Елена Кулен

Миссия честного историка.

О жизни и деятельности С. П. Мельгунова

 

 

ОСМЫСЛЕНИЕ НАСЛЕДИЯ С. П. МЕЛЬГУНОВА В ИСТОРИОГРАФИИ РОССИИ И РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ

 

Степень изученности наследия С. П. Мельгунова периода вынужденной эмиграции в России и за рубежом различна. В русской зарубежной историографии место и значение Мельгунова-историка и общественного деятеля весомо не только благодаря его историческим сборникам «На чужой стороне» первых лет его эмиграции 1920-х годов и воспоминаниям его супруги Прасковьи Евгеньевны Степановой-Мельгуновой (1882–1974)¹, но и благодаря отдельным историческим сборникам конца 1940-х гг., а также материалам журнала «Российский Демократ» (1948–1957), опубликованным после Второй мировой войны в Париже.

Ярким документом, освещающим биографию С. П. Мельгунова, стала посмертная публикация его дневников и воспоминаний в 1964 году в Париже, подготовленная его супругой. Русскому читателю открылись не только интересные факты становления личности Сергея Петровича Мельгунова как ученого, публициста, издателя, политика до и после Февраля 1917-го, но также информация о его арестах и заключении после захвата власти большевиками. Эта публикация стала документом времени, ярко повествующим об общественно-политической жизни Москвы после большевистского переворота в период беспрецедентного «красного террора» и голода в городе.

Дневники вышли лишь через восемь лет после смерти Мельгунова. Прасковья Евгеньевна Степанова-Мельгунова первоначально издала в Париже отрывки из воспоминаний и дневников мужа, а затем в течение 1964 года отдельными книгами вышли три части его воспоминаний: 1-я и 2-я части повествуют о московском периоде, о детстве, гимназии, студенчестве, работе педагога, историка; 3-я часть посвящена периоду 1918–1922 гг., это «записки внутреннего эмигранта», рассказывающие об общественно-политической борьбе С. П. Мельгунова и его друзей против диктатуры большевиков и террора в России, о полутора годах его тюремного заключения.

Работа, проделанная вдовой по сохранению памяти о Мельгунове, огромна. Восемь лет длилась подготовка материалов, которую вела неутомимая женщина в свои тогда 72 года, ища пути финансирования издания, сама находясь в трудных материальных условиях. С этой целью в 1961 г. она продала часть архива² в British Library of Political and Economic Science в Лондоне³. Большую помощь в установлении контакта с Британской библиотекой вдове Мельгунова оказал английский ученый Леонард (Бертрам Наман) Шапиро⁴.

В качестве издательства и адреса заказов на книги Мельгунова в 1964 году было указано «Les Editeurs Reunis» («Объединенные издатели» при YMCA Press), 11 rue de la Montagne Sainte-Gebeviève, Paris 5 (Тираж не указан, издатель – г-н Березняк). Дневники и воспоминания С. П. Мельгунова являются не только сохранением памяти о нем, они представляют историческую ценность как интереснейшие документы времени, которые вносят много нового в понимание и толкование событий эпохи и могут занять достойное место в научном инструментарии исторических источников о двух революциях 1917 года уже в силу того, что они написаны не постфактум, а являются записями текущего момента.

Англоязычному читателю дневники Мельгунова стали доступны лишь в 1972 году благодаря стараниям Сергея Германовича Пушкарева⁵, известного историка Русского Зарубежья. Книга вышла под названием «S. P. Melgunov. The Bolshevik Seizure of Power» в издательстве «ABC-Clio Press» в Санта-Барбаре в Калифорнии со вступительной статьей С. Г. Пушкарева; соредактором стал его сын Борис Сергеевич Пушкарев. Читателям в России пришлось ждать 39 лет после парижской публикации 1964 года: в 2003 году в России появился прекрасный сборник «С. П. Мельгунов. Воспоминания и дневники»^[1]. В сборник вошли также дневники предвоенного и военного периодов. Как указывает Ю. Н. Емельянов, эти материалы представлены «на основе машинописной копии дневника из 87 страниц: 2 страницы – 1933 год, 85 страниц – 1939–1944 годы.)»⁶ Благодаря этому сборнику началось восстановление честного имени Мельгунова на родине после многолетнего забвения.

В российской историографии интерес к трудам С. П. Мельгунова сохранялся всегда, но его работы были абсолютно недоступны советскому читателю и исследователям на родине.

Исторические труды С. П. Мельгунова как дореволюционного, так и эмигрантского периодов «ходили по рукам» лишь в самиздате, перепечатанные по книгам, выпущенным в Лондоне и Нью-Йорке в 1970–1980-х гг. Привлечение запрещенного самиздата к научно-библиографической базе было абсолютно невозможно до 1991 года^[2]. Лишь после падения СССР честное имя С. П. Мельгунова было официально реабилитировано – спустя 70 лет после его выдворения из страны в декабре 1922 года.

Благодаря первым публикациям Ю. Н. Емельянова в 1998 году в России начался процесс научного осмысления и уважительного отношения к историческому наследию С. П. Мельгунова. В 2003 году тиражом 1500 экземпляров увидели свет «Дневники» Мельгунова с научными комментариями того же исследователя. В 2007 и 2008 гг. Емельянов продолжил работу над наследием Мельгунова, выпустив новые книги. Российские ученые И. С. Ратьковский (2012), С. В. и И. А. Гавриловы (2016) и С. Н. Дмитриев (2017) продолжили изучение наследия С. П. Мельгунова. Однако большинство этих работ затрагивает предэмигрантский период жизни и деятельности историка С. П. Мельгунова.

