Марк Уральский. Неизвестный Троцкий: Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны / Серия «Прошлый век. Воспоминания» // Пред. С. Гардзонио; с приложением статьи «Памяти И. М. Троцкого» Я. М. Цвибака (А. Седыха). – Иерусалим / Москва: «Гешарим / Мосты культуры». 2017. – 702 с.

Издательство «Гешарим – Мосты культуры» возникло давно, еще при советской власти, в 1990 году, и считается теперь старейшим в России еврейским издательским предприятием. Не только старейшим, но и наиболее заслуженным: за последовавшие годы оно сумело выпустить, как в России, так и в Израиле, множество заметных книг по истории российского еврейства, русско-еврейских отношений и, в частности, культурных связей между двумя народами. Теперь издательство выпустило новый том, пополнивший эту обширную библиотеку.

Новая книга представляет собой подробное изложение жизни и творчества одной из не то чтобы совсем «неизвестных», а скорее, из не слишком известных, однако примечательных фигур русско-еврейской литературы, журналистики и общественной жизни. Герой повествования Минахем Элияху (на русский манер – Илья Мордухаевич или, чаще, Маркович) Троцкий родился, как и его без всяких оговорок знаменитый коллега-антагонист Лев Троцкий, в 1879 году на территории современной Украины (а именно – в Ромнах Полтавской губернии), пребывал, как и тот, уже с 1900-х в эмиграции, зарабатывал, как и тот, журналистикой, приобрел в России известность, публикуя зарубежные корреспонденции в московской газете «Русское слово» Ивана Сытина, – по оценкам авторитетных экспертов, «самой распространенной и самой осведомленной газете русской» (Венгеров), «наиболее осведомленной из газет во всех отношениях» (Суворин) и с середины 1900-х годов «самом крупном по финансовым оборотам ежедневном издании России» (Боханов). Когда же разразилась Первая мировая война и в России рухнул старый режим, он не вернулся на родину, в отличие от своего известного земляка, а остался за ее пределами, продолжил там активно выступать в прессе, преимущественно русскоязычной, заниматься общественной деятельностью, сменив при этом множество стран пребывания (из Австрии переехал в Германию, затем жил в Дании, вновь в Германии, позднее в Бельгии, во Франции, в Голландии, Швейцарии, Аргентине, наконец в США), сумел реализоваться если и не сполна, то в большой мере, и завершил свои дни в Нью-Йорке в 1969-м.

Автор его жизнеописания Марк Уральский известен своими сочинениями в жанре (по его же собственному определению) «документальной беллетристики», а также исследованиями в области истории культуры, в частности, целым рядом содержательных публикаций о том же Илье Троцком в разных зарубежных и российских сборниках и периодических изданиях. Крепкий профессионал и, кроме того, энтузиаст своей темы, Уральский сумел выяснить в деталях и убедительным, в общем, образом продемонстрировать читателям, кем же был его герой в действительности. Исследователь смог обнаружить и представить своим читателям архивные и печатные материалы, безвозвратно, как казалось многим, отошедшие в небытие.

Журналистская профессия и общественная деятельность дали Илье Троцкому возможность знакомиться и содержательно общаться затем со многими видными представителями отечественной и мировой культуры – такими, как нобелиаты Бунин, Бьернсон, Гамсун, Гауптман, Льюис, Пиранделло или их не увенчанные нобелевскими лаврами коллеги Адамович, Алданов (один из основателей «Нового Журнала»), Альтенберг, Брандес, Дон Аминадо, Дымов, Жаботинский, Зудерман, Келлерман, Куприн, Стриндберг, Шницлер. «Илья Троцкий, – справедливо констатирует его биограф, – образно выражаясь, играл роль ‘живого моста’, соединявшего в начале ХХ в. скандинавскую, австро-германскую и русскую культуры». В другом месте автор книги о Троцком подчеркивает: «На протяжении полувека он был деятельным посредником между литературами России и Скандинавии, осуществляя деловые контакты русских писателей со скандинавскими издателями и критиками, представляя русскому читателю информацию ‘свидетеля времени’ о литераторах скандинавских стран».

Разумеется, уже поэтому публицистическое, мемуарное и эпистолярное наследие «неизвестного Троцкого» являет собой богатый фонд исторических фактов, оно представляет собой в совокупности немаловажную часть обширной документации по истории российского Серебряного века и эмиграции из России трех «волн»: предреволюционной, «первой» и даже «второй» (то есть периода Второй мировой войны). В частности, переписка Троцкого, представленная в настоящей книге, раскрывает интеллектуально состоятельной части русскоязычной аудитории целый ряд эпизодов, существенных для понимания обстоятельств и результатов деятельности ключевых фигур российской эмиграции и эмигрантской культуры, рассказывает о перипетиях становления еврейского сообщества в Латинской Америке, свидетельствует о непростой жизни выходцев из России по обе стороны Атлантики.

