Сергей Попов

Отпуск без сохранения

Лесная история

                                                                        Прощай, мой тихий сельский дом!

                                                                        Тебя бежит твой летний житель.

                                                                                                            Сергей Аксаков

По вечерам мы усаживались на старом причале и ждали водяного. Лохматого, пучеглазого, зеленоусого. С илистым брюхом, перепончатыми лапами, чешуйчатым хвостом. Он выберется, наконец, из неведомого омута у заброшенной береговой мельницы, поднимет со дна своих жен-утопленниц, и через минуту мы вздрогнем от его утробного хохота, зловещего крика, леденящего душу воя… Сидели молча, чтоб не спугнуть чудище ненароком. Ёжились от позднего холодка и предстоящего ужаса, тосковали оттого, что сомневались… Старой мельницы ведь в округе не было. Но так ли уж она страшилищу кровожадному необходима?.. Озоровать по-любому можно – места-то какие! Мрачные деревья, густой подлесок, исполинская трава… Они подступали вплотную к дощатым домикам, настырно протискивались между ними, неудержимо стремились прямо к воде... В глубине меркли тяжелые облака и медленные тени поздних неведомых птиц. Дощатый причал на глазах растворялся в темноте…

Домой мы пробирались почти на ощупь – ступали медленно, чутко, опасливо. Тропа истово петляла, ныряла в ложбины, пряталась в кустарники. Потому приходилось часто останавливаться, слепо озираться, прислушиваться… А потом задирать голову и, позабыв о дороге, глупо глядеть на крупные звезды. Они были такими огромными, что не помещались в сознании. Их ровный холодный огонь уничтожал время, и мы стояли бесконечно долго… А между тем дома вовсю разгоралось испепеляющее материнское негодование. Но кто помнил о том, что его ждет?..

– А я думал, что больше и не увидимся…

– Чем больше думаешь, тем реже сбывается.

– Спорное наблюдение… И почему же?

– Не берусь объяснить. Из печального опыта…

– А я-то думал, что печали – удел неопытных… Слышал, ты будку свою продаешь. Потому на встречу и не надеялся… Правда?

– Была такая мысль. Но сейчас самое время именно тут покантоваться. И ковид, и мой бывший с делёжкой имущества… Это покруче ковида!

– Я без этого обошелся. И нисколько не жалею. Нервы бесценны.

– Умный ты. Надо было за тебя замуж идти…

– Кто бы еще позвал…      

В этом дачном поселке мы жили каждое лето. Родители сначала снимали домик, а потом и купили его. Летняя жизнь была особой. Мы с друзьми безнаказанно занимались черт-те чем… Пропадали в лесу, тонули в реке, попадали под машины… Впечатлений хватало на весь год. До следующего лета.   

В родительские времена главным печатным органом администрации садового товарищества была доска объявлений. Здесь можно было узнать даты общих собраний, фамилии должников, сроки замены счётчиков… И множество разнообразных сведений общего порядка, способствующих укреплению сознательности граждан. Как то: комплексы гимнастических упражнений, здоровые низкокалорийные диеты, правила воспитания подрастающего поколения… И взрослые не только глядели объявления. Задерживались, читали пространные вырезки, удивлялись, обсуждали… Как правило, критиковали прочитанное. Прежде всего за то, что оно возведено в ранг официальной информации. Это всегда задевает…

Я, грешным делом, думал, что доска сия давно уже сгорела на костре одного из бесчисленных субботников или сгнила на помойке рубежа веков. А потому немало удивился, когда негаданно увидел ее в целости и сохранности. И даже подошел, чтобы убедиться…

«1. Необходимо соблюдать меры индивидуальной профилактики. В этом главный залог сохранения здоровья.

2. Использование марлевых масок и медицинских перчаток обязательно в общественных местах. Это обезопасит вас и окружающих.

3. Помните, что наше здоровье в наших собственных руках. Проводите разъяснительные беседы о здоровом образе жизни с родными и близкими.

4. При первых симптомах заболевания не теряйте самообладания.

5. Необходимо вызвать врача. Если это невозможно, принимать срочные меры нужно самостоятельно.

6. Принимайте жаропонижающее, употребляйте достаточное количество жидкости, соблюдайте домашний режим.

7. Не настаивайте на сдаче тех или иных анализов, проведении тех или иных обследований. Это прерогатива медицинского работника. В каждом конкретном случае целесообразен свой алгоритм обследования.

8. Воздержитесь от голословных обвинений сотрудников учреждений здравоохранения в ненадлежащем исполнении своих обязанностей. Это дезорганизует их текущую работу и привносит неоправданную социальную напряженность.

9. Не подвергайте огульной критике действия органов власти и управления, напрвленные на борьбу с заболеванием. Этим вы затрудняете их реализацию и существенно снижаете эффект от санитарно-эпидемиологических мероприятий.

10. Проявляйте бдительность и сообщайте о нарушениях санитарно-эпидемиологического режима в контролирующие органы. Этим вы поможете общей борьбе с болезнью и приблизите окончательную победу над ней.

11. Не забывайте о личной ответственности за нарушение гигиенического режима и несоблюдение социальной дистанции. Игнорирование предписанных норм влечет суровое наказание.

12. Только солидарными усилиями мы сможем переломить негативные тенденции в состоянии общественного здоровья. Лишь выступая единым фронтом против возбудителя недуга, мы можем защитить свое право быть эффективными и счастливыми. И мы сделаем это!»

Кое-какой народ в поселке жил, но многие домики пустовали. Из города эпидемия вычистила далеко не всех… Самая прочная связь – с привычным, въевшимся, ставшим тобой. Так что ничего удивительного.

Через несколько домиков от родительского в раскрытом окне я увидел толстую немолодую женщину. Она дружелюбно улыбалась мне из недр папиросного облака.

– Здравствуйте, тетя...

И я осекся. Никак не мог вспомнить, как ее зовут. Маша, Таня, Нина?.. А я ведь знал ее с детства… В последнее время имена испаряются из моей памяти. Ощущение от человека – навсегда. А помнить как звали – увольте… Значит, это не имеет значения. Всё, что лишено смысла, отмирает…

– Привет, дорогой! Давненько тебя не видно. Где пропадал?

– Работа, будь она неладна…

– Нужно и для жизни время выкраивать. Помирать, не пожив, – не по-божески…

– Вот и я так думаю. Так что поживу тут какое-то время. Правда, тесно тут. Но ничего – в тесноте, да не в обиде.

