Кручинина Ольга
Тучи из кирпича
* * *
А небо волчье заволокло
И веет сыростью на луну.
Вот обернешься вокруг – темно.
И остаёшься сосцы тянуть.
Туман горюет дурман-травой,
С полынью водится любисток.
И если воешь на небо – вой,
Ты волчьим веком мотаешь срок.
Налиты груди нависших туч,
Свободой манит вдали гряда.
Едва появится светлый луч –
Созреет в небе ягода.
* * *
Эти слова вылиты из молока,
Пенка тягуча и горизонт бледнеет.
Топит белёсо, немо, издалека.
– По полу тянет! Не выпускайте время!
Форточка – выход, если решился – вход.
Мимо стекла, сквозь ледяную чащу.
Хлопнешь, закроешь, оно всё равно течет.
Переходя из будущего в настоящее.
* * *
Ты выдыхаешь вязкий тягучий день
И он повисает домашним привычным адом.
Рукою, лопаткой, плечом ты любой задень –
И в комнате всё готово для камнепада.
Мощным булыжником, увесистым кирпичом
Висят над подушкою, креслом и подоконником.
И ты, отпирая двери своим ключом,
Сквозь них пробираешься с порога до рукомойника.
Ложишься ли в ванну, идешь ли на кухню греть
Нехитрую снедь, предназначенную на ужин.
В любую секунду камням надоест висеть.
И в ленте проскочит, что был никому не нужен…
Вот камень заложен первый, и значит срок
Уже обозначен. И камень, того не зная,
Однажды приземляется на висок.
Свою траекторию, впрочем, не выбирая.
* * *
Кто посеял снег собирает глыбы
Перетаявших саблезубых рыбин.
Их мундиры блещутся от натуги.
Плавники легки. Заменяют руки.
И от гордости за родную землю
И за собственный недалекий космос
Я лежу на дне, я опять воскресну –
И за землю в жабрах и за небо в доску.
* * *
Тонкая лопасть ночь развернет на взлёт.
День пуповиною кормится ото дня.
Машешь не машешь, а день всё равно пройдет.
С разницей той, что со мной или без меня.
Лопасть гребёт под себя загребая всё.
Хочешь не хочешь, а все мы в одной горсти.
Не узнавая в лицо, открывают счёт,
Нечего думать – и в правду, пора грести.
Полные пригоршни – горечи урожай.
Выскоблен берег волнами до синевы.
Бабы привычные – знай себе да рожай.
Яблочки катятся лесом поверх травы.
Тонкая лопасть ломает хрящи в слюду.
Колет гортанно. И стынут поверх стекла
Дни, сиротливо рожденные, на беду.
Яблоки горькие, синие добела.
* * *
Стены кирпичны, тучи бледны, но впрочем
Стены бледны, а тучи из кирпича.
Глянешь на небо – тут же тебя замочат.
Истина чья-то, а здесь, как всегда, ничья.
Будет и хуже, если начнет крошится.
Тут однозначно – выпало – жди беды.
Бледные лужи с тихой тоской на лицах
Всё отражают молча, наполнив рты.
Глянь полорото, выкрикни что есть мочи!
Больно ты тих для разумного мертвеца.
Может еще на досуге мечтаешь? Впрочем
Каждый мертвец настойчиво ждет конца.
* * *
Так истончиться, что комкать себя в слюду.
С хрустом отламывать день от бездонной ночи.
Телескопически с темечка и на носочки –
Я никогда, никогда, никогда, никогда, не бу-
Душный угар выдыхать, будто твой елей.
Думать туман забывая себя в тумане.
Верить наощупь притрагиваться, запинаясь
Выпить добра, чего доброго, делаться злей.
Больше не вижу, не слышу, не чую лиц.
Сходит лавина, сминая меня до хруста.
Руки хрустят пустотой, а в ладонях пусто.
День изо дня провожать перелетных птиц.
* * *
Ты трогаешь стекло, а день прозрачен.
И дымка беззастенчиво стекла.
Вот так стоишь бессмысленно и зряче.
И день звенит и воздух из стекла
Трепещет тонким, поздним, стрекозиным.
Натянуто тугое – не уйти.
А жизнь течет своим обычным клином
По зыбкому осеннему пути.