Исаак Розовский

Раритет

Многие слышали об этой истории, ибо не только российские и израильские СМИ, но и мировая пресса не так давно взахлеб ее обсуждала. За это время она обросла таким количеством фантастических версий и фактических несуразиц, что пришла пора рассказать, как оно было на самом деле. 

 

В жизни каждого народа имеется некое вершинное достижение, которым он вправе гордиться. Достижение это становится свидетельством того, что народ этот недаром коптил небо, хотя, возможно, давно исчез с лица земли. Таковы, например, великие пирамиды древних египтян или скульптуры и философия древних же греков.

Нечто подобное, этакая индивидуальная пирамида Хеопса есть и в жизни каждого человека. Кто-то уже написал или еще пишет своего «Гамлета». Кто-то забил решающий гол и сжимает в потных руках заветный кубок. Серая мышка захомутала-таки «папика» и теперь разъезжает по Ниццам на белоснежной яхте. Алкоголик зашил торпеду и не пьет ни капли. Иной всю жизнь спит и видит, как станет главным бухгалтером, и становится им, пусть и за два года до пенсии. Да мало ли!..

Герой нашей повести тоже мечтал о своей личной пирамиде. Собственно, он многократно начинал ее возводить, но всегда что-то мешало завершить грандиозный проект. В лучшем случае, всё кончалось на стадии котлована. Так что если обозреть жизнь нашего героя до той точки, с которой мы начнем наше повествование, то выглядит она не шибко казисто – сплошные ямы да ухабы, да щебенка. И кучки строительного мусора былых надежд. Вот и рабы, чьими усилиями должна была возводиться пирамида, давно разбежались. Так что ни явно, ни тайно гордиться нечем. Оставался один, последний и довольно-таки авантюрный проект. Но, если честно, он и сам мало верил в успех этого начинания.

 

* * *

В ночь перед аукционом Исидор долго ворочался и задремал только под утро, так что едва не опоздал. Залец для торгов набит битком. Мужчины в корректных черных смокингах, дамы в вуалях и с веерами. Аукционист в ударе, шутит, заводит публику. Зубы Исидора стали выбивать дробь, когда тот выкрикнул: «Разыгрывается лот под номером 171. О, это уникальный лот! Во всем мире сохранилось всего-то шесть экземпляров! И один из них перед вами. Цена несуразная. Продавец, большой кретин, между нами говоря, просит за этот раритет всего десять тыщ. Так что налетайте, дамы и господа! 11 тысяч – господин с бородавкой в правом ряду. Раз! 12 тысяч – толстая дама с усами в центре...»

15! 20! 32! «Ага, уже дают больше, чем я рассчитывал, – подумал вмиг вспотевший Исидор. – То ли еще будет!» А речь шла уже о сотнях тысяч. «280 – господин с расстегнутой ширинкой в первом ряду! – кричал аукционист, охваченный небывалым азартом. – Полмиллиона, семьсот тысяч! Миллион!! «Миллион – раз! Миллион – два! Миллио…» Разрумянившийся, со сбившейся набок бабочкой, он готов был в третий раз ударить молоточком, купленным явно в магазине игрушек, но тут вскочил огромный человек со всклокоченными волосами и бордовым от волнения лицом. Он сорвал с себя фрак и закричал: «Стойте, стойте! Я больше! Миллион и еще фрак в придачу». Публика пришла в восторг. «Точно, точно! Играем в фанты на раздевание!» – заверещали дамы и стали скидывать с себя шляпки, блузки, кринолины… Исидор проснулся, блаженно улыбаясь. «Моя взяла!» – воскликнул он и совсем не сразу осознал, что, увы, это сон. «Но, может, сон в руку?» – еще надеялся он, хотя уже прозревал всю тщету своих сновидческих надежд. Наскоро выпив безвкусного чаю, он отправился по указанному адресу. И перед ним открылось унылое зрелище.

 

* * *

Реальный зал, где проводился аукцион букинистических и раритетных книг, в отличие от сна, не ломился от публики. Само помещение невелико, но и оно кажется пустырем, на котором тут и там пробиваются чахлые кустики. Кустики – это ценители и коллекционеры книг, общим числом не более десятка, а их суммарный возраст на глазок перевалил за тысячу лет. Мотаясь в волнении между залом и комнатой, где на стеллажах стояли, прижавшись друг к другу, как телята на рынке, книги, выставленные на аукцион, Исидор подслушал обрывок разговора. Крупный лысый мужчина, видимо, устроитель этого действа, беседовал с аукционистом в лоснящемся от старости фраке с бабочкой. Тот своим обликом и повадками напоминал конферансье из кукольного спектакля «Необыкновенный концерт».

– Ажиотажа, Сеня, не предвидится, – позевывая, сказал устроитель, обводя осоловелым глазом одиноких посетителей, со скучающим видом просматривающих каталог аукциона. – Сегодня серьезных клиентов не жди. Так, шелупонь всякая…

– Да вижу, вижу, – вздохнул аукционист (вернее, лицитатор – слово, которое Исидор впервые услышал лишь пару дней назад). – Да и кто к тебе придет, когда ты в таком затрапезе?

Действительно, одежда устроителя мало соответствовала той, в которой, по представлениям Исидора, надлежит являться на аукцион. Он был облачен в коротковатые потертые джинсы и севшую от многократных стирок майку с надписью: «Россия, вперед!». Между джинсами и майкой подрагивал мягкий волосатый живот.

Что делает тут Исидор? Сам он не коллекционер и не ценитель антиквариата. Но полторы недели назад он привез в Москву книгу, продажа которой, по его расчетам, должна была принести ему целое состояние. Вернее, привез шесть одинаковых книжек. И вот сегодня на аукционе выставлялась одна из них. Так сказать, «на пробу».

 

* * *

Исидор никогда прежде не бывал на аукционах, но почему-то был уверен, что его и привезенные им книги примут с распростертыми объятьями. Еще до отбытия из Израиля нашел в интернете список самых известных книжных аукционов и выписал их адреса. В Москву в последний раз он наезжал десять лет назад и теперь чувствовал себя в обновленном и сверкающем городе замшелым провинциалом. Добравшись на метро до первого в его списке адреса, он оробел. Металлическая дверь была заперта, но после несмелого нажатия кнопки распахнулась, и он был окончательно сражен величием тамошнего охранника и блеском его галунов. Тот с презрительной вежливостью объяснил, как пройти в офис аукционного дома, и Исидор повлекся, спрашивая каждого мимо проходящего, туда ли он идет, хотя инструкции цербера при входе были ясными и исчерпывающими.

Но вот и искомая дверь. Навстречу выплыла девушка, на высокой груди которой подрагивала бирка, где крупно написано «Эксперт» и более мелко – имя, так что как звать эксперта Исидор, чье зрение в последние годы оставляло желать лучшего, не разобрал. Пришлось обращаться к ней просто «милая девушка». Девушка приветливо ему улыбнулась и пригласила присесть к столу, где громоздилась стопка очень старых книг, вызывающих невольный трепет своими кожаными с застежками переплетами.

– Вот, – засуетился посетитель, доставая из сумки книжку, – хотел предложить для аукциона.

Девушка мельком взглянула на обложку, поморщилась и сказала:

– Мы такое не берем.

– Почему? – огорчился Исидор.

– У нас аукцион антикварных книг. Понимаете? А вы что принесли? Прошлого года издания.

– Но видите ли в чем дело… – пустился он в объяснения.

Девушка-эксперт слушала вполуха и явно начала терять терпение.

– Молодой человек, – сказала она, хотя по возрасту была вдвое моложе посетителя, – я вам русским языком говорю: это не к нам.

– А куда? – растерянно спросил он.

– А никуда. Никто у вас это на аукцион не возьмет.

– Но всего-то шесть штук на весь мир, понимаете?

– Да хоть бы и одна, – хмыкнула эксперт. – Вы приходите к нам лет через пятьдесят. Тогда ваша книжка хотя бы обретет статус букинистической. Может, кого и заинтересует.

– Пятьдесят лет? – Исидор, от волнения не уловивший иронии, впал в тоску. – Но я ведь не доживу…

– Пожалуй… – юная экспертша явно оценивала шансы «молодого человека» на повторный визит через полвека как невысокие. – Зато, глядишь, потомки ваши эстафету от вас примут. Вот же люди!? Несут и несут дрянь всякую. Аукцион им подавай!

Девушка вместе с креслом демонстративно развернулась к окну, показывая, что разговор окончен.

– Я тогда, наверное, пойду… Извините, – сказал Исидор, торопливо засовывая свой раритет в сумку. Бумажная обложка загнулась, чем, вероятно, непоправимо снизила его и без того невысокую цену.

 

* * *

Исидор сунулся еще в один аукционный дом, и в другой, и в третий. Пожалуй, даже с худшим результатом. Та с высокой грудью девушка, как он теперь понимал, оказалась на редкость славной. Другие эксперты просто облили его презрением.

Он затосковал. Неожиданная помощь пришла со стороны старинного приятеля, у которого он, кстати, и остановился.

– Слушай, – сказал приятель, – а у меня есть один человечек, вроде бы связанный с аукционами. Дай-ка я ему звякну.

И звякнул, а потом сказал:

– Завтра мы к нему съездим.

Этот аукционный дом отнюдь не относился к элитным и располагался не в центре. Они долго плутали, пока нашли обшарпанное здание, в торце которого висела малоприметная табличка. «Нет, это не Сотбис», – подумал Исидор, оглядывая захламленную комнатенку, в которую его приятель завел. «Человечек» оказался мужичком средних лет, свойским, подвижным и веселым. Он и был, кажется, навеселе.

– Ну, выкладывайте, чего пожаловали...

Исидор вытащил помятую книжку. Мужичок взглянул на нее и развел руками:

– Нет, ребята, извините, но ничего не выйдет. Это противу правил. Так что и рад бы, да не могу.

В разговор вступил приятель:

– Ты совсем бюрократом заделался. Что значит – не по правилам? Было бы по правилам, мы бы к тебе не обращались. Придумай что-нибудь по-дружески. Вот Исидор специально из Израиля приехал. Выходит, всё зря?

– А, так ты из Израиля? – оживился бюрократ, и взгляд его заметно потеплел. – Бывал я там. Позапрошлым летом на Мертвом море.

– Вот я и говорю, Мертвое море, – подхватил приятель. – Уж ты уважь бывшего земляка, а? А если вдруг выгорит, он тебя не обидит. Не обидишь ведь, верно?

Исидор кивнул.

– Да не выгорит. Нет ни единого шанса. И как можно выставить на аукционе книгу, ценности не представляющую? Меня за такое по головке не погладят, – сказал мужичок, проведя рукой по круглой плеши. – Ладно, позвоню шефу ради дружбы. Он всё равно не разрешит.

Он набрал номер и стал говорить. Исидор пытался угадать по его словам, как реагирует шеф.

– Да не-а, книжка совсем новая. В том-то и прикол, – говорил мужичок.

– …

– Но, с другой стóроны, считанное число экземпляров в мире существует… Сколько? Щас спрошу. Сколько экземпляров-то? – обратился он к Исидору, зажимая ладонью трубку.

– Шесть.

– Говорит, шесть… Ну да, ну да… Ну кто на нас будет пальцем указывать? Какое посмешище, Валентин Эдуардович? Мы покудова еще не Сотбис… Жалобы? Там сотни лотов, никто и не заметит… Да, можно сказать, что и друг… Нет, не родственник, но близкий… Конечно, под мою ответственность… Коньяк будет, не сомневайтесь… Спасибо огромное, Валентин Эдуардович...

Мужичок повесил трубку и сказал:

– Надо же, разрешил. Но и он говорит, что дело дохлое. Ладно, ближайший аукцион у нас через десять дней.

– Через десять? Так долго? – растерянно спросил Исидор, у которого обратный билет был на послезавтра.

– Так и быть, поживешь у меня еще полторы недели. Я уж потерплю, – сказал приятель. – Надеюсь, и ты меня приютишь, ежели я в Израиль соберусь? На грязи?

– Приютить-то приючу. Вот как бы благоверная нас обоих из дома не погнала.

– А что, Верочка по-прежнему сурова? – внезапно заинтересовался приятель, вспомнив вдруг, что с самого первого дня жена Исидора, тогда еще пребывавшая в статусе невесты, на дух не переносила компанию его дружков. «Эх, где нынче эти дружки?» – с элегической грустью подумал приятель и спросил:

– А помнишь?..

– Ладно, ребята, общим воспоминаниям будете предаваться потом, – перебил его мужичок. – Значит так, во-первых, с тебя коньяк. Во-вторых, книжку оставь. Сколько ты за нее просишь?

Исидор, который планировал продать «пробную» книжку не меньше чем за тридцать тысяч, чтобы хоть частично окупить расходы на поездку, вдруг испугался собственной наглости и, сглотнув слюну, выдавил:

– Двадцать.

– Тысяч? – удивился мужичок. – Да ты что?! Это нелепая какая-то цена.

– Тогда десять.

– Тоже несуразная. Никто не купит. Тем более, смотри, книжка вся помята. Скинь еще.

– Нет, ниже скидывать – себя не уважать.

– Как хочешь, хозяин – барин, – недовольно покачал головой мужичок. – Зря только десять дней пропадут. Всё равно никто не купит.

– Ну и пусть, – упрямо повторил Исидор.

– А даже если бы купили. Хоть все шесть книг. Это бы на круг вышло шестьдесят тысяч. То есть, тыща долларов. Тоже мне, авантюра называется. Ты тот еще гешефтмахер, как я погляжу. Ладно, вот тебе адрес. Где аукцион пройдет. Меня там не будет, так что ты уж сам. Запомни, номер твоего лота 171. И, считай, тебе еще дико повезло. Чтобы макулатуру да на торги. Где такое видано?

 

* * *

Вот так Исидор попал на аукцион и бродил вокруг да около в сильном волнении. Наконец, раздался гонг, означающий, что торги начинаются. «Сейчас, сейчас всё решится. Пан или пропал!» – подумал он, пристроившись с краю на одном из пустующих рядов и тщетно пытаясь унять бившую его крупную дрожь. Он уставился на аукциониста в лоснящемся фраке, дивясь скорости, с которой тот произносил слова. На каждый лот в среднем уходило чуть больше полминуты. Когда кто-то из покупателей выражал готовность приобрести книжку, он громко стучал молотком, кстати, точно таким же, какой привиделся Исидору во сне, – из магазина игрушек. Но аукцион шел вяло. Большая часть лотов снималась по причине отсутствия у публики интереса. Единственный раз возникло что-то вроде торга за прижизненное издание «Истории Государства Российского» Карамзина. Первоначальная цена книги была 15, а ушла она за 27 тысяч рублей. «Так то Карамзин…» – вздохнул Исидор и, кажется, отключился на время. Но будто что-то его толкнуло, и он проснулся, когда последовательно с торгов были сняты лоты 169 и 170. «Лот номер 171, – провозгласил заскучавший к тому времени лицитатор. – Стартовая цена 10 тысяч рублей». – «Сколько-сколько?» – раздался откуда-то сзади язвительный голос. – «Десять тысяч...» – «Это за книжку прошлого года издания? Может, автор граф Толстой? И книжка с его автографом?» – «Возмутительно! Тоже мне аукцион!» – послышались голоса с разных мест. – «Но, господа, тут записано, что в мире сохранилось всего шесть экземпляров. Остальной тираж уничтожен», – попытался объясниться смятенный лицитатор. В ответ раздался зычный бас мужчины, сидевшего позади: «Ну, ежели шесть экземпляров, то я, пожалуй, и купил бы книжонку. Тыщи за две я готов». – «Если в зале присутствует продавец, то прошу откликнуться. Устраивает ли вас предложенная цена? – чуть приободрился аукционист. – Лично я бы вам настоятельно рекомендовал согласиться.»

Исидор при этих словах резко и отрицательно дернул шеей справа налево (в точности как Донатас Банионис в фильме «Никто не хотел умирать»). Но, не желая обнаружить своего присутствия, промолчал. «Что ж, лот 171 снимается с торгов», – произнес аукционист.

На следующий день единственный обладатель шести никому не нужных книжек отбыл в Израиль. Он и предположить тогда не мог, что славная девушка-эксперт с высокой грудью была права, и эта история получит продолжение. И гораздо раньше, чем через пятьдесят лет.

