больших медиа есть серьезные проблемы с подачей, так сказать, «второй» стороны (даже не знаю, как этично это сформулировать...), но если совсем грубо, то ни одного плохого слова про Украину, даже слова, которое может показаться кому-то критическим, невозможно пропустить даже через редакторов очень профессиональных, очень крупных СМИ. Совершенно понятно почему. И с этим очень трудно что-то сделать. Вопрос встал: как нам при этом оставаться журналистами? И, одновременно, не занять циничную позицию «над схваткой»?.. И если не говорить о деньгах и о визах, то я бы попросила инопланетян, чтобы классическую журналистику переосмыслить в этой новой ситуации.

 

А.Монгайт: Это, кстати, ужасно важный вопрос: что делать с освещением Украины? Потому что ты не можешь усомниться в правильности вообще всего, что происходит там. Что бы там ни происходило, усомнившись, ты – во-первых, как носитель русского языка, – тут же превращаешься в «оккупанта», тут же в восприятии аудитории оказываешься на «той» стороне... Но та же самая проблема возникает со странами, которые нас приютили. Не знаю, как решает эту проблему НГ, мы – просто в тупике. Мы, с одной стороны, действительно им очень благодарны за то, что они дали нам возможность работать, помогли с лицензией, действительно – это не образ – приютили. Мы там работаем большой командой. С другой стороны, что бы мы ни сказали, это воспринимается как грубость в доме, в котором ты в гостях, – и вдруг начинаешь критиковать хозяина. И тут действительно непонятно, как быть. Совсем про них не говорить – это тоже странно: вы у нас живете и совсем про нас не говорите... А когда начинаешь говорить – появляется тень огромного Херманиса, которая нависает над всем, что мы делаем. <...> И с Украиной очень тяжело. (Короткая полемика.)

 

К.Мартынов: ...Я просто услышал знакомое слово: «философский вопрос», поэтому не мог не прореагировать. Проблема такая есть, она мне не кажется избыточно сложной. Потому что есть как бы более серьезные проблемы. Мы для себя ее так решаем: если завтра у нас появится информация, что правительство Латвии ест младенцев, – мы ее опубликуем. Вне зависимости от последствий. Если у нас появится информация, что ВСУ совершает военные преступления против пленных или гражданских, мы тоже ее опубликуем. Вне зависимости от того, что будут говорить про «хороших» русских. Вопрос общественной ценности той информации, которую вы публикуете, по-прежнему является ключевым в этой этической дискуссии. А вот, например, драму с памятником Освободителей в Латвии я очень плохо понимаю. Я не понимаю, почему за 30 лет люди не придумали для себя какой-то другой идентичности, кроме памятника Советской Армии, которая для остальных является символом оккупации.

 

А.Морозов: По поводу постановки вопроса Ксенией Лученко. Поскольку ни «Дождь», ни НГ, ни старые здесь находящиеся медиа не проделали, да и не могут проделать той работы по «преодолению языка», который привел нас к войне, а до этого они, конечно же, не могут ничего писать про правительство Чехии, <...> мы сидим двумя ногами в своем старом дискурсе, считающими себя, в той или иной степени, имеющими право на суждение. А наше право на суждение сейчас под очень большим вопросом.

 

(Далее – широкая дискуссия с участием зала)

 

Комментарий редактора

Я с особым интересом вчитывалась и вслушивалась в материалы Форума, присланные мне его организаторами. Это было поучительное и крайне важное занятие. Надеюсь, таковым оно станет и для читателя НЖ, с которым хочу поделиться своими наблюдениями и мыслями. Будем считать это вкладом новожурнальцев в дело «СловоНово».

 