Книга позволяет увидеть, что «неизвестный» Троцкий был не только предприимчивым и влиятельным общественным деятелем своей эпохи, энергичным литературным функционером, усердным благотворителем, достойным уже за свои многочисленные добрые дела благодарной памяти потомков, – но и добросовестным свидетелем грандиозных событий, случившихся на его веку и непосредственно у него на глазах, а также вполне самостоятельной творческой величиной, литературные достижения которой имеют право на внимание новейших читателей. Хотя биограф и характеризует его как «вполне заурядного очеркиста, без особых аналитических, метафизических или идейных амбиций», многие сочинения которого «не содержат тонких психологических характеристик, ярких, запоминающихся образов». Это, представляется, излишне строгая оценка: обильно цитируемые биографом тексты Троцкого разных лет позволяют не согласиться с ней; надо помнить, кроме того, что в сытинском «Русском слове» посредственностей не держали. Гораздо более справедливым выглядит другое замечание Уральского о том, что его герою были «присущи и цельность мировидения, и твердость убеждений, и пусть не ‘брильянтовый’, однако собственный, узнаваемый и располагающий к себе литературный стиль».

То, что тексты Троцкого представлены его биографом в большом количестве и больших объемах, щедро, иногда по несколько страниц подряд, непосредственно или в подробном, близком к тексту пересказе, – пожалуй, достоинство книги. Однако логичным продолжением этого достоинства становится тот недостаток, что некоторые фрагменты повторяются (как, например, мемуар Троцкого о Зудермане и Толстом).

Увы, не удалось исследователю избежать и неточностей. Скажем, упомянутое во второй главе столичное «крайне правое суворинское ‘Новое слово’» – в действительности газета «Новое время», ни «крайне правой», ни даже «консервативной» (как утверждает на другой странице автор монографии) в тогдашней России вовсе не считавшаяся. Напротив, она позиционировала себя как издание «прогрессивно-националистическое» и, как умела, старалась поддерживать свою репутацию «русской ‘Таймс’», «трибуны мнений». Можно вспомнить, что именно из «Нового времени» многие россияне смогли обстоятельно узнать о европейском литературно-художественном модернизме; там же появились некогда тексты Буренина, Вентцеля (более известного современникам как Бенедикт и Юрьин) и князя Волконского (известного также как Анчар Манценилов), опознанные позднейшими исследователями как ранние образцы «литературы абсурда», и, например, рождественская «детская сказка» «Революция домашних животных» некоего Барона Эн, трансформировавшаяся сорок лет спустя в антиутопическую повесть «Скотный двор» Оруэлла.