– А чего тесниться-то? Вон сколько будок заброшенных. За бесценок купить можно. С радостью отдадут…

– Посмотрим. Чем черт не шутит? А то и сделаюсь тут крупным домовладельцем да и осяду, хозяйством обрасту… Смешно представить, правда?

– Это сейчас смешно. А потом по-другому глянется…

– Потом всё по-другому глядится. Дожить только надо.

– И то верно. Может, зайдешь? Чайком угощу.

– Нет, спасибо! Я уже кофеином заправился. А то башка лопнет раньше времени.

– Ну, тогда извиняй. Время всему свое…

Я взял отпуск. Без сохранения, по семейным обстоятельствам. Смех и грех. Какие такие, интересно, у меня обстоятельства?.. Со скандалом, конечно. Собрал свои нехитрые пожитки да и сюда прикатил… Не думал, что оказия такая случится. Почему я не оказался в авангарде борьбы с пандемией? Не парился в «скафандрах» по красным зонам? Не бегал, высунув язык, по домам температурящих? Не подправлял диагнозы для нужной статистики?.. А потому что не хочу быть расходным материалом. Как маски, перчатки, бахилы… А эскулапов наших несчастных нынче таковыми и числят. Вперед, братцы, – грудью на амбразуру! Пробил ваш час! Если не вы, то кто же?.. Вы ведь у нас хорошие? Да?.. Мы это всегда знали. Ну вот и замётано, вот и ладненько… Государство поумилялось, подачки какие-то посулило, поболтало-поболтало… да и позабыло, как это у него водится. А поди-ка выбей из чинуш обещанные гроши… С инфарктом сляжешь. Но это уже мало кого волнует. Да и сколько здоровье твое стоить может?.. Кто, интересно, расценки эти утверждал? Хотел бы я посмотреть в глаза владельцу тайного знания…

– А тебе понравилось бы приглашение на вечеринку?

– Если бы я делала только то, что мне по шерсти!..

– С годами я совершенно отчетливо осознал одну вещь. Делай то, что тебе нравится. И не делай того, что не нравится. Иначе неизбежно станешь глубоко несчастным человеком. И сопьешься раньше времени.

– Альтернатива еще та… Неизвестно, что лучше.

– А нам никогда неизвестно, что лучше. Лишь только – что желаннее…

– Желания слишком сиюминутны.

– А оттого что их откладывают, они исчезают…

– С этим не поспоришь.

– А разве мы встретились, чтобы спорить?..

...В домике моем таились вещи прошлого века. Железная, с пружинами кровать, фанерный, беспощадно исполосованный кухонными ножами стол, не раз подвергавшийся оперативному вмешательству репродуктор «Нейва» отечественного изготовления. На него даже межсезонные ворюги не польстились – хоть и явно захаживали сюда с инспекцией. Впрочем, весьма благодушной.

Люди живут, время неизбежно меняется. И разные предметы, дома, переулки, города сопровождают их в движении календарном. Но это люди… А у меня всё ровно наоборот. Мне выпало всю жизнь быть исправным сопроводителем старых вещей, прежних строений, их неизменного порядка… О городах я вообще молчу. Он у меня с детства числился одним-единственным… Родиной.

– А у тебя давно был секс?

– Где ты таких выражений деревянных набрался?!.. Ничего более дубового в жизни не слышала. Даже от врачей...

– Извини. Но что тут обидного?..

– Обидно за твой язык. Я что – на приеме у гинеколога? Спроси еще про последние месячные…

– А что? Совсем не лишне во избежание… Но я о другом. Маска-перчатки-презерватив не отвлекают?.. Это я фигурально. Глобальная ситуация душу при этом не леденит?

– Маски и прочая – не в ходу. Сам видишь. А что касается души – ёжится она по другим поводам.

В родительской лачуге было темно и тихо. Я на удачу щелкнул клавишей репродуктора и крутанул тумблер. К немалому моему удивлению, допотопный агрегат решительно отозвался.

– …водяной внимательно следит за каждым, кто так или иначе оказывается в пределах досягаемости. Водяной забирает на безвозвратное житье всех, кто вздумает купаться в реках и озерах после заката. И особенно – в самую полночь… Как он выглядит? Это голый обрюзглый и пучеглазый старик с рыбьим хвостом или непомерно длинными ногами. Он опутан тиной или одет в красную рубаху. У него огромная окладистая борода и усы с налипшими водорослями. Он может обернуться зверем, свиньей, коровой, щукой, уткой… А может явиться заросшим шерстью чертом с острыми  рогами или еще кем… Водяной может ездить верхом на крупном соме. Потому эту рыбу и величают чертовым конем... Водяной – большой любитель похохотать в голос, а в ожидании близкой жертвы может азартно похлопать в ладоши. А еще любит подражать людям и животным – кричит, воет, ухает, визжит, крякает и блеет. То ли пугает, то ли влечет к себе… По всей Великороссии он хватает цепкими лапами и с быстротой молнии увлекает вглубь всех забывших при погружении в воду осенить себя крестным знамением. С особой страстью он зарится на тех, кто вовсе не имеет обыкновения носить нательных крестов. Такие в подводных весях обречены на самую мучительную работу – бесконечно перемывать песок… Водяной предпочитает жениться на утопленницах, охотнее всего – на девицах, что прокляты родителями… А бурные свадьбы его чреваты новыми негаданными несчастьями… Трупы сгинувших он возвращает не всегда. У него свои соображения и капризы. Поговаривают, что мертвецы идут порой на пропитание семьи. Но это – только слухи…

– Привет, дорогой!

– Здравствуйте, тетя…

– Ну, что? Надумал тут обосновываться?

– Да пригядываюсь пока…

Так им всё вынь да положь…Ох и любит наш народ в чужую жизнь соваться! Медом не корми…

– А я тут уже кое с кем переговорила. Дешево дом отдадут…

– К чему бежать впереди паровоза? Всему свое время…

– Как знаешь… Может, зайдешь?

– Да некогда сейчас.

– Зря брезгуешь… Твоя покойная матушка частенько захаживала. И мир был, и дружба была…

– Да Бог с вами… В следующий раз обязательно загляну.