 

ПРЕДЭМИГРАНТСКИЙ ПЕРИОД ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

 

С. П. Мельгунов, москвич по рождению, прожил пять лет в Москве после захвата власти большевиками и установления диктатуры пролетариата – по ноябрь 1922 года, до момента его вынужденного выезда из страны. Из этих пяти лет полтора года пришлись на тюремное заключение. 

Убежденный либерал, Мельгунов начал свою общественно-политическую детельность еще в 1906 году, в партии кадетов, но уже через год покинул ее и вступил в Трудовую народно-социалистическую партию (народные социалисты, энесы). От всех других социалистических партий она отличалась тем, что в основу ее программы было положено отрицание террора как средства политической борьбы, а интересы человеческой личности ставились превыше всего, что и определяло задачу «обеспечить всем людям возможность всестороннего и гармонического развития». Вот как характеризовала партию энесов П. Е. Степанова-Мельгунова: «Это был умеренный социализм, непрерывная защита государства как целого, интересов нации, что привлекло в ее ряды лучших представителей русской демократической интеллигенции. Мельгунов состоял товарищем председателя Центрального Комитета партии и был выставлен кандидатом в Москве на выборах в Учредительное Собрание»⁷.

Трудовая народно-социалистическая партия была создана в период революции 1905 года, но просуществовала лишь до 1907 года ввиду ареста и ссылки ее лидеров. Партия была возобновлена спустя 10 лет, после Февральской революции 1917 года. Партия была немногочисленной, насчитывала около 2 тысяч членов, в подавляющем большинстве – городская интеллигенция, земские служащие, незначительное число крестьян. Видными партийцами были историки и публицисты В. А. Мякотин, А. В. Пешехонов, Н. Ф. Анненский, В.Г. Богораз, В. И. Семевский, С. Я. Елпатьевский, Ф. Д. Крюков. Официальным печатным органом с февраля 1917 года стала газета «Народное слово», после большевистского переворота в ноябре 1917 года партия просуществовала  недолго, так как в 1918 году большинство членов ее были арестованы.

Мельгунов, убежденный народный социалист, не мог не протестовать против разгона большевиками Учредительного Собрания в ноябре 1917 года – единственного демократически и легитимно избранного органа власти в России в переходный период; он не мог не противодействовать начавшемуся необоснованному и беспредельному повсеместному насилию, террору большевиков, отмене всех государственных институтов правосудия в стране, разнузданной охоте на инакомыслящих и «классово чуждых».

Систематические гонения большевиков на социалистическую оппозицию начались уже с начала 1918 года. В этом сказывалось программное стремление Ленина к железной однопартийной системе и тотальной власти. Мельгунов, как член Правления Народно-социалистической партии, одним из первых был подвергнут аресту после очередного покушения на Ленина членом партии эсеров Ф. Каплан в ночь на 1 сентября 1918 года. Это послужило лишь началом к массовому террору и арестам. Мельгунов и его партия, не имеющая никакого отношения к покушению, на себе испытали абсолютную юридическую незащищенность от большевиков. Началось физическое уничтожение социалистической оппозиции, пользующейся бóльшей народной поддержкой и представляющей реальную конкуренцию большевикам. 

Физически «сохраниться» С. П. Мельгунов смог в эти времена, полные хаоса и насилия, лишь благодаря личным, еще дореволюционным, знакомствам с большевиками, многие из которых принадлежали ранее к другим социалистическим группировкам. Вот как вспоминает в дневниках сам С. П. Мельгунов о спасении после первого тюремного заключения: «Меня освободили вследствие хлопот большевиков. Возбудили ходатайства Бонч-Бруевич, Керженцов, Дауге (написал Петерсу), Подбельский, Фриче, Рязанов, Луначарский, Ландер и др.»⁸.

Об этом времени пишет и П. Е. Степанова-Мельгунова в послесловии к первой, 1964 года, публикации дневников мужа: «...в 1919 году Мельгунов должен был перейти на нелегальное положение, продолжал, однако, свою работу… Большевистская власть его выпускала, постоянно ходатаями выступали старые революционеры, как В. Фигнер и П. Кропоткин. В 1920 г. Мельгунов был судим по большому политическому процессу, к которому было привлечено много московских профессоров и общественных деятелей. Его обвиняли как одного из организаторов ‘Союза Возрождения’, политической группировки, в которую вошли представители всех антибольшевистских демократических партий: народной свободы, народных социалистов, правых социал-революционеров, правых социал-демократов. ‘Союз Возрождения’ вел активную борьбу с большевиками, поддерживая демократическую тенденцию, – так позади белого движения пытались создать единый национальный фронт против большевиков»⁹.

Борьба с социалистическими партиями внутри страны стала государственным проектом большевиков уже с января 1918 года; она не только включала в себя физическое истребление противников режима (истинных и потенциальных), но и конституировала мифологизированную историю революции, где другим социалистическим партиям отводилась роль врагов. В контексте такой идеологической заданности им всем была предначертана трагическая участь в СССР. Официальная интерпретация событий внедрялась путем полного искоренения имен оппозиционеров из исторической национальной памяти. Против этой доктрины яростно и неутомимо выступал Мельгунов-историк, за что он не раз рисковал поплатиться жизнью.

