Эмилия Песочина

 

СОЛОВЬИНОЕ

 

Густая грусть ложилась на поля.
Был майский ветер холоден и влажен.
Он не спеша шагал вдоль нежных пашен,
Младенческие всходы шевеля
Прозрачным дуновением вечерним.
И шорохи неведомых значений
По шелку трав шероховатых шли.
К закату прикасался край земли.

 

Луна жалела о тоске своей,
И синий свет лежал, дыша по-птичьи.
Но в белой роще первый соловей
Мелодию вплетал в сиянье тиши,
Переливал в серебряную тьму
Мерцанье вдохновенного сердечка.
Десятки горлышек, включаясь в действо,
Освобожденно вторили ему.

 

И миллионы звуков-мотыльков
В глуби небес ночную пили воду,
Слетались в стаи звездных огоньков,
Растерянную душу небосвода
Свечением сердец ошеломив.
…А в роще назревала катастрофа:
Там разливался соловьиный мир,
И пения потоп летел по тропам.

 

С ветвей до юных маковок берез
Волна рулад и трелей доставала.
Раскрепощался хор, и шел вразнос,
Взлетая голосов кипящим валом.
В надмирных плёсах звездные рои
В лучистый свет преображали звуки.
В пространстве ночи тремоло и фуги
Неистово свистали соловьи.

 

Дежурный ангел приподнял крыло
И флейту расчехлил, теряя перья,
И наблюдал, как между звезд росло
Безумство возносившегося пенья.
В ночных пределах грусть была густа.
Река луну повязывала лентой.
Склонился ангел над молчащей флейтой,
Не удержался и поднес к устам.

 

ВЗГЛЯД

 

Живьём
Попасть на миг за окоём
Или отверженным жнивьем
Врасти
В границу пламенного неба.
В него закинуть мысли невод
И вынуть серебристый стих,
И понести
В открытой небесам горсти
За колкий желтый шов стерни,
Чтоб среди трав из слов возник
Родник.

 

И луч
Пульсирующий ключ –
Волшебный ключик золотой,
Из зорь червонных отлитой –
В просвете скважины заветной
Повертит
И откровенье миру явит.

 

Краями
Раскрытых крыльев красной дали
Рассветный благовест ударит,
И переливы поплывут,
Сплавляя родника молву
И синеву
В конечном совершенстве звона.
И взгляд незваный, изумленный,
Заброшенный за окоём,
Вернут живьем.

 

ДУРАЧКИ

 

Идиоты с высоким IQ
Утыкаются носом в тычинки,
Принимают на губы снежинки,
Запах розы до донышка пьют.
Дурачки интегральную мысль
Переносят в осенние веси.
Ищут в темной воде компромисс.
Пишут равенство воли и весен.

 

Глупыши открывают звезду,
Входят внутрь и копаются в недрах
Света белого. Дуют в дуду
Одинокого нытика-ветра.
Ненормальные! Верят в любовь!
Говорят, что она – аксиома!
В глубине толоконных их лбов
Механизм здравомыслия сломан.

 

То хохочут, кидаясь под дождь,
То печалятся в рощицах голых.
Что ты с этих болванов возьмешь?!
Олух – он ведь и в Африке олух!
То рифмуют тоску и туман,
То рисуют на лучиках ноты...
Вот вам и показатель ума!
Идиоты! Как есть идиоты!

 

Вот бы взять их и перековать!
Вбить стальную логичную сущность!
А они в горлах нежат слова
И витают в заоблачных кущах!
И во снах засыпает их снег,
И ласкают горячие нивы.
Дурачки, обнимаясь навек,
Засыпают с улыбкой счастливой...

 

Им дано звезды с неба хватать
И внимать заповедным блаженствам.
И живут они ради Христа,
Не служа ни железу, ни жезлу.
Идиоты с высоким ай-кью
Озарённо в миру колобродят
И даруют блаженность свою.
Всяк мудрец изначально юродив.

 

ПУТЕВОДНОЕ

 

Крики ночные диких гусей
Резко врезаются в морок.
В небе бушует в грозной красе
Черное бурное море.
Рыхлую тучу месяц проткнул
Сталью блеснувшего рога,
Звездные капли с неба слизнул,
Острый задрав подбородок.

 

В темной, недоброй, буйной воде,
В стыни пустынной, холодной,
Трудно в дырявой лодке надежд
Плыть за звездой путеводной.
Ветер швырнет, и плюхнешься в ночь...
Руки и ноги по тонне.
Прошлую боль на память помножь.
Тяжко? Ну вот и потонешь...