 

* * *

Но что же это за книга, с помощью которой Исидор надеялся разбогатеть? И как все шесть последних экземпляров оказались в его владении? Да и что представляет собой Исидор?

Чтобы ответить на эти вопросы, нам, дорогой читатель, придется совершить прыжок в относительно недалекое прошлое. А потом мы прыгнем в обратном направлении – в будущее, чтобы узнать, чем же завершилась эта удивительная история.

Что ж, присмотримся! Хотя это будет нелегко. Исидор раньше и сейчас – это два совсем разных человека. Трудно в это поверить, но его когда-то называли человек-праздник. И не зря называли. Шутник, затейник и балагур. Где подурачиться, там он всегда первый. Друзья его любили. И девушки тож. А он их. Не случайно отхватил в свое время «першую красавицу» их компании – тоже умницу и затейницу. Она и стала его женой. Да-а! Но это когда было? И куда всё подевалось? Потускнел Исидор, спекся, потух. Ни шутки от него не дождешься, ни  чего другого. И на женщин, почита что и не глядит. Только под ноги. «Эх, старый хрен, во что ты превратился?» – спрашивал он себя и мысленно сплевывал, если вдруг натыкался на зеркало.

От былого блеска не осталось и следа. Вернее, след остался в виде нескольких речевых формул. Например, на вопрос, что он будет есть, Исидор отвечал: «Много и вкусно». Если его о чем-нибудь просили, он обычно соглашался, но обязательно добавлял: «За небольшое, но щедрое вознаграждение». Эти фразы взяли на вооружение и его друзья и во время застолий только и слышалось: «Много и вкусно», «А дайте-ка мне этого сору» (Исидор произносил слово «сыр» так, что получалось нечто среднее между сором, сёром и сэром). Еще он любил ставить ударение в неправильном месте, используя в качестве образца «пóртфель» или «осỳжденный». Он даже придумал целую теорию, что неправильные ударения способствуют обновлению языка, и поминал всуе «словотворчество». Бред, конечно. Но друзья со смехом повторяли следом за ним: «Да куда ты пóшла на ночь глядя? Ложись, отдóхнем...» Словом, не речь, а ад крóмешный.

Жена не одобряла его нелепую привычку и называла ее словопорчеством. Но за долгие годы супружества сама невольно заразилась ею и говорила, выходя из дома или, напротив. заходя в него: «Всё. Я ỳшлая» или «Я прúшлая». Исидор продолжает по старой памяти коверкать слова, но всё чаще, особенно со стороны людей малознакомых, это воспринимается не как в меру потешное оригинальничанье, а как несомненный признак приближающегося маразма.

Кстати, он не только русский, но и иврит умудрялся искажать «в поисках новых смыслов». Так, вместо вопроса «Ма шаа?» (который час) спрашивал «Ма Шоа?» Звучало это кощунственно, так что люди на улице отпрядывали и норовили перейти на другую сторону. Оно и понятно, ибо Шоа на иврите означает Холокост. Но, в сущности, этот вопрос как нельзя лучше выражал душевное состояние моего героя.

 

* * *

Исидор с детства подгонял время. Когда по телевизору должны были показывать футбол с участием его любимого «Динамо», он уже за два часа в нетерпении поглядывал на часы, словно пытался усилием воли заставить стрелки бежать быстрее. А когда после долгих уговоров его удавалось усадить «за инструмент» хотя бы на час (он ведь учился играть на пианино), уже не усилием воли, а собственными руками он переводил часы на четверть часа вперед, чтобы пытка скорее кончилась. И так всю жизнь. Например, в восьмом классе поступил он в знаменитую школу «для гениев», но проучился в ней только год. Ибо его вдруг осенила идея – перепрыгнуть девятый класс и на том сэкономить время. Зачем? Ну как же! Во-первых, на год раньше стать студентом, это же круто. А, во-вторых, если закончишь школу с медалью (а в обычной школе, рассуждал Исидор, медаль получить – плевое дело, не то что в математической), то на вступительных экзаменах тебе положена льгота. Сдай нормально один экзамен – и ты студент. А это архиважно, ибо абитуриентов исидоровой национальности советские ВУЗы брать не спешили. Он так и сделал – легко перепрыгнул через класс и шел на медаль. Но как всегда – не получилось. И из-за чего? Из-за черчения! Чертежника уж кто только не просил – и завуч за Исидора ходатайствовала, и сама директриса просила четверку поставить. Но шибко принципиальный чертежник (от слова чёрт) остался непоколебим. И что в итоге из блестящего плана вышло? В университете его «зарезали». Пришлось идти в какой-то невнятный вуз. Поступить-то он поступил, но на втором курсе бросил. Потом восстановился, но снова бросил. Брал академический. Диплом Исидор в конце концов получил, но на три года позже своих сверстников. Такая, понимаешь, вышла экономия! Свою профессию Исидор любил примерно так же, как пианино в детстве, и по специальности почти не работал. И так во всем – любые попытки обмануть время обходились ему «себе дороже»…

Правда, помимо сиюминутных планов имелись и долгоиграющие. С тех пор как себя помнил, Исидор желал двух вещей. Во-первых, разбогатеть. Да, мечта не оригинальная, но нельзя сказать, что уж вовсе беспочвенная. Когда грянула перестройка, Исидор начал свое бодрое шествие к миллиону. Мудрые китайцы говорят: путь длиною в тысячу ли начинается с первого шага. Вот этот первый шаг Исидор тогда сделал. Оставалось совсем немного – 999 ли. Но их-то он сделать не успел, ибо отбыл на свою историческую родину, в Израиль. Он полагал (как вскоре выяснилось – ошибочно), что если уж в России, где всё и вся – против тебя, сумел кое-чего достичь, то уж в своей стране он может дерзнуть и на большее. Он, конечно, отбыл бы туда лет этак на 15 раньше, как сделали некоторые из его друзей и знакомых. Но поступить так Исидору не позволяла его вторая мечта, куда более важная.

Дело в том, что сызмальства он хотел стать великим поэтом. А для этого надобно оставаться в стихии русского языка (другими Исидор не владел). С дрожью в голосе говорил он тогда, что язык и есть его истинная Родина. Ну и как покинуть такую родину? Да никак. Вот он и оставался в той географической зоне, где язык, на котором он творил, имел наибольшее хождение. И, опять же, нельзя сказать, что эта вторая и главная мечта так уж оригинальна. Сотни тысяч желают того же. У кого-то – у ничтожной горстки счастливцев – получается стать писателями, если и не великими, так признанными (он лично был знаком с двумя из них). А подавляющее большинство либо продолжает строгать свои нетленки, и их презрительно кличут графоманами, либо берутся за ум и начинают заниматься чем-то другим. Например, ловлей синиц и их последующей продажей.

Был ли Исидор графоманом? Он так не считал. Но в этом деле мнение самого творца обычно не учитывается, а все решает vox pópuli, то бишь, читателя в самом что ни на есть широком смысле (включая и vox Déi). И вот что обидно – с этой мечтой вышла история, похожая на мечту под номером раз – тоже ведь одно время что-то наклевывалось. Стихи его многим нравились. И первый свой шаг на этой стезе он сделал. Но и тут оставалось еще 999 ли. Он бы, пожалуй, ковылял по этой дороге и дальше, но, будучи человеком увлекающимся, долго бить в одну точку не мог. Что называется, разбрасывался. А Аполлон такого к себе отношения не терпит. Вот и случилось, что Муза окончательно покинула Исидора, и лира его безнадежно смолкла.

Он еще какое-то время надеялся, что рано или поздно «его прорвет», но – увы. Теперь аргумент о стихии языка как родине, которую никак нельзя покинуть, утратил актуальность. Вот тогда-то он и принял решение сменить одну шестую часть суши на пять шестых. Что и случилось летом одна тысяча девятьсот девяностого года. Того памятного года, когда ежедневно на историческую родину прибывало чуть ли не по десять тысяч таких Исидоров и Айседор, охваченных единым порывом, как стадо антилоп, спасающихся от льва. Или, что точнее, как тысячи леммингов, сбившихся по неведомой причине в кучу и следующих в избранном направлении, чтобы где-то там за горизонтом плюхнуться вместе с другими ошалевшими зверьками в теплую, как бульон, воду Средиземного моря.

Впрочем, Исидор был преисполнен надежд. Тем паче, что в Израиле у него случилась минута славы. Русские Исидоры, ужаснувшись бескультурью, царящему в глухой провинции у четырех морей, стали организовывать в Израиле культурные вечера, где знакомились с творчеством ранее совершенно им неведомых авторов. Исидор был активно приглашаем и даже имел успех. Приглашаем-то он был активно, но написал к тому моменту немного. Отсюда и неизбежные повторы программы, так что вскоре все понаехавшие в Израиль любители изящной словесности основной корпус его произведений знали чуть ли не наизусть. Да и сам он решил, что негоже появляться на таких сборищах исключительно со старым багажом. Он еще надеялся, что на новом месте певческий дар к нему вернется. Тем более, что один известный поэт из старожилов, обладатель на редкость зычного и убедительного баса, за что получил прозвище «иерихонская труба», заверил его, что все творцы, ступившие на Землю Обетованную, начинают писать на порядок лучше, чем раньше. Исидор в это уверовал и какое-то время ждал, когда же, ну когда сбудется пророчество «иерихонской трубы»?

В ожидании будущих шедевров он отстранился от кипевшей вокруг культурной жизни. Некоторое время его еще приглашали, потом приглашать перестали, а вскоре и вовсе забыли. Что ж, приходилось принять как факт, что с мечтой о писательстве не получилось, и от нее пора отказаться.

Оставалась еще надежда обрести свой первый, а там, глядишь, второй и третий миллион. Среди ошалевших эмигрантов и в этой сфере кипела жизнь. Они толпами пускались в разные авантюры. Кто пытался экспортировать на бывшую родину те немногие предметы из Израиля, которые там котировались, как то грязь Мертвого моря или пузырьки, наполненные воздухом из храма Гроба Господня. Кто открывал магазины, где продавались грибочки, икра баклажанная, колбаса докторская, свиные сардельки и «паленая», зато дешевая, водка. Словом, снедь, к которой навеки прикипели сердца новоприбывших. Исидору эта мышиная возня претила. Нет, уж если заниматься бизнесом, то по-крупному и на научной основе. Взор его пал на местную биржу. Он внимательно прочитал немногие переведенные на русский язык брошюрки об этой институции и решил, что достаточно подготовлен для вступления в рискованную, но сулившую море дивидендов игру. Новоявленный биржевой спекулянт самолично разработал несколько методов, гарантирующих неминуемый успех. Но то ли ему не везло, то ли не вся нужная информация оказалась ему доступна. Словом, вместо ожидавшихся миллионов вкупе с бескрылой, но приятной жизнью Исидор оказался на грани нищеты. А пожалуй, что и за гранью.

 

* * *

Через три года после прибытия в Израиль пришлось признать, что никаких надежд на изменение плачевного положения нет. И не предвидится. Тогда он и душа его впали в спячку. Говоря же ученым языком, его скрутила глубокая депрессия. Специалисты не дадут соврать – пребывать долгое время в этом состоянии для человека мучительно. Неудивительно, что мысль о самоубийстве как универсальном способе решить все проблемы многажды посещала Исидора. Но он не поддался соблазну. То ли по причине своего жизнелюбия, то ли (и это, пожалуй, ближе к истине) потому, что не желал доставить дополнительные огорчения своей жене и дочери. Он и так вверг их в состояние нищеты и отчаяния. А улизнуть в мир иной, оставив их совсем одних на чужбине, было бы и вовсе нечестно. Хотя еще неизвестно, так ли уж горевала бы супруга? Раньше она безоговорочно верила в него и в его предназначение. Но в последние годы со всё большим и плохо скрываемым сомнением относилась и к нему, и к его время от времени возникавшим планам и идеям. До отъезда он этими идеями буквально фонтанировал. Теперь это был не фонтан, а редкие капли из крана, которые еще капают, хотя воду уже отключили. Более того, жена словно стремилась своим скептицизмом побыстрее загасить эти всё реже возникавшие порывы, как угольки от непогашенной сигареты, чреватой лишь новыми бедами. «Что ж ты мне последние крылья обрезаешь?» – упрекал он ее, но понимал при этом, что давно превратился в обузу, и она, возможно, совсем бы не прочь эту обузу сбросить. Не зря же говорят: если сломал собственную жизнь, ничего не остается, как портить жизнь своим близким. Вот этим он, похоже, и занимается.

Дочка, правда, – дело другое. Она росла в убеждении, что он-то и есть тот герой, с кого и надобно «делать жизнь». Увы, в последнее время этот его образ всё сильнее подвергается эрозии, и это доставляло ему наибольшие страдания. Да и самое сильное чувство вины он испытывал именно из-за нее.

Дочка, впрочем, давно вышла замуж за хорошего человека и жила своим домом, воспитывая двух очаровательных крошек.

 

* * *

Но внезапно случилось чудо. Однажды, перебирая свои бумаги, Исидор наткнулся на лет двадцать назад начатый и недописанный рассказик. Недописанный по той причине, что, числя себя поэтом, он дожидался прилива вдохновения. Так и не дождался. И вот теперь решил рассказик закончить, пусть и без вдохновения. Так сказать, от нечего делать.

Только корпя над рассказом, Исидор осознал, какая бездна отделяет его нынешнего от того юнца, который намеревался стать великим писателем. Если раньше он записывал свои стихи и редкие прозаические наброски шариковой ручкой в специально для этих целей предназначенной амбарной книге, то теперь неловко орудовал клавиатурой компьютера. Иными словами, за это время сменился сам способ производства текста, думал Исидор, смутно поминая Маркса. Особой радости осознание сего факта ему не доставило. Тем не менее, рассказ был дописан. Так и возник первый в его жизни завершенный прозаический текст. «А чего, неплохо я когда-то писал», – подумал он, с грустью вздохнув. Оценивать концовку, которую он сработал часа за три, Исидор не мог да и не хотел. «Какая разница – хорошо или плохо? Мир потрясти я уже не рассчитываю.» Тут он к месту вспомнил пушкинскую строку и добавил: «Ведь мы играем не из денег, а только б вечность проводить». Впрочем, не удержался и вечером показал рассказ жене, не без смущения и как бы между прочим ее предуведомив: «Кстати, я старый свой рассказик закончил. Хочешь посмотреть?» Жена удивилась и как-то неопределенно ответила: «Отчего не посмотреть? Посмотрю, но попозже...» «Эх, – огорченно подумал он, – не верит в меня.»

Впрочем, вечером, пока он был занят просматриванием какого-то футбольного матча (ныне его основное занятие), жена все-таки рассказ прочитала.

– Ну как? – спросил Исидор безразличным тоном, хотя волновался страшно.

И тут жена его приятно удивила:

– Знаешь, мне понравилось. Я даже… всплакнула в конце.

– Да-а-а?

– Ага, правда. Можешь же, я всегда тебе говорила. Пиши исчо…

– Да какой там «исчо»! Поезд давно ушел, – грустно сказал он. 

– И ничего не ушел.

– Да нелепость это, вдруг возобновить, когда на ладан дышишь.

– И ничего не на ладан, – возразила жена, которая в последние годы в разговорах с супругом использовала преимущественно прием эхолалии.

– Это еще более смешно и унизительно, чем пять лет просидеть в первом классе.

– И ничего не пять лет, – зеркально ответила жена. Но потом, видимо, спохватилась и, будучи женщиной интеллигентной, добавила: – Нам не дано предугадать…

Похоже, жена и вправду была довольна. Исидор в тот же вечер получил возможность в этом убедиться, ибо, когда они улеглись, он после долгих колебаний решился как бы невзначай тронуть ее за плечо, а она в ответ на этот робкий сигнал, вместо того чтобы привычно отвернуться, вдруг засопела, и супруг нежданно-негаданно получил доступ к ее телу. Он уже и не помнил, когда это случалось в последний раз.