В последний раз перед высылкой С. П. Мельгунов был арестован 7 февраля 1920 года по сфабрикованному делу «Тактического центра», в феврале 1921-го временно освобожден, но в мае 1922 года вновь арестован; в августе он был приговорен к смертной казни, которая была заменена десятью годами тюремного заключения. После пребывания в одиночной камере он был освобожден по ходатайству Академии Наук и лично П. А. Кропоткина, В. Фигнер и др. Вера Фигнер посодействовала контакту с Л. Красиным, который, в свою очередь, заступился за Мельгунова. Решение об изгнании неугодного С. П. Мельгунова было принято в августе 1922 года, его имя попало в список высылаемых за границу. Но в этом было его спасение.

П. Е. Степанова-Мельгунова вспоминает: «В 1922 году, в момент массовых высылок [за границу] интеллигенции, когда Мельгунов вновь сидел в тюрьме, вызванный свидетелем на известный процесс социал-революционеров, он намечался к ссылке в Чердынь (на севере Пермской губернии), что было заменено решением выехать за границу при условии, что он не вернется на родину. Мельгунов сделался эмигрантом, так как через год он официально был лишен всех прав гражданства, вместе с тем конфискованы были его богатейшая библиотека и архив, переданные ныне Социалистической Академии. Поводом для этой меры явились статьи Мельгунова о красном терроре»¹⁰, и также: «Пока тянулся эсеровский процесс, в обеих столицах составляли списки нежелательных советской власти представителей интеллигенции: ученых, профессоров, писателей, общественных деятелей и т. д., многие из которых преследовались властью, уже посидели в тюрьмах, подверглись угрозе расстрела (Е. Кускова, С.Прокопович, М. Осоргин и др. члены т. н. Голодного Комитета или Лиги спасения детей, избежавшие суровых кар благодаря представительству Фритьофа Нансена), их всех постановлено было выслать за границу. В списки не вошли те, кто сидел в тюрьме во время эс-эр-процесса. Политический Красный Крест с В. Н. Фигнер во главе, мало веря в продолжительность ‘передышки’, намечавшейся в связи с возникающим Н.Э.П.’ом, хлопотал за добавление к уже высланным за границу Сергея Петровича, которого по этому поводу Менжинский вызвал в ГПУ. Отпускать не хотели… Из Москвы выслали уже около 70 человек с семьями. Выслали две партии: одну через Ригу, другую через Петербург… Со всех высылаемых брали какие-то подписки. Всем предъявляли обвинение в контрреволюции. На Петербург уехала большая партия. Мы провожали и тех, и других. Перед их высылкой у нас на квартире был прощальный вечер. Собралось, кажется, 60 человек, люди еще не были так пришиблены, как теперь, было оживленно, все как будто верили в хорошее будущее. <…> 10 октября 1922 года проводы. На вокзале собралось более 70 человек. Шныряли агенты, но никого не трогали. Тяжелое расставание с полной неизвестностью будущего. Увидимся ли?»¹¹

 

ПЕРВЫЕ ГОДЫ ЭМИГРАЦИИ.

БЕРЛИН, ПРАГА. ОКТЯБРЬ 1922 – ДЕКАБРЬ 1926

 

Нам неизвестны подробности выезда семьи Мельгуновых из Советской России в октябре 1922 года. Произошло ли это пароходом через Петербург в Штеттин, как в случае с «Философским пароходом», или поездом Москва – Берлин, сведений об этом не обнаружено. В своих дневниковых записях С. П. Мельгунов не упоминает об том, как они с женой выбирались из Советской России. Известно лишь по записям П. Е. Степановой-Мельгуновой, что еще перед последним арестом Мельгуновы успели отправить за границу ее родителей и брата. Семья воссоединилась лишь в Берлине. Мельгуновы встретились там также с друзьями и соратниками по московскому издательству «Задруга».

Издательское товарищество «Задруга» было создано С. П. Мель-гуновым на кооперативных началах в 1911 году и имело большой успех в кругах либерально настроенной русской интеллигенции. Товарищество было построено на принципе полного равноправия всех членов – от Мельгунова-директора до типографского рабочего. После выдворения Мельгунова из страны издательство было закрыто, его банковские счета в 1924 году национализированы. «Задруга» – это 12 лет издательской деятельности Мельгунова-историка, давшие «500 наименований книг тиражом в 4 миллиона экземпляров»¹². Издательство находилось в Москве на Воздвиженке (Крестовоздви-женский переулок, 9), книжный магазин – на Моховой, 20.

Первые годы в эмиграции – сначала в Берлине, далее в Праге – были трудными для семьи Мельгуновых: поиск постоянного места жительства, преодоление различных юридических требований пребывания эмигранта в стране и его права на работу, отличных в Германии и Чехии. Это была кочевая жизнь между Берлином и Прагой в поиске cтарых друзей, которым удалось вырваться из советской России в поиске деловых контактов. К 1923 году в Берлине оказалось 17 бывших сотрудников Товарищества «Задруга». Это дало возможность быстро организовать новое издательство – «Ватага», на правах преемства с московской «Задругой». Еще перед самым отъездом из России С. П. Мельгунов был уполномочен Советом издательства открыть его заграничный филиал, для чего он получил юридическое право распоряжаться денежными средствами Товарищества. И вплоть до середины 1923 года, до национализации всех банковских счетов «Задруги» в СССР, у Мельгунова сохранялась эта возможность.

Уже через год после прибытия в Берлин С. П. Мельгунов начал издавать исторический журнал «На Чужой Стороне», который являлся продолжением ежемесячного журнала «Голос Минувшего», созданного им и издававшегося в Москве в 1913–1923 годах. (Правописание всех слов в названии журналов Мельгунов предпочитал с заглавной буквы). 