В выступлениях многие участники проводили параллель между своей «релокацией» и предыдущими потоками русской эмиграции – и это важный для НЖ и для диаспоры контент. (Сразу оговорюсь, чтобы далее не возвращаться: «русская эмиграция» – устоявшийся термин, описывающий феномен многонациональной русскоязычной иммиграции ХХ века.) В год 100-летия «Философского парохода» (см. Конференцию НЖ, посвященную этой дате, на сайте журнала www.newreviewinc.com) иммигранты 2022-го стали говорить о «философском самолете», описывая массовый исход российской оппозиционной интеллигенции и мужского населения призывного возраста из РФ после начала Украинской войны. Но есть ли у нас действительные основания проводить параллель между теми пароходами и поездами, на которых отправились изгнанники в 1922-м, и нынешними самолетами? – Полагаю, что нет. Исторический «философский пароход» увозил в неизвестность свет академической науки Российской Империи, ее интеллектуальную элиту. Они не признали власть большевиков, совершивших переворот в октябре 1917-го, а их авторитетный голос – отражающий различные политические взгляды, но неизменно антикоммунистический, – в России представлял угрозу власти своим влиянием на умы (известная цитата Троцкого: убить оппозицию было не за что, а оставлять – опасно). В изгнании же этот всепризнанный европейскими и американскими интеллектуальными, академическими и политическими кругами общий авторитет был использован для организации и поддержки антибольшевистской борьбы эмиграции (скажем, деятельность П. Сорокина, Н. Бердяева, А. Кизеветтера, Н. Котляревского, Н. Лосского, С.Прокоповича, Е. Кусковой, а также Б. Бахметева, А. Керенского...). Согласитесь, что нынешняя иммиграция заметно отличается от пассажиров «Философского парохода» – представленная левой антипутинской оппозицией писателей и журналистов – людей, уважаемых в стране, но пользующихся ли необходимым авторитетом для создания лобби? – Кажется, что нет.

 

Уникальность нынешней иммиграции и не в том вовсе, о чем говорит О.Бычкова из «Эхо Москвы»: «...мы наблюдаем удивительную уникальную ситуацию, которой не было в предыдущих исходах, в предыдущих эмиграциях в 20 веке. Потому что сразу одновременно огромное количество людей – многие тысячи – оказались за пределами России». Три миллиона (а некоторые считают, что и пять) российских беженцев после 1917-го, полмиллиона послевоенных дипийцев – только в США, еврейская массовая иммиграция 1970-х (и еврейская первая волна – в 1910-х...) – даже странно не знать этих цифр... Ну, хорошо, пусть не цифр – но факта существования океанских волн прежних исходов... Не «работает» и предположение А. Монгайт о тех, «которых разметало по всему миру и которые в другие волны эмиграции стремились бы к ассимиляции и к отторжению всего, что было связано с родиной» – ему противоречат и более искушенные в исторических делах участники форума. Правда, они обвиняют уже не за «стремление к ассимиляции», а за нежелание эмиграции адаптироваться в социуме страны-реципиента. Вот как об этом, в частности, говорит Р. Либеров, участник круглого стола «К 100-летию Философского парохода: некоторые уроки первой эмиграции»: «Психологическая проблема, которая распространялась на весь быт, заключалась еще и в невозможности ассимилироваться. <…> Они вывезли Россию и называли себя не просто ‘русским рассеянием’, а альтернативной Россией, Россией в изгнании», «никакой новой идеи не появилось. И, к сожалению, это привело ко всем урокам и ко всей трагедии, что основная идея русской эмиграции была – возвращение». «Зацикленность на себе», «нежелание встроиться», «Русская эмиграция была озадачена спасением самоё себя. И эта миссия по спасению самоё себя, в общем, провалилась»... Тут и до пресловутого «эмигрантского чемодана» рукой подать. И он, конечно же, появляется в дискуссии: «...замыкание в собственной среде. И желание как бы жить на чемоданах, и желание вернуться – оно привело ко многим трагедиям...» (Е. Деменок). Образ «чемодана» всегда широко эксплуатировался в советских исследованиях по истории русской эмиграции – на что же еще посадить несчастного, бездомного неудачника, который пропадает без счастливой родины, без обетованной страны?.. Эмиграция и не подозревала, что безобидный их саквояж, верный спутник странствий, окажется столь опасным пропагандистским оружием в руках коммунистов. Подобных советских штампов об эмиграции за предыдущие сотню лет запущено множество: цыганские песни Алеши Димитриевича и Юла Бриннера в русском Китае и в Париже сворачивались в образ эмигранта в ресторанном – нет, лучше, в кабацком дыму; творческие диспуты в кафейнях Монмартра – в наркотическую пелену, а борьба РОВС – в идею-фикс о реванше у обезумевших белогвардейцев... Могу лишь предложить байку от рода Голицыных о том, как старик Голицын держал в Нью-Йорке под кроватью маленький чемоданчик: на случай, ежели красные постучат в дверь, – и тогда он – прыг в окно с сим саквояжиком, и ищи ветра в поле... Бесплодная ностальгия в этой истории не просматривается, признаем. Впрочем, ностальгия была. Да у какого же нормального иммигранта – русского, поляка, ирландца, итальянца, еврея, украинца и иже с ними – нет ностальгии? Это вполне естественное чувство, сопряженное с глубинами психологии человека, лишенного привычной среды обитания. Не вижу в том ничего специфически «русского» и, тем паче, порочного. В литературе эта тоска породила подлинные шедевры. Понятно мне и неосознанное желание новых иммигрантов дистанцироваться от прежней «истории»: мол, мы – иные, мы – преодолеем...