– Ну, гляди. Тебе виднее…

Я всегда любил ходить по одним и тем же улицам. Новые маршруты меня не влекли. Мое ветхое внутреннее равновесие питали сызмальства знакомые проулки и скверы. А нечастые архитектурные новости лишь подчеркивали его хрупкость. Почему я так дорожил этим отнюдь не фееричным и праздничным состоянием? Внятно ответить было невозможно. Но я подозревал, что если эта расстановка ощущений нарушится – случится нечто непоправимое. Так оно и произошло…

О чем разговаривали наши родители? О своей работе. Но разговоры эти вовсе не были скучными. О, сколько всего искрилось в родительских словах! Одутловатый зеленолицый завотделом, азартно клеящий пошедших на дно жизни сотрудниц-разведенок. Крючконосая нахохленная секретарша-весталка, исправно оповещавшая коллектив о том, с кем начальник будет ужинать сегодня. Вечно озабоченная выгодной партией квакушка-хохотушка, ежедневно меняющая наряды местного производства. Изрядно траченая семейной жизнью рыбоголовая чертежница в тяжких раздумьях об ответе на ухаживания…

И анекдотов родители не чурались...

– Что такое демократический централизм?

– Это когда все вместе – «за», а каждый в отдельности – «против»…

Мне давно хотелось поговорить с водяным. И не потому, что мне неинтересны люди… Это трудно назвать страстью к общению, но я зачем-то – порой ни с того ни с сего – звоню своим старинным знакомцам, с которыми не контачил годами. Они не отвечают. И раз, и два… А потом выясняется, что человек давно умер… И ощущение сформулировать не получается.

У них были огромные выпуклые, в крупных прожилках глаза. Они надвигались неспешно, глядели в упор и, казалось, улыбались. Их зеленые лохмотья пышно струились вдоль тусклых туловищ. Они глядели насквозь, и мнилось, будто что-то радостное различали вдали. Ко мне никакого интереса они не проявляли, потому страшно не было. Лишь одно жгучее любопытсво яростно подначивало обернуться. Что же их влекло?.. Что же такое неодолимо манкое светилось где-то далеко-далеко позади? Что же необыкновенное осталось у меня за плечами? Я хотел посмотреть, но у меня не было сил повернуть голову. Она точно вросла в шею… Впереди ничего веселого не вырисовывалось, потому я страстно силился крутануться на сто восемьдесят… И понимал, чего это стоит… Я и раньше много раз пытался это сделать. Жуткая процедура!.. Но даже когда выходило, никак не умел настроить свое зрение – а потому всю дорогу бесплодно пялился в речную мглу, сходил с ума, выдумывал невиданное…

Но водяницам дана была иная сетчатка, и они втайне ликовали.

– Ты в самом деле в медицинский случайно попал?.. А я на истфак поступила – благо, туда народ особо не рвался. Занялась славянской мифологией…

– Медицина – тоже мифология.

– Это почему же?

– Потому как никто никого здоровым не сделает. Но заставить поверить – можно…

– Вот это санпросветработа!

– Как есть. Ну разве что в экстренных ситуациях выручить иногда или хворь бессрочную продлить… А тебя-то как на стезю этакую занесло?

– Из-за наших поздних бдений – речных да чащобных. Темь непроглядная, дрожь неуемная, чудища подводные да небесные… Помнишь? Вот эта сомнительная братия меня и прельстила. И кому сейчас вся эта нечисть нужна? Поди попробуй продайся!..

– Она всегда нужна. И куда больше, чем кажется…

– А я-то думала, что это именно она мне всю жизнь загубила. Заманила в болото, защекотала вусмерть…

– Одно другому не мешает. В нашей сказке без губителей – никуда…

– А мы в сказке?

– Ты еще сомневаешься?..

...кожа ее светилась зеленоватым. Где-то чуть дальше угадывался какой-то секретный светильник. Что это за фокус? Она спала на боку спиной ко мне, и линия бедра зловеще контурировалась на этом разбавленном холодом подозрения свету… У меня под окнами фонарей нет… Откуда же эта вкрадчивая подсветка?.. Я вдруг понял, что меня коварно и жестоко обманули. Но кто? За что? К чему вся эта ледяная игра в обличия?.. Я в ужасе приподнялся на локте и распахнул глаза…

Ее волосы, лицо, грудь послушно двигались в такт дыханию. А неровное пунктирное посапывание лишь подчеркивало всамделишную работу легких… Я на всякий случай тронул ее за плечо и убедился, что, слава Богу, оно теплое… Совсем с ума сошел… Что же это такое происходит?.. Пришлось встать, подойти к столу, налить рюмку… Зеленые звезды с издевательской прямотой глядели на мою минутную трапезу. Редкие облака темными птицами висели над смутной душой. Лукавая река швыряла резкие отблески в пыльное родительское окно.

– Кстати, Блок не особо разбирался в древней мифологии. Есть такой у него стишок – «Сирин и Алконост». Это он в нежном еще возрасте начертал, картин васнецовских насмотревшись. Там он просто-напросто перепутал этих самых пресловутых пернатых... Что мы у Александра Александровича видим? –

Густых кудрей откинув волны,

Закинув голову назад,

Бросает Сирин счастья полный,

Блаженств нездешних полный взгляд.

– А между тем, создание это страшноватое. Даром что птица райская – даже имя созвучно со стародавним названием рая – Ирий… Однако Сирин – птица темная, посланница властелина подземного мира. Кто послушает ее голос, забывает обо всем на свете и обрекается на беды и несчастья. И никто и ничто не может заставить человека не слушать голос Сирина. А другая – Алконост – светлая птица, воплощение солнечного бога Хорса. А что у некогда юного сочинителя? –

Другая – вся печалью мощной

Истощена, изнурена...

Тоской вседневной и всенощной 

Вся грудь высокая полна...

– У него еще про птицу Гамаюн стихотворение есть. Там, вроде, всё на месте…

Этой весной на улицах появились мертвые голуби. Такого раньше не было. Или я просто не замечал, что происходит вокруг… Расплющенные шинами сизые тушки в мелких лужах, редкие грязные перья на обочинах, голодные вешние вороны, слетевшиеся на поживу... Поначалу я грешил лишь на прежнюю свою слепоту. Но вскоре критическая масса птичьих трупов влёгкую перевесила груз сомнения… Что-то явно переменилось в ближних небесах. И прежним их обитателям стало более невозможно постно существовать над здешней землей, безропотно перебиваясь ее скупыми подачками.

– А у Плещеева… Помнишь из школы? –

Травка зеленеет,

Солнышко блестит,

Ласточка с весною

В сени к нам летит...

Дам тебе я зерен,

А ты песню спой,

Что из стран далеких

Принесла с собой.

– А ласточка, между тем, – насекомоядная птица, а не зерноядная…

– Стало быть, с птицами в отечественной поэзии, как я понимаю, не сложилось?

– Да что с птицами! Там и прочей живности досталось…

Всё в безмолвии чудесном

Вкруг шатра; в ущелье тесном

Рать побитая лежит.