 

Звезды танцуя в мысли летят
В медленно гаснущем ритме.
Где-то над миром гуси кричат...
Вряд ли спасут... Ты не Рим ведь...
Что, захлебнуться сразу – слабó?
Ловишь остаточный воздух?
Месяц следит за глупой борьбой.
Ясно, что булькнешь под воду.

 

Всё. Вот виденье: ширится свет
Яркой живой полосою...

 

…И в этот миг ты чувствуешь твердь...
Твердь под ногою босою.
Голос спокойный: «Встань и иди».
Встанешь. Шагнешь. Волны держат.
Ровно сияет свет впереди.
Вон твоя лодка надежды.
Голос бесстрастный: «Сядь и плыви
Вслед за звездой путеводной».

 

Лунные птицы в море любви
Спят на волне перелётной.

 

МОЯ ЧУЖАЯ ОСЕНЬ

 

Под ногами лишь хруст желудей.
В октябре отцветает шиповник.
Острым запахом дуба наполнен
Парк, стоящий в тумане дождей.

 

Белым залпом полет лебедей
Разметал тишину на озерах.
Кружева с темно-красным узором
Стелет ветер на гладкой воде.

 

Ивы замерли, бремя волос
Положив берегам на колени.
Солнце в тучах. Неясные тени.
Отрешенные свечи берез.

 

На деревьях дождинки висят.
Тихо с каплями шепчется гравий.
Брошен с веток на плед разнотравий
Экзотически яркий наряд.

 

Сквозь агатовый блеск бузины
Пробиваются алые блики.
Журавлиные долгие крики,
Словно эхо скрипичной струны.

 

Где же в желто-стеклянном краю
Уголок для меня, чужестранки?
Листья кленов – багровые ранки –
Жгут бескожую душу мою.

 

ОСЕННЯЯ ЛЬВИЦА

 

Вилась тропинка меж берёз, под гору
Неспешно змейкой медною стекала.
Летя на землю с веток полуголых,
Светились листьев лампы вполнакала.

 

В руках дождя – слепого музыканта –
Бубенчики звенели и сияли.
Короткий ветер реку то ласкал, то
Впивался желтоосыми роями.

 

И пролетало нечто невесомо,
Неощутимо, будто выдох птичий:
Не то на крыльях воздуха несомо,
Не то в ладонях красно-синей тиши...

 

Жар-тучи, сбившись алчной алой стаей,
Лизали мякоть речки языкато,
И роща, словно львица золотая,
Готовила бросок на грудь заката.

 

С крутого склона лестница витая
Спускалась, небо снизу подпирая.
И клиньев кличи, в вышине витая,
Накапливались где-то возле рая.

 

Сходила тьма, и с нею гасло тело
Тропинки медной, сколько ей ни виться.
А под горою, там, где ночь густела,
Хребет заката догрызала львица.

 

ФЕЙНАЯ СКАЗКА

 

Не сплю под шум рассветной серой мороси
И в сыплющемся бисерном шуршанье
Я слышу, как распушивают волосы
И пляшут феи дождевых касаний.

 

Под небосклоном перисто-кукушечьим
Они дрожат, мерцая и робея,
И скучно кочевать по тучам скученным,
И хмуро на душе прозрачным феям.

 

Туман холодный их за плечи цапает,
И спрятаться в тепло ничтожны шансы,
И ветры песни злые без конца поют,
И мыши мрака рядом копошатся.

 

Как страшно между тушками мышиными!
Не убежишь от склизких серых шёрсток!
Обвиться б голубыми крепдешинами,
Окутать плечи розоватым шелком...

 

Но тянет темень ледяные щупальца
К трепещущим плясуньям серебристым,
Мешает им шептаться и шушукаться,
И шорохи расплескивать на листья.

 

Светает. Сном не пахнет. Дождь не думает
Кончаться. Я окошко растворяю
И фей зову погреться в теплоту мою.
Они влетают и садятся с краю

 

На подоконник крошечными брызгами.
Через секунду танец затевают,
Балуются, толкаются и прыскают,
И капельками пол весь покрывают.

 

Но, только небо серое разъяснится
И солнышко начнет работу честно,
Позолотив макушки рыжих ясеней,
Как стайка фей вспорхнет и вмиг исчезнет!

 

...Рассветами осенними мне слышатся
Шумок и шепотки в озябшей тиши,
И сны дождя над крышами колышутся,
И пишется... Как в это время пишется!
А феи рядышком мне в уши дышат...

 

                 Ольденбург, Германия