Московский предреволюционный «Голос Минувшего» был образцом внепартийных либерально-народнических публикаций по вопросам истории и литературы. За десять лет существования журнала было выпущено 65 номеров. Традицию внепартийной политики издания Мельгунов-редактор продолжил в эмиграции в непериодических исторических сборниках «На Чужой Стороне» и всех последующих. Он сознательно приглашал к сотрудничеству разных по политическим воззрениям сотрудников.

Сборники «На Чужой Стороне» начали издаваться в Берлине с января 1923 года. В связи с закрытием «Задруги» в Москве в середине 1923 года и последующей «национализации» денежных сумм издательства, возникла проблема с финансированием. 

Первый номер «На Чужой Стороне» вышел в Берлине в 1923 году в издательстве «Ватага». В статье «От редакции» указано следующее: «‘На Чужой Стороне’ – так будут называться наши сборники. Мы все – вольные или невольные изгнанники родной страны. Многие из нас еще недавно только покинули Россию, других от нее отделяют уже годы. Правда, немного лет прошло, как мы расстались, но как много было пережито за это время!.. Различны, быть может, наши политические настроения, различны, возможно, оттенки нашего общественного демократизма, но едино наше восприятие старой русской культуры, едина наша оценка ее духовной и моральной сущности. И неизбежно в современных условиях общественной растерянности и упадка, с одной стороны, и неясных исканий, с другой, наше единство многие назовут интеллигентским староверием. Мы приступаем к работе с чувством горячей любви к далекой родине. Наш невольный досуг хотим мы использовать, готовясь служить русскому народу»¹³.

Первый сборник «На Чужой Стороне» посвящен двум могиканам русской литературы – Льву Толстому и В. Г. Короленко, умершему 25 декабря 1921 года. Этот сборник, выпущенный в изгнании, являлся также осмыслением шестилетней власти большевиков; это период пересмотра «идеологии, какою жило русское общество, точнее говоря, русская интеллигенция, до революции Февраля 1917 года. Что привело Россию к пути террора? Какие надежды и ожидания, возлагавшиеся на эту Февральскую революцию, не оправдались?»¹⁴ – писал В. А. Мякотин¹⁵ в статье «На распутье».

Журнал был напечатан на хорошей плотной бумаге, что соответствовало финансовым возможностям – оставшимся деньгам «Задруги». Общий объем сборника насчитывал 248 страниц. Первый сборник печатался в Берлине, со второй книжки появляется указание на двойное издание – Берлин–Прага: в Берлине – издательство «Ватага», адрес типографии Куммер и Ко: Berlin 2, Neue Promenade 6, – это центр Берлина, поблизости с метро Хаккешер Маркт (Hackescher Markt), адрес редакции: Kurfüstenstrasse 124, и в Праге – издательство «Пламя». Двойной адрес издания указывает, что поиск более дешевых типографий и условий печати в период начинающейся инфляции в Европе привел Мельгунова в Прагу.

Мельгуновский сборник «На Чужой Стороне» занял достойное место среди огромного числа русскоязычных изданий Берлина в период расцвета эмигрантской печатной деятельности в 1920-е годы – насчитывалось более 150 маленьких и больших русскоязычных издательств, газет и журналов¹⁶. «Арестованные» счета в России и начавшаяся инфляция в Германии в 1920-е годы привела к большим финансовым затруднениям для большинства, и Мельгунов-издатель не был исключением. Он искал – и находил выходы. Одним из решений стало сотрудничество с пражским изданием «Пламя», созданным Евгением Александровичем Ляцким (1868–1942)¹⁷, известным литературоведом и писателем, близким по политическим взглядам к эсерам. В 1916–1917 гг. Е. А. Ляцкий был сотрудником в московском издании «Голос Минувшего» С. П. Мельгунова.

Но и это сотрудничество не стало решением проблем финансирования первого эмигрантского журнала Мельгунова «На Чужой Стороне». И чета Мельгуновых, как и многие русские эмигранты, выбрали для себя новое пристанище – Париж. Русская диаспора в Берлине начала существенно редеть уже в конце 1920-х годов в связи с нагнетающейся атмосферой фашистской идеологии в Германии, а также из-за изменения правового положения иностранцев. Париж привлекал еще и языком, которым многие русские эмигранты владели в совершенстве. С переездом четы Мельгуновых в Париж издание сборников «На Чужой Стороне» было перенесено туда. Всего за 1923–1926 гг. было выпущено 13 сборников: семь – в Берлине и Праге, шесть – в Париже.

 

ПАРИЖСКИЙ ПЕРИОД. 1926–1939

 

Лишь в 1926 году, т. е. через четыре года после высылки из России, для С. П. Мельгунова наступает период относительной стабильности; в Париже кое-как налажен скромный эмигрантский быт, восстановлены дружеские связи. Мельгуновы получают вид на жительство во Франции. Обязательные для иностранцев формальности длятся более полугода, но именно это дает возможность получения лицензии на продолжение издания журнала «На Чужой Стороне». В Париже журнал получил новое название – «Голос минувшего на чужой стороне», соединив оба прежние названия исторических сборников. Главными редакторами стали С. П. Мельгунов и Т. И. Полнер¹⁸.

К тому моменту в СССР полностью ликвидировано издательское товарищество «Задруга» в Москве, а после выхода книги о красном терроре Мельгунов был внесен в список «персон нон грата», въезд в СССР запрещен, имеющееся у него гражданство Российской империи объявлено недействительным. С июля 1924 г. он имел паспорт Нансена, как и большинство русских эмигрантов. Для Мельгунова продолжается период больших финансовых проблем. И всё же он не сдается и ищет спонсоров для своего нового журнала и распространяет его в русской эмигрантской общине в Париже и других европейских центрах диаспоры. Учитывая общее тяжелое материальное положение русской эмиграции во всех центрах рассеяния (в одном лучше, в другом хуже), работа по сбору пожертвований была непростой.