Царь Дадон к шатру спешит...

Что за страшная картина!

Перед ним его два сына

Без шеломов и без лат

Оба мертвые лежат,

Меч вонзивши друг во друга.

Бродят кони их средь луга

По притоптанной траве...

– Это – «Наше всё», «Сказка о золотом Петушке»… Возникает вопрос: луг с конями откуда взялся, если действие происходит в тесном ущелье? И еще – как можно вонзить один меч друг в друга?

– Что делать? Разве ты не готова прощать классиков?

– Если б не прощала, о них и разговора бы не было… «И Терек, прыгая, как львица… / С косматой гривой на хребте…» – у львиц, как ты знаешь, грив нет. Но как такого юношу не простить?..

Когда, наконец-то, собрались выйти – стемнело уже основательно. Лес сливался с рекой, а река – с небом. Но мы всё же разглядели, как с причала по-комсомольски задорно нырнула ласточкой игривая жена-утопленница в купальнике фирмы «Работница». И водяные круги отчаянно сверкнули под лунным приглядом.

– Если б я только представлял себе, какая ты роскошная женщина, – женился давно и бесповоротно.

– Ели б тебе давным-давно не дали от ворот поворот…

Сосуды на ее груди проступали отчетливо. Вены дружно ветвились прямо под кожей и настойчиво змеились вглубь. Они всё контрастнее множились вокруг сосков – голубели, синели, темнели… А потом и вовсе становились черной сетью на матовом – ноябрьскими кронами на вечернем небе, причудливым абрисом окончания, странным рисунком прощания…

Бедра ширились, размывались, оперялись… И на глазах превращались в огромные птичьи крылья. Они дразнили и ужасали своим издевательским размахом. И росли, росли, наползая на обшарпанные стены и заслоняя пыльное окно… Волнистый пол шел речными бликами, в дальнем углу стремительно набухало грозное лоно… Через минуту из него показалась зеленоволосая голова с безумными радостными глазами и разинутым в изумлении ртом…

Первые роды я увидел на третьем курсе. Нашу группу отправили на ночное дежурство в роддом. Он располагался в старинном ветхом особняке, пару сотен лет назад завещанном местным олигархом родному городу. В ординаторскую нас, само собой, не пустили, и разношерстный коллектив незадачливых дежурантов охотно рассосредоточился по просторным сумеречным холлам, непроглядным извилистым коридорам, пафосным пологим лестницам. Кто-то по внезапному требованию Эрота, кто-то для дерзкой встречи с Бахусом, кто-то ради сладких объятий Морфея… Облупленные статуи глядели на всё это безобразие с немым сочувствием.

Я же по своей нерастраченной любознательности расположился на кушетке невдалеке от родовой: и прикорнуть можно, и посмотреть, если повезет… Когда еще такой случай выпадет?

Здание было полупустым. Может быть, потому что почти разваливалось – через несколько месяцев роддом и вовсе закрыли из-за аварийного состояния… В полудрёме я запросто здоровался с тенями, дружно гнездившимися в этих неуютных пространствах. Спорил, соглашался, негодовал… Подсказывал, как было бы лучше… Трудно сказать, сколько продолжались бы эти увлекательные беседы, но в непосредственной от меня близости послышался долгожданный топот акушерки: «Воды! Отошли воды!» Грузная тетка в поисках дежурного врача потрусила дальше, а я тем временем засунулся в зальчик, из которого неслись крики… Кресло стояло за ширмой, по диагонали от двери. Чтобы увидеть, кто кричит, я проскользнул внутрь бывшей гостиной… Меж разверстых ног я увидел уже явившееся на свет, искаженное гримасой узнавания лицо, обрамленное патиновой порослью… Более всего я поразился не наличию ее, а цвету. А потому глядел, как завороженный, – минуту, другую… Пока за спиной не раздалось грозное: «А вы что тут делаете? Немедленно освободите помещение!» Последнее, что я там увидел, это огромные насупленные вороны на голых сучьях под уличным фонарем. В старинном витражном окне он был изумрудным…

Чем дольше я жил в родительской избушке, тем прочнее становились позабытые, казалось, детские привычки. Неспешный подъем без будильника. Краткий заплыв по сонной еще воде, полной холодной ряски. Головокружительно крепкий «индийский» в огромной кружке. И, конечно, настольный репродуктор…

– …западноевропейские технологии птицеводства в дореволюционной России не прижились. Хотя питомники и хозяйства того времени разводили именно заграничную птицу. Она была модной и дорогой. Вообще занятие птицами считалось делом почтенным. Этому посвящались целые трактаты. Так, в 1774 году появилась книга академика Теплова «Птичий двор». И в ней рассказывалось не только о падуанских или гилянских курах, но и о местных породах, которые обобщенно именовались русскими… С начала XVII века в Москве в Измайловском зверинце народу показывали не только лесную дичь, но и всякую птицу. И она была важнейшей частью экспозиции… В 1855 году прошла первая выставка птиц. А в 1880 отечественные поклонники петушиных боев основали Московское общество любителей птицеводства. А потом такие общества стали появляться и в других городах. Возникали племенные хозяйства, где внедрялись новейшие технологии. Птицеводы консультировали, проводили выставки и конкурсные испытания, поставляли чистопородных птиц всем желающим… С 1897 года Россия уверенно вошла в число лидеров по экспорту продуктов птицеводства, а с 1903 года она заняла первое место в мире в этой области. Доходы, полученные только от торговли продуктами птицеводства в России, существенно превысили доходы от оборота всей продукции животноводческой отрасли страны… 

– А почему ты не рассказываешь о своей бывшей? Какой она была женщиной?

– В общем-то холодной… «О, Русь моя! Жена моя!..»  Но мне это нравилось. Это оправдывало мою свободу.

– Я тоже не слишком страстная…

– А женщины у нас вообще не страстны. Они пристрастны.

– А ты не замечал, что они разные?

– Они одинаковые. А по большоу счету, все они – одно. Одна… Разве нет?

– Это смотря как считать…

– Ну, если, конечно, как официальная статистика…

– Из этой статистики только статисты и произрастают… А они кого хочешь изобразят. Хоть женщину, хоть мужчину, хоть сома донного, хоть крота почвенного… Слов, один черт, им не полагается…

...Революция, Гражданская война и последовавшие за ними годы налаживания новой системы привели к разорению всего, что было наработано: частных питомников, коллекций и птицеводческих хозяйств, в которых сохранялись представители богатейшего отечественного и ввозного генофонда. Большой бедой стала коллективизация и многочисленные кампании по раскулачиванию, они практически уничтожили местные породы и разновидности птиц в СССР. Курс на индустриализацию привел к тому, что во всех хозяйствах утвердилась однообразная привозная птица.