 

* * *

Наутро Исидор проснулся ни свет ни заря и, вдохновленный вчерашним успехом, засел за компьютер. Пусть голова его была пуста и в нее не приходила даже самая завалящая идея, пусть не получалось связать отдельные слова в какое-либо осмысленное предложение, но он твердо решил следовать рекомендациям Хемингуэя и выдавать обозначенную тем ежедневную писательскую норму в тысячу слов. О, это было мучительно! Его существо восставало против такого насилия над собственной музой. Как?! Он, поэт, пусть и в прошлом, уподобится железнозадому прозаику и начнет выдавливать из себя случайные слова?! И, тем не менее, Исидор продолжал тюкать пальцем по клавишам, пока, наконец, часа через два, сам того не заметив, увлекся сочинением чего-то наподобие сказки в духе ранних Стругацких. Дело пошло веселее и, когда жена отогнала его от компьютера, чтобы заняться бессмысленным просмотром случайных постов в фейсбуке, он с удовлетворением отметил, что перевыполнил норму Хэма вдвое. Он даже не стал перечитывать написанное, дабы не убедиться в том, что сегодняшний «урок» представлял собою графоманскую ахинею. Он мучился и мучил эту сказку еще два дня, пока ее не добил. Только тогда перечитал. И снова ничего не мог сказать о достоинствах и недостатках выдавленного из себя текста. «И прекрасно, – вновь повторил он про себя. – Никаких амбиций. Хорошо ли, плохо ли, – главное, что я хоть что-то делаю.» У него даже родилась такая максима: Творчество – это процесс внесения смысла в жизнь автора, а если повезет – то и читателя. Иными словами, превращение существования в Бытие.

Хорошо сказано! Но напыщенно. Нет, не Ларошфуко. Но имена других авторов крылатых афоризмов в голову не приходили. Ладно, пусть будет Ларошфуко. Исидор даже записал свое изречение, открыв специальный файл, названный им для конспирации «Опавшие листья». Впрочем, делиться даже с женой этой фразой не стал. Ведь засмеет же. Как пить дать, засмеет. Сказку, впрочем, показал. Оказывается, даже при отсутствии амбиций все-таки абсолютно обойтись без читателя (пусть и единственного) невозможно.

Жене вроде бы снова понравилось. Она сказала, что неплохо бы написать несколько таких сказок, и тогда получится цикл. Сочинитель, не избалованный за последнюю четверть века даже самыми скромными похвалами, принялся за работу.

Ни он, ни жена и предположить не могли, что так, тихими шажками, к Исидору приближается его запоздалая Болдинская осень.

Вскорости он написал еще две сказки. И тоже – не было бы счастья, да несчастье помогло. Исидор в очередной раз был уволен с временной работы и привычно (ибо не впервой) обратился на биржу труда. Работы это учреждение даже в лучшие годы никому не предлагало, но исправно выплачивало смехотворное пособие. Всё лучше, чем ничего! Правда, надо было раз в неделю приходить туда и отмечаться, отстояв очередь. Зато все остальные дни Исидор испытывал почти такое же чувство свободы, как в детстве, когда заболеваешь или просто прогуливаешь уроки. И ничто не мешало отдаться творческому процессу, превращая существование в Бытие.

Жена честно прочитывала всё им написанное, но ее оценок сочинителю вскоре стало мало. Он показал рассказ и сказки трем из своих оставшихся от лучших времен приятелей. «Вот, сподобился вдруг», – говорил он, от смущения подхихикивая.

Реакция приятелей оказалась смешанной. Уже упоминавшийся ранее обладатель убедительного баса, который «иерихонская труба», тексты одобрил. Но не столько их качество (об этом он умолчал), сколько сам факт написания. Зато другой, не имевший, впрочем, никакого отношения к изящной словесности, человек прямой и грубый, заявил без обиняков, что лучше Исидору искать себя в жанре научпопа. Третий читатель, всегда избегающий сколько-нибудь ясных формулировок, высказался в том духе, что всякое творчество есть благо, сославшись при этом на блаженного Августина.

Исидор после столь сдержанной реакции ощутил укол уязвленного самолюбия, но свои опыты не прекратил. Напротив, почувствовал позыв к большой форме. И тут ему попался отзыв на книгу, покорившую мир. Речь шла о знаменитом эротическом романе «Пятьдесят оттенков серого». Как можно было понять из статьи, реакция профессиональных критиков на произведение юной Эрики Джеймс оказалась столь же сдержанной, как и отзывы приятелей на его собственные труды. Но какое значение имеет реакция высоколобых, если в первый же год по всему миру было раскуплено аж 120 миллионов экземпляров книги? «120 миллионов! Это ж надо!» – восклицал он про себя. Тут и возникла идея – повторить подвиг Эрики. «Ну, пусть не 120, пусть только один миллион – ведь и это куча денег…» – повторял он, помимо собственной воли возвращаясь к своей мечте номер раз. Способности к стилизации у него когда-то имелись. Так за чем же дело стало? Отчего бы не написать эротический роман? Тема интересная. А несерьезность идеи даже может стать подспорьем. Не будет этой, как ее, гипермотивации… Правда, Исидор ничего, кроме набоковской «Лолиты», в этом жанре не читал. Ну, так что? Почитаю, а потом воспроизведу. Получится даже не стилизация, а тонкая пародия, взгляду простого читателя незаметная, но заставляющая одобрительно хмыкать читателя непростого. Конечно, надо придумать псевдоним, желательно со звучным женским именем. Не под своим же такое печатать?!

Но сперва надо ознакомиться с «Оттенками серого». Исидор нашел роман в интернете и чуть ли не с урчанием набросился на него. Впрочем, урчал он недолго. Знаменитая книга не впечатляла и, едва одолев полсотни страниц, он отбросил бестселлер навсегда. «Что ж, тем лучше! Уж спародировать такое, даже не читая, я как-нибудь сумею? И, глядишь, первый миллион в кармане!»

 

Эх, все-таки мой герой – очень наивный человек. Несмотря на почтенный возраст, ему не пришла в голову элементарная мысль, что успех в этом специфическом жанре – это лотерея, главный приз в которой уже получен той самой Эрикой. А потому, хоть ты убейся, пиши хоть в сто раз лучше и интереснее, второго выигрышного билета не вытащить. Впрочем, собственная наивность нисколько не помешала Исидору отдаться стихии эротического романа, а скорее, даже наоборот. Он с самого начала знал, что главную героиню будут звать Марго. Стало быть, и имя авторши романа определилось – Маргарита. Фамилию он пока не придумал. Подражать Эрике Джеймс было ниже его достоинства. А не спародировать ли «Лолиту»? Да, да, именно! Чтобы не блестящий и остроумнейший педофил Гумберт описывал тончайшие движения своей многогранной души, а маленькая и заведомо глупенькая девчонка безыскусно поведала о своих переживаниях в связи с расцветшей, но грубо поруганной чувственностью.

Вначале дело шло со скрипом и с ошибками, неизбежными для начинающего автора. Кроме того, у него всё выходила полная порнуха. Жене такое не покажешь. Исидор знал ее неистребимое ханжество и легко мог спрогнозировать неизбежную реакцию. Скажет: «Какая грязь!», подожмет губы и больше ни одной страницы не прочтет. Хоть ты лопни! А он нуждается в читателе хотя бы ради пресловутой обратной связи, без которой черт-те куда зайдешь. Пришлось многократно переделывать первую сотню страниц, устраняя излишние физиологизмы и прочие чисто мужские смакования подробностей. В конце концов, не без внутреннего трепета он решился показать супруге избранные места – самые что ни на есть безобидные. Она прочла и сказала только: «Живенько!» Что ж, и это больше, чем он то, на что он рассчитывал.

Исидор к этому времени расписался вовсю и выдавал на-гора ежедневно по пять-шесть страниц, а иногда и все десять. А жена всё это читала, стоически преодолевая описания разных этапов совращения героини ее школьным учителем. Стерпела она и эпизод лесбийской любви, и более чем откровенное описание минета, лишь повторяя свое «Живенько». «Эх, развращаю я жинку», – думал он, испытывая при этом смешанные чувства – огорчение и удовольствие одновременно.

Иногда он спрашивал:

– Как ты думаешь, не слишком ли того?.. Не чересчур ли, э-э… смачно выходит?

– И ничего не смачно… – отвечала жена. – Ты, главное, пиши. А дальше посмотрим…

Маленьким триумфом для Исидора стал момент, когда жена приступила к чтению сцены изнасилования, выписанной даже на вкус самого автора с чрезмерной натуралистичностью. Она вдруг выскочила из комнаты, где стоял компьютер, на кухню и разразилась то ли смехом, то ли рыданиями (пожалуй, и то, и другое вместе). Словом, с ней случилась форменная истерика. Исидор поначалу даже испугался. Но она снова кинулась читать эту сцену, периодически разражаясь не вполне адекватным смехом. Наблюдать эту ее неожиданную реакцию было в высшей степени лестно.

К этому моменту Исидор подобрал и фамилию для псевдоавторши и героини. Отныне их будут величать не иначе как Маргарита Минина. Имя звучное, красивое, с отсылкой к русской истории. А кроме того, на иврите слово «мин» означает пол. Стало быть, фамилию Минина можно перевести как Половая. «Что ж, была в русской литературе Любовь Яровая, а теперь будет еще любовь половая», – цинично хихикал он про себя.

В ходе многократных правок из текста были устранены любые следы пародии и даже стилизации. Теперь Исидор был по-настоящему захвачен судьбой своей героини. И, можно сказать, прикипел к ней сердцем. А еще больше прикипел к ее подруге Эльке. Та, действительно, получалась очень обаятельной. Вначале он и помыслить не мог, что с ней по ходу романа произойдет что-нибудь неприятное. Хотя немалый опыт в чтении и просмотре разнообразных фильмов должен был ему подсказать, что близкие подруги героинь (равно как близкие друзья героев) обычно плохо кончают. Именно это и случилось с бедной подружкой – в третьей части романа она выбрасывается из окна. Ужасная смерть!

Но не будем отвлекаться. В немыслимо короткий срок – два с небольшим месяца –эротический роман в шестьсот страниц был завершен. Еще более поразительно, что Исидор, выдумывая из головы, предвосхитил в своей эпопее несколько громких скандалов, потрясших российскую, да и мировую, общественность. Одним словом, создавалось впечатление, что у автора открылся дар заглядывать в будущее и чуть ли не с репортерской дотошностью описывать вплоть до деталей события, которые вскоре всколыхнут выше упомянутую прогрессивную общественность. Судите сами: не успел наш автор вывести в своем романе некоего гениального маньяка-психотерапевта, применяющего в своей практике не совсем, скажем так, конвенциональные методы, как вспыхнул громкий скандал в связи с реальным психиатром, словно списавшим свои приемчики из Исидорова романа. А став достоянием гласности, приемы эти повергли в шок почтенную публику. Но и проделки маньяка-психиатра меркнут по сравнению с придуманным и описанным в книге педофильским вертепом в престижном лицее. Эта часть романа так и была названа – «Вертеп». Исидор мучился мыслью, что страницы, посвященные школе, выглядят, мягко говоря, неправдоподобно и будут расценены будущими читателями как сексуальный бред автора, окончательно утерявшего связь с реальностью. И вот вам, пожалуйста, – через месяц вспыхнул грандиозный скандал в связи с раскрытием такого вертепа. И именно что в знаменитой столичной школе. Сбылось пророчество!

Но то всё дела российские. А вот и в самой Америке началась охота на ведьм (вернее, на ведьмаков). Сначала к позорному столбу приковали знаменитого продюсера, а затем и лучших голливудских актеров. Они, оказывается, на заре туманной юности занимались непозволительным харассментом по отношению к коллегшам по работе. Оказалось, что голливудские дивы десятки лет терпели эти домогательства, тая в израненной душе невыносимые страдания. Но и ангельскому терпению приходит конец, и они больше не могли молчать!

Глядя на все эти предвосхищенные в книжке события и скандалы, Исидор мысленно потирал руки. Он уже предвкушал, какую сенсацию, какой эффект разорвавшейся бомбы произведет его шедевр, если только выйдет в свет. Вот эта оговорка – насчет «если только выйдет в свет» – и представлялась нашему сочинителю единственной, но, увы, неразрешимой проблемой. Он понимал, что ни один журнал и ни одно издательство не напечатает роман абсолютно безвестной авторши, каким бы скандальным он ни был.

«Что же делать?» – вопрошал себя и жену Исидор, готовый впасть в отчаянье. Но фортуна, похоже, ему благоприятствовала, и ветер удачи надувал его паруса. В интернете он случайно увидел рекламу нового издательства Litero. Оно предлагало любому автору опубликовать в нем свой опус за сущие копейки. А то и бесплатно, если автор готов самостоятельно вычитать свой текст и подобрать подходящую обложку. Естественно, он был готов. И в тот же вечер поведал жене, что проблема с изданием, похоже, решена.

– Представляешь, какая лепота?! – восхищенно восклицал он, готовый пропеть гимн во славу новейших издательских технологий.

– И ничего не лепота, – в привычной для себя манере ответила жена. – Даже если всё так, как они обещают, ты представляешь, сколько народу туда ломанулось? А в графоманском океане твоя Марго потонет без следа.

Она была права, но очень уж не хотелось с ней соглашаться, а потому он с жаром возразил:

– Ты не понимаешь! Конечно, хорошо было бы ее раскрутить, но не суть важно. Пусть для начала прочтет один, второй, десятый… А там уж включится «сарафанное радио». Мол, сенсация! Наверняка среди читателей окажется какой-нибудь критик. Вон их сколько нынче бродит – целая армия. А тут такой шанс! Открыть миру доселе неизвестного автора, а вернее, нового Нострадамуса, потрясающего не только скандальностью, но и предсказаниями, которые сбываются. Вот напишет такой критик рецензию, и всё. Как говорится, не проходите мимо! Такие круги по воде пойдут, такая буря поднимется, что мама не горюй!..

– И никакая буря не поднимется, и никаких рецензий не появится, – упрямо твердила жена. – Впрочем, если они не врут, что можно бесплатно, делай как знаешь. Только потом не хнычь. И учти, денег я на это не дам.

– Да сущие же копейки! – запричитал Исидор. 

– И копейки не дам!

 

На следующий день он стал вникать в тонкости организации работы Litero. И чем больше вникал, тем больше ему нравилось. Да, автор мог всё сделать своими руками. Сам себе корректор, редактор и оформитель. Потом, когда книга доведена до возможного совершенства, текст отправляется на модерацию с целью проверки на соответствие содержания законам Государства Российского. И если модерация прошла успешно, то через несколько дней книга поступала в магазины, где любой желающий мог купить ее в электронном виде. Мог и в бумажном, но это стоило дороже. Было понятно, что ни один человек (разве что сам автор) в здравом уме покупать бумажный экземпляр не станет. Мало того, что публикация не стоила творцу ни копейки, он еще получал за каждый проданный экземпляр «автор-ские». В общем, всё выглядело идеально.

Исидор с рвением приступил к работе. Кроме редакторских и корректорских функций, он должен был еще найти иллюстрацию для обложки. В поисках подходящей просмотрел сотни, если не тысячи картинок. Но всё было не то, не то, не то. И вдруг... Он даже вздрогнул, когда увидел это изображение красивой, но изгвазданной грязью куклы, смотревшей на него глазами разной величины, поскольку один из них открывался не до конца. И такие в этом взгляде чудились Исидору тоска, боль и отчаянье, что в нем отражался глубинный смысл всей книги. Лучшей иллюстрации было не найти!

 

* * *

После многочисленных «вылизываний» книжка была готова. И он с волнением нажал соответствующую кнопку, отправляя роман на модерацию.

Через несколько дней пришло письмо из издательства с неприятным сюрпризом. Модерацию книга не прошла, ибо «эротические сцены с участием подростков противоречат законам Российской Федерации». В письме указывалось, что в таких сценах не возбраняется участвовать лишь лицам, достигшим на момент описываемых событий «возраста согласия», то бишь 16 лет. Обойти этот запрет, обусловленный заботой о нравственной чистоте читателя, никак нельзя. Поэтому автору рекомендовалось привести возраст героини в строгое соответствие с законодательством.

Сначала Исидор оторопел. Значит, в жизни можно, а в книге нельзя? Потом возмутился столь грубым посягательством законодательства на свободу творчества.

– А что, если бы этим, с позволения сказать, законодателям пришло в голову установить «возраст согласия» в двадцать, а то и в тридцать лет? С них же станется… – жаловался он жене. – Так можно дойти до полного абсурда. Просто смешно.

– И ничего не смешно, – зеркально отпарировала жена. – Я, если ты помнишь, невинности лишилась в 24. И ничего, жива…

– Да как ты не понимаешь! – кипятился Исидор. – При чем здесь ты! Я же вижу Марго четырнадцатилетней. И что мне с этим делать? Превращать юную нимфетку в 16-летнюю кобылу? Переводить ее из восьмого в десятый класс? Весь образ рассыпается. Да и вообще, если верить Набокову (а с чего бы ему не верить?), 16 лет – это для нимфеток глубокая старость. Кто из педóфилов всех мастей станет такую соблазнять? Нет, всё пропало!