Сборники «Голос минувшего на чужой стороне» сосредоточились на публикации мемуаров участников событий революции и Гражданской войны – таким образом предоставляя широкой аудитории правдивые документы тех cобытий. По качеству публикаций и именам авторов эти мельгуновские сборники могут занять достойное место в одном ряду с замечательными 22-мя томами «Архива русской революции», изданными Иосифом Владимировичем Гессеном¹⁹ в Берлине в 1921–1937 годы.

В 1929 году «Голос минувшего...», несмотря на востребованность, прекратил свое существование, возможно, ввиду непреодолимых материальных проблем, а еще и по причине начатого Мельгуновым параллельного издания политического еженедельника «Борьба за Россию» (1926–1931 гг., №№ 1-259), предназначавшегося также для распространения в СССР.

 

ОТХОД ОТ ПОЛИТИКО-ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ

 

Период 1930-х годов ознаменован в русской эмиграции противодействием советской агентуре в Европе и созданием конспиративных эмигрантских парамилитаристских организаций, таких, как «Крестьянская Россия» (эсеры и правые кадеты), «Братство Русской правды» (ген. П. Н. Краснов, герцог Г. Н. Лейхтенбергский и др.), «Народный Союз защиты Родины и Свободы» (Б. Савинков), Русский Общевоинский Союз (РОВС) (ген. П. Н. Врангель). Мельгунов также создал в этот период собственную политическую группу «Борьба за Россию», в которой сплотились его единомышленники А. В. Карташов²⁰, П. Я. Рысс, М. М. Федоров²¹, Т. И. Полнер.

Мельгунов-публицист разоблачает на страницах журнала «Борьба за Россию» советских агентов в рядах некоторых эмигрантских политических организаций. Стоит заметить, что предвоенные годы для Мельгунова – время общего разочарования в политической эффективности русской эмиграции, разобщенной и ослабленной деятельностью советской контрразведки после разгрома Русского Общевоинского Союза (РОВС)²² и второго «Треста». После похищений председателей РОВСа генерала Кутепова в январе 1930 года и его последователя генерала Миллера в 1937 году в русской эмиграции царило ощущение «всемогущества» советской разведки. Общее настроение подавленности совпало с начавшимся мировым экономическим кризисом. Выросшие цены на бумагу, на аренду помещений для издательств и жилья повлекли за собой прекращение издательской деятельности С. П. Мельгунова.

Чета Мельгуновых переезжает из Парижа сначала в тихое местечко в Сан-Пиа, в ближайший к Парижу уголок Нормандии на берегу реки Эр (1930–1932). А двумя годами позже Мельгуновы переезжают в городок Шампиньи-сюр-Марн под Парижем. Вот что об этом периоде вспоминает Н. С. Тимашев²³: «Тяжелый экономический кризис, поразивший Францию, заставил С. П. из историка, журналиста и политического деятеля превратиться в куровода и садовника… Вскоре выяснилось, что в большом доме, центре его хозяйства, есть место для ‘платных гостей’, и вот летом 1932 года мы всей семьей поселились у Мельгуновых. И быстро стали у них своими людьми… Только один раз нам всей семьей довелось длительно прожить в ‘имении’ С. П. С огорчением узнали мы, что почти райскому житью в Сан-Пиа подошел конец. Мельгуновы переселились в один из далеких восточных пригородов Парижа Шампиньи-сюр-Марн. Добраться туда было трудно, но мы продолжали видеться, пока судьба не перенесла сначала меня, а потом мою семью, в Америку»²⁴.

Но не только разочарование в эмиграции повлекло переезд Мельгунова из французской столицы. Начиная с конца 1920-х гг. и вплоть до начала немецкой оккупации Франции в стране открыто действовали т. н. Иностранный Отдел ОГПУ, агенты Коминтерна, разведывательно-диверсионная СГОН (Спецгруппа особого назначения при НКВД СССР) под руководством Якова Серебрянского²⁵. Этой группой, при активной помощи французских коммунистов, совершалась не только вербовка агентов из рядов эмигрантов, но и диверсионные и террористические операции по ликвидации РОВСа, похищения, а также убийства видных деятелей эмиграции, кража архивов (например, архива Л. Троцкого у его сына Л. Седова) и т. д.

Из-за опасений за жизнь чета Мельгуновых и решает, в конце концов, переехать из Парижа. Этот период «затишья» для Мельгунова длится около пятнадцати лет, вплоть до освобождения Парижа от немецкой оккупации 25 августа 1944 года. Разочарование в реальных возможностях эмиграции противостоять мощному аппарату советской агентуры привело Мельгунова к выводу о тщетности какого-либо политического противостояния и сосредоточило его на исследовательской деятельности; он всецело уходит в научную работу. В 1939 году С. П. Мельгунов записывает в дневник: «Давно завел эту тетрадку. Хотел записывать то, что происходит: сами мы нигде не бываем. И до сих пор ничего не записал»²⁶.

Список его исследовательских трудов обширен. Вот общая хронология публикаций С. П. Мельгунова:

1923 – «Дела и люди Александровского времени» (Берлин).

1924 – «Красный террор в России. 1918–1925» (Берлин). Эта книга, получившая огромный общественный резонанс, была переведена на немецкий, английский, испанский, голландский и французский языки, сделав публичными факты массового террора в Советской России. Книга принесла Мельгунову первый гонорар в эмиграции. Платой за эту книгу стал и полный запрет его имени на родине. 