Селекционная работа по разведению птиц в СССР снова началась лишь в конце двадцатых – начале тридцатых годов. Это было связано с ростом потребности в продуктах птицеводства. Для нового витка разведения птиц в СССР необходимо было развивать промышленные хозяйства на базе полноценных научных исследований. В рамках поставленных задач организовывались инкубаторные станции и профильные хозяйства. В Сергиевом Посаде открылся специализированный НИИ… Но все селекционные усилия по работе с птицами в СССР были направлены на достижение целей промышленного птицеводства, то есть на высокую продуктивность и экономичность. В планах было исключительно увеличение количества штук яиц и килограммов мяса. Многие отечественные дореволюционные и декоративные зарубежные породы остались в стороне от этого процесса. Основу для пород птиц СССР составили импортированные американские породы «Леггорн», «Плимутрок». Бесценный потенциал отечественных пород в расчет никто не брал… Но напряженная политическая обстановка шестидесятых заставила отечественных селекционеров активизировать работу. Результатом их усилий стало выведение порядка 20 новых пород птиц СССР… Параллельно формировалось большое число новых линий и кроссов, которые удовлетворяли промышленность по своим характеристикам яйценоскости, скороспелости и экономичности… А в 1966 году Советский Союз был удостоин права провести XIII Всемирный конгресс по птицеводству. Он с большим успехом прошел в Киеве. И в честь этого знаменательного события была выпущена почтовая марка…

– Всё потому и рухнуло, что птиц разводили только из-за мяса и яиц…

– А может потому, что плохо разводили?.. Больше народ свой разводили, чем пернатых. Да ведь и сам народ наш, если не разводят его, – что-то недоброе подозревает… «Ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад!» Так что развод – это социальный заказ…

– Стало быть, всё было правильно.

– Всё было, как было…

– Знаешь, что бедных школьников в тестах по литературе спрашивают? Почему в названии гоголевского сочинения «Майская ночь, или Утопленница» последние слово написано автором с заглавной буквы?

– Нынче в нашей стране среднего образования я получить бы не смог… А ты, я погляжу, училка еще та… А у тебя в школе прозвище есть?

– Не интересовалась… Между прочим, у Николая Васильевича тоже «блохи» есть…

– Они в то время процветали…

– Ты находишь, что время сильно изменилось?.. Так я о своем, о «Мертвых душах». Детей же этим сочинением мучают… Там с временами года беда. В начале вообще неясно, что на дворе. Явно не зима, потому что Чичиков путешествует в бричке, а не в санях, но осень, весна или лето – сказать сложно. Во время поездки к Манилову Чичиков кутается в шинель, видит мужиков в овчинных тулупах, что заставляет предположить, что на дворе поздняя осень, ближе к зиме. Но потом вдруг дорога становится по-летнему пыльной, появляется зелень, в пруду по колено в воде бредут бабы. А уже через пару дней, когда Чичиков, объехав помещиков, будет в городе оформлять купчую, – он снова в шинели. А Манилов еще и в теплом картузе с ушами… Правда, говорят, что это он нарочно. Дескать, прием такой у него. Этакая длящаяся неподвижнось… Ну, не знаю. По-моему, извечная наша безалаберность…

– А может, в этом подколка какая хохляцкая?

– Вряд ли... Кстати, «хохляцкого» в облике его было мало… Знаешь, каким Айвазовский его увидел? «Низенький, сухощавый, с весьма длинным, заостренным носом, с прядями белокурых волос, часто падавшими на маленькие прищуренные глазки. Гоголь выкупал эту неприглядную внешность любезностью, неистощимою веселостью и проблесками своего чудного юмора, которыми искрилась его беседа в приятельском кругу.»

– И откуда у хлопца испанская грусть?.. То бишь итальянская…

– Наверное, там писалось лучше…

– Потому что вовремя из возка птицы-тройки выпрыгнул…

– Может, и ты там на что-нибудь эпохальное сподвигнешься?

– Нет уж, увольте. Не желаю в гробу буйствовать…

Эпидемия возникла потому, что напрашивался какой-то событийный рубеж прежним дружбам, прежней любви, прежней литературе… Всё итожилось, распадалось, исчезало… Но время как будто не решалось подвести, наконец, жирную черту. Будто всё подыскивало – устало и с тайной надеждой на неудачу – подходящий письменный прибор. И вот Бог протянул то самое перо… Интересно, что нет никакого желания возвращаться к тому, что отграничено этой самой Божьей линией. Потому как жить по старым лекалам будет невыносимо скучно…

Формулировать можно бесконечно. Это забавный процесс, чреватый многими и многими странными открытиями... Но нужны ли они нынешней живности в здешнем лесу?

– А у Льва Николаевича со временем просто чертовщина творилась… Может, Гоголь оттого в гробу и перевернулся… Каждый герой «Войны и мира» стареет по индивидуальному графику. Календари у всех разные. Так, в 1805 году Наташе тринадцать лет, Вере – семнадцать. Через год Вере исполняется двадцать. Наташа же через четыре года вырастет только на три. Но к тому моменту, когда Наташе исполнится шестнадцать лет, Вере станет уже двадцать четыре. Четырехлетняя разница в возрасте между сестрами вырастет в два раза… Да и не только со временем у Льва Николаевича нелады… В той же «Войне и мире», заводя речь о Кутузове, Толстой всю дорогу забывает, что главнокомандующий обладал лишь одним глазом… А что видят читатели? – «...губы Кутузова дрожали, и на глазах были слезы», «...глаза его блестели глубоким, умным выражением», «...сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена»…

– …и читатели, пораженные живостью и исторической достоверностью образа великого полководца, не замечают этих трогательных шероховатостей…

– И Федор Михайлович недалеко ушел… Дарья Онисимовна из романа «Подросток» к концу книги становится Натальей Егоровной. А комната старухи-процентщицы из «Преступления и наказания»! «Мебель, вся очень старая и из желтого дерева, состояла из дивана с огромною выгнутою деревянною спинкой, круглого стола овальной формы перед диваном…» Нужно сказать, что Михаил Никифорович Катков, издатель «Русского вестника», где и публиковался роман, обратил внимание Достоевского на эти строки и посоветовал опреде-литься с геометрией стола. – «Оставьте так, как есть», – подумав, ответил классик.

– Да, русская литература вообще попутала всех и вся… И оставила всё как есть.