Уязвленный автор забегал по комнате, в отчаянии заламывая руки.

– И ничего не пропало, – невозмутимо ответствовала жена. – Так даже лучше. Я тебе не хотела говорить, но мне тоже столь юный возраст героини претит. У нее же формы – грудь там и прочее – еще толком не сформировались. А тут будет девица в самом соку.

«Вот дура-то!» – воскликнул Исидор про себя. А вслух сказал только:

– Ну, это тебе, мать, только кажется…

– И ничего не кажется. Так и есть.

Продолжать дискуссию было бессмысленно. И вообще, делать нечего – пришлось приводить текст в соответствие с законодательством. Исидор, понимая, что безнадежно его портит, всё же приступил к переделке. И юная трепетная нимфетка превратилась в великовозрастную корову. О, какая это была мука! Понять ее дано лишь подлинному творцу.

Однако же повторная модерация прошла успешно, и через несколько дней эротический роман «Марго и демиург» начинающей писательницы Мининой появился в магазинах.

Первые сведения о числе проданных книг из разных магазинов должны были поступить через месяц. Всё это время он беспрерывно гадал, сколько же книг купят. Нет, едва ли больше ста. Хотя втайне в голове крутились совсем другие цифры. «А вдруг тысяча? А вдруг и больше?» – его сердце сладко замирало. Вот это будет успех!

– Но и сто неплохо для начала. Так ведь? – говорил он жене.

– И ничего не сто, – отвечала она. – Штук пятьдесят максимум.

Жена была ближе к истине. Но сама истина, увы, отстояла очень далеко даже от ее прогнозов. Не пятьдесят, а шесть не хотите ли?! И то три из них были куплены знакомыми по личной просьбе автора. Понятно, что все они были в электронной версии. К такому удару он готов не был.

– Может, еще не успели? Может, еще расчухаются? Подождать надо месяц-другой, – обращался он к жене в тщетной надежде обрести поддержку.

– И ничего не расчухаются. Ишь, размечтался. Ладно, не расстраивайся. Лучше вот мусор вынеси...

И точно, не расчухались. В следующем месяце было продано 4 экземпляра, еще через месяц – три. Вот на этой скорбной чертовой дюжине число продаж и застыло. Ноль, ноль, ноль – бесстрастно сообщал Исидору лишенный сантиментов счетчик продаж в последующие месяцы. «Да, – с грустью повторял он, – никакого, бля, просвета!»

Впрочем, однажды просвет вроде бы появился. А дело было так. Один из приятелей подсунул парочку его рассказиков, те, что в духе ранних Стругацких, своему знакомому – известному автору научной фантастики для юношества. Публиковал он свои произведения под говорящим именем Пестель, справедливо полагая, что псевдоним звучит не в пример лучше его подлинной фамилии Перельман. Вот этот Пестель-Перельман, будучи человеком старой закалки и, следовательно, вежливости, написал ему письмо, в котором похвалил (впрочем, в высшей степени сдержанно и прохладно) эти Исидоровы «опыты». А в конце письма, тоже, видимо, из вежливости, спросил – есть ли у него что-нибудь еще?

Исидор ему отписал, что, мол, есть еще кое-что. Но это, видите ли, э-э… как бы нечто эротическое. Э-э… как бы от лица женщины. Словом, он не решается послать это свое несовершенное произведение столь занятому человеку. «Присылайте», – было ему ответом. Ну, он и послал, еще сто раз извинившись.

Честно говоря, Исидор был уверен, что на этом переписка с маститым писателем прервется. Каково же было его удивление, когда через три дня он получил от Пестеля просто таки восторженный отзыв. Тот писал, в частности, что пока прочел только первую часть. Но читал с наслаждением. «И вот что я вам скажу, молодой человек: эта книжица затмит набоковскую Лолиту.» Надеюсь, добавлял он, что последующие части окажутся не хуже. И даже оставил в конце письма номер своего домашнего телефона.

Разумеется, Исидор тут же написал ответ, весь состоящий из благодарностей. И стал ждать, когда мэтр прочтет оставшиеся части и выскажет свое просвещенное мнение. Так, в нетерпеливом предвкушении очередных похвал, он провел две недели. Но долгожданного письма от Пестеля всё не было. В конце концов, Исидор не выдержал и решился позвонить по указанному телефону. Волнение его при этом было таково, что трижды пришлось перенабирать московский номер, ибо дрожавшие пальцы нажимали не на те цифры.

– Алло! Алло! Здравствуйте. Можно ли поговорить с Павлом Абрамовичем?

– Это я. А вы кто? – прозвучал в трубке удивленный голос.

– Это вас Исидор беспокоит. Исидор Рувинский.

– А-а, дорогой Исидор. Как же, как же, помню.

– Я это… чего звоню… Вот хотел поинтересоваться – может, вы… прочли…? – прерывающимся и сходящим на едва слышимое диминуэндо голосом произнес он.

– Что прочел? Ах, вы про Марго? – Павел Абрамович на другом конце провода замялся. – Да, еще не всё. Дела, знаете ли… Вторую часть почти дочитал. Но как-то всё очень длинно. Куда-то пропало очарование, что было вначале. И потом… Зачем вы начали пересказывать этот скандал с педофилами в московской школе? Это, знаете ли, дело репортеров, а не писателя.

– Да я же не пересказывал. Я ведь это еще раньше написал. Сам придумал. До того, как шум поднялся. Предвосхитил, так сказать…

– Ах, вот как, раньше написали? – с сомнением в голосе произнес Пестель. – Ну, тогда дело другое. Тогда это даже интересно. Посмотрим.

– Но вы, Павел Абрамович, пожалуйста, дочитайте до конца. Там концовка… такая неожиданная. Я почему-то уверен, что вам понравится.

– Конечно, конечно. Обязательно дочитаю. Хотя как-то слишком уж длинно…

Тут разговор закончился, и Исидор, уверовавший было, что Марго затмит Лолиту, был низринут с седьмого неба на грешную и неласковую к нему землю. Но он еще не терял надежды, уповая на «неожиданную концовку», которой гордился. И снова потянулись долгие дни и недели в ожидании ответа, которого не было. И снова Исидор набирал номер Пестеля, не попадая пальцем на нужные кнопки. Этот разговор оказался еще менее вдохновляющим, чем предыдущий.

– Прочитал, – сухо сказал Пестель.

– До конца?

– До конца. И честно сказать, не очень эту вашу концовку понял. Что-то вы там, батенька, такого наворотили… Про главного злодея, как его…

– Амбруаз… – подсказал Исидор.

– Да, да, Амбруаз. Видите же, помню… Хм-м. Признаюсь честно, разочарован. Жаль. Так хорошо начиналось. Все-то вас, батенька, на большую литературу тянет. А жанр, да и читатель, другого требуют. Словом, звоните… Если что…

На том конце трубки раздались короткие гудки. «Ну и дур-рак!» – воскликнул про себя Исидор, явно фальшивя. Он давно знал, что маститый тысячу раз прав – и длинно, и наворотил, и… гораздо более того. Он все-таки тоже не лаптем щи хлебал и давно осознал те катастрофические ошибки, которые привели его, да и не могли не привести, к постыдному фиаско. Ладно, длинноты. Их, пожалуй, можно было бы сократить. Но его действительно всё тянуло на высокую литературу. А женский эротический роман на «высокое» претендовать не должен. Ну зачем, зачем эти долгие разговоры о Достоевском, о Боге, о добре и зле? И ведь знал же, еще из той статьи про Эрику Джеймс знал, что две главные целевые группы, зачитывающиеся ее романом, составляют девчонки от 15-ти до 20-ти и дамы бальзаковского возраста (читай – домохозяйки от 30-ти до 60 лет без или с давно забытым образованием). К чему им Достоевский или там Фрейд? Ясно же, что на второй странице высоколобых описаний они навсегда отбросят книжку. И что в результате? Те, кто любит эротические романы, читать про всякие заумности не станут. А те, кто мог бы, пожалуй, про Достоевского почитать, будут искать такие рассуждения где угодно, но только не в женском эротическом романе. Стало быть, у Марго, по сути, отсутствует читатель. «И что, не знал ты этого? Ошибочка, мол, вышла? Нет, брат, шалишь. Знал, а вот поди ж ты. Всё самомнение и завышенная самооценка!»

 

– Конечно, книга потонула в океане макулатуры. Да, не было раскрутки. Но, положа руку на сердце, ты же знаешь, что купи твою книжку не 13, а хоть в сто раз больше человек, результат был бы тот же! Конечно, будь ты Пелевиным или Сорокиным, или, на худой конец, Прилепиным с Шаргуновым, тогда бы прочли как миленькие и даже смысл какой-то нашли. А сами бы не нашли, так им бы критики подсказали. А тут какая-то неведомая Минина Маргарита. Хотя нынче у нас бабы – главные письменники. И Маргариту с ними надо сравнивать. Завистливый автор возвел очи горе, словно обозревал литературные небеса, густо усеянные женскими талантами. Конечно, там в гордом одиночестве сияла ярчайшая сверхзвезда – Дарья Донцова с ее умопомрачительными тиражами. Но и звезд поскромнее и помельче было в избытке. Как их кличут-то? Устинова, Дашкова и эта, как ее, бывший майор милиции. И никого из них не упрекнешь в жанровом разностилье. Каждая знает свой шесток и за рамки избранного жанра – ни шагу. Вот и производят чистые и изящные рукоделия. Читай – не хочу! И ведь что обидно – Исидор перелопатил кучу статей, посвященных тому, как следует писать женскую эротическую прозу и чего ждут от нее читательницы. Ясно же были сформулированы простейшие законы, соблюдая которые можно прийти к триумфам той же Эрики Джеймс. И законов тех всего два. Первый гласит – проще надо быть! Проще, чтобы не отвлекаться от главного – перипетий крутой любовной истории. А второй и основной закон таков: что бы там по ходу сюжета ни было, какие бы несчастья ни обрушивались на голову героини, в конце – обязательный хэппи-энд. Героиня должна обрести выстраданное ею счастье. Желательно, чтобы с главным героем, который ей столько крови попортил, а то и семь шкур спустил, если падок на садо-мазо.

Ладно, ошибки не исправишь. Можно, конечно, сократить роман этак процентов на 15-20. И что? Не выпускать же второе издание? Нет, дай-ка еще разок взгляну в Litero.

 

Ни на что особо не рассчитывая, Исидор залез на сайт замечательного издательства и… нашел! Да вот же оно! Прямым текстом! Автор, желающий внести изменения в текст уже изданной книги, может это сделать. И не только внести необходимые изменения, но даже изменить название и обложку. И что же для этого требуется? Да ничего особенного. Новый вариант поступает на модерацию, а прежний, устаревший, изымается из магазинов.

Исидор застыл в восторженном изумлении. И вовсе не от перспективы улучшить текст, ибо его осенила идея столь блестящая, столь ослепительная, словом – из тех, что забредали ему в голову только в туманной юности. Это была даже не идея, а подлинное озарение. «Бог ты мой! Просто-то как!» – не веря себе, вскричал Исидор. 

Итак, ежели автор пожелает внести в изданную книгу изменения, прежняя версия изымается отовсюду, да и в издательстве меняется на новую. А что это значит? Что прежняя книжка исчезает бесследно и приобрести прежнее издание в бумажном виде невозможно. Словно бы был тираж, да весь уничтожен. Исидору было известно, что еще ни один человек не заказал печатный вариант романа. А это значит, что если сам автор закажет несколько своих же книг, то… То, как только появится новая версия, это будут единственные сохранившиеся экземпляры уже не существующей книги. И что, спросите вы? Хотя, наверное, сами догадались, что таким вот нехитрым способом эти экземпляры моментально превращаются в уникальную редкость, в бесценный раритет.

Нет сомнения, что уважающие себя коллекционеры России, да и всего мира с превеликой радостью выложат за каждую такую книжицу некую сумму. Какова эта сумма? Исидору это пока неведомо, но ясно, что кругленькая. Такая же история, что и с бракованными марками. Как любой мальчишка, в детстве он прошел через увлечение филателией. И помнил, что почти все раритетные марки были бракованными. То почтовое ведомство напечатало тираж, но по невнимательности типографских рабочих изображение оказалось перевернутым вниз головой, то случайно марка была покрашена не в тот цвет и все напечатанные с ошибкой экземпляры были уничтожены. Все да не все! Некоторые попали в руки коллекционеров и стоят ныне миллионы долларов!!! Да мало ли? Но это всё были марки старинные, выпущенные еще в 19-м или в начале 20 века.

А как ценились в его детстве марки колоний?! То есть стран, обретших позже независимость от треклятых колониалистов и сменивших свое название. Но и это было давно – 50-60 лет назад. А сейчас что? Подлинным бальзамом стала история совсем недавняя, связанная с именем актрисы Одри Хепберн. Марка с ее изображением должна была появиться в 2001 году. Прекрасная Одри была изображена на ней с сигаретой в руках. Но ее сыну, видите ли, не понравилось, что мамашу изобразили курящей, и он потребовал уничтожить весь тираж. «Идиот!» – комментировал про себя Исидор. Сохранилось лишь 30 марок, которые предполагалось отправить в крупнейшие музеи мира. Но каким-то образом пять марок попали в частные руки. Сколько же каждая из них ныне стоит, спросите вы? Отвечаю: 94 миллиона долларов. Наш герой аж присвистнул, узнав эту сумму. «А может, и не идиот, а как раз наоборот, – изменил свое мнение Исидор, всегда тяготевший к теориям заговора. – Небось, сам сынок и слямзил эти марки, а потом толкнул их коллекционерам.» Нечто подобное собирался теперь проделать и он. А история эта его особо вдохновила тем, что марки были самые что ни на есть свежие, как и роман Маргариты Мининой.

Принципиальной разницы между редчайшими марками и книгами он не видел, а потому, чтобы задобрить судьбу, заговорил так: «Пусть не 94 миллиона, но по миллиону-то за экземпляр романа я получу? Пусть даже миллион не за каждую, а сразу за все. Вот клянусь, если завтра вдруг появится покупатель, все отдам за миллион!..» – «А не продешевишь?» – вступал в дискуссию внутренний голос. – «Может, и продешевлю, но я ведь обещал. Если завтра...» – отвечал будущий миллионщик.

Впрочем, он знал, что завтра покупатель с миллионом не появится. Необходимо срочно подготовить второе, так сказать, улучшенное издание. Потом заказать и получить на руки 5-6 экземпляров издания первого, уходящего в небытие. И вот тогда он окажется единственным владельцем нескольких раритетных экземпляров. Да и дальше еще предстоит куча работы – связаться с аукционистами, с букинистами, с коллекционерами. Толкнуть сначала одну книжку, а затем – по растущей, словно снежный ком, цене – и другие. Таков был генеральный план, и тем же вечером с некоторой робостью он поведал о нем супруге:

– Как тебе? По-моему, генитально (еще одно идиотское словцо времен ранней юности).

– И ничего не генитально. Думаешь, ты один такой умный? Сколько в этом издательстве публиковалось бездарных авторов.

– Почему обязательно бездарных?

– Неважно. Пусть и не бездарных. Значит, еще больше, если сложить. И ты думаешь, что такая идея только тебе в голову пришла? Сомневаюсь. Наверняка и до тебя нашлись умные головы. И что? А ничего. Значит, ничего у них не вышло. Если бы вышло, мы бы услышали.

– А может, мне первому пришла, – сказал Исидор, а про себя подумал: «Она права…» – и испугался. Даже внутренне похолодел.

– И ничего не первому. Так что выброси из головы эти халоймес, – торжествующе ответила супруга. 

– В одном ты права, – признал супруг. – С этим делом надо поспешить. Потому что первый получает всё. А второй уже ничего. Да к тому же и издательство после такого прецедента прикроет эту возможность. Всё, надо срочно несколько экземпляров заказывать.

– Только учти, денег на это я не дам.

– Да тут на всё про всё долларов пятьдесят. А то и меньше.

– И на меньше не дам, – отрубила жена и отправилась смотреть свой сериал.

«Ну и ладно, – буркнул Исидор. – Как-нибудь и без твоих денег справлюсь.»

