Из переписки Василия Франка

1938–1944

 

1. С.Л. Франк – Василию Франку

 

    30 апреля 1938

 

    <...> Что касается твоего «коммунизма», то не мучайся этим – это просто путаница в голове; если бы мы с тобой поговорили, то сразу же во всем договорились; в письме трудно всё подробно объяснить. Скажу коротко. Если под «коммунизмом» разуметь сочувствие бедным и рабочим, желание, чтобы им жилось лучше и чтобы не было социальной несправедливости, то все мы в этом смысле – «коммунисты». Настоящий же коммунизм – не только русский, сталинский, но и вообще марксистский – заключается в том, что государство насильно, с помощью полиции и вообще палки, хочет установить равенство. Это всё равно, как если бы тебя били и приказывали: люби, подлец, своего ближнего, иначе я тебе в морду дам или расстреляю. Это есть чистое свинство. Справедливость, любовь к бедным – всё это может осуществляться только через свободу, это дело совести, а совесть может быть только у свободного человека. Поэтому благородные коммунисты (вроде Paul’я¹) могут быть у англичан, т.е. только в буржуазном обществе; а где пытаются осуществить справедливость насильственно, там 1) люди начинают не любить, а ненавидеть друг друга, 2) фактически – не только в советской России, но везде, где пытались вводить на практике принудительный социализм, – во главе государства оказываются злые насильники, и так как все должны им подчиняться (потому что без личной собственности нет настоящей свободы, а все становятся рабами государства), то они пользуются этим для своей выгоды, и обижают простых людей гораздо больше, чем капиталисты. То, что произошло в России, не случайность (как думают английские коммунисты), а неизбежно вытекает из системы. Коротко разницу между правдой любви и коммунизмом можно выразить так: хорошо думать и чувствовать: всё моё – твоё. Но свинство и мерзость требовать: всё твоё должно быть моим, и с помощью государственной власти, т.е. насилия, это осуществлять. <…>

______________________________

1. Поль Скорер, муж Натальи, дочери С.Л. Франка.

 

 

8. ВАСИЛИЙ ФРАНК – С. Л. ФРАНКУ и Т. С. ФРАНК

 

    29 января 1941¹

 

    <…> Моя жизнь однообразна, и о ней почти нечего писать. Но где бы я ни был и что бы ни делал, я всегда сознаю, что выполняю свой почти священный долг. За последние несколько месяцев я сильно изменился и гораздо лучше теперь знаю свою тетю Марию², и ты, папа, и дядя Петя³ были правы, а мы, мечтатели, совершенно неправы4. Но сейчас это неважно. В конце концов есть более важные вещи, которые касаются нас более непосредственно. Странно и даже ужасающе, как личная жизнь людей перестает быть значимой в том хаосе, который окутывает и омрачает мир. Мы все испытываем трагичность того, что так полностью, хотя и бессмысленно, разлучены друг с другом в такое время, когда наша совместная жизнь принесла бы нам всем столько добра. И пока это остается (и всегда будет оставаться) нашим личным делом, это затрагивает и ранит нас. Но какое право мы имеем говорить об индивидуальном горе, когда вселенная «проклята», когда господствует ненависть, а любовь приходится скрывать? Имеем ли мы еще право или даже силу переносить горе индивидуально? Разве не долг каждого ‒ испытывать общее страдание, а не свое собственное? Остается ли место индивидуальному горю, когда страдает человечество в целом?