1929 – «Гражданская война в освещении Милюкова» (Париж), «В годы Гражданской войны (Чайковский)» (Париж).

1930 /1931 – «Трагедия адмирала Колчака» (Белград), «На путях к дворцовому перевороту» (Париж).

1938 – «Российская контрреволюция. Методы и выводы ген. Головина», «Как большевики захватили власть. Октябрьский переворот. 1917» (Париж).

1940 – «Золотой немецкий ключ большевиков» (Париж). Эта книга была опубликована Мельгуновым уже после подписания Договора Молотова–Риббентропа. В исследовании С. П. Мельгунов постарался показать, опираясь на факты, истоки союза между Германией и СССР в преддверии Второй мировой войны; союза, заложенного еще до большевистского переворота 1917 года и получившего свое продолжение в большой геополитической игре 1939–1940 годов.

Книга «Золотой немецкий ключ большевиков» оказалась как никогда актуальной. 18 сентября 1939 года начался процесс многочисленных аннексий Советским Союзом территорий Западной Украины и Западной Белоруссии; было оказано мощное давление на Литву, Латвию, Эстонию, вследствие чего эти независимые страны вынуждены были подписать с Москвой так называемые «пакты о взаимопомощи», а в июне 1940 года на территорию прибалтийских государств вступили советские войска. Как продолжение политики аннексий, Красная Армия заняла румынскую Бессарабию, образовав Молдавскую ССР и создав, таким образом, шестнадцатую советскую республику. На очереди был план по созданию Карело-Финской, семнадцатой, республики, – план, вылившийся в Советско-финскую войну. На всех аннексированных территориях начался страшный период массовых арестов, расстрелов и депортаций.

Интересно наблюдение Мельгунова за реакцией русской консервативной эмиграции в отношении аннексии территорий новых независимых государств: «В большинстве эмиграции захват Галиции и Белоруссии вызывает несомненное удовлетворение. И то же повторяется относительно Финляндии… Есть ли уверенность, что и в России с удовлетворением не воспринимались эти захватнические деяния?.. Это будет чувство желать восстановить Россию в старой довоенной территории, ибо исторически сложившееся тело не так легко уходит из жизни. Называется это империализмом, но это так будет»²⁷.

 

ВОЕННЫЙ ПЕРИОД. 1939–1945

 

Начало Второй мировой войны Мельгуновы встретили в Шампиньи под Парижем. Вот какую запись вносит С. П. Мельгунов в свой дневник 3 сентября 1939 года: «Вот и опять война. В Шампиньи все довольно спокойно»²⁸. И далее – о политическом потенциале русской эмиграции: «Эмиграция – рассыпанная храмина, ни на что политическое не способная»²⁹.

На фоне масштабных мировых военных действий в Европе, еще до немецкой оккупации Франции и Парижа, дневниковые записи Мельгунова полны его размышлений не только о политике и ситуации в мире, но и о положении русского эмигранта во Франции: «Есть статья в защиту русских апатридов. Благая цель, но формулировка: русским оказали честь и призвали защищать Францию. Но отцы и дети не могут сражаться. Справедливо и им дать льготы. В действительности, русские апатриды остаются только иностранцами – да еще менее привилегированными, чем советские граждане. В комиссариате П. Е. сказали: ‘Будь вы советские, сейчас продлили бы карты carte d’identité, а теперь не можем.’»³⁰. А 21 января 1940 года Мельгунов записывает в дневник: «Следовало бы подробно записать бюрократическую волокиту с нашей carte d’identité после 16 лет пребывания во Франции. Нежелание в префектуре признавать наши удостоверения вопреки определенному тексту закона и т. д.»³¹.

Кроме общего подавленного настроения в кругах русской эмиграции, с началом Второй мировой войны начались дополнительные бюрократические проволочки с документами для всех русских эмигрантов во Франции; остро чувствовалось шаткое юридическое положение апатрида и его бесправность. Вот какой пример приводит Мельгунов в своем дневнике: «А 9 сентября 1939 уже все иностранцы были проверены и зафиксированы. Французов нельзя не похвалить. Сегодня ездили в комиссариат – отпечатки пальцев делали на карте (carte d’identité). Какой смысл? Газовых масок нам, как иностранцам, не дают, сделали самодельные»³².

Для лучшего осмысления правового статуса русского беженца во Франции позволим себе краткий экскурс в тему. Всеми формальностями русских эмигрантов до 1921 года занималось русское дипломатическое представительство в Париже, которое с октября 1917 года возглавлял В. А. Маклаков³³. Он находился в этой должности вплоть до признания СССР Францией в 1924 году. Русские эмигранты, покинувшие родину после революции и Гражданской войны, были лишены прав гражданства по Декрету Совета Народных Комиссаров от 28.10.1921 «О лишении прав гражданства некоторых категорий лиц, находящихся за границей». Многие русские эмигранты числились беженцами и имели паспорта Российской империи с дополнительным документом «carte d’identité», идентифицирующим личность и дающим право на пребывание в стране и работу. После основания Лиги Наций во всех европейских странах действовали филиалы Международного бюро Ф. Нансена по делам беженцев. Паспорт Нансена был признан легитимным документом после Международного соглашения, достигнутого на Межправительствен-ной конференции по удостоверениям личности для российских беженцев 3-5 июля 1922 года (в роли Верховного Комиссара был Фритьоф Нансен). Паспорта Нансена выдавались через Комитеты Нансена во всех европейских странах с 1922-й по 1942 год. На основании этого документа оказывалась также минимальная материальная помощь эмигрантам.