Есть в книге и другие ошибки. Московская «Русская мысль» была, вопреки странной обмолвке автора монографии, не газетой, а толстым ежемесячником. Упомянутый биографом Троцкого «московский Суворинский (иначе: Малый) театр» – ложное соединение двух разных зрелищных заведений: московского Императорского Малого театра и петербургского (петроградского) частного Малого театра (или, иначе, Театра Литературно-художественного общества, Театра Суворина, Суворинского театра), труппа которого долгое время работала в том здании на набережной Фонтанки, которое называлось первоначально Апраксинским театром и в котором располагается теперь Большой драматический театр имени Товстоногова. Частный Театр Незлобина едва ли правильно называть московским, поскольку эта антреприза постоянно работала не только в Москве, но также в Петербурге (Петрограде) и Риге. Издававший энциклопедические справочники петербуржец Ефрон почему-то стал в книге Эфроном, «танцующий философ» Волынский, по паспорту Флексер, – Флекснером, сионист Пасманик – Пасманником. Другой автор, печатавшийся под псевдонимом Жак Нуар, почему-то, вопреки принятому в книге порядку, не назван по своему паспортному имени: Яков Окснер. Один из германских приятелей Троцкого именуется то Хюзлером-Хезлером, то Хюльзеном-Хеслером, то Хюльзеном-Хеселером; известный еврейско-австро-германо-американский режиссер Райнхардт – то Рейнгардтом (что, впрочем, представляет собой традиционное русское искажение, распространено в литературе и потому, можно считать, допустимо), то Рейнгардом (что, конечно, неверно). Нью-йоркский Бахметевский архив напрасно упоминается автором как Бахметьевский, а кочевавшее по разным городам «Издательство З. И. Гржебина» – как «Издательство З. И. Гржебин». Подготовленная писателем-знаньевцем С. И. Гусевым (более известным как Гусев-Оренбургский) «Багровая книга» об украинских погромах 1919 года была опубликована не «буквально по горячим следам», как сказано в монографии, а лишь спустя немало лет после ее создания в результате не вполне выясненных пока, но явно непростых событий. Сам Гусев описал в июле 1922-го историю этого сборника – в «Справке», напечатанной затем в первом, малотиражном харбинском его издании, – следующим образом: «Настоящая книга [была мной] составлена по материалам ‘Комитета помощи пострадавшим от погромов’ при Российском Красном Кресте, в г[ороде] Киеве. / Использованы материалы по совету и с разрешения председателя ‘Комитета помощи’, известного общественного деятеля, примыкавшего к [антибольшевистскому] ‘Союзу Возрождения России’, Николая Ивановича Ильина. / Пролог составлен по данным доклада Ильина. Первая часть – по докладам и отчетам с мест. Вторая и третья части – по протоколам опроса пострадавших и свидетелей погромов. / Книга писалась спешно, при Деникине в г[ороде] Киеве, под звуки обстрелов и гул погромов; заканчивалась в разгаре эвакуации в Ростове. / Книга преследовала цель абсолютно объективного исследования. Первоначально предполагалось, что книгу издаст ‘Союз Возрождения России’, но разгром деникинского добровольческого движения помешал этому: два года книга лежала под спудом. / Впоследствии Госиздательство в Москве приобрело ее, но ввиду предупреждения, что она увидит свет только через несколько лет, пришлось взять ее обратно. Книга [была затем] приобретена книгоиздательством Гржебина в Берлине, где должна была выйти под редакцией и с предисловием М[аксима] Горького, но второй год лежит без движения. / В настоящее время она выпускается ‘Дальневосточным Еврейским общественным комитетом помощи сиротам – жертвам погромов’ в Харбине, который приобрел право на одно издание». Весь доход от реализации тиража был предназначен для жертв погромов 1919 года. Первое же российское издание появилось спустя еще год, в 1923-м, – в Петрограде (в качестве места издания была указана Москва), под маркой Госиздата, но с указанием, что оно было «исполнено издательством З. И. Гржебина», с измененным заглавием – «Книга о еврейских погромах на Украине в 1919 г.», в редакции «буревестника революции» и с его же «предисловием», помещенным в конце многострадального сборника.

Кроме того, вызывает недоумение безоговорочная поддержка исследователем некоторых более чем дискуссионных утверждений его героя. Например, автор монографии принимает как безукоризненные мнения Троцкого, будто с середины 1910-х годов «верность союзническим обязательствам» России перед государствами Антанты и «война до победного конца» были единственно возможным и благим для страны политическим выбором, что поборники независимости или хотя бы автономии Финляндии, Украины и Кавказа были «антирусскими элементами», а выражение ими их вполне обоснованных взглядов было не более чем «разглагольствованиями». Современный читатель может возразить на всe это; едва ли должна считаться верной система представлений, ставшая одной из немаловажных причин возникновения двух мировых войн, крушения в 1917 году российского государства и последовавших затем в надорвавшейся стране ужасов коммунистического режима.

Перечисленные нами детали, однако, не влияют на общую весьма положительную оценку труда Марка Уральского об Илье Троцком. Более заметный недостаток книги – не очень внимательная работа ее литературного редактора, пропустившего немало таких выражений, как «менее многочисленная группа». Не редкость здесь, увы, и слова-паразиты типа «буквально», и мало уместные просторечные обороты («попал под раздачу», «валом валили»), и чрезмерно громоздкие для «документальной беллетристики» многоступенчатые пассажи вроде такого: «...в ‘Заграничных откликах’ был напечатан текст телеграммы на имя <...> адвоката, защищавшего Бейлиса на процессе, подписанный группой российских еврейских литераторов, проживавших в то время за границей <...>, в котором в частности говорилось <...>». Обращает на себя внимание и откровенно небрежная работа корректора, сумевшего, например, уже в кратком – хотя и содержательном – предисловии С. Гардзонио не заметить неверное (WordORT) написание названия поддержавшей выпуск монографии о Троцком организации «Всемирный ОРТ» («Образовательные ресурсы и технологический тренинг», World ORT).

Надо надеяться, при переиздании этого добросовестного и полезного труда все досадные упущения будут устранены.

Евгений Голлербах, Санкт-Петербург