    Безмерность человеческого зла, а значит, и человеческого страдания настолько велика, что личное горе тонет в этом океане чувств. Я не думаю, что стоит говорить о том, что это общее горе состоит из индивидуального горя, потому что переживает его человечество в целом, и отдельный переживающий человек не может отделить свою беду от общей. Более того, он и не хочет этого делать. Потому что, если у него есть хоть какая-то духовная проницательность (а я предполагаю, что любой страдающий человек ее обретает), он должен видеть, что любое спасение мира должно происходить из общего, а не индивидуального страдания. Поль упрекает нас в лицемерии, когда мы скорбим о ком-то, кого мы не знаем, ибо скорбь по неизвестному человеку не может быть искренней. И он прав. Но мы скорбим о причине, которая привела к такому результату, а не о смерти «неизвестного солдата». Слишком мало «Weltenschmerz»5 вокруг. «Weltenschmerz» ‒ это прямо сейчас. Мы переживаем трагедию, и оптимизм здесь неуместен. Что бы ни случилось еще, мы уже потеряли так много, что жизнь утратила свой первоначальный смысл. Мы все так сильно изменились. Если бы мы встретили себя, какими мы были три года назад, мы были бы почти шокированы собственной невинностью и наивностью. Мы наполнились ненавистью, а она заразительна. И даже любовью мы не можем истребить ненависть. Она есть всегда, но теперь она получила пищу, взрастившую ее до таких огромных размеров, что она отравила наши души. Если в нас и была какая-то детская невинность, то теперь мы ее потеряли, а вместе с ней и то самое чистое, что когда-либо было в человеке. Боже, помилуй нас. Бог простил разбойника в той песне⁶, потому что тот признал свои собственные грехи, но Он никогда не простит грехи человечества в нас, которые оказались столь большими, что затмили наши собственные маленькие прегрешения.

    Целую вас нежно. В.

_____________________________

1. Перевод с английского

2. Сестра Татьяны Сергеевны – Мария Сергеевна Барцева – жила в СССР; ее именем в семейных письмах иносказательно называли Россию.

3. П.Б. Струве.

4. См.: «Больно стало за Россию, за всё страдание, и стыдно стало, как путали ее с режимом» (Письмо родителям от 26 июня 1941).

5. Мировое страдание (нем.).

6. Василий говорит о «песне», поскольку имеет в виду не непосредственно текст Нового Завета, а службу 12-ти Евангелий в Великий четверг, когда трижды перед 9-м Евангелием воспевается песнь о благоразумном разбойнике: «Разбойника благоразумнаго, во едином часе раеви сподобил еси Господи, и мене древом крестным просвети, и спаси мя». Вместе с братом Виктором Василий пел в церковном хоре; Татьяна Сергеевна, между прочим, писала Виктору 26 марта 1939 г.: «Очень мне приятно, что вы поете в хоре, сейчас начнутся дивные службы, м[ожет] б[ыть] удастся пропеть нам ‘Да исправится молитва моя’ трио, или ‘Разбойник’ в Св. Четверг за 12-ью Еванг[елиями]. <...> Это же мои любимые молитвы».

 

 

11. С. Л. ФРАНК – ВАСИЛИЮ ФРАНКУ

 

    19 июля 1941¹

 