 

Он посмотрел на сумму авторских отчислений за несчастные 13 экземпляров проданной книжки. Их не хватило бы даже на покупку одного бумажного экземпляра. Тогда он позвонил в Москву своему старому приятелю, с которым сообщался два раза в год, когда они поздравляли друг друга с днем рождения. «А ведь были друзья не разлей вода», – с грустью подумал Исидор, набирая полузабытый номер. Приятель был дома. Исидор, не вдаваясь в подробности, изложил ему свою просьбу и попросил заказать шесть экземпляров книжки. Объяснил, куда надо подъехать и что сказать. Подчеркнул, что деньги небольшие и он ему их при встрече, а то и раньше, вернет.

– А зачем тебе чужая книжка? – спросил приятель.

– Да вот авторша просила, – соврал Исидор.

– Так мне их тебе еще отправлять отдельной посылкой?

– Не надо отправлять. Пусть они у тебя полежат. А потом я или авторша подъедет и заберет.

– Ох-хо-хо, – закряхтел приятель. – У меня же ноги опухают, чтоб еще ехать куда-то. Просто беда. Ладно, сделаю ради старой дружбы. Но с тебя бутылка… кефира. Крепче я уже ничего не пью.

Исидор искренне поблагодарил товарища, попросил с этим делом не тянуть и распрощался. Через две недели приятель позвонил, сообщил, что книжка у него, хоть и пришлось дважды ехать. Сначала заказывать, а потом получать.

– Я даже книжку-то открыл. Ничего себе, зажигательная… – одобрил приятель.

– Я же говорю… – обрадовался было автор.

– Только, черт, длинная. Я на середине застрял.

– И ничего не длинная, – в стиле собственной жены возразил Исидор. – Ну да ладно. Главное, спасибо, что купил. Ты береги книжки пуще зеницы ока. А я, может, сам через месяц-другой за ними заеду. С бутылкой кефира за труды.

 

* * *

Итак, теперь можно приступать к подготовке «улучшенного» издания. Перво-наперво надо ужать текст. 580 страниц – это чересчур в наши времена, когда толстых (а’ля Толстой) книг никто всё равно не читает. Так пусть же в новом издании останется только первая часть, завершающаяся выпускным балом, – душераздирающая история о соблазнении и изнасиловании школьницы ее учителями. Что ж, можно и так. Но что же получается? Выходит, вторая и третья часть романа зря писаны? И ничего не зря. Эти части романа превратятся во вторую и третью книги трилогии, которые будут опубликованы позже. Это даже лучше, ибо если вдруг (а чем черт не шутит?) эта вторая попытка заинтересовать читающую публику короткой историей «страданий юной Вертерши» удастся, то две последующие книги захватывающей трилогии будут ждать с нетерпением, а встречать с восторгом.

Как мы видим, на данном этапе Исидор преследовал сразу обе  заветные цели – обогащение и славу великого писателя. Да, цели разные, но покамест они друг другу не противоречат. Чтобы появился хотя бы призрачный шанс, что второе издание обратит на себя внимание, требуется стечение множества благоприятных обстоятельств. Прежде всего, необходимо изменить название. Ну что это такое – «Мар-го и демиург», прости господи? Ни о чем не говорит ни молоденьким девицам, ни матронам-домохозяйкам! Нет, надо найти по-настоящему броское название, блестящую обертку. И опять его осенило. Полгода мировая общественность шумит из-за этого голливудского скандала. И актрисули одна за другой «выходят из шкафа», потрясая мир историями пережитых ими домогательств, а заодно и гальванизируя свои напрочь забытые той же общественностью имена. У них и обозначение специальное появилось для этого изъеденного молью времени шкафа – «MeToo». Мол, я тоже!.. Я тоже подверглась и дико страдала все эти долгие годы… «Вот так и надо назвать!» – вскричал Исидор так громко, что жена в испуге прибежала из кухни узнать, что случилось.

– Ну конечно же, «MeToo»! – в полном упоении он бегал по комнате. – Как же я раньше-то не догадался?

– Какой еще Митта? При чем тут Митта? – недоумевала жена, ибо у них в семье не было принято беседовать по-английски (а если честно, то и на любом другом иностранном языке).

– Да не Митта, а «MeToo»! Название придумал вместо «Демиурга», понимаешь? – от избытка чувств он даже бросился жену обнимать, но та отстранилась.

– А, это хештег такой? – спросила она, ибо, как было сказано выше, много времени отдавала бессмысленному блужданию по социальным сетям в интернете.

– Не знаю, что такое этот хештег, – отмахнулся Исидор. – Но они рассказывают о сексуальных домогательствах. А Марго тоже их пережила. Еще и круче! Вот и назову так роман.

– И ничего не назовешь. Это же будет навроде плагиата. Говорю же тебе – хештег.

– Что за зверь такой – этот твой чертов хештег?

– Метка для особо популярных тем. Такой значок ставится, похожий на «диез», – охотно пояснила жена.

– И при чем тут плагиат? Дай-ка я взгляну, как он выглядит…

Он полез в Яндекс и нашел искомое словцо:

– Точно, как диез. А что, правда, его все знают? В смысле, нонешнее поколение?

– Те, кто в интернете сидит, все знают.

– Надо же... Слушай, ты гений! Я этот значок в название поставлю. Будет называться «#MeToo». Сразу станет ясно, что автор – не какой-нибудь мудила замшелый, а держит руку на пульсе. Классно получится, скажи?

– И ничего не классно, – начала было жена, но, будучи женщиной объективной и честной, все-таки признала: – Так, вообще-то, лучше. Мне этот «Демиург» никогда не нравился.

– Вот, сама видишь… – сказал Исидор. – А может, это… того? Может, да ну ее, Маргариту Минину? Опубликую под своим именем.

– И ничего не под своим, – замахала руками жена. – Не хочу, чтобы все узнали, что мой муж – сексуальный маньяк.

– Как знаешь… – он не стал спорить и бросился сокращать текст первой книги будущей трилогии. Через несколько дней она уместилась в 150 страниц. «Самое то», – удовлетворенно подумал автор и, трепеща душой, нажал кнопку: «Отправить на повторную модерацию». Он не сомневался, что модерация станет чистой формальностью – первую-то он со скрипом прошел, для чего, правда, пришлось состарить нимфетку на два года. Но не тут-то было!

Через два дня из издательства Litero пришло письмо следующего содержания: 

«Уважаемый автор! Ваша заявка на публикацию книги «#MeToo» отклонена. Отредактируйте эпизоды, содержащие детскую порнографию, или измените возраст персонажей на 18 лет и старше.

Согласно законам РФ, любое изображение какими бы то ни было средствами несовершеннолетнего, совершающего реальные или смоделированные сексуальные действия, равно как и текстовая информация, направленная на возбуждение сексуальных чувств по отношению к несовершеннолетним, строго запрещены к распространению».

 

Вот это был удар! В первый момент всё поплыло перед глазами Исидора, и он, кажется, пошатнулся, как боксер в состоянии грогги. «Вот гады, так ведь и пишут – детская порнография! – лихорадочно думал он, внутренне кипя от искреннего негодования. – Это ж надо?! Щас, только шнурки поглажу, и будет вам 18 лет или старше!»

Он бросился писать ответное письмо. Отчаянье и возмущение лишь добавили ему красноречия: «Это что же получается? Девушка заканчивает школу в 18 лет или еще позже. Она что – дефективная? Она что, в школе для умственно отсталых??? Это же полностью разрушает авторский замысел, абсурдизирует его (так и написал – «абсурдизирует»).

Но главным образом напирал на то, что куда более крутой изначальный текст, где, действительно, содержалась кое-какая клубничка  да еще и садистическая сцена возмездия в третьей части, выкинутой в новой редакции, прошел модерацию. И ничего! Так что автор настоятельно просит (нет, требует!) уважаемое издательство пересмотреть свое нелепое решение, противоречащее незыблемому принципу свободы художника.

Реакция издательства на его демарш или, если угодно, «ноту протеста» не заставила себя долго ждать. Вопреки ожиданиям, выдержана она была в миролюбивых тонах. Издательство соглашалось, что первичная модерация уже была пройдена и книга опубликована. После консультаций с юристами было решено, что если автор не боится ответственности и готов рискнуть, то издательство умывает руки и снимает свои возражения.

«Готов, готов рискнуть! – отвечал он, ликуя. – Готов, подобно маркизу де Саду, стать мучеником ради будущей и вящей славы своей книжки!»

«Что ж, тогда вперед! – ответило издательство, и через месяц новая версия романа попала в магазины. Теперь, как мечталось Исидору, для реализации идеи осталось лишь совершить вояж в Москву для налаживания связей с аукционистами и коллекционерами.

 

* * *

Читатель уже знает, что было дальше, – фиаско с аукционом и бесславное возвращение восвояси. Лишь сейчас незадачливый автор понял, в чем заключался трагический дефект всего плана. Дефект, о котором недвусмысленно предупреждали все три его конфидента. Тот, который «иерихонская труба», пробасил:

– Идея неплохая. Только я не понимаю, кого может заинтересовать безвестный автор? Вот если бы сохранилось, к примеру, шесть экземпляров книги Ивана Бунина. Да еще с его автографом, тогда конечно – бесспорный раритет.

– Да какая разница – Бунин или не Бунин? – возражал Исидор. – Ты возьми марки. Не за красоту их ценят, а за редкость. Даже если на них турбина какая-нибудь изображена, коллекционеру без разницы – главное, чтобы таких марок больше не было.

– Ну, не знаю. С Буниным было бы лучше, – пробасил «иерихонская труба».

– Может, и лучше, но где я тебе Бунина возьму? И без него обойдусь, – вскипел он, раздосадованный тупоумием и упрямством оппонента.

Но и два других конфидента оказались не лучше в смысле интеллекта. Тот, что избегал ясных формулировок, заметил:

– Пожалуй, если бы это была неизвестная рукопись Серафима Саровского или хоть Бунина Ивана, тогда, понятно, интерес был бы большим. А так еще неизвестно…

Третий и брутальный конфидент высказался яснее и подвел теоретическую базу:

– Идиотская идея! Вы – гуманитарии – не понимаете разницы между условием необходимым и достаточным. Необходимое ты выполнил – кроме твоих шести экземпляров, других в природе не существует. А про достаточное забыл. А состоит оно в том, что автор должен быть знаменит. Был бы на месте твоей Маргариты Мининой, положим, Бунин какой-нибудь...

– Сдался вам этот Бунин! Малóверы и дураки!

– Зато ты у нас святая простáта… – удачно парировал брутальный в исидоровом стиле.

Вот и оказалось, что не они, а он дурак. Ну как это достаточное условие выполнить?

Да никак! При всем желании не мог Исидор сделать свою Маргариту Минину знаменитой. А значит, и весь план насмарку.      

С этими грустными мыслями Исидор взошел по трапу самолета и занял свое место. Он еще подумал, что если место у окошка не займут, то он пересядет туда, и стал клевать носом. Но тут подошла стюардесса и сказала: «Пассажир, пропустите даму». Исидор разлепил глаза. Рядом со стюардессой действительно стояла молодая дама в стильной шляпе – сама элегантность. Он вздрогнул, но по совсем другой причине. Вздрогнул, вскинулся, застыл, кажется, даже с открытым ртом, а внутренне заметался… Нет! Этого не может быть! Я схожу с ума!

Смятение его более чем извинительно. Ибо перед ним предстала ОНА. Словно ожила фотография с задней стороны обложки его книги. Фотография, которую он долго искал в интернете, чтобы дать будущим читателям самое лестное представление о внешности мифической авторши романа, но при этом чтобы лица видно не было. Искал и, наконец, нашел. На фото видны только кончик носа, губы колечком и подбородок. Ибо всё остальное скрыто точно такой же широкополой шляпой бежевого цвета, как та, что была на голове незнакомки.

Ну как тут верить собственным глазам? Он продолжал сидеть, словно окаменел.

– Пассажир, вы что, оглохли? – раздраженно сказала стюардесса. – Дайте пассажирке сесть согласно купленных билетов.

– Ах, да, конечно... – пробормотал он и, наконец, поднялся, чтобы освободить даме проход к ее законному месту. Голова у него кружилась.

Незнакомка с трудом протиснулась между ним и спинкой переднего сиденья, обдав Исидора волной дорогого парфюма. Потом она сняла шляпу, закинула ее на багажную полку и тряхнула головой. Темные, слегка отдающие в медь, волосы рассыпались по ее плечам. «И волосы как у Марго!» – невольно подумал Исидор, усаживаясь рядом. Он был настолько ошарашен, что не нашел ничего лучше, как спросить запинающимся голосом:

– А в-вас, извините, часом не Маргаритой звать?

Прекрасная незнакомка усмехнулась. Реакция мужчин на ее появление и их нехитрые приемчики с целью завести разговор явно были ей не в диковинку.

– Нет, всего лишь Натальей, – ответила она неожиданно низким голосом.

Исидор не смог скрыть вздох разочарования. Ведь он мгновенно навоображал бог весть чего. Честно говоря, я и сам немного огорчен. Как было бы соблазнительно, если бы незнакомка оказалась Мининой Маргаритой? Правда, такое невероятное совпадение слишком далеко могло бы увести нас от этого сугубо реалистического повествования. 

Исидор, тем не менее, продолжал есть попутчицу глазами, что выглядело уже отчасти неприлично.

– Что вы так дико смотрите? – явственно раздражаясь, спросила она. – И что вы мне всё книжку суете? У меня своя есть.

Он и вправду машинально тыкал свою книжку чуть ли не в самый нос соседки:

– А это вам как? – он перевернул книжку обратной стороной, где располагалось фото якобы авторши.

Попутчица взглянула на него и, кажется, удивилась.

– Да, странно, – внимательно вглядываясь в фото, сказала она, а потом стала читать аннотацию: – Гм-м, любопытно...

– Что вам любопытно-то? – почти грубо спросил Исидор.

Но незнакомка (впрочем, отныне будем звать ее Натальей) этого, похоже, не заметила:

– Вот и еще совпадение. Авторша не только на меня похожа, но еще и профессии совпали. Я ведь тоже учительница и немножко журналистка.

– Вот видите!.. – чуть ли не с гордостью вскричал Исидор, словно профессия соседки была лично его заслугой.

– Впрочем, в этом как раз нет ничего удивительного, – словно бы возразила ему она. – У нас нынче каждая вторая – учительница. И все – журналистки.

Наталья пролистала книжку к началу, пробежала глазами выходные данные и с явной иронией сказала:

– Ага, эротика… Книжку в аэропорту купили? Чтобы было нескучно лететь?

Он даже обиделся:

– Не покупал. Книжка-то моя.

Соседка снова взглянула на титульный лист и перевела слегка растерянный взгляд на попутчика. Он вдруг испугался, что она может подумать, что он женщина, только прошедшая операцию по изменению пола. Нынче же это модно? И поспешил добавить:

– А Маргарита Минина – это мой псевдоним. Кстати, разрешите представиться – Исидор Рувинский.

Тут ему в голову пришла другая мысль, которой он испугался еще больше, и пустился в объяснения:

– Да, роман эротический. Но вы не подумайте. Я вовсе не маньяк. Просто показалось забавным написать его не как Набоков, а от лица девочки… девушки… (Бог ты мой, час от часу не легче! Она же решит, что я педофил!!!)

– А можно мне ее полистать? – вдруг спросила Наталья. – Заодно и оценю, насколько вам удалось вжиться в женскую психологию…

– Почту за честь, – галантно выдохнул он.

Попутчица углубилась в чтение. Она развернулась лицом к иллюминатору, чтобы лучше видеть. И Исидор мог любоваться маленьким ушком с ювелирно выточенной мочкой. В лучах светившего прямо в иллюминатор солнца оно стало почти прозрачным и как бы засветилось изнутри. И прядь волос раскрыла свою ярко-медную суть. «До чего же хороша!..» – подумал он. Моторы самолета мирно гудели, и Исидор опять задремал.

Снилось ему что-то похожее на фильм про Эммануэль. Та экранная Эммануэль доводила в свое время Исидора до умопомрачения и многажды оживала в его юношеских влажных снах. Но сейчас ему снилась не она, а попутчица. Досмотреть сладостный сон до конца ему не довелось. На самом интересном месте он был прерван неприятно скрипучим голосом Эммануэль, тьфу ты, Натальи, которую он только что страстно сжимал в объятиях:

– Мужчина! Томатный или апельсиновый?