На берегу было темно и тихо. Редкие водяные блики нехотя скользили по течению. Черные кроны лениво кренились под тяжестью невидимых птиц. Сонные звезды едва выглядывали из-за исполинских туч… Я был уверен, что ждать придется долго. Но оказалось, что прогнозы – не моя стихия…

Вдруг вода в десятке метров от меня вскипела, и яростные брызги засверкали при лунной подсветке. «Как всё быстро меняется», – мелькнуло в башке заскорузлого идиота…

– Ну что? Дождался?

– Не чаял, что ты так быстро…

– Быстро? А кто сызмальства меня поджидал? Или, думаешь, я не вижу ничего… Даром, что в придонных корягах век коротаю, а вот, поди ж ты, не ослеп…

– Вот уж не думал… Спасибо.

– Ну, я ж не зверь какой. Хоть и похож, что и говорить… Рассказывай, с чем пожаловал.

– Спросить тебя кое о чем хочу… Посоветоваться…

– Прямо как с наставником на производстве…

– Вроде того.

– Тогда, подшефный, валяй.

– Скажи, теперь – когда и то наше советское производство, и это недоделанное на дно ушли – заводы под водой дышат как-то?

– А кому дышать-то? Они ж задохнулись уже…

– Да я про людей…

– А воздух для них – вовсе не предмет первой необходимости. От него давно отвыкли…

– Ты думаешь, можно обойтись?..

– Обходятся. А ты это с какой стати интересуешься? В пучину нацелился?

– Типун тебе на язык… Просто спросить хотел, поговорить о важном. Теперь ведь эти разговоры никому не понятны и не нужны. От них кругом вред один…

– А то – милости прошу. Заодно и нам поможешь. План-то выполнять надо…

– Какой такой план?..

– Продовольственный. У нас хозяйство плановое… Вон, глянь, сколько энтузиазма в русле…

И я вдруг увидел высунувшиеся из воды головы… И не понял даже, слушали они весь наш разговор или явили себя только что по мановению начальства… Многие оставались в тени. Но иные попали как раз в лунную дорожку. И я хорошо раглядел крючковатый нос секретарши, жабьи щечки модницы, рыбьи глаза чертежницы… В повисшей тишине они вопросительно глядели на водяного.

– Почему кругом молчат? – предварил мое недоумение тот. – И в самом деле непорядок… Работать надо.

Он трижды хлопнул в растопыренные щупальца, и раздалось вначале тихое, а затем всё более мощное пение. В этом хоре можно было различить и клекот, и уханье, и плач… Но общее звучание выходило дразнящим, энергичным, призывным… Только манкость эта была нисколько не опасной. Как у прежних песен про БАМ или Казахстан. Авторы и слушатели охотно подмигивали друг другу и с комсомольским задором улыбались… И я тоже невольно осклабился сознательным речным сиренам. Ничего не попишешь – закон жанра…

– А что бы ты сказал, если я захочу полететь с тобой?

– Я бы сказал, что это невозможно.

– И почему же?

– Потому что ты и есть родина, от которой я бегу. И к чему тогда дергаться?..

– А непременно надо бежать?

– Надо. Иначе я изведу себя этим вопросом до смерти…

– Да ладно – живи… Шучу.

Мы стояли на краю леса у пологого берега. Зеленоватые речные блики вспыхивали совсем рядом… В десятке метров от нас уже начинались видавшие виды домики с редкими оконными огнями. Домики были дощатыми, куцыми, жалкими… Они стояли почти впритык – наделы были мизерными. Но и этому первые дачники были рады без памяти. Собственный загородный дом!.. Капитальное строительство здесь было запрещено с самого начала – с шестидесятых. И запрета никто не снимал…

– Ты заметил, что в детстве мы возвращались домой долго-долго. А нынче вышли к родным пенатам почти сразу…

– Очевидно, кардинально поумнели.

– Если бы так – не застряли бы здесь наглухо…

– Не боись. Скоро всё одно отсюда исчезнем…

– Смотри!..

Я увидел, как полупрозрачное, едва различимое облако, точно речное чудище, переползло с водной поверхности на берег и накрыло квёлые обшарпанные будки. И трухлявые доски разом покрылись мелкими гребнями бесцветного пламени. А через пару мгновений гребни росли уже изо всех окон… Пламя яростно цвело в полной тишине, а потом грянули крики… Я вытащил мобильник и набрал службу спасения.

– Уже знаем… – ответила трубка.

Я незаметно и безотчетно переключился на дачный распорядок дня. Подъемы в половине шестого решительно ушли в прошлое. Очнувшись ни свет ни заря, я вновь забывался сладким сном. А из постели выбирался, когда светало уже вовсю. И чувствовал себя от поздних побудок куда бодрее прежнего. А потому в эти ранние часы безоговорочно шел на поводу у Морфея…

Когда в дверь постучали, я открыл глаза и увидел сизый предутренний сумрак, наплывающий с веранды. Кого это несет? Выбираться из-под одеяла категорически не хотелось, и я минуту-другую медлил с возвращением к яви, лукаво надеясь, что это мне просто приснилось. Однако стук повторился. На сей раз он был громким и настойчивым. Стало понятно, что объясниться придется…

– В чем дело? – спросил я из-за двери.

– Откройте. Полиция, – бегло ответил бесцветный голос.

– Чем обязан?

– Мне необходимо с вами поговорить.

– А почему я должен вам верить? Может быть, вы грабить пришли…

– Подойдите к окну. Я покажу вам удостоверение.

– Да ладно. Чего уж там…

На пороге стоял средних лет мужичок без погон и особых примет.

На другом берегу у самой воды виднелись две фигуры. Мужчина и женщина. Они недвижно стояли, взявшись за руки. Река в этом месте была широкой, и в наползающих сумерках трудно было рассмотреть их лица. Однако мне они сразу показались знакомыми. Я даже был уверен в этом… Но различить их черты не получалось – темнота густела и размывала береговую линию. И чудилось, что их тела вырастают прямо из черной воды… Река всё ширилась, сливалась с небом, превращалась в бескрайний океан… И фигуры удалялись, тускнели, исчезали в непроглядных недрах последнего сна.

– Хочу задать вам несколько вопросов.

– Слушаю.

– В котором часу вы обнаружили воспламенение?

– Точно не скажу. Наверное, часов в десять вечера.

– И где был очаг возгорания?

– Такое впечатление, что везде…

– А если точнее?

– Показалось, что всё началось с реки.

– Это только у Корнея Чуковского реки горят… Вам в детстве не читали?