    Васюточка, родной, хочу ответить на твое письмо от 19.VI, где ты пишешь мне о проблеме религии. Я могу писать тебе только по-французски, Наташа тебе переведет. Мне приятно знать, что в твоей эмоциональной жизни отсутствуют сомнения. На твои опасения, что у тебя может не хватить сил сопротивляться сомнениям, если они появятся когда-нибудь, хочу сказать следующее. Я всю жизнь думал об этих вещах, знаком со всеми трудностями, и в итоге пришел к очень простому выводу, осознав, что самое главное абсолютно очевидно само по себе и потому не подлежит сомнению. Если представить себе, что вера – это нечто вроде размышления, теории (например, что где-то существует доброе и всемогущее существо, и этой «гипотезой» можно объяснить всё, происходящее в мире), то мы оказываемся на неверном пути, где нас будут одолевать непреодолимые сомнения. Но на самом деле вера – это нечто гораздо более простое и очевидное. Это внутренний опыт ‒ нечто, что ты сам видишь и чувствуешь. Если ты слышишь симфонию Бетховена, то знаешь, что где-то в реальности есть красота, гармония, и ничто в мире, даже самое худшее, что в нем происходит, не может опровергнуть эту истину, потому что глупо сомневаться в факте, который ты ощущаешь. Если я вижу что-то красное, я знаю, что в мире есть красный цвет. То же самое и с нашей религиозной верой. Достаточно лишь не быть слепым и глухим, чтобы знать, что в самой основе реальности лежит красота, добро, гармония, нежность. Самое прекрасное и самое глубокое, на чем основана наша личность, мы ощущаем не как нечто принадлежащее нашей личной жизни, а как нечто, что составляет самую основу нашей жизни, а следовательно, нечто более реальное, что важнее, глубже и сильнее нас самих, то, что является нашей опорой, нашим утешением, смыслом нашей жизни, то, ради чего мы и должны жить. ‒ Ничто в целом мире не может поколебать эту веру, и только это и важно. Всякий, кто внимательно читает Евангелие, знает, что есть только Один, являющийся чистым и совершенным воплощением этого божественного «чего-то», – это Иисус Христос. Но даже и это не самое главное. Можно следовать за Христом, даже не зная Его. Всё же остальное полно сомнений; так, мы не понимаем, почему в мире существуют зло, страдание, несправедливость, почему сам Бог должен страдать в миру. Но тем более мы остаемся верными этому страдающему Богу. Так и ты останешься верным Бетховену, даже если все будут считать, что «чижик»² предпочтительнее бетховенской симфонии. Красота, Доброта, Нежность остаются высшей силой, даже если в глупом и бесчестном мире они и не всегда побеждают. Вот и всё, больше ничего не нужно. Даже если мы не можем объяснить, понять факт, данный нам непосредственно, примирить его со всем остальным нашим опытом, факт остается фактом, вне всяких сомнений. Достаточно открытого и доброго сердца (не разума), чтобы иметь непоколебимую веру. Каждый не может быть философом и всё понимать, да даже никто и не может понять всего; величайший философ ‒ как раз тот, кто сознает, что всего понять невозможно. Но сказано, и это глубочайшая истина, – будьте как дети, будьте чисты сердцем, и этого довольно, чтобы увидеть Бога. Вера – это вопрос доброй воли, чистого сердца, а не вопрос разума или теории. Другой пример: это то же самое, что и вера в родину, которая остается для тебя чем-то возвышенным, прекрасным, великим, чистым, святым, хотя ты и знаешь, что в эмпирической действительности там всё плохо, грязно, подло, безобразно. Вот так. Я знаю твое сердце, мой дорогой мальчик, и я уверен, что ты всегда останешься верным Богу.

    Сейчас ты, возможно, уже приступил к службе. Целую тебя нежно, благословляю тебя, я и мама всем сердцем с тобой. Да хранит и спасает тебя Бог! Пиши нам почаще, рассказывай о своей внутренней и внешней жизни. Папа.

______________________

1. Перевод с французского

2. Имеется в виду шуточная песня «Чижик-пыжик».

 

 

18. ВАСИЛИЙ ФРАНК – ВИКТОРУ ФРАНКУ

 

    18 марта 1943¹

 

    <…> Ты не будешь возражать, если я напишу тебе о предмете, по которому у меня недавно было несколько почти убийственных дискуссий и по поводу которого я испытываю сильные чувства? Прежде чем я начну, прости за довольно спекулятивный характер этой темы.

    Что делать с немцами, когда мы выиграем войну? Существует два основных направления мысли. Одно ‒ последователи Вансит-тарта², другое – последователи New Statesman³. Оба они, на мой взгляд, ошибочны. N[ew] S[tatesman] гораздо ближе к истине, хотя бы потому, что не увлечена эмоциями. Естественно, я симпатизирую ей и не соглашаюсь с В[анситтартом]. Направление В[анситтарта], в свою очередь, подразделяется на более радикальную и более умеренную части. Умеренная часть заявляет, что немцы, безусловно, должны быть наказаны (каким образом ‒ неважно) за свои преступления. Это верно, и я с ними полностью согласен, за исключением того, что весь ванситтартизм ‒ это перевернутая расовая теория. Другая, радикальная часть ванситтартизма ‒ это та, с которой я спорю, и именно они составляют, как я полагаю, большинство. Это люди, которые имеют вес, потому что они представляют не только людей в Англии, но, я думаю, и во всех оккупированных странах, с той лишь разницей, что оккупированные страны пережили оккупацию, тогда как англичане видели и чувствовали ее лишь в незначительной степени. Они основывают свои доводы на тех же аргументах, что и немцы в «Stürmer»⁴. Собственно говоря, чем больше я слушаю подобные разговоры, тем больше не вижу никакой разницы между Stürmer’ом и ими. Тот факт, что немцы в данном случае виноваты бесконечно больше, чем евреи в другом случае, меня не интересует. Меня интересует и представляет огромную опасность то, что это направление мысли предполагает наличие разрушительного сознания. Немцы ‒ лишь повод, сегодня это они (и этому есть оправдание), завтра ‒ евреи, потом ‒ любой, на кого они захотят напасть. И вот мы имеем расовую теорию и всё, что с ней связано. «Мы лучше, чем они, поэтому давайте на досуге сбросим на них несколько бомб».

