Геннадий Кацов

* * *

уходит день за окоём,
и след его теряешь лисий:
как хорошо дружить втроем –
ты, аполлон и дионисий

втроем входить в сиртаки ритм
и на троих делить обеды:
как хорошо средь апорий
жить по закону архимеда

из спарты ехать до афин,
давя в пути орех свой грецкий,
и снять немой ковбойский фильм
о жизни и о смерти в греции

к оракулу втроем ходить,
пить ракию из иппокрены:
нам от горгон и до годив –
любое море по колено

олимпиада – всё игра,
по сути, состязанье с богом:
ни мир ни крепость нам, ни град
в его обличии убогом

тот, кто разрушил парфенон,
готов свалить колосс родосский:
платон мне друг, и друг зенон,
а зевс настолько свой, что в доску

как хорошо нажать «делит»,
иного мира и не мысля,
и с аполлоном впредь делить
ответственность, и с дионисием

когда на равных древний грек
с богами, что ему гекуба?
самоубийства грех – не грех,
и смерть взасос целуешь в губы

телесен миф, брутален, груб:
на агоре распят спаситель,
и женщины живут без рук,
как и ваял их сам пракситель

ПОЛЕТ МУЗЫКИ

плыла дневная музыка, как лист,
как серое перо осенней птицы,
как облака, которые сбылись,
уплыв из снов, чтоб в небе раствориться,

как одинокий шарик голубой,
что от тебя всё дальше уплывает,
как радуга, когда в ладах с судьбой
нить горизонта рвет ее кривая,

как всё, что будет позже: тишина,
плывущая над Ойкуменой в полдень, –
как взгляд плывет забытый из окна,
чтоб эту тишину собой заполнить.

ОСЕНЬ. НАЧАЛО

одиноко небо, узнаёшь о его поре
по стаям парящих птиц:
клин летит, расширяясь, как ножевой порез,
как брошенное «прости»

неизменна вода, вытекая из всех щелей,
она не обманет слух:
чем поток неизбежней, тем в нем целей
чей-то бродяжий дух

бесконечна зелень: послав в сентябре гонца,
уйдет в другие края, –
так слеза, в зависимости от черт лица,
у каждого своя

неизбежны костры: уже в подпалинах парк,
желтым сводит с ума,
а затем, как факир, ты выдыхаешь пар –
и наступает зима

СТАРЫЙ ГОД

он погостил, и он сейчас уйдет…
в последних числах уходящий год
уже в обузу и совсем растерян;
он выйдет за порог – и пропадет

пока же он кровать свою застелит,
поговорит на кухне о потерях
и бросит на будильник взгляд мельком,
хоть уходящие часам не верят

так ни о чем и, в общем, ни о ком,
прокашляв непривычный в горле ком,
он поведет прощальную беседу,
допустим, с отражением вдвоем

и, посидев минуту напоследок,
простится окончательно к обеду,
чтоб к полночи уже совсем уйти
с улыбкой – мол, карету мне, карету!

куда теперь ему себя нести,
себя – от них, от нас, от вас? И стиль
прощения, хоть нету виноватых,
в прощании с несказанным «прости!»

как будто младшим расставаться надо
с собравшимся в дорогу старшим братом,
и проводник его за дверью ждет,
и – как его? – патологоанатом

он погостил,
и он сейчас уйдет...

* * *

на воздух ситцевый, прозрачный,
уже два месяца бесснежный,
ложатся тени в парах фрачных
из жизни праздничной и прежней;
легко взлетают диалоги –
так встарь парили бы снежинки,
и ветер на пейзаж пологий
кладет, как грим, свои ужимки:
кружат танцоры, туш оркестра
сменяет в парке такты вальса
и, осветив побольше места,
к скамье фонарь льнет целоваться;

слетаясь с Марса и Венеры
на незаснеженный пол бальный,
дам приглашают кавалеры,
звучит бокалов звон хрустальный,
и ярко люстра над округой
горит холодными свечами;
припоминая в прошлом вьюгу,
от смеха клен трясет плечами…
уже мазурки тур объявлен:
с тобой танцуем до упада
вдвоем среди январской яви,
всего за день до снегопада

* * *

мы ехали полем, мы мчались в боях
за духа, отца и их сына:
чтоб жил, не болея, священный трояк,
давайте им вколем вакцину

нас жизнь побросала на дзот и на дот –
и граду досталось, и миру:
давайте же вколем еще антидот,
пока не настал всем им вирус

содвинем бокалы и снова нальем,
пойдем обрабатывать пашню:
вдобавок, мы каждому кровь перельем,
чтоб им не чихать и не кашлять

всё выше и выше полет наших птиц,
поделим на всех пачку «шипки»:
мы всё пересадим им, вплоть до яиц,
чтоб адресом вирус ошибся

я пал на гражданской, мой брат-инвалид
остался без ног под берлином –
мы сделаем всё, чтобы духа ковид
не тронул, отца и их сына

и внук у гранаты срывает чеку
и песню поет про гренаду:
уже повидал он на нашем веку,
но вирусов только не надо

идут ноябри, а затем декабри,
в землянке огонь слабо бьется –
как перед атакой промолвил комбриг:
«с вакциной и дурень спасется!»

мы вышли из серой шинели его,
познали свои палестины,
нам жить для здоровья – всего одного:
для духа, отца и их сына

все жертвою пали в борьбе роковой,
но если по новой родиться
и вновь навести наш бинокль полевой –
увидим: спасли триединство

не тонет веками наш гордый «варяг»,
лишь корпус потерт на изгибе,
а если с вакциной на нас выйдет враг,
то сам от вакцины погибнет

                              Нью-Йорк