 

Гораздо более серьезные возражения вызывает упрек в том, что «унесли с собой Россию» (Лимберов) – и тем самым обрекли себя на «недееспособность» и сектантство. Трилогия Романа Гуля «Я унес с собой Россию», к которой, собственно, обращают нас, имеет подзаголовок: «Апология эмиграции». И это важно: интерпретация эмиграции как материализации имманентного права человека на свободу – вот о чем пишет Гуль в своем трехтомнике воспоминаний. Дилемма формулируется Гулем так: выбирать ли Россию без свободы или свободу без России? – и решается им она однозначно: родина без свободы ему не нужна, он выбирает свободу, уносит с собой свободную Россию и воссоздает ее там, куда забрасывает рок. Так поступали и до него: Курбский – в Польше, Герцен – в Англии да Швейцарии, постреволюционная Белая эмиграция – в Берлине, Париже, Нью-Йорке, Шанхае, Праге, Софии.... «Россия в изгнании», о которой упоминают участники круглого стола, – это именно та – спасенная, унесенная, свободная и подлинная Россия (не случайно и «Э» оборотное в слове эмиграция – вопреки грамматике: важно было откуда уехали и какие задачи поставили перед собой. Об этом много писалось.). «Российский текст» они воспроизвели в полном объеме в странах, где оказались. Один из первых академических исследователей эмиграции Марк Раев, профессор Колумбийского университета, писал о «России в миниатюре»: была выстроена вся социальная и культурная структура России – от детских садов до университетов, от литературных кружков – до типографий; свои театры, киномануфактуры, церкви и военные соединения... Странно в таком контексте говорить о провале миссии, да даже и о бездеятельности эмиграции. Разве для эмигранта задача освобождения России от диктатуры не является определяющей?.. – почитайте известную статью Федора Степуна о типах эмигрантов «Родина, отечество и чужбина» (НЖ, № 43, 1955): эмигрантом имеет право называться лишь тот, кто не оставил идею освобождения родины (остальных точнее было бы назвать беженцами). Говорить о том, что «никакой новой идеи» не появилось, что «миссия по спасению самоё себя провалилась» по меньшей мере странно. Но – не впервой. Вспоминается давняя дискуссия 1950-х, когда дипиец, полный амбиций свежеиспеченный послевоенный иммигрант Николай Ульянов, будучи еще в Марокко, тоже обвинил старую эмиграцию в бездеятельности и замшелости. Ему ответил тогдашний главный редактор НЖ Михаил Карпович, профессор Гарварда, – о миссии, о вкладе старой эмиграции в свою и в мировую культуру и о задаче продолжать борьбу: ибо эмигрант – это именно политический активист, всеми средствами приближающий освобождение своей родины. (Кстати, Ульянов стал позднее одним из заметнейших интеллектуалов-активистов диаспоры.) Хотя можно ассимилироваться и стать свежеиспеченным латвийцем, американцем... Вам выбирать...

 

Важно: сохраненная и развитая в европейском контексте русская культура была в разных формах и в чистом от коммунистической накипи виде принесена в Россию 1990-х (а до этого – переносилась тайком, на протяжении века теми самыми белогвардейцами и их детьми – РОВС, НТС и пр.) – иначе откуда бы молодым-то участникам нынешних дискуссий знать о Набокове, Поплавском, Мандельштаме, Бунине, и даже Шаламове, впервые опубликованном на страницах НЖ; о борьбе белых офицеров и даже о Магеровских (мой старший коллега Е. Л. Магеровский, офицер Армии США, был истинным рыцарем «белой идеи», ее отважным нелепым Дон Кихотом – а не бежал от «красных», как то трактует Лимберов. Его отец, белый офицер, – один из создателей РЗИА и Бахметевского архива). Советская интеллигенция вырастала на самиздате, формировала свою оппозиционность на неподцензурной литературе, – а это на 90% состояло из сформулированного, написанного и напечатанного в эмиграции. В противном случае так бы и жили с фадеевыми и гениальными ильфами-петровыми да с Лениным в качестве национального героя и главного любителя детей... Всё богатство истинной независимой русской культуры и государственности хранилось, развивалось и переносилось через железный занавес именно русскоязычной диаспорой. Ею и воспитывались новые и новые ряды российской оппозиции. Из этого, собственно, возникли и российские 1990-е – а откуда бы им взяться после 70 лет диктатуры, террора и страха?! Признаем этот факт.