    Очевидно, нет необходимости упоминать, что немцы сделали слишком много, чтобы их можно было легко отпустить, и пусть они понесут наказание. Они заслуживают этого, хотя бы ради удовлетворения порабощенных народов. Но когда люди с кровожадными глазами требуют истребления целого народа, независимо от того, виновен он в самых жестоких преступлениях или нет, я не вижу разницы между мщением и наказанием. Допустим, они осуществляют свой план массового убийства. Что же мы получим? Мы истребили немцев, а вместо этого создали точно такую же угрозу. У меня нет позитивных предложений, которые я мог бы выдвинуть, да я и не пытаюсь этого делать, но во мне достаточно здравомыслия и морали, чтобы возражать и, если нужно, бороться против этого. Я сражаюсь (образно говоря) против немцев не потому, что они немцы, а потому, что они оказались врагами того, что для меня является целью и смыслом жизни. Будь на их месте кто-то другой, я бы сражался с ним не хуже. Разве не правда, что человечество в целом виновато? Когда вас бомбит пикирующая Stuka⁵, иррациональная, мгновенная мысль «эти Jerries⁶ ‒ ублюдки» сменяется Weltenschmerz⁷, что человечество настолько плохо, что терпит пикирующую Stuka. Так уж случилось, что они ‒ непосредственные виновники, но в долгосрочной перспективе, если немного подумать, становится очевидно, что мы с вами несем огромную ответственность за каждого ребенка, убитого ими, убитого потому, что мы не приняли достаточных мер, чтобы искоренить мышление, позволяющее убивать детей. Когда сторонники Ванситтарта заявляют, что их, как фурункул в организме, нужно вырезать, им можно ответить: «Но что, если весь организм сифилитический?». И это так. Не фурункул появляется на здоровом теле и угрожает ему, а сифилитическое тело образует его то здесь, то там. Если вырезать его здесь, то он появится, возможно, даже в более опасном виде, в другом месте. Могло ли случиться, чтобы за последнее столетие или около того фурункул появился не в Германии, не у немцев? Для меня это несомненно. Они (сторонники Ванситтарта) не признают наличия сифилиса, они обвиняют фурункул, я обвиняю сифилис.

    Я в достаточной степени псевдохристианин и псевдосоциалист, чтобы быть уверенным в основополагающем равенстве людей. Характер наций, как и отдельных людей, ‒ это лишь поверхностный слой, который определяют и на который влияют среда и история. Поэтому я не вижу никакой правды ни в расовой теории Гитлера, ни в теории Ванситтарта. Виноват в этом исключительно ЧЕЛОВЕК. Он допускает разгул скотства и несет ответственность за то, что не подавил его. Кто начал войну, не имеет никакого значения. Приверженцы New Statesman также тщетно пытаются найти ответ в какой-то экономической или интеллектуальной сфере. Ответ лежит в гораздо более глубокой сфере, которую ни они, ни В[анситтарт] не готовы искать. В сущности, все мы плохие (чем больше я живу и вижу, тем яснее это становится), и только силой воли и моральными ценностями мы иногда подавляем это. Поэтому перекладывать вину за больное человечество на плечи отнюдь не привлекательной нации, которая по исторической случайности оказалась средой, нарывом этого сифилиса, кажется мне крайне трусливым поступком. Это уход от реальной проблемы и поиск легкой формулы, которая внешне соответствует поверхностным фактам. Когда эта война будет выиграна, жестокость, проявленная к немцам, намного превзойдет жестокость, проявленную ими самими. Оправдание, что это месть, не выдерживает критики. Любая жестокость бессмысленна и мерзка. Она всегда садистская, будь то без причины или из мести за убитого ребенка, она неоправданная. В любом случае все мысли о рациональном наказании быстро забываются, когда льется кровь и люди убивают ради удовольствия. Это незаметно начинается уже сейчас. Когда меня просят каждый вечер в 9 часов поверить в то, что немецкие бомбардировки мирных жителей объясняются садистским характером, а наши ‒ какими-то другими причинами, меня заставляют выполнять умственную и моральную гимнастику, на которую я не способен.