– А... ммм… Что? – Исидор разлепил глаза. Над ним склонилось недовольное лицо стюардессы.

– Обед, вот что. Кушать будете?

– Много и вкусно... – Исидор кивнул, хотя еда выглядела не слишком аппетитно.

Пожалуй, зря кивнул. Он тут же пролил на себя томатный сок, а пытаясь минимизировать ущерб, заодно уронил прямо на колени блюдце с огуречно-помидорным салатиком. Словом, изгваздал фундаментально рубашку и, главное, свои единственные «приличные» брюки. Наталья взяла с подноса салфетку и стала подтирать бурые потеки.

– Не надо, спасибо… Я сам… – засмущался и начал уворачиваться Исидор, чувствуя, как от случайного прикосновения ее пальчиков внезапно восстает его мужская сущность, безмятежно спавшая уже много месяцев. Он выхватил у нее из рук салфетку и стал без особого успеха вытираться.

– Кстати, а вас в аэропорту кто-то встречает? – спросил он, когда стюардесса, наконец, унесла заляпанный поднос.

– Да, подруга с мужем. А пока вы дремали, я с удовольствием вашу книжку читала. Живенько написано.

Тут Исидор вспомнил жену, а Наталья продолжила:

– И знаете, такое ощущение, что вы и вправду за мной всю жизнь подглядывали. И меня учитель охмурял. Впрочем, у какой женщины подобного не было? Книжку, небось, на части рвут?

– Какое там!.. – махнул рукой Исидор и пустился в объяснения. Мол, чтобы публика внимание обратила на неизвестного автора, раскрутка нужна. А где ее взять, эту раскрутку? Вот если бы какой-нибудь маститый критик тиснул рецензию в престижном журнале или хоть в интернете… А лучше бы, чтобы таких маститых была пара-тройка. Да еще чтоб полемика вспыхнула. Тогда бы конечно… Но ведь нет таких знакомых – ни маститых, никаких. Вот никто о книжке и не знает.

– А у меня как раз есть такие приятели, – прервала его Наталья. – Даже несколько. И я бы, пожалуй, могла их попросить о такой джинсе...

– О джинсе? – не понял Исидор.

– Ну, так скрытая реклама называется. Заказные статьи и прочее. Неужели не слышали?

– Не слышал. Но это же небось денег стоит?

– Да, обычно стоит. Но я по-дружески могу попросить, только они – ленивые все. И задаром писать не станут. А вот готовый текст вполне могут тиснуть.

– Так я сам такую рецензию напишу.

– Да, готовый текст они могут. Правда, в основном, в гламурных изданиях – мужские журналы, дамские… Хотя вот Сашка Булыгин (слышали о таком?) недавно в толстый журнал перешел. В «Знамя», кажется.

– В «Знамя»? О-о, о таком я и не мечтаю!

– Да, а еще Алка Боггарт, Шаблинский, – сыпала именами Наталья, сама, кажется, увлеченная этой идеей. – Я и Леонида Николаевича даже могу попросить. Радзиевского, то есть. Думаю, он мне, гм-м, не откажет... Так что вы пишите рецензии. Одну хвалебную, а другую ругательную. Вот и возникнет полемика… А я потом подправлю, чтобы стиль соответствовал.

– Наталья, вы моя добрая фея! – он невольно зажмурил глаза, ослепленный открывшимися невероятными перспективами. – Приеду домой, сразу сяду писать.

 

* * *

Наконец самолет приземлился. Первым делом Наталья включила свой мобильник. Там была эсэмэска от ее подруги.

– Что-то случилось? – спросил Исидор, глядя на ее помрачневшее лицо.

– Ничего страшного. Просто муж подруги животом мается. А подруга машину не водит. Так что меня никто не встретит. Подруга пишет, чтобы я такси взяла. А они уж таксисту заплатят по приезде.

– А где они живут?

– В Хайфе.

– Эге, такси до Хайфы влетит вам (или им) в копеечку. Тем более, сейчас вечер пятницы. То есть, двойной тариф, – присвистнул Исидор, а потом помимо своей воли сказал, будто кто его за язык потянул: – А знаете, что? Может, ко мне домой поедем? Я-то в Иерусалиме живу. Полчаса, и мы на месте. Нет, вы не подумайте, у меня жена. Она будет очень рада…

«Ага, рада она будет, как же!.. Скажет, шалаву с собой привел, еще и с лестницы ее спустит. И меня заодно», – думал он и уже надеялся, что соседка откажется, но продолжал говорить с напускным энтузиазмом:

– А чего? Переночуете. В субботу я вам город покажу, погуляем немного, а потом ваши друзья вас заберут.

Ляпнул – и сам не рад. Неизбежный скандал с супругой ярко рисовался воображению Исидора. Впрочем, в глубине души он был уверен, что она откажется. Вот вы бы, будучи дамой, поехали к незнакомому мужчине в чужой стране? Даже если у него жена. Да ни за что!

А вот Наталья согласилась. Не сразу, конечно, хотя почти сразу. Для проформы сказала:

– Но это, наверное, неудобно?..

«Вот те раз», – чертыхнулся про себя Исидор, но дорога к отступлению была отрезана:

– Почему неудобно? Удобно.

– Вы уверены? Тогда, может, я так и поступлю.

– Вот и прекрасно, – изображая радостное воодушевление, сказал Исидор и представил себе уксусное лицо супруги, когда она увидит его на пороге вдвоем с очаровательной незнакомкой.

– А у вас машина? – деловито осведомилась Наталья.

– Нет, машины у меня нет. Но мы и так прекрасно домчим на маршрутном такси.

 

* * *

Они последними подошли к неподвижной багажной ленте, где сиротливо лежали, притулившись друг к другу, тощая сумка Исидора и довольно увесистый на вид чемодан Натальи. Он галантно подхватил его («черт, тяжелый!»). К счастью, чемодан был на колесиках. Но колесики эти, как назло, цеплялись за всё, что только можно, так что ей приходилось останавливаться, поджидая трюхающего за нею кавалера.

Но виной отставания был не только чемодан. Исидор замедлял шаги намеренно. Дело в том, что на Наталье было кремового цвета длинное и узкое, в обтяжку, платье. И при каждом шаге соблазнительно очерчивались, оттопыривались, да еще вдобавок слегка пружинили то одно, то другое полушарие, доводя Исидора до умопомрачения.

Он понимал тщету своих неодолимых мечтаний и когда в очередной раз нагонял поджидавшую его Наталью, то отводил глаза, чтобы утаить от нее «угрюмый тусклый огнь желанья», о котором так генитально написал поэт, и старался делать равнодушное лицо. Но, похоже, ему это не очень удавалось. Она с легкой насмешкой сказала:

– Как-то вы странно на меня смотрите.

– Как это странно смотрю? – спросил он, делая вид, что не понял.

– Я бы сказала, несколько плотоядно, – улыбнулась Наталья.

– Почему это плотоядно? – глупо переспросил он.

– Я не знаю, почему. Может, и не плотоядно, а просто я размечталась. Приняла желаемое за действительное, – пошутила Наталья, видя его смущение. 

Маршрутное такси после долгого ожидания, пока пассажиры не набьются в него под завязку, наконец, тронулось. Исидор вдруг вспомнил, что надо же предупредить супругу, что он не один. С тяжелым сердцем набрал он номер, заранее понимая, что фанфар не услышит. Он как-то отвернулся от Натальи, прикрывая рукою трубку, чтобы та не услышала его абонента, и бодро-заискивающим голосом произнес:

– Верунчик, это я. Только что приехал.

– Приехал, ну и ладно…

– Скоро буду. Да, только я не один.

– С кем же?

– С одним человеком… – заюлил он, не решаясь обозначить пол «одного человека».

– С бабой, что ли?

– Хе-хе, угадала. С женщиной. У нее, понимаешь, накладка вышла, ну, я и решил пом…

– Только попробуй, с лестницы спущу! – прорычала жена и бросила трубку.  

Наталья сочувственно взглянула на съежившегося Исидора, но ничего не сказала.

Потом сама Наталья звонила друзьям в Хайфу, объясняя, что сегодня переночует в Иерусалиме. Потом Исидор сообщил ее подруге с приятным голосом адрес, где Наталья будет находиться. Договорились, что за гостьей они приедут в субботу к вечеру. 

Положим, не через полчаса, как было обещано, а через хороших два, маршрутка, наконец, подъехала к дому, внешне мало отличающемуся от российских хрущоб. Гостья из Москвы явно была удивлена непритязательным внешним видом этой пятиэтажки. Пока они поднимались на предпоследний этаж, Исидор с переменным успехом воевал с чемоданом гостьи. Внутренне индевея, новоявленный Улисс нажал кнопку звонка. Когда его Пенелопа в халате открыла дверь, он воскликнул: «А вот и мы!..» и сделал попытку приобнять ее и чмокнуть в щечку, как и подобает в счастливых, душа в душу живущих семьях. Но супруга в «счастливую семью» играть не пожелала.

– Кто это «мы»? – саркастично прошипела она и, оглядев спутницу мужа, совсем не по-светски спросила: – Вы, милочка, собственно, кто такая?

Исидор вовсю засуетился и с деланным оживлением затараторил:

– Ох, Верунчик, это Наталья. Мы с ней в самолете познакомились. Ты не поверишь, ее должны были встретить, но не встретили. Вот я и предлóжил ей…

– Ага, ты ей предлóжил, – «Верунчик» задохнулась от возмущения. – Почему только одной? Захватил бы еще парочку бабцов.

Сцена выходила унизительная. Наталья сочла за благо скрыться с глаз долой, осведомившись, где у них удобства.

Исидор зашептал:

– Я тебе сейчас всё объясню.

– Объяснишь? Ну, давай объясняй, зачем ты шалаву в дом привел! – воскликнула жена, в точности повторив ту фразу, которая привиделась, когда он сдуру пригласил Наталью.

– Тише! Пожалуйста, тише, – Исидор, кивнув в сторону сортира, сделал умоляющее лицо. – Там же всё слышно…

– Ну и что, что слышно? Пусть слушает! – не снижая оборотов, продолжала жена. – Нет, вы только подумайте! Наглость какая! Ни стыда, ни совести. Притащилась. Мужик пальцем поманил, а она уже тут как тут. Да и мужик-то, тьфу…

– Ты всё неправильно понимаешь! Она же сюда к друзьям приехала.

– К друзьям? А я думала – в массажный кабинет. А может, она у нас поселится? Любимой женой? Будет мило… – злобно прошипела супруга. Увидев появившуюся Наталью, она, поджав губы, буркнула: – Сейчас еда будет.

– Я вам помогу, – сказала гостья.

– Нечего помогать. Сама справлюсь, – буркнула она.

Исидор уполз на балкон покурить. Через четверть часа жена громко сообщила в пространство:

– Еда на столе.

Тут он впервые в жизни понял, что у хозяйки имеются безграничные возможности выказать свое отношение к едокам самой сервировкой стола. Скатерти не было. Хлеб лежал не в хлебнице, а в целлофановом пакете из магазина, где продавался в нарезанном виде. Вместо тарелок, из каких они обычно ели, жена умудрилась найти и выставить какие-то щербатые, порыжевшие от старости, с затейливой сеткой трещин. Вилки тарелкам под стать – гнутые и по виду не очень чистые. Картошка в мундире, которую супруг терпеть не мог, была выставлена в помятой и приплюснутой временем кастрюле. Даже салат из туны (фирменное блюдо Веры) был подан не в хрустальной, как обычно, вазе, а прямо в миске.

– А вина у нас нет? – спросил Исидор самым развеселым голосом. Жена фыркнула и пожала плечами. Взяв из стенного шкафа в спальне, служившего «баром», початую бутылку красного и уже помутневшего вина, хозяин торжественно водрузил ее на стол.

– На меня не рассчитывай. И так весь день голова болит, – сквозь зубы процедила супруга.

– Ну, чисто символически… – сказал Исидор, достал три разномастные рюмки и стал разливать в них вино. Рука его дрожала, и он пролил несколько капель на стол.

– Опять нагадил, – не преминула прокомментировать Вера.

Он предпочел не заметить этих слов и сказал:

– Ну что, за знакомство?

Наталья подняла свою рюмку, но тут раздался лязг упавшей вилки. Это Вера демонстративно уронила ее и полезла под стол подбирать, лишь бы не чокаться. И чтобы совсем уж «заиграть» этот эпизод, направилась к мойке, чтобы эту вилку сполоснуть. Потом она вернулась к столу и с издевкой спросила:

– И как прошел аукцион? Ты привез свои миллионы?

– А-а, аукцион… Я тебе о нем потом расскажу, – пробормотал Исидор, всем своим видом показывая, что настолько увлечен салатом из туны, что ему сейчас ни до чего другого дела нет.

– Правда, очень вкусно. Вера, расскажете, как вы его готовите? – Наталья попыталась воспользоваться почти безотказным приемом, к которому прибегают женщины, чтобы расположить к себе хозяйку.

Но не тут-то было:

– А чего рассказывать? Берете консервы из тунца, добавляете яйцо, масло оливковое, лук. И вперед. А вам я не Вера, а Вера Михайловна...

– Ох, простите, Вера Михайловна, – покраснела Наталья, уставившись в свою тарелку. 

Дальнейшая трапеза продолжалась в тягостном молчании. Потом Вера начала собирать тарелки, даже не предложив чаю.

– Давайте я посуду помою, – сказала Наталья.

– Мойте, – фыркнула хозяйка, уселась перед телевизором и стала смотреть какой-то израильский комедийный сериал, сопровождающийся диким закадровым смехом.

Гостья быстро перемыла посуду и теперь не знала, чем себя занять.

– Может, чайку? – спросил Исидор.

– Нет, спасибо. А дайте мне вашу книжку, – попросила Наталья, – я пока что почитаю.

Он протянул ей книжку, а сам подсел к жене и искательно зашептал:

– Верунчик, а где мы гостью уложим? В кабинете?

– Еще чего! Пусть спит в салоне. Чтоб на виду.

– Но, Верунчик. Мы же с утра ходить начнем. Разбудим ее…

– И ничего не разбудим. А даже если разбудим, невелика беда.

Верунчик удалилась в спальню, принесла простыню, подушку, наволочку и самое кусачее одеяло и обратилась к Наталье: 

– Вот вам комплект белья (так и сказала – комплект, как проводница в поезде). Сами постелите, а я – в вóнную.

Наталья удивленно вскинула брови. Исидор поспешил пояснить:

– Хе-хе, это всё мои идиотские словечки. Мы уж привыкли и не замечаем. Правда, Верунчик?

Верунчик его ответом не удостоила и с упрямым злорадством повторила:

– В вóнную пóшла и спать. Мне завтра рано вставать.

– Почему рано? – изнывая от стыда за грубое передразниванье супруги, сказал Исидор. – Завтра же суббота.

– Ах, да, суббота. Я и забыла. Но это всё равно…

– Конечно, конечно, я постелю, – залепетала Наталья. – Вы отдыхайте, Вера Михайловна. Спасибо вам. И извините за беспокойство.

Вера не ответила, но, видимо, сжалилась над гостьей и принесла из кладовки не первой молодости «гостевые» тапки.

Не было еще и десяти часов, как жена удалилась в спальню, и через минуту оттуда донеслось повелительное:

– Исидор, спать!

– Да, да, Исидор Михайлович, вы отдыхайте. А я еще немного почитаю, – сочувственно сказала Наталья, снова взяв в руки отложенную было книжку.

Он наскоро принял душ и, пожелав гостье спокойной ночи, юркнул в спальню и улегся на свою половину семейного ложа. Жена привычно похрапывала, но муж уснуть не мог, прислушиваясь, что делает оставленная в одиночестве гостья. Похоже, она еще долго читала, ибо никаких звуков в спальню не доносилось. Потом, наконец, прошаркала в ванну – тапки, выданные Верунчиком, были ей явно велики. Под мерный храп супруги и шум льющейся в ванной воды Исидор почти задремал. Но тут раздались всё те же шаркающие шаги в обратном направлении, и светлая полоска под дверью погасла, что означало, что Наталья тоже легла и погасила свет.

Исидор еще некоторое время лежал, прислушиваясь, а потом осторожно откинул простыню и постарался бесшумно встать, чтобы не потревожить жену. Куда он намеревался отправиться? Никаких ясных планов на этот счет у него не было. И никаких иллюзий тоже. Вероятнее всего, его гнал извечный мужской инстинкт по принципу «А вдруг?»