 

Говорить же об изолированности, сектантстве и прочих фобиях эмиграции просто не приходится. Безусловно, любое многонациональное сообщество в попытках сохранить тексты родных микрокультур, «держит осаду» – создает национальные школы, кучится вокруг Церкви, зачинает свои национальные медиа – так поступали и евреи в начале прошлого столетия с «Forward» и «Новым русским словом», и поляки, ирландцы, итальянцы – примеры известны. Ничем в этом ряду от них не отличалась и российская диаспора (русская этническая эмиграция порождала Дом Свободной России, украинская – две Академии (Восточной Украины и Западной); еврейские культурные центры, общества казахов-эмигрантов и татарские ассоциации и т.д.). Не заметить вклада русской эмиграции в мировую науку, промышленность и культуру – просто невозможно: белоэмигрант В. Зворыкин с Д. Сарновым, российским эмигрантом сионистской волны нач. 20 века, создали телевидение – американскую корпорацию; всё летающее-стреляющее принадлежит в США гению И.Сикорского; европейский балет – весь из труппы Дягилева, американский – от Баланчина; химик Ипатьев, социологи Сорокин и Тимашев, историк Карпович... Гарвард, Стэнфорд, Йельский, Колумбийский, Нью-Йоркский университеты – перефразируя известную французскую поговорку, скажем: «копни» американские университеты – и обнаружишь русского ученого-эмигранта... О каком еще соединении и адаптации может идти речь?.. Когда работаешь – адаптируешься и «встраиваешься» по воле и помимо воли. Нужно просто встряхнуть свое знание об эмиграции – и советские стереотипы отлетят шелухой!

 

Печально, но именно из советской интерпретации текста «Эмиграция» возникает и мнение, что ей было присуще «имперское мышление... и мнение о том, что как бы Россия, Российская империя – это великая страна», а «какие-то вообще непонятные прибалтийские страны – ну что это за убожество...» – вслед за сим участниками дискуссии делается вывод: «Во многом и это зацикливало и закукливало российскую эмиграцию в собственной среде, потому что они не воспринимали страны, в которые они попали, как равноценные и равнозначные» (Е. Деменок). Руками бы развести этот туман. Была ли Российская Империя великой страной? – Да, это исторический факт. Именно из-за проблем с переделом зон влияния и выявления нового мирового лидера, в коем сюжете Российская Империя играла первые роли, и началась Великая война 1914-го (на всякий случай, «Великая» – это официальное название Первой мировой): три империи поспорили меж собой, а выиграли США – и стали новым мировым лидером. Good for them... Говорить об имперском сознании выходца из империи – легко! Ну какое же еще сознание должно быть у человека, воспитанного... на Киплинге, скажем?.. Однако любой исследователь эмиграции, опираясь не на расхожие стереотипы, а на факты и документы – отражение менталитета эмигранта, – развеет и эту сказку. Кто-то был и с имперским, кто-то – с либеральным и даже с революционным... Кто-то мечтал о возрождении «единой и неделимой», а кто-то – о демократической и буржуазной... Кому не нравилась Прибалтика – уехал в Париж (а Юрий Иваск до оккупации Красной армией Прибалтики так и жил там), кого раздражал  «левый» Париж – переплыл в тогда консервативные Штаты... Видеть «имперскость» в желании свободы для захваченной бандитами родины – странно.

 