В октябре 1924 года Маклаков ушел с должности посла и создал Эмигрантский комитет, взявший на себя обязательство представлять правовые интересы российских эмигрантов во Франции. Комитет именовался «Офис русских беженцев», он начал свою работу с 9 мая 1925 года под контролем Министерства иностранных дел Франции. В период немецкой оккупации Офис был распущен, Маклаков, как видный масон, арестован.

Июнь 1940 года воистину стал трагически-судьбоносным для Франции на последующие четыре года войны. Немецкие войска достигли реки Сены 8 июня 1940 года, а 14 июня вступили в Париж. Германией были аннексированы департаменты Франции в Эльзасе и Лотарингии; северные департаменты Нор и Па-де-Кале были объединены в Рейхскомиссариат «Бельгия – Северная Франция». Около 2/3 всей территории Франции были оккупированы: весь юг страны и ее колонии перешли под контроль коллаборационистского правительства маршала Филиппа Петена, на юге установлен итало-фашистский режим Виши.

17 июня 1940 года Мельгунов отправился в Париж пешком из Шампиньи. Вот что Сергей Петрович записывает в дневнике: «Пошел в Париж пешком отнести работу, а главное, хоть что-то узнать. Мы как бы отрезаны от жизни. По радио что-то говорят, но большинство не слушает. У нас радио нет, и ни от кого ничего не узнаешь. Прошел совершенно спокойно. Никто ничего не спрашивает. Метро ходит. Приехал в Biotherapie. Там узнал о начавшейся катастрофе. Радио подтверждает сообщение немецкое. Они идут беспрепятственно. Линия Мажино прорвана»³⁴. Мельгунов описывает свои впечатления от начавшейся немецкой оккупации так: «Получается какая-то бессмыслица. Здесь, в Париже, ‘налаживается’ жизнь… Открывают кафе, ставят столики, люди пьют. Ректор объявляет о возобновлении занятий, открытии библиотек. А там идет еще борьба! Молодежь будет здесь ‘учиться’ и фланировать в кафе, а там будет погибать. Где вообще французский патриотизм? Он куда-то исчез – все довольны только тем, что избавились от опасности. Никто не отдает себе отчета в тягости положения»³⁵.

Нападение Гитлера на СССР 22 июня 1941 года также имело свои существенные последствия для русской диаспоры в оккупированной части Франции. Так, уже 23 июня 1941 произошли массовые проверки идентичности личностей русских эмигрантов и проверки на предмет лояльности к немецкой власти. Многие из них очутились в сложной, часто просто безвыходной, ситуации как лица без гражданства, имеющие только «Нансенские» паспорта^[3], многие не имели даже таковых, сохраняя паспорта Российской империи. Их правовая ситуация была просто непредсказуемой при немецкой оккупации.

C началом немецкой оккупации во Франции была прекращена выплата социальных денежных пособий, пенсий русским эмигрантам, а для тех русских эмигрантов, кто состоял до войны на государственной службе во Франции, началась волна увольнений. Для большинства наступило время выживания, острой нужды в ситуации растущих цен, заботы о пропитании и топливе, а часто о новом крове, так как русских эмигрантов стали выселять из центра Парижа. Но главное, над всеми нависла неизвестность и тяжелая зависимость от распоряжений новой немецкой оккупационной власти.

В качестве координационного бюро для русских эмигрантов было создано «Управление по делам русских эмигрантов во Франции» во главе с Георгием Жеребковым³⁶, который занимался преимущественно переписью русских эмигрантов и сбором информации о них; бюро занималось также выдачей документов, подтверждающих жилищную прописку. По сути же это был сбор сведений о политической благонадежности каждого эмигранта по отношению к немцам и, в зависимости от этого, выдавался документ «вид на жительство». Шла также фильтрация российских эмигрантов по  расовым и идеологическим критериям: евреи, масоны, коммунисты, социалисты были интернированы.

Наиболее известен концентрационный немецкий лагерь Рулье (camp de Royallieu) вблизи города Компьень на севере Франции, который был размещен в здании бывших армейских казарм; после оккупации Франции здесь находились военнопленные французы. С 23 июня 1941 года, после нападения Гитлера на СССР, лагерь был переформирован в прифронтовой транзитный «Сталаг 122» (нем. «Frontstalag 122») для интернированных гражданских лиц иудейского вероисповедания, лиц разного гражданства и национальностей. В числе узников были не только евреи, но и масоны и коммунисты. В период с июня 1941-го по август 1944-го через этот лагерь прошло около 50 тысяч узников³⁷.

Усугубляло положение русской эмиграции ее расчлененность и хроническая вражда между различными политическими лагерями. Вот что сообщает Евгений Иванович Балабин³⁸, генерал-лейтенант Донского войска: «К сожалению, во Франции происходит то же самое, что и во всех русских центрах эмиграции по приходе немцев. Многочисленные русские организации засыпали немцев жалобами друг на друга, и каждый из них настаивает, чтобы немцы слушались только их и никого больше»³⁹. Разобщенность русской эмиграции давала немцам возможность манипуляции эмигрантскими группами. Большинство русских эмигрантских организаций было распущено.