Исидор уже опустил ноги, пытаясь нащупать тапочки, как вдруг ощутил на своем запястье цепкие пальцы супруги и услышал совсем не сонный ее голос:

– Куда-а? Лежать!

Он вздрогнул, снова улегся и начал оправдываться:

– Да вот не спится. Хотел покурить…

– Ага, покурить. А путь на балкон лежит через эту девку, – с суровой бодростью сказала супруга. – Знаем, проходили…

 

* * *

Утром, когда Исидор проснулся, жены рядом не было. Судя по звукам, она возилась на кухне. Он не знал, который час, и из спальни не выходил, боясь застать гостью, так сказать, в дезабилье. Только когда послышалось шарканье ее тапок, он решился выглянуть. Утро оказалось не мудренее вечера. Обстановка оставалась напряженной. Завтрак прошел в молчании. Вера если и отвечала на вопросы, то  односложно, не разжимая губ.

– Ну что, поедем Иерусалим смотреть? – робко спросил Исидор, ни к кому специально не обращаясь.

– Вот еще! Что я там потеряла… – ответствовала Вера.

– Ну, как знаешь. Наталья, вы собирайтесь, а я пока такси закажу.

– Да я, вроде, собрана, – улыбнулась она, облаченная в то же платье, что и в самолете.

Он вызвал такси. Наталья водрузила на голову свою роскошную широкополую шляпу. Они уже собирались выходить, как вдруг Вера, мрачно на них поглядев, неожиданно сказала:

– Нет, я тоже поеду.

– Так такси вот-вот подъедет.

– Ничего, подождет, – огрызнулась Вера. Было видно, что она решила не оставлять их одних.

– Ладно, мы тебя внизу подождем. Я пока покурю, – сказал Исидор, и они с Натальей стали спускаться по лестнице.

Когда они оказались на улице, он, криво усмехаясь, сказал:

– Сварливая жена хуже татарина, не так ли? Но, поверьте, она совсем не такая.

– А я и не думаю. Сразу видно, что Вера Михайловна – очень хороший человек.

– Так уж и видно? – недоверчиво переспросил Исидор, хотя ему отчего-то было приятно это услышать.

– Да.

Такси подъехало, спустилась Вера, и они отправились.

 

* * *

В Старом Городе он повел Наталью по тем местам, куда туристов водят: Стена Плача, Виа Долороза и вышли к храму Гроба Господня. А оттуда – сразу на базар. Там, слегка одурев от увиденного и от гомона туристических толп, Наталья вдруг сказала:

– Всю жизнь мечтала купить такую штуку на голову… ну, ту, в чем Ясир Арафат ходил.

– Куфию, что ли? – презрительно фыркнула Вера.

– Ага, точно – куфию.

– Но это же только мужчины носят. Впрочем, как хотите. Их здесь полно, – сказал Исидор.

Действительно, не успели они сделать несколько шагов, как оказались у лавчонки, где эти куфии продавались.

– Ох! – радостно воскликнула Наталья и храбро бросилась к прилавку, где громоздилась разная дешевая экзотика. Ее глаза горели охотничьим азартом. «Ох уж эти женщины!» – подумал Исидор.

Наталья что-то сказала хозяину, сняла свою шляпу, а тот, широко улыбаясь и с явным удовольствием, стал прилаживать ей на голову куфию. Наталья, вся сияя, подошла к ним:

– Ну, как я вам?

– Вылитый Арафат, – не слишком любезно буркнула под нос Вера. Они уже уходили, но тут она углядела что-то среди развалов. – Ах, какая прелесть!

Она указала на какой-то то ли платок, то ли накидку насыщенного ультрамаринового цвета:

– Взглянуть разве… Боюсь только, не слишком ли ярко?

– Да уж… – сказал супруг, которому этот платок показался верхом безвкусицы.

– И ничего не ярко, – вдруг заявила Наталья, которая, похоже, накануне вечером усвоила стилистические особенности речи Веры. – Ваш цвет.

– Да-а? Вы думаете?.. – нерешительно спросила Вера, впервые обращаясь непосредственно к ней. 

– Даже не сомневайтесь. Пойдем примерим.

Женщины ринулись к прилавку. Мужчина поплелся за ними.

– Кама зэ оле? – спросила Вера.

– Матаим шекель, – продавец, не моргнув глазом, назвал абсолютно несуразную цену.

– Дорого… – Вера вздохнула и открыла кошелек. Исидор знал, что, несмотря на демонстрируемую городу и миру стервозность, она совершенно не умеет торговаться.

Урок, как следует себя вести в таких ситуациях, неожиданно преподала Наталья. Она ухватила Веру за локоть и, ни слова не говоря, потащила ее от прилавка.

– Стойте! – возопил хозяин. – 150 шкалим!

Но Наталья шла, не оборачиваясь.

– 120! – продавец помчался вслед за ними, продолжая с каждым шагом снижать цену. Сговорились на 50 шекелях. Исидор стоял в отдалении, думая неизвестно о чем.

– Ну, как тебе? По-моему, не очень… – вздрогнул он, услышав голос Веры.

Он взглянул на жену и подтвердил:

– Да, не очень…

– Просто это не так носится. Давайте я попробую. Можно? – спросила Наталья.

– Попробуйте, – сказала Вера.

И тут случилось маленькое чудо. Может, даже не маленькое. Наталья накинула платок Вере на голову, совершила несколько почти неуловимых для глаза манипуляций, тут обмотала, там распустила. Какие-то детали лица оказались скрыты, волшебным образом вдруг исчезли (или подобрались) складки на щеках, из-под платка как бы нечаянно выбилась задорная прядь волос. И… словно бы четверти века как не бывало. На Исидора глядела та самая «лучшая из Вер», как он когда-то говорил. От этого неожиданного преображения он задохнулся, не веря собственным глазам. Жена явно осталась довольна произведенным эффектом:

– Я так и пойду, снимать не буду. А то голову напечет.

– Конечно, не снимай…

Поразительно, но с этого момента между обеими женщинами не просто перемирие воцарилось, но союз. Теперь уже Исидор чувствовал себя лишним, как не пришей кобыле хвост. А дамы о чем-то шептались, смеялись легко и весело. И шли чуть ли не в обнимку, то и дело ныряя в какую-нибудь лавчонку. Проходя мимо витрин, Вера пытливым взором вглядывалась в свое отражение.

Они уже не были похожи на изможденную жизнью мать и избалованную ею дочку, а скорее – на двух сестер, пусть и с заметной, но не критичной разницей в возрасте.

Потом, ближе к вечеру, когда такси довезло их до дома и Наталья стала доставать кошелек, чтобы расплатиться, Вера сказала:

– Нет, теперь я. Вы и так мне на платке кучу денег сэкономили.

Дома она была само радушие. Они продолжали щебетать – Наташа, Вера (без отчества). Их внезапный союз лишь укреплялся. Правда, за счет Исидора. Ибо жена начала привычно над ним подтрунивать. А Наталья, хоть и не вторила ей, но посмеивалась ее шуткам. «Пусть так. Всё лучше, чем вчерашний кошмар», – думал он, стоически принося себя в жертву женскому единению.

 

Уже темнело, когда раздался звонок. Это приехали подруга Натальи с мужем, похоже, обретшим желудочную стабильность.

Попили чайку. С шутками и прибаутками. Причем Вера была душой компании.

– Наташа, вы к нам приезжайте. Не чинясь. Мы будем рады. Вот мой телефон, – деловито сказала она, записывая номер на бумажке.

Исидор шепнул гостье:

– Так что, сажусь писать рецензии маститых критиков?

– Конечно, конечно. А я прочту и сразу отошлю. Будем ковать жèлезо, – улыбнулась она.

Исидор в душе восхитился, как быстро Наталья подхватила его привычку коверкать ударения, и был польщен. Договорились, что они еще заедут до отъезда Наташи в Москву. На том и распрощались. Женщины даже расцеловались, он же был вынужден ограничиться рукопожатием. Когда дверь за ними закрылась, Вера сказала:

– А шалава-то твоя ничего оказалась. Славная…

 

* * *

Примерно через неделю подруга, используя мужа как тягловую силу, повезла Наталью на Мертвое море. Возвращаясь в Хайфу, они сделали краткий привал в ставшем вдруг гостеприимным доме Веры. Та встретила их по высшему разряду. И всё – благодаря аквамариновой тряпке, не уставал поражаться Исидор.

Все дни до этого повторного визита он мучился, пытаясь выжать из себя рецензии маститых критиков на его роман. Получилось не сказать чтобы очень удачно. Трудное дело – писать хвалу или ругательства на собственный труд. Гости торопились, ибо им предстоял еще долгий путь до Хайфы, но Исидор улучил минутку, чтобы зазвать Наталью в свой «кабинет».

– Вот, я написал рецензии. Не бог весть как вышло, но уж что есть, – сказал он.

Наталья, судя по недоуменному выражению ее лица, напрочь забыла о своих обещаниях, но быстренько припомнила:

– Вот и прекрасно. Прямо сейчас скинем их мне на мэйл, а в Москве я прочту внимательно. И пройдусь по ним рукой мастера, – усмехнулась она и добавила: – Впрочем, Мастер вы, а я, в лучшем случае, ваша Маргарита…

В этих ее словах «мастеру» почудилось словно бы некое обещание. Он даже, кажется, слегка порозовел.

– Жаль только, что книжку я так и не дочитала…

– Это дело поправимое. Я вам сейчас выдам. Только вы ее берегите как зеницу око. Если и вправду с рецензиями выгорит, этот экземпляр будет вашим процентом за участие в авантюре, – с этими словами Исидор вытащил из сумки, которая так и лежала не разобранной со дня его возвращения, тот самый – мятый – экземпляр и протянул его Наталье.

Она взяла книгу, удивленно посмотрев на него. Во взгляде ее читалось: «О какой авантюре речь?». Ну да, он же ничего ей не говорил о своем плане обогащения. Он начал было излагать ей идею о создании раритета, но не успел. Из салона раздался громкий и нетерпеливый голос подруги:

– Наташка, давай уже, поехали! А то до ночи не доберемся…

– Всё, я пóшла, – сказала Наталья. – А об авантюре потом доскажете…

Через пару минут гости собрались.

– Наташа, но вы еще к нам заедете? – спросила Вера.

– Боюсь, не получится. Я послезавтра улетаю. Но в другой раз – непременно. Тем более, что у нас с вашим мужем планы наполеоновские, – улыбнулась Наталья, целуя на прощание хозяйку. Потом она чмокнула в щеку Исидора. Дверь за гостями захлопнулась.

 

* * *

Прошел месяц. От Натальи – ни слуху ни духу. Исидор многажды порывался ей написать, но удерживал себя. «Конечно, забыла, а может, просто так сболтнула. Ни к чему же не обязывает…» – со вздохом думал он. И вдруг – письмо. От нее. А в письме ссылка. А к ней краткое пояснение. Мол, всё сделала, как мы и договаривались. И вот первая ласточка. «Хотя, возможно, и последняя», – приписала Наталья.

Он дрожащей рукой нажал на ссылку, компьютер около минуты размышлял, открывать ее или нет, но всё же сжалился над нетерпеливо сглатывающим комок в горле автором. Вау! Это было популярнейшее интернет-издание «Стоп», в народе более известное как «Стёб». Ну, то, в котором буква С перевернута. А далее следовал текст. Только Исидор его не узнавал. От его рецензии не осталось ни слова. Было видно, что Наталья прошлась по ней «рукой мастера».  Не улавливая смысла прочитанного, он пробежал глазами длиннющую статью, под которой стояла фамилия ему неведомого, но, несомненно, знаменитого Льва Данилевского (другие в «Стёбе» не публикуются).

– Вера, Вера! – воззвал он. – Иди скорее, тут про Марго напечатано!

Супруга немедленно прибежала, и они вдвоем, наверное, раз пять подряд прочли от начала до конца рецензию, озаглавленную «Жила-была девочка...» Начинался текст так:

«Я считаюсь ‘злым’ критиком. К тому же на дух не переношу ‘женскую’ прозу. Честно скажу, эту книгу открыл, чтобы хорошенько на ней ‘оттоптаться’. И вдруг неожиданно для себя увлекся…

Итак, жила-была девочка. Попала в ‘историю’. Потом снова… Потом опять... Написала ‘про это’ книгу. Ну, с кем не бывает? Вот только книжка получилась на редкость интересной. Хочется спорить, порой возмущаться, чаще – хвалить. Вот такая моя первая – спонтанная – реакция».

Далее следовали дифирамбы, после которых Исидору, не будь он автором, захотелось бы книжку купить за любые деньги.

Текст заканчивался так: «С нетерпением буду ждать обещанных второй и третьей частей трилогии».

– Да-а! – выдохнула Вера. По лицу ее было видно, что она в упоении. – А как написано! Блеск! Вот как надо…

– Вряд ли он писал. Это всё Наталья.

– Еще лучше, если так. Какая же она молóдчина! Нет, это дело надо отметить.

И Вера собственноручно выставила из холодильника покрытую изморозью бутылку «Финляндии», бог весть сколько времени там пролежавшую.

Но рецензия в «Стёбе» не стала последней ласточкой. Буквально через неделю в толстом журнале «Дружба в природе» появился обзор книжных новинок. И почти весь обзор авторша, известная в узких кругах как мудрая, дерзкая и склонная к философским обобщениям Ева Абзац, посвятила роману Маргариты Мининой. Она писала: «...Это роман экзистенциальный, хотя в нем нет нудного философствования и той скуки, которая крадется по страницам перехваленных романов Сартра, Камю, Моравиа. Необычная и волнующая книга». Прочитав такое, почтенная публика из «узких кругов» должна немедля броситься на поиски неведомого шедевра. А как же, если уж сама Абзац так считает...

Но самым мощным аккордом, окончательно утвердившим Маргариту Минину в статусе «живого классика», стала рецензия Леонида Николаевича Радзиевского, признанного мэтра российского литературоведения. В конце своего обширнейшего (чуть ли не на тридцать страниц!) и, как всегда, тщательного разбора романа с многочисленными цитатами из него мэтр выносит окончательный вердикт: «Наконец-то я дождался той книги, ради которой стоило столько лет коптить небо». Кстати, статья Радзиевского называлась «Жажда беллетризма утолена!» Название несколько странное, но те, кто надо, поняли – это более чем прозрачный намек на статью «Жажду беллетризма», сделавшую Леонида Николаевича знаменитым чуть ли не полвека назад.

– Ну, Дед дает! – восхищенно покачивали головами знатоки. 

– И написано блистательно! Как в лучшие годы! – вторили им другие знатоки, намекая заодно, что в последнее время статьи мэтра несколько потускнели, хотя и оставались по-прежнему недостижимым эталоном отечественной критики.

Уж после этого вся читающая публика не только в России, но и во всем «русском мире» ахнула и стала повторять на разные лады: «Ну, наконец-то! Дождались!» У нас ведь как? Прозябает юный, а то и престарелый, но начинающий автор в полной безвестности и в неизбежной ее спутнице – резиньяции. Но стоит кому-то из маститых этак покровительственно о его сочинении отозваться: «Что ж, недурственно...» – и всё. Безвестности как не бывало. И хватают даровитого автора за ушко – да на солнышко. В лучи заслуженной (пусть иногда и запоздалой) славы. А тут даже и не недурственно, а вообще, – новый Гоголь родился. И читают, и обсуждают, и находят  в тексте «талантища» ранее не замеченные, а может, и просто отсутствующие, достоинства – как повод для новых восторгов.

И вот уже вспыхивает в социальных сетях полемика, в которой редкие критические отзывы, типа «Ну прочел (прочла). Ну и что? Ничего особенного», тонут в потоках славословий.

А вместе со славословиями растет и число купленных книг. Вот и Исидор, благодаря замечательному издательству Litero, любезно предоставляющему авторам отчет об их купленных книгах, радостно следил, как это число сдвинулось с мертвой и унижающей авторское достоинство точки в 13 проданных экземпляров. Это несчастливое число стало расти как на дрожжах, достигнув за две с небольшим недели немыслимой высоты в полторы тыщи. Казалось бы, чего еще можно желать? Вот Исидор ничего и не желал, почивая в лучах отраженной славы Маргариты Мининой, «надежды нашей литературы». Но он с легкостью готов был это ей, самозванке, простить. Он даже временно забыл о своем генеральном плане – об обогащении за счет им же созданного раритета.