– Наверное, просто показалось…

– Меня интересует то, что вы видели, а не что вам показалось.

– Я увидел, что всё горит, и позвонил…

– То есть вы решили позвонить, когда огонь уже распространился на многие постройки?

– Я ничего не решал. Увидел – и позвонил…

– Хорошо. А вы принимали участие в борьбе с огнем?

– Нет, я не был в самом поселке.

– То есть ко времени начала пожара вы из жилой зоны ушли?

– Да.

– А с какой целью, позвольте полюбопытствовать?

– Вышел прогуляться.

– Вы всегда гуляете в это время?

– У меня нет определенного времени для прогулок. Гуляю по настроению. Я на даче…

– Но именно в тот вечер настроение возникло?

– Не понимаю, к чему вы клоните.

– Просто интересуюсь. Это моя обязанность.

– Да, конечно.

– Что ж, спасибо. Позвольте откланяться. Не обессудьте, если потревожим вас еще.

– Бога ради. Только вряд ли я чем-то смогу помочь.

– Кто знает? Никто не знает… Пока.

Здесь, на обломках прежнего государства, я надеялся выпасть из поля зрения нынешнего. Выдохнуть, развеяться, забыть о причастности… Разумеется, можно было браво перешагнуть порог исчепанности и загреметь в депрессию, в запой, в психиатрический стационар… Дело известное. Только от него бежать нужно. А куда бежать от сегодня как не в детство?

И я в самом деле думал, что мне это удалось… Пока держава не напомнила о себе. Решительно и как всегда бесцеремонно. Я так привык к этому державному стилю, что ничуть не удивился. А даже выдохнул с облегчением. Значит, я не во сне…

Бородатый впомнился анекдот…

Поздней ночью стучат.

– Кто там?

– Почтальоны!

Хозяин открывает, а там товарищи в штатском.

– Абрам Моисеевич, какая страна самая богатая?

– СССР!

– А где самая счастливая жизнь?

– В СССР!

– Тогда какого черта вы решили перебраться к капиталистам?

– Понимаете, там почтальоны не будят людей в три часа ночи.

– Почему мы с вами нынче встречаемся? Потому что выяснились дополнительные обстоятельства произошедшего.

– Какие же, интересно?

– А вы сами ничего в этой связи не хотите сообщить?

– Вы любите говорить загадками?

– У меня предложение. Давайте, вопросы будет задавать кто-нибудь один. Я, например. Принимается? Вот и хорошо… Итак, ничего?

– По-моему, предмета разговора попросту нет.

– Ладно. Вы, вероятно, хотите делегировать свои гражданские обязанности мне… Поступил сигнал, что вы, владея домиком и участком в дачном товариществе, намеревались приобрести и другие домики и участки в нем. Так ли это?

– Таких намерений у меня не было. А хоть бы и были… В чем тут криминал?

– Не имея намерений, вы, тем не менее, обсуждали их со своими знакомыми. Странно, не правда ли?

– Говорить я могу с кем хочу и о чем хочу. А никаких домиков я не покупал…

– Вот и я думаю, зачем их покупать втридорога, халупы эти… Жить в пяти конурах сразу, один черт, не будешь… Тем более в гордом одиночестве. А вот территорию под поместье себе освободить – это самое то… Свой-то надел куцый. Тесно ведь?..

– А вы бесцеремонны и фамильярны. Это метод работы такой?

– Опять вопросы… Я просто размышляю вслух… А цены на выгоревшие участки и в самом деле бросовые…

– Спасибо за информацию. Я подумаю.

– Вот и отлично. Подумайте. Хорошенько подумайте…

И я с улыбкой подумал об их проницательности… Ну, не смешно ли, что мои намерения видятся с точностью до наоборот? И так ли это смешно?

Что меня всегда здесь больше всего расстраивало? Немереные вложения своего нутра и почти никакой выхлоп… Закон сохранения энергии не работает. Да и другие законы недалеко ушли…

– Здравствуйте, тетя!

– Привет, привет…

– Что-то давненько на чай к себе не зовете. Или стряслось чего?

– А то ты сам не знаешь…

– Напрасно. Я бы столько интересного вам порассказал… Не пожалели бы.

– Да? А что ж ты раньше молчал?

– Так разве могу я с вами тягаться? Вы ведь прямо-таки на шедевры разговорного жанра горазды. И не подозревал за вами такие таланты…

– Это ты о чем?

– О птичках. Вон их сколько в лесу нашем… Но чтоб так, как вы, заливались – таких не сыскать.

– Да ты шутник, оказывется…

– Кто кем только нынче не оказывается…

Люди – на то они и люди, чтобы расставаться. И нет ничего трагического в том, чтобы распрощаться при жизни. Потому как смерть – всего лишь один из вариантов завершения общения.

«С какой целью, когда и где вы родились?..» Была такая шутка про следователя…

– Думаете, я пристаю к вам по своей природнй кровожадности? Поймите, погибли люди… Вы когда-нибудь видели обгоревшие трупы? Скрюченные пальцы, торчащие ребра, жуткие посмертные улыбки…

– Да. Разные ситуации бывали. Я врач…

– Знаю, знаю... Нынче быть врачом престижно…

– Я был врачом вчера.

– А я вчера был солдатом. Приднестровье, Карабах, Абхазия… И что с того?

– Ничего.

– Вот и я о том же. Мы говорим о сегодняшних проблемах.

– Вы называете это разговором?

Я старался не думать о том, что совсем не знаю языка. Нужно было учить его и учить. Но это для меня сложно… По правде говоря, для меня и русский сложен до отчаяния... К примеру, «охрана» и «защита» – это синонимы, а «правоохранительные» органы и «правозащитные» – антонимы... Ну что на это скажешь?

О чем же я думал? О зеленом цвете. Этот цвет живого и мертвого – единственное мое достояние. И меня не лишить его ни при каких обстоятельствах… А не вступить ли мне там в «Партию зеленых»? А что, я бы внес свежую струю, расширил смыслы… Эх, если б я только был способен на членство!

Я не помнил этого места на берегу… Плоский мыс округлыми очертаниями походил на грушинскую гитару-эстраду. Там были люди, но фигур в темноте я не различал. Слышались гомон, смех, восклицания… Собравшиеся явно не скучали. И Бог с ними… Я бы так и проскочил мимо… Но почему я совершенно не помнил этого места? Мне же сызмальства здесь знакома каждая коряга! Может, я из памяти выживаю?.. Или так всё изменилось за эти годы?.. Или зрение бессовестно подводит?.. 