С июня 1941 года общий контроль за русскими эмигрантскими организациями во всех европейских центрах диаспоры осуществлялся через центральный Берлинский офис «Управление по делам русских беженцев в Германии» (Russische Vertrauensstelle in Deutschland, или «RVst»). Эта организация существовала негласно при Германском министерстве внутренних дел и вела контроль за русскими эмигрантами в 1923–1936 гг. только в Германии, но с августа 1939 года начался превентивный контроль за русскими эмигрантами и на оккупированных территориях. В преддверии нападения Гитлера на СССР было создано т. н. Рейхское министерство по делам оккупированных восточных регионов (Reichsministerium für die besetzten Ostgebiete, RMfdbO), называемое кратко «Восточным Министерством» (Ostministerium, RMO), оно действовало с марта 1941-го по май 1945-го. Министром стал балтийский немец А. Розенберг⁴⁰. «Управление по делам русских беженцев в Германии» вошло в состав «Восточного министерства» и контролировало учет русских эмигрантов во всех оккупированных европейских центрах, включая Париж. Так, например, через это Управление для вермахта вербовались переводчики из среды русских эмигрантов. Возглавлял эту организацию генерал В.В. Бискупский⁴¹ – в 1923–1936 гг. негласно, с мая 1936 года официально⁴². Его заместителем был Сергей Таборицкий⁴³. В ситуации острой материальной нужды многие русские эмигранты соглашались на работу переводчиками – как в Европе, так и в оккупированных регионах СССР. Им выплачивалось жалование, после смерти – пенсия вдовам и детям.

Работать русским эмигрантам предлагали не только переводчиками для вермахта; также на оккупированной территории СССР эмигрантов брали на административные места: почта, Биржи труда для депортации рабочей силы (остовцев) в рейх, администрация пунктов распределения питания, местная полиция. Интересно отметить тот факт, что была предпринята попытка восстановления и объединения всех русских эмигрантских воинских организаций – как, например, РОВС, а также казачьих подразделений. Этот процесс начался после аннексии Судетских земель в Чехословакии и продолжался по мере быстрого продвижения вермахта по Европе. Так, например, генерал-майор Алексей фон Лампе⁴⁴ после прихода нацистов к власти в 1933 году был обвинен в шпионаже, заключен на три месяца в тюрьму на предмет проверки лояльности к новой нацистской власти. В 1938 году он возглавил «Организацию русских военных союзов» и был привлечен Рейхским министерством внутренних дел Германии к сотрудничеству по реорганизации русских эмигрантских воинских союзов. Вот что сообщает по этому поводу донской казак М. А. Ковалев из Праги 25 ноября 1939 года: «Приезжал к нам в Прагу и пробыл 10 дней ген. Лампе. Он, согласно распоряжению немецких властей, свел все наши воинские организации в одну. Теперь так: в каждом городе, где раньше было несколько воинских организаций, будет одна организация с наименованием ‘Русская воинская группа в Праге’ (в Брно, Пльзне и т. д.), во главе ее начальник. У нас ген. Харжевский. Он подчинен начальнику Юго-Восточного отдела (в Протекторате) капитану Первого ранга Подгорному, а Яков Иванович – ген[ералу] Лампе, которому подчинены начальники всей Великой Германии»⁴⁵. С осени 1940 года процесс реорганизации союзов русской эмиграции во Франции проходил по той же схеме.

Русская диаспора в Париже разделилась в зависимости от отношения к немецким оккупантам и начавшейся войне Германии против СССР. Наступил момент решающего выбора для каждого эмигранта; для одних это был переход на патриотические позиции, что выражалось одновременно в поддержке Советского Союза в надежде на изменение его политического строя после войны; у других эмигрантов союз с Германией вызывал надежды на реванш и свержение ненавистной советской власти. Третьи заняли выжидательную позицию. Это был явный раскол. Вот какую запись в дневнике сделал С. П. Мельгунов: «С выступлением СССР выдвинулся русский вопрос. Произведены аресты. Говорят, что в Виши хотели всех арестовать, но были-де остановлены немцами. Там, в неоккупированной зоне, всё же были массовые аресты. Здесь – кое-где в провинции. Жена Деникина, самого главнокомандующего не решились. Здесь в Компьен посажены Альперин, Зеелер, Одинец, Фондаминский, Колтышев (освобожден) Из знакомых больше никого не знаю. Сидел Мустафа Чокаев, а теперь увезен в Берлин для переговоров, также уехали-де грузины. Очевидно, арестовывали тех, кто считался или советолюбом, или готовым [оказать] помощь большевикам во имя национального дела. Под домашним арестом Романов»⁴⁶.

Географическая оторванность Мельгунова от центра Парижа во время немецкой оккупации, отсутствие достоверных сведений о ситуации в национальных русских и французских газетах влекла за собой одиночество и неосведомленность. Особенно в первый период немецкой оккупации сказывался недостаток газет, достоверных радиосообщений о мировых событиях; недоставало известий о друзьях и соратниках. Лишь после войны стали известны невосполнимые потери в кругах русской эмиграции во Франции: одни были интернированы, другие арестованы и депортированы в Германию.

Источником новостей в период немецкой оккупации в Париже стала прогермански настроенная газета «Русский вестник» под редакцией Жеребкова. Большинство русских эмигрантских изданий прекратили свое существование. Свободный печатный голос русской эмиграции во Франции стал слышен лишь в 1946 году благодаря журнальным сборникам С. П. Мельгунова.

 

 

ПОСЛЕВОЕННАЯ ЕВРОПА.

С. П. МЕЛЬГУНОВ В 1945–1948 ГОДАХ

 

После высадки западных союзников в Северной Франции 6 июня 1944 года, вошедшей в историю как «Операция Оверлорд» (Operation Overlord, или «День Д»), в неоккупированной части страны было создано Временное правительство. Правительство