Каринэ Арутюнова. Патараг / Київ: «Друкарський двір» Олега Федорова. 2022.

 

Впервые читающие прозу Каринэ Арутюновой открывают ее для себя как что-то совершенно неожиданное, – сразу и навсегда. Необыкновенный язык и тонкий психологизм притягивают читателя, заставляя искать ответы на вопросы, которые очень тонко и глубоко ставит автор.

Особый срез времени. В одной фразе – целая жизнь. Заворожен-ность созданными образами ведет читателя в неповторимый мир прозы Каринэ Арутюновой, в мир, где, причудливо переплетаясь, настоящее вмещает в себя и прошлое, и будущее. Скажем, «Дочь аптекаря Гольдберга». История начинается со смерти. «Некрасивая девочка, стоящая босыми ножками на цементном полу, явилась ему посреди белого дня и, падая, аптекарь Гольдберг успел содрогнуться от жалости». Автору удается найти удивительно точные слова. От строчки к строчке видишь и переживаешь сильнейший по своему психологизму текст, в котором фрагменты талантливой рукой художника собираются в целое. Сюжет новеллы выстроен так, что в нем не находится ничего второстепенного.

Отец умирает, а дочь, пройдя через все круги ада, – возвращается. Она возвращается в мир, который, тем не менее, для нее не стал своим. Порвана нить, самая главная нить ее жизни. Уже нет того, что давало ей силы выжить – нет самого отца. Даже самые теплые моменты настоящего вызывают тоску по утраченному. Боль героини показана с такой щемящей откровенностью, что кажется: для другого уже просто нет места. Но «за долгие годы Муся научилась держать удар» – и это дает ей силы начать жить заново. В полутонах возникают спасительные моменты просветления, героиня «примеривает» на себя эту новую жизнь.

Безмерна сложность вопросов, на которые ищет ответы автор книги. Может ли человек, которого ломали, но так и не сумели доломать, быть счастливым? «Как мог бы быть счастлив изголодавшийся и бездомный, которого посадили за стол и дали тарелку супа?» Как увидеть в этой тарелке «морковные звездочки» – то, что увидел автор? Ярким сравнением двух миров: мира сегодняшнего и мира утраченного, мира детства Муси, автор подсказывает нам ответ.

Судьба Муси схожа с судьбами ее соседей по квартире, по которым война прошла железным катком, примяв их души. Не удается поддержать Мусю и ее мужу: «...она всё время уходила от него, хоть и была рядом». Его смерть становится еще одной потерей, которая по сути ничего не меняет. «Спрут» сидел внутри, его так и не удалось убить. Нельзя убежать от себя самой, таков глубинный смысл этой великолепной вещи. В этом беге всё возвращается к началу, возвращается на круги своя. К Мусе, в ее видениях, приходит отец; наступает момент долгожданного единения. История Муси Гольдберг заканчивается там, где и должна: на земле предков. «Так написано в Книге, которую никто никогда не видел».

Другая вещь – повесть «Блаженные» – приближает нас к разгадке тайны этой необыкновенной прозы. Почему одна-единственная музыкальная фраза, прозвучавшая из окон соседней квартиры, способна разбудить спрятанные воспоминания? Кто играет ноктюрн Шопена? Можно забыть лицо, но нельзя забыть музыку... Суть вещей прорастает из воспоминаний и выстраивается в картину жизни, как будто вставленную в багетную раму.

Эти смутно забытые лица помнила героиня повести – маленькая Верочка, жившая в доме на Подоле: в квартире, в которой сплелось много судеб, – и эта картина останется в памяти девочки навсегда. Обычная послевоенная жизнь в коммуналке... У каждого из соседей – своя жизнь и судьба, и здешний мир – отнюдь не мирный: он разделен на своих и чужих. Есть Верочка и ее родители – и есть их соседи, Фира Наумовна и Марк Семенович – одинокие люди, прошедшие испытания войной. Свои. Повалюки – чужие; одной фразой автор сказал о них главное: «всё в их комнате будто с чужого плеча».

