Сергей Шабалин
* * *
Во всем мне хочется дойти до самой сути...
Б. Пастернак
Ни в чем я не хочу дойти до самой сути,
или рубить с плеча, да о чужой судьбе.
Хотите правды – что ж, тогда не обессудьте
и всё начистоту. Но прежде о себе.
Мне ни к чему вся суть, я не прозревший юнга,
решивший сдать в острог плавучий свой Содом,
совсем не Шерлок Холмс, не почитатель Юнга,
увы, не доктор Фрейд и не спешу в дурдом.
Сменив разрез глазной, я поселюсь в Китае,
что происходит там, не будет волновать,
ледок из горьких правд застынет и растает,
не потревожат сон недобрые слова.
Подруги и друзья не пропоют по-русски
сонет на злобу дня, а я не делать ног
смогу от песен их, не прятать в джинсы руки,
вжимая кулаки. А впрочем, есть Нью-Йорк.
Что вытворяют тут, меня не огорчает,
мне, в общем, наплевать на местные пике,
я здесь лишь гастролер, я пью какаву с чаем,
мне скучен их хоккей и прочий этикет.
Кобылье молоко усиливаю виски,
а грязное белье, с размаху, как дрова,
переправляю в печь, застряв на время в Квинсе,
где от сермяжных правд не пухнет голова.
* * *
Не экономь на виски, старина,
ведь мы с тобой, считай, миллиардеры.
И всё же это не моя страна,
я понял это с первого замера.
Нам нечего продать здесь и купить,
и некого спасать, и не с кем драться.
Здесь не сошлют в тайгу за тунеядство,
но не с кем пить, и не за что топить…
Мы охмуряли длинноногих дам,
когда в кармане не было и цента,
и без боев входили в города,
провозглашая нации и секты.
Рулоны фильмов, хроник и римейков
отсняли мы вперед на двести лет.
Мы в похожденьях обогнали Швейка,
а в триллерах нам вовсе равных нет.
И всё же это не моя страна,
ее разлад меня не покоробит.
Не экономь на виски, старина,
не экономь на собственном здоровье,
глуши токсины вредоносных чувств
и гнев, и плач, и писки чьих-то жалоб
пока я глобус медленно кручу,
не узнавая собственной державы.
Ищу страну, а нахожу дыру,
большую рану с контуром безуглым,
не экономь на водке, милый друг,
чтобы не видеть красное на круглом.
Пей за меня, я бисер не мечу,
увязнув в топкой хляби интернета.
Я, друг мой, Землю медленно кручу,
чужую, нелюбимую планету…
* * *
Во дворе еще снег не растаял,
у крыльца голубиная стая,
и ржавеет соседская волга,
рудимент нашей памяти долгой.
Но искринка далеким оконцем
полыхнула под северным солнцем,
усадив за штурвал мерседеса
в прошлом золушку, нынче принцессу.
Здесь ученый, пушистый и черный
бродит кот на цепи золоченной,
а участок захваченной бани
сторожит белоусый охранник.
Летним вечером, сказочно-синим,
местный лабух без лишних усилий
изумит вас неистовым соло
и продолжит просмотр футбола.
Каждый день здесь открытием дорог,
дивный путь открывается взору,
потому, что чикагская школа
подарила нам вкус кока-колы.
И несутся вперед яжемамки,
президент улыбается в рамке,
он речист и рачительно добр,
а в кармане его нефтедоллар.
Мы с командой его да программой
одолеем любого имама
и структур теневых мимикрию,
победим геморрой, пандемию.
Вопреки голубиным законам,
мы застроем округу бетоном,
монументов наставив поэтам…
И исчезнем в строительстве этом.
* * *
Не маши писательским билетом
и на мир реально погляди.
Хочешь стать в Америке поэтом?
Защити вначале PhD.
Стань врачом, бухгалтером, юристом,
поумерь писательский апломб,
стань мелиоратором, министром,
получи по физике диплом.
Говоришь, в Москве литературный
некогда окончил институт?
Там ты лохом был (хотя культурным),
здесь ты зеро без пяти минут,
говоришь, искал свою манеру?
А увидеть главного не смог:
у хирурга или акушера,
глубже и пронзительней письмо,
ярче, событийнее реальность…
не грусти и не печаль бровей,
у дантиста интертекстуальность
на-гора размашистей твоей.
Заработай на участок в Янкерс,
дом в Майами тоже вариант.
В общем, стань благополучным янки,
мы потом оценим твой талант.
СТРАННЫЙ СОН
Неизвестно когда, неизвестно зачем, даже сам не пойму,
я читал в суете привокзальной стихи неизвестно кому,
и безмолвно вобрав свой обычный дозняк ритуальных апло,
подливал в лимонад может джин, может ром, мне не стало тепло.
Я заметил в толпе человека в очках и военном пальто,
ледяные глаза излучали укор, мол, читаешь не то.
Непонятно зачем он, подняв воротник, к телефону прильнул
и, похоже, сказал в микрофон, будто я его мир обманул.
Обманул его вкус и его самого тем, что страшно сказать,
я склоняю авось с безнадегой и врозь, мог бы лучше писать.
И допив свой коктейль, я не попадя с кем и неведомо как
возвращался домой, тщетно силясь забыть незнакомца в очках.
Но когда я уснул, среди ночи густой задрожал телефон,
я взглянул на экран и промолвил: але, это снова был он.
Я спросил кто вы есть, кто вам номер мой дал, с кем имею я честь...
что вам в слове моем, уж не цензор ли вы… Но звонивший исчез.
А неделю спустя, возле входа в метро, у киоска с лото,
я выветривал грусть, вновь увидев в толпе рецензента в пальто.
Я решил подойти, рассказать о себе, чтоб без пошлых понтов
приоткрыть ему свой эстетический код. А он вызвал ментов.