    Безусловно, наше дело правое. Не зря же я сошелся с Кёрнером:

 

    Es ist ja nicht ein Kampf für die Güter der Erde:

    Das Heiligste schützen wir mit dem Schwerte.

    Drum, fallend und siegend, preis’ ich dich.

    Vater Du, segne mich!⁸

 

    Я виню себя ‒ как представителя человеческой расы ‒ за убийство ребенка в России, как виню и убийцу. Конечно, он убил его, а не я, и пусть он понесет наказание, которое сам заслужил. Но, в конечном итоге, я и подобные мне имеем ответственность быть людьми, и в этом качестве несем на своих плечах коллективные грехи человечества. Я принял на себя эту ответственность быть человеком. Мы все должны быть наказаны. Убийца оказался орудием нашего зла. Здесь нет никакой дискриминации. Христос пришел для спасения всего человечества в прошлом, настоящем и будущем, а не какой-то избранной группы людей. ЧЕЛОВЕК несет ответственность. Мы каемся за грехи наших ближних, будь то живые, мертвые или еще не родившиеся. Мы страдаем за идею зла. В конце концов должно прийти осознание коллективной ответственности за дела человеческие. Только тогда у меня появится надежда на то, что мы станем настоящими людьми и сможем решить эту вечную проблему. <...>

_______________________________

1. Перевод с английского

2. Роберт Ванситтарт (Vansittart; 1881‒1957) ‒ британский дипломат, барон, в 1930‒1938 ‒ постоянный заместитель министра иностранных дел; в 1938‒1941 гг. ‒ советник МИД Великобритании. Ванситтарт был сторонником жесткой линии в противостоянии германской агрессии. Во время войны он стал видным сторонником крайне антигерманской линии, доказывая, что Германия по своей природе является милитаристской и агрессивной. В книге «Black Record: Germans Past and Present» (1941) Ванситтарт изобразил нацизм как последнее проявление непрерывной агрессии Германии со времен Римской империи. Поэтому после победы над Германией денацификации было бы недостаточно ‒ ее необходимо лишить всего военного потенциала, включая тяжелую промышленность.

3. «New Statesman» ‒ английская газета леволиберального направления, основанная в 1913 г. лидерами фабианства Сиднеем и Беатрисой Вебб и Бернардом Шоу. Перед войной придерживалась антифашистского и пацифистского направления. Василий выписывал эту газету, находясь на фронте.

4. «Der Stürmer» ‒ еженедельник, выходивший в Веймарской республике и нацистской Германии с 1923-го по 1945 год (с перерывами). В нем печатались преимущественно статьи, лозунги и карикатуры, возбуждающие ненависть к евреям; публиковались также материалы против католиков, крупных капиталистов, коммунистов и других «врагов Рейха».

5. Junkers Ju 87 Stuka ‒ одномоторный двухместный пикирующий бомбардировщик и штурмовик Второй мировой войны, от нем. Sturzkampfflugzeug ‒ пикирующий бомбардировщик.

6. Немец, немецкий солдат или самолет. (англ., воен.)

7. Мировое страдание (нем.)

8. Теодор Кёрнер (Körner; 1791‒1813) – немецкий поэт, погиб в Освободитель-ной войне против Наполеона. Цитируется (с небольшими неточностями) стихотворение «Gebet während der Schlacht» («Молитва во время боя»): «Это не борьба за земные блага: / Мы защищаем мечом самое святое. / Поэтому, падая и побеждая, я славлю тебя. / Отец, благослови меня!»