Видеть имперскость в превозношении своей нации над другими? – Обычно это называют иным словом: национализм. Был и он, но не он определял жизнь диаспоры. Человек всегда обитает в конкретном историческом контексте, сформированном рядом прошлых обстоятельств и идеями о будущем. Я вспоминаю спор, возникший совсем недавно, о котором вскользь упоминает Анна Монгайт в публикуемом материале, – о заявленном Т. Дзядко, телеканал «Дождь», праве на открытое выражение своего мнения русским каналом, находящимся теперь на территории Латвии, – и об отпоре, который телеканал получил от латышского режиссера А. Херманиса: мол, если вы на нашей земле, придерживайтесь нашей точки зрения. (В результате, на сегодня в прибалтийских государствах прекращено вещание телеканала «Дождь»... Такую вот «услугу» оказали прибалты российской автократии...) А ведь Латвия никогда не была империей... Можно – нужно и правильно – говорить об оккупации латвийской земли Красной армией, но надо бы вспомнить, что коммунисты были интернационалистами; единственной признаваемой ими «нацией» был международный пролетариат, интернационал; хорошо бы вспомнить и о своих, «родных красных», о латышских коммунистах – сразу приходит в голову несколько кровавых имен: чекисты Лацис и Петерс – соратники Дзержинского; Вацетис, первый главнокомандующий Вооруженными силами РСФСР, латышские стрелки... С ними особенно интересно: Херманис в одном из интервью восхищается стрелками как национальными героями Латвии и сетует – мол, жаль, его дед не был в их рядах... А сдается мне, в том, что не был, – главная заслуга деда: не держал штык, на котором большевики утвердили свою власть, – включая и Латвию (молчу уже о том, что первоначально латышские стрелки были военным подразделением Российской Императорской армии в Великой войне – вполне «имперцы»). Так не пора ли выбросить навязшие советские стереотипы, отказаться от штампов?..

 

Был брошен эмиграции и еще один упрек – в разрозненности; в том, что она не сплотилась в едином порыве и потому, якобы, оказалась бессильна в выполнении своих задач: «...один из негативных уроков, и, кажется, мы сейчас попали в ту же самую ловушку, – это невозможность внутри русской эмиграции объединиться» – замечает Б. Лимберов, и признают все участники форума. Надо сказать, что в этом – в разрозненности – упрекали себя и старые эмигранты. И попытки объединиться они делали – не стану приводить примеры, ибо пишу все-таки комментарий, а не научный труд (но советую почитать НЖ за 80 лет – многое откроется). Здесь приведу лишь один аргумент в защиту диаспоры: в любых своих политических пристрастиях и направлениях борьбы она всегда была и оставалась антикоммунистической, антисоветской, анти-ленинской, анти-сталинской, анти-прочая-прочая... Поэтому, создавая многочисленные политические и социальные организации «по образу и подобию своему», она давала воздух для общеэмигрантской солидарности (что проявлялось и в антибольшевистких демонстрациях, протестах и петициях в межвоенный период, в 1950-80-е, в нынешние времена). Да не нужно объединяться монархисту с либералом, не нужно усреднять свои идеи и задачи – это ложное целеположение. Мир идей, как и мир поступков, силен своим разнообразием. Любые попытки сформулировать «общую национальную идею» приводят к автократии, тоталитаризму и диктатуре, к идеократиям – антисистемным образованиям. Живая реальность старой и нынешней диаспоры, по счастию, всегда была избавлена от этого.

 

Да, нынешним новым иммигрантам легко объединиться – все они представляют либеральную оппозицию. Но вне диаспоры они не смогут сделать ничего, тем паче – собрать лобби. И придется признать, принять и есть из ее, диаспоры, «идейного котла». Жизнь всегда нас опрощает, лишает амбиций, – в сторону мудрости. А если реальность отрицать – ждет фиаско. Хочется процитировать Дмитрия Петрова, участника форума: «В чем сходство этих людей [эмигрантов] и в чем их урок? Это были люди, которые не сдавались, а сражались всю свою жизнь. Они не сдавались ни обстоятельствам, ни конкретно врагу, ни большевикам, ни жизненным проблемам. Они встраивались, они боролись, они добивались. Это, видимо, то, что сейчас очень многим, и тем, кто сейчас стоит на границе, придется делать».

 

И уж как пора увидеть, что в своем рассеянии русская эмиграция выстояла, выстроила себя и диалог с культурами, в контексте которых она живет и работает. Она функционирует в общем гипертексте мировой цивилизации как ее неотъемлемая часть. Пора признать, что это самостоятельный мир, а не провинция Российской Федерации. Что перед новыми иммигрантами стоит главная задача: наладить отношения с диаспорой, как бы она ни была на них непохожа. Точнее – они на нее не похожи. Менталитетом, стилем жизни, стереотипами, амбициями. Но работать и жить нам вместе еще не одно десятилетие.