Первые страницы повести – смерть Сталина. Это событие не случайно взято автором за отправную точку: страшный момент, «казалось, выли сами стены, и дома раскачивались от страшного горя». Ушла эпоха. Эпоха горя и страданий – и мнилось: всё в прошлом.

Однако восприняли известие по-разному. Соседи Фира и Голубчик – с облегчением. А из комнаты Повалюков раздался «волчий вой». Главное же, что увиделось Верочке, – словно на старом поблекшем стекле «очень красивое лицо матери и мокрое, совсем мальчишеское лицо отца». С того ли момента разворачивается подлинная история этой квартиры – или всё начиналось намного раньше?

Верочка растет, и растет ее внутренняя связь с отцом. Почему постепенно отдалялась от них мать Соня? Чувствуется, как трудно приоткрывает эту завесу автор. Еще одна трагическая судьба.

Автор переносит нас в задымленный Берлин 1945-го. Жизнь Сони словно замерла в той точке, когда она была врачом санитарного поезда, «еврейской иконой», как любовно ее называли больные. Только прошлая жизнь, на исходе войны, и была счастливой. Там она встретила отца Веры. Там осталась улыбка Сони. По возвращении в родной город она узнала о трагической гибели всех близких. И никому не удалось ее оцепеневшую душу растопить. Можно ли на таком прошлом построить счастье? У Сони не получилось. «Она смотрела вслед дочери и мужу, беспечно уходившим в их праздник для двоих».

Автор не дает ответа на вопрос, почему у Верочки с матерью не вызрело то единение, которое, казалось бы, должно возникнуть между самыми родными людьми. Нам предлагают самим искать ответ.

В какой-то момент Верочка узнает, что в подвале их дома прятали в войну двух еврейских детей. А главное, что до войны эти «хлопчик и дивчина» жили в их квартире. Так в ее жизни появилось новое чувство – сострадание. Детство кончилось, все яснее стали проявляться в Верочке черты близких, ушедших туда, откуда нет возврата. Это, может быть, самые проникновенные строки повести: гимн памяти всем невинно убиенным. Сдавленной тоской наполняет автор образ Сони. Но и в Верочке преломляется та же тоска: никогда она не увидит кокетливой красоты тети Щпринцы, не удивится учености деда Эммануила. Страшное слово: никогда... И отец, связь с которым была нерасторжима, не может ответить на вопрос: «Что такое – выбранные богом?» Так говорила ее погибшая бабушка. Всё переплетено невидимыми нитями, и даст ли судьба шанс соединить их в одну судьбу?

К воспоминаниям детства всё время возвращается и Соня. Проходя мимо своего старого дома, она видит знакомую вывеску «Аптека Габбе». Здесь – перекличка автора с другой повестью, которая так и называется – «Аптека Габбе», – и с другими героями, связанными нерасторжимыми узами и общей трагедией. О которой рассказывается спокойно – о горе надо говорить тихо.

А что же история Верочки? – Однажды на прогулке они с отцом встречают старика по прозвищу «Миша-Отдай-Калошу» и приводят его в свою квартиру. Соня, увидев старика, «терялась в мучительной попытке соединить несоединимое»... Вот она – та самая западающая клавиша, «прихрамывающее звучание инструмента, сиреневая си-бемоль. Так замыкается круг: Соня узнает себя в доме своего отца, Вера – в доме родителей. Возникают всполохи прошлого. И когда в проеме двери появляется Повалюк, Миша-настройщик узнает в нем предателя, погубившего тех самых детей – да и многих других.

Все запавшие клавиши восстановлены – и можно закончить историю звуками шопеновского ноктюрна. Или стихами, которые стоят эпиграфом к повести:

 

                                            рано утром все ушли,

                                            вечером вернулись,

                                            лампы в комнатах зажгли,

                                            выжить извернулись!

                                            Молится, летая, моль

                                            над роялем,

                                            грустная, как си бемоль,

                                            над лялялем...

(Владимир Гандельсман, «Школьный вальс»)

 

Римма Нужденко