 

 

21. ВАСИЛИЙ ФРАНК – ВИКТОРУ ФРАНКУ

 

    20 февраля 1944

 

    Дорогой Ви! Вчера вечером получил твое письмо (airgraph) от 4-го и замечательно быстрое airmail, от 11-го, которое ты мне пишешь в ответ на мое письмо от 4-го. Здорово. Через 15 дней я получил ответ. Надеюсь, что это так будет продолжаться.

    Так, теперь к нашей переписке. Конечно, ты прав. Я согласен с тобой о России. Хотя я и мало знаю и не следил, как ты, но я в этом не сомневаюсь. Про это я, кажется, в прошлом письмо тебе писал и целую теорию на этом построил, что именно этим своим хулиганством и скотством с немцами они их бьют. (Hemingway в одном из своих рассказов пишет, что для того, чтобы убить быка, надо стать быком¹. Только тогда есть возможность его убить, а не быть самому убитым. Нам, т.е. англичанам, это не удалось бы. Ты это сам знаешь.) Но не в этом дело и не в этом состоит наш спор. Победа на поле битвы – наша. Это дело только времени и в этом сомнения нет, потому что мы их сильнее. Хорошо. Дай Бог, чтобы это кончилось как можно скорее, хотя бы кончилось чисто физически. Но война эта, эти последние 4-5 лет, расточили такой невероятный, ужасающий пожар человеческих страстей, что то, что было черным раньше, стало белым теперь, и vice verca. И именно в этом мы друг друга не понимаем. Тут-то спор наш начинается. Ты не прав. У тебя, прости меня, понятие образованного, приличного человека. Всё то уже прошло. Не немцы враг больше – это детские болезни войны, ‒ а человек. Не против немцев идет борьба, а против самих нас, против наших ужасающих страстей, нашей слабости, нашего зверства, нашей Verführbarkeit². В нас враг. Ты пишешь о каком-то чисто физическом спасении. Победа на поле битвы будет, а что потом? Разгром немцев и «мир». Не будут больше бросаться бомбы. Это победа? Фактом, что отодвинут занавески вечером, не смиришь дьявола в душе. В нас сидит темная сила, в нас, в немцах, в Советах, а ты пишешь (in effect) о какой-то борьбе против темной силы. Как? И кому спасать? Нам? Нет, Ви, нет. Мы на это не способны, мы люди приличные (мы – это англичане), и как сытому не понять голодного, так нам не понять и не судить нищего, который украл булку, или человека, который насилует немку, потому что она немка. Не нам их (это все те, которые научились ненавидеть и страдать) судить. Мы ‒ чужие, мы не знаем, не можем и не хотим знать. Не нам судить человеческую душу. (А у вас, дома, делаются планы судить War-Criminals³. Судить Господа Бога. «Мы их силой побороли, и поэтому нам дано Богом и справедливостью задание их судить.» Меня чуть ли не в истерику бросает от этой слепоты.) Танком не разрушить ненависть, и 1000-ю бомбовозами не воскреснет ни Поль, ни Ванька, ни берлинский Hänschen. Проблема не в зверстве Советов, а в греховности человека. Мы, англичане, на стороне. Наше приличие – редкость, о нас волнуется мир. Нас лечить надо, а не Советы. Я их не видал, их не знаю. Нас я вижу постоянно, и клянусь тебе, мы, нормальные люди, мы – редкость. Приезжай к нам и наглядись сам.

    Целую. В.

____________________________

1. В июле 1941 г. Василий сообщал родителям, что получил на день рождения от Наташи и Поля «книгу очень хорошую ‒ Ernest Hemingway ‘For Whom the Bell Tolls’. Он стал своего рода классик здесь».

2. Соблазнительность, соблазн (нем.)

3. Военных преступников (англ.)

 

(Полностью военную переписку Василия Франка с семьей можно прочитать в «Новом Журнале», № 314, март 2024)