Но, казалось, сама жизнь словно бы руководствовалась принципом «Не было ни гроша, да вдруг алтын» и не давала ему почивать на лаврах, довольствуясь достигнутым. Очень скоро он получил письмо от благодетельницы Натальи, в котором она сообщала, что автора шедевра под названием «#MeToo» давно, но тщетно разыскивает телевидение, чтобы взять у него сенсационное интервью. Наконец, обратились и к рецензентам. А те, будучи знакомы исключительно с ней, с Натальей, и, кстати, убежденные, что она-то и является подлинным автором, скрывшимся за псевдонимом Маргариты Мининой, дали им ее телефон. Вот они на нее и вышли. Вышли и умоляют появиться в телевизоре. Например, на телеканале «Культура». И она, право, не знает, что же теперь делать? Не пора ли Исидору нарушить свое затянувшееся инкогнито и предстать пред миром в своем истинном обличье?

Да, возникала некая проблема. Вообще-то, когда он задумывал свою авантюру, то не исключал, что для пущего эффекта от инкогнито придется отказаться. Но супруга категорически возражала. По этому вопросу даже был созван импровизированный «совет в Филях», хотя проходил он на неведомой иерусалимской улочке в километре от Вифлеема. Но дебаты там велись не менее жаркие. В конце концов, было принято поистине Соломоново решение. Всё благодаря мудрой Вере. Она сказала: мол, уж коли Наталья так удачно исполнила роль рецензентов, пусть теперь в телевизоре изобразит Маргариту Минину.

– А если не согласится? – спросил Исидор.

– Так ты ее уговори. Пусть отработает на полную катушку тот процент, который ты ей посулил в случае успеха всего начинания.

– И ты не боишься, что она припишет себе всю мою славу? – полушутя-полусерьезно спросил он.

– Нет, она не такая, – убежденно сказала Вера. Исидор еще подумал: «Надо же. И всё из-за тряпки этой. Чудны дела твои, Господи!»

Созвонившись по скайпу, Исидор изложил Наталье подробности этого плана. Она вначале категорически отказывалась. Вы что? Я человек не публичный. Не певица, не кинозвезда. И вообще, умру от страха перед телекамерой. Буду бекать и мекать. Нет, ни за что!

Но, видимо, прав был Исидор, когда писал в романе: «На свете нет и, наверное, никогда не будет девчонки, которая ни разу не грезила, что станет великой актрисой. Как будет потрясать зрителей своей игрой (и внешностью) и исторгать из них благодарные слезы». Вот и Наталья, похоже, тоже когда-то грезила сценой. Пусть и не в театре, а в зомбоящике, как называет его Вера, но, в конце концов, она согласилась. Соблазн оказался слишком велик. Тем паче, и сам Исидор, и Вера умоляли ее по скайпу совершить «этот акт самопожертвования».

Было решено, что Наталья отправится в студию в качестве Маргариты Мининой, уже знаменитой, но оттого не менее таинственной незнакомки. И предстанет перед телезрителями в той самой шляпке, которая повергла его в изумление в самолете. Как давно, однако же, это было! Да, свое лицо она показывать не будет.

– Так всё равно ведь узнают. Мои знакомые, хотя бы... – возражала она.

– И ничего не узнают, – отвечала Вера. – Вернее, кому надо, узнают, а для остальных вы так и останетесь таинственной незнакомкой.

По разработанному сценарию, Наталья должна поставить перед ведущим одно условие. Он обязан задать ей вопрос о том, куда же девалась книга под названием «Марго и демиург» – та, которая была, по слухам, в три раза толще, чем нынешняя «#MeToo», та, где, как известно ему, ведущему, содержался более или менее полный текст всей трилогии и которая бесследно исчезла. Еще одна тайна! И тогда, отвечая на этот вопрос, Наталья и расскажет ошарашенной аудитории, что да, было первое издание книжки под другим названием. Но прежняя версия ныне изъята из всех магазинов. Фактически ее не существует. Вернее, ей известно, что было заказано всего шесть экземпляров бумажной книжки. Один у нее. Здесь Наталья должна была вытащить и предъявить тот самый мятый экземпляр. Еще две бумажные книжки имеются у ее знакомых. А о судьбе трех оставшихся ей ничего не известно. И тут ведущий, хлопнув себя по лбу как бы во внезапном озарении, должен задать решающий вопрос: мол, получается, эти шесть экземпляров представляют собой редчайший раритет? Что они столь же, а может, и более ценны, чем гуттенбергова Библия? И стоят не меньше. «Так вы, Маргарита, потенциальная миллионерша?! – воскликнет ведущий. – Теперь коллекционеры всего мира бросятся на поиски этих шести экземпляров!» А потом, хитро улыбнувшись, спросит: «Может, подарите экземплярчик?» – «Нет, пожалуй, теперь не подарю, – ответит тогда ему эта удивительная Маргарита Минина. – Теперь, пожалуй, продам.»

Таков был план. Оставалось только уговорить ведущего произнести этот дикий текст. Но ничего, они же страстно заинтересованы в ее интервью, а она просто скажет, что иначе не согласная.

– Да кто смотрит этот канал «Культура»? Пара десятков чудаков вроде нас? – с сомнением в голосе сказала Наталья.

– Ничего, кому надо, те увидят, – твердо, как отрезала, сказала Вера. И как в воду глядела.

 

* * *

Через неделю, как раз была среда, Исидор с утра пребывал в страшном волнении и всё говорил Вере:

– Вот попомни мои слова. Они обязательно интервью отменят. Зуб даю!

– И ничего не отменят, – не слишком уверенно ответствовала Вера. – Ведь Наташа уже в сетке.

Но зря он боялся и давал зуб. Передача началась в назначенное время. Наталья в своей широкополой шляпе выглядела очаровательно и загадочно.

– Нет, все-таки она прелестна, – воскликнул супруг.

– Ты говори, да не заговаривайся, – мрачно зыркнула на него супруга.    

Впрочем, через мгновение они оба забыли обо всем на свете, боясь лишь одного – пропустить хоть слово. Да, Наталья была великолепна. Она держалась так естественно, непринужденно и кокетливо, словно весь свой век только и давала интервью. Говорила ясно, уверенно, иногда заливаясь тем серебристым смехом, который моментально превращает в сладкую лужицу самые черствые сердца. Но ведущий! О, ведущий! Он произносил свой текст столь непосредственно, как будто нужные мысли и слова спонтанно рождались в его мозгу, а не были вызубрены перед самой передачей, когда он злобно рычал и чертыхался (об этом потом рассказывала им Наталья).

– Вот это артист! – нервически хохотала Вера.

– Ага, народный… – вторил ей Исидор.

Они еще долго сидели, потрясенные, когда передача закончилась. А потом Вера вдруг сказала:

– Похоже, сбылась мечта идиота.  

– Что-что? – не сразу понял он.

– Похоже, дело на мази. Как ни странно, но авантюра-то увенчается успехом. Чувствую я это…

И действительно, даже не рецензии, что принесли госпоже Мининой славу, ибо она, как известно, лишь яркая заплата на рубище певца, а именно это интервью волшебным образом продвинуло фантастический и нелепый план.

Теперь Наталья звонила им чуть ли не каждый вечер и докладывала об очередных, но от того не менее феноменальных успехах. Сразу же по окончании передачи начались звонки. Кто только не звонил! И писатели, и восторженные читатели, и простые телезрители. Но, главное, конечно, – звонили аукционисты и коллекционеры. Аукционисты умоляли Наталью дать разрешение на проведение аукциона. В котором лотом, ради чего всё и будет устроено, станет хранящаяся у нее книжка «Марго и демиург». А коллекционеры жались, мялись и сдавленным голосом спрашивали, за какую сумму она была бы готова с книжкой расстаться. Сами, правда, свои предложения почему-то не озвучивали. Но это до поры. Дня через три она позвонила и срывающимся голосом поведала, что звонил самый, можно сказать, главный коллекционер. И вот он ей сказал, что, мол, зачем ей нужны какие-то аукционы? Настоящих денег на них всё равно не получишь. А не лучше ли, дескать, решить этот вопрос в частном порядке, полюбовно, без излишнего шума и уплаты немалых налогов. Вот он, например, предлагает за имеющийся у нее экземпляр миллион наличными. А если она у своих знакомых достанет и два других, которые она упоминала в интервью, то тогда еще миллион.

– В рублях? – ошалело спросил Исидор, едва шевеля внезапно пересохшими губами, хотя уже знал ответ.

– Нет, в долларах, конечно, – сказала Наталья. – Так что, соглашаться?

Исидор вопросительно глянул на обмершую в первый момент супругу. Та долго молчала, но потом сказала, неожиданно для него, а  возможно, и для себя:

– И ничего не соглашаться. Только через аукцион.

– Но почему, Верунчик? – зашептал изумленный Исидор.

– Потому. На аукционе больше получим,– сказала супруга. – Даже за одну.

– Ты уверена?

– Да, уверена. Мне видение было…

И тогда он сказал Наталье:

– Н-не-ет, наверное. Вере видение было. Только на аукционе.

– Так отказывать ему? – для верности спросила Наталья.

– Н-не-ет… Тьфу ты, то есть, д-да-а. Отказывать.

– А на аукцион соглашаться?

– На аукцион соглашаться…

Аукцион был назначен через две недели.

– Они спрашивают, какую стартовую цену для нашего лота назначить? – спросила по скайпу Наталья.

– Ну, не знаю... – ощутив привычную в такие моменты нерешительность, забормотал Исидор, глядя на супругу.

– И чего тут знать? – спросила она. И, обращаясь непосредственно к Наталье, уверенно произнесла: – Миллион.

– В рублях?

– Нет, в долларах, конечно.

– Но, Верунчик, это же больше шестидесяти миллионов выходит. Они не согласятся, – умоляюще произнес он.

– Согласятся. Мне видение было…

– Что ж, я им сообщу, конечно... – с сомнением в голосе сказала Наталья.

– Сообщайте, Наташа, и не волнуйтесь вы так. Они согласятся, – заверила Вера.

Исидор и Вера стали собираться в Москву. Даже вытащили его костюм, надеванный им единственный раз на свадьбу дочери и с тех пор пылившийся в шкафу. И тут...

 

Но слезы застилают глаза мои!.. С тяжелым сердцем перехожу я к самым трагическим страницам моего повествования. О, как мечтал я увенчать сей опус столь близким, столь, казалось бы, неизбежным и духоподъемным хэппи-эндом! Я бы так и поступил, если бы моей рукой водило воображение. Но я поклялся тебе, читатель, что мой текст будет правдивым от начала и до конца, сколь бы фантастическим он ни казался. И клятву эту нарушать не стану. Поэтому в эту секунду ты узнаешь, что ни в какую Москву Исидор не поехал. Не поехал, ибо внезапно, можно сказать – на ровном месте – скончался. Да, он умер. О, если бы вы знали, как невыносимо тяжело мне это писать! Ведь я за время создания этого сочинения сроднился с моим героем. Он стал мне близок как брат. Да и вы, верно, со мной согласитесь. Он же симпатичный, Исидор? И умирать на пороге своего триумфа ему было совсем ни к чему. А вот поди ж ты…

А с другой стороны, чего вы хотите? Все эти дни он пребывал в страшном возбуждении, курил как паровоз. Давление скакало, а отсюда и головные боли, и сердцебиение. Вера, как могла, пыталась его успокоить, но куда там! И вот за три дня до отъезда Исидор, выкурив на балконе полпачки сигарет, отправился, наконец, спать. И снова приснился ему сон, отчасти похожий на тот, которым начинался мой рассказ. Да, ему снился аукцион. Только теперь он происходил не в маленьком зальчике, а на огромном стадионе, трибуны которого вздымались, круто уходя вверх, в небесную синеву. И все они были забиты до отказа – ни одного свободного места. Мужчины были в элегантных фраках, так что, украдкой оглядев свой костюм, Исидор вынужден был признать, что выглядит легковесно. Свой костюм он видел, а лицо, понятно, нет. Зато мог наблюдать сидящих с ним рядышком Веру и Наталью. Наталья была в своей широкополой шляпе. А Вера в черном платье, а на голове ее красовалась аквамариновая накидка. В центре зеленого футбольного поля стоял плохо сколоченный из грубых досок с заусенцами стол, как во дворе его детства. За тем столом мужики все вечера резались в домино. Но теперь там сидел лишь аукционист, похожий на конферансье. До стола было далеко, но видел его Исидор совсем ясно и близко, словно через огромную лупу. Аукционист взмахнул своим молоточком, и торги начались. Потом пленка со сном быстро прокрутилась, пока не раздались фанфары, открывавшие главный лот, его книжку. Поднялся невообразимый шум. Зрители кричали: «Мне, мне, мне!» На табло с космической скоростью менялись цифры. Вот уже он ясно увидел число три миллиона и спросил у соседа: «В рублях?» – «В долларах, сударь», – сухо ответил тот, пожимая плечами.

В руках аукциониста вместо молоточка вдруг появилась белая доминошная костяшка, он с размаху грохнул ею об стол и диким голосом завопил: «Рыба!!!»

«Наша взяла! – счастливо вскричал Исидор и бросился обнимать жену и Наталью. Рука его легла ненароком чуть ниже ее, Натальи, талии. От Натальи пахло каким-то знакомым запахом. «Красная Москва», «Шипр»? Он отверг эти нелепые гипотезы, но глубоко и радостно вдохнул дразнящий запах детства. И тут же во сне умер. В общем, смерть его оказалась легкой и, я бы даже сказал, приятной. Что ж, и за то – слава Богу.

Не стану описывать очень скромные похороны, на которые, кстати, примчалась из Москвы Наталья. В связи с внезапной кончиной Исидора она велела отложить аукцион на неделю. Устроители были очень недовольны и утверждали, что это собьет порыв и она, Наталья, понесет серьезные убытки. Но делать было нечего, и они согласились.

Аукционисты оказались посрамлены. Ажиотаж за время вынужденной отсрочки не только не уменьшился, а пожалуй, еще возрос. В битком набитом зале то тут, то там слышалась даже и иностранная речь.

Глядя на Наталью, сидевшую в той же шляпе, гости спрашивали друг друга:

– Неужели это Маргарита Минина? Та самая?

Те, кто точно знал ответ, с гордостью кивали:

– Да, та самая.

– А кто та женщина рядом с ней? Вся в черном, будто в трауре, и в этой безвкусной, кричащей накидке? Ее мать или сестра? – допытывались любопытствующие.

– Понятия не имеем, – пожимая плечами, отвечали им и отходили в сторону.

Когда была разыграна книжка «Марго и демиург», обе женщины встали и, не дожидаясь окончания аукциона, покинули зал. Их лица не выражали никаких эмоций.

Читателям, вероятно, любопытно узнать, за сколько была куплена эта первая из шести имеющихся книжка. То была сумма с шестью нулями, но первая цифра – не единичка, не два и даже не три. Словом, видение Веру не обмануло. Когда они приехали в двухкомнатную квартиру Натальи, то уселись пить чай с конфетами.

– Много и вкусно... – сказала новоиспèченная вдова, и глаза ее на-полнились слезами. К чести ее надо сказать, совершенно искренними.

Наталья вздохнула:

– Жаль, что Исидор не дожил.

Вера вскинулась и резко сказала:

– И ничего не не дожил.

Фраза получилась настолько несуразной, что она внезапно осек-лась и вдовьим жестом промокнула глаза:

– Вот о чем я по-настоящему жалею, что тогда, ну, когда он тебя, Наташа (они уже давно перешли на ты), к нам домой привез, я его к тебе не пустила. Он так рвался, бедный... А я ему говорю: «Лежать!»  Ну, прям как собаке.

– Что ты, Вера, да если бы он и пришел, я бы его к себе тогда не допустила.

– А сейчас? – с неожиданным интересом спросила вдова. – А сейчас допустила бы?

– Сейчас? – переспросила Наталья и задумалась. – Сейчас… может быть.

И хотя теперь уже глаза обеих женщин были полны слез, они понимающе улыбнулись. Мол, конечно, допустила бы. Ведь кому, как не им знать, что прекрасный пол не в силах устоять перед знаменитыми, успешными и богатыми мужчинами…

А нынче Исидор Рувинский полностью этим требованиям отвечал. И свою личную пирамиду он все-таки построил. Вот только ее торжественного открытия чуть-чуть не дождался.

 

Иерусалим