 

В публикуемой записи круглого стола К. Мартынов признается, что у него возникло «ощущение, будто до появления новой февральской иммиграции в мире не существовало ничего на русском». Ну что тут сказать?.. Оторвитесь от компьютера, выйдите на свежий воздух, оглянитесь. Во всех странах рассеяния вот уже сто+ лет работает русскоязычная пресса. Да, она разная по уровню и по охвату аудитории, – так всегда бывает с естественно сложившейся, а не идеологически выстроенной, системой СМИ, в любой стране. Стоит ли это объяснять профессионалу? Здесь важно другое: русскоязычные СМИ – даже и самые влиятельные – входят в структуру этнических средств массовой информации – в силу языка, на котором работают. Они обслуживают свои диаспоры, даже плотно сотрудничая с иноязычной интеллектуальной аудиторией, как в случае с НЖ. Надо понять и то, что все релоцированные в Европу российские СМИ – это тоже теперь часть этнической инфраструктуры, часть «русского текста» в мировой культуре. Не более и не менее. Причем – в состоянии становления, без надлежащего пока опыта работы с новой аудиторией. И если этнический статус не подходит вашим амбициям и планам на жизнь и работу в Европе – забудьте русский язык, переходите на язык той страны, где вы оказались (вообще, правильнее было бы его выучить, чтобы понять хотя бы – за что и как вас не любят). И это будет не менее долгий тяжелый путь адаптации, чем освоение этнического «текста». Современная диаспора представлена аудиторией свыше 30 млн человек с более чем вековой историей в разных культурных гипертекстах. Соглашусь с давним эмигрантом Б.Банчевским: новые иммигранты из РФ «не эквивалентны по своим интересам, своим привычкам и, вообще, по медийному потреблению, тем русским, которые живут уже очень давно за границей». В современном старом и устоявшемся мире вообще странно играть роль Нового Адама на новой земле.

 

К.Мартынов формулирует и главную задачу перед оказавшимися в иммиграции российскими оппозиционными СМИ: работать с российской аудиторией. Надежда работать из-за границы на российскую аудиторию прекрасна – как любая надежда спасти человека и родину. Но в любом альтруизме много прекраснодушия и мало реализма. Прежде всего, существуют и успешны еще со времен Холодной войны государственные СМИ, работающие из-за границы на РФ. И как войти в эту структуру позиционирующим себя российскими СМИ?.. Но есть и иные проблемы. Свои трудности в нынешней работе для российской аудитории участники форума описали достаточно полно. Важно лишь добавить: ситуация, сложившаяся в России, не сегодня создана. Она лепилась все предыдущие двадцать лет; это удачно разработанная стратегия и реализовавшаяся тактика построения автократической государственной системы. В которой есть одно (но важное!) «слабое звено»: искусственно возвращая страну в советский формат и пытаясь задним числом построить «в одной, единственно взятой» стране государственный капитализм китайского образца, зодчие этой идеи вступили в спор с самой историей, пытаясь повернуть ее вспять. Из Октябрьского переворота они не вынесли его главного урока: Октябрь обречен был с самого первого дня. Однако – что важно для нашего разговора: эта антисистема выдержит, кажется, пусть и не семьдесят, но лет эдак двадцать. Целое поколение пойдет на удобрение ее посевов. История ведь сколь справедлива, столь и жестока. Поэтому вряд ли участникам Форума-2022 удастся вернуться в обозримом будущем; скорее, придется свыкнуться с их положением иммигранта. Или – эмигранта? Но в этом случае нужно будет все-таки прийти к диаспоре и заговорить с нею. Она – мудра, не амбициозна и – априори свободна.

Нью-Йорк

 

 

* А. Арестович – внештатный советник Офиса президента Украины. М.Фейгин – юрист, занимался защитой представителей оппозиционного движения в РФ (в 2018 лишен статуса адвоката), ведет на YouTube «Фейгин-Live».↩

** Андрей Мовчан – финансист, эксперт Московского Центра Карнеги. Владимир Пастухов – политолог, публицист. С 2008 года живет в Лондоне.↩

*** Речь идет о латышском театральном режиссере А. Херманисе, обвинившем телеканал «Дождь» в пропаганде имперского менталитета. Алвис Херманис (1965–), худрук Нового Рижского театра; обладатель «Золотой маски» (2010, РФ) и «Хрустальной Турандот» – за спектакль «Горбачев» (2021, РФ).↩

**** Илья Красильщик – медиаменеджер, бывший издатель «Медузы», бывший менеджер международных проектов «Яндекса» и «Яндекс.Лавка» (до апреля 2022); уехал из РФ.↩