И вдруг меня позвали… Голос был знакомым. В последние дни я стал узнавать его безошибочно… И я, конечно же, подошел. Но человек без погон только глянул в мою сторону и продолжил разговор с массивным одутловатым субъектом.

– И почему же вы позволили себе морально разложиться напрочь?

– Да всё из-за пьянки проклятой… – виновато пролепетал завотделом.

– Не нужно путать причину и следствие. Особенно следствие…

И человек повернулся ко мне.

– Может быть, вы нас рассудите?

– Позвольте поинтересоваться… Или вопросы – исключительно ваша прерогатива?

– А вы злопамятны…

– Ну что вы! Я лишь легко обучаем… А что до предмета разговора… Толочь воду в ступе – не самое эффективное занятие. Нет никаких причин и следствий. Есть процесс. Повлиять на него нереально. Можно лишь либо участвовать, либо нет. Товарищ участвует, а я – пас… А кстати, беззастенчиво использовать выпавших из процесса – для своих надобностей – некрасиво…

И я погрозил пальцем и завотделом, и человеку без погон… И любезно раскланялся со стоявшими невдалеке крючконосой секретаршей, полногрудой квакушкой-хохотушкой и чертежницей, похожей на немолодую рыбу. В руках они держали коктейли с трубочками и что-то весело обсуждали. Судя по всему, я попал на вечеринку…

Оглянувшись, я увидел пышнотелую особу почтенных лет с папиросой в углу рта. И решительно напрвился к ней.

– Очень хотел бы с вами познакомиться. Как вас зовут?

– А ты, что – не знаешь?.. С луны, что ли, упал?..

– Отчего же вы не хотите со мной знаться?

– Да ты еще дитём с маманей своей ко мне каждый вечер на чай забегал… Хороший она была человек. Не тебе, малохольный, чета. Ох, и вырождается народ… Просто страх божий!

– Целиком и полностью разделяю ваше отчаяние, уважаемая... – уж не знаю, как и поименовать, – из народа. Спасибо, что так полнокровно отражаете типические черты!

– Да ты просто сволочь…

Не берусь предположить, что произошло бы дальше… Но вдруг вода вскипела, и из неё показалась огромная усатая морда в волосах-водорослях…

– Ну что, не надумал? У меня вон и невест пруд пруди…

И из речных недр возникли головы его питомиц.

– Я же хочу улететь, а не утонуть…

– Да, кому улететь, тот не утонет…

– Мы улетим вместе, – внезапно появившаяся спутница по детским прогулкам крепко схватила меня под руку и повлекла на дальний край мыса. Оттуда было видно, как мужчина и женщина на противоположном берегу уходят всё дальше от воды…

– Так летим?..

Ответить я не успел. Раздались дикий вой, тяжкое уханье, истошний визг... А потом загрохотал хохот. Жуткий хохот, от которого иссякло дыхание…  

«Очень прошу вас позвонить. Нам необходимо встретиться. Хотел бы задать вам еще несколько вопросов.»

Я всегда удивлялся, что по странному стечению обстоятельств не заболел. Столько работал с инфицированными, помогал, как мог, напрягался по наивности… Пока не понял, что по утвержденному сценарию переболеть должны все. Предприятия должны работать, а люди – хворать… И прививки – разумеется, не выход, а только отсрочка… Ну, чуть позже организм просядет… И там, куда я направлялся, – те же понукания и исходы… Другую систему координат не выдумали. Но чтобы не стать одной из мертвых точек на необозримых полях этой системы, нужно перемещаться. Обязательно перемещаться. Чтобы в каждый новый момент отсутствовать в прежнем месте. И тогда никакая система тебя не зафиксирует. И никакое время тебя не пленит… Это же так просто.

Они продолжали присылать мне эсэмэски. «Убедительно просим в течение трех суток известить о Вашем местонахождении. В противном случае будем вынуждены принять соответствующие меры. За препятствование следственным действиям в соответствии с законодательством предусмотрена административная или уголовная ответственность.»

…Даже когда самолет оторвался от земли, я так и не поверил во всамделишность происходящего. Даром что реалии эконом-класса были более чем земными… Сломанный рычаг кресла, мятый пластиковый стаканчик в тесном проходе, блямба жвачки у иллюминатора… Но чудилось, что всё это инсценировка, розыгрыш, чья-то злая шутка… Я посмотрел сквозь стекло и различил реку, лес, кубики домиков. Всё на поверку оказалось крошечным, игрушечным, ненастоящим. А потом клочья облаков стали всё чаще заслонять то, что осталось далеко внизу… А вскоре и вовсе слились в молочную пену.

…Сквозь прикрытые веки я различал невиданное пернатое с громадным, уходящим в пучину туловищем и невообразимо длинной – под облака – шеей. Голова – оттого, что была на жуткой высоте – казалась маленькой, будто выя этого странного существа попросту сходила на нет, завершаясь нелепым крючковатым клювом. Крылья нездешнего причудливого создания – с тусклыми пятнистыми перьями – были угрожающе велики… Казалось, это лишь призрак, исчадие немолодого воображения, ухмылка лукавой оптики… Но вдруг правое крыло отлепилось от исполинского остова и медленно – властно заполняя собою небо – поползло всё выше и выше… Тварь встрепенулась, по морю пошли частые буруны, грянуло в сумраке петушиное пение… И тут из-под спуда выкатился небольшой розоватый шар, который начал на глазах расти и наливаться кровью огня… Так это же Страфиль-птица, всем птицам – мать! Отечественная реинкарнация сказочного страуса. Даром, что в морях гнездится, – но как раз земли от бед вселенских стережет, следит, чтобы новый день всякий раз наступал… Значит, всё будет продолжаться... И я безбоязненно открыл глаза… И вспомнил, что еще в 1896 году на заседании Императорского Русского общества акклиматизации животных и растений барон Фальц-Фейн сделал резонансный доклад «О разведении страусов в России». Странные мысли порой лезут в голову, не правда ли? Да и где теперь она – Россия?

«Нам необходимо определить, почему всё произошло именно так, а не иначе. Это необходимо для сохранения законности и правопорядка. И во избежание повторения случившегося. Менее всего хочется, чтобы складывалось впечатление, будто следственные действия обусловлены некими сторонними мотивами и направлены против вас лично. Это досадное заблуждение. Закон для всех одинаков. И никаких мотивов, способных поколебать это утверждение, попросту не существует. Очень рассчитываем на вашу помощь.»

Я бы и хотел помочь следствию. Но чем я могу помочь?

12 января 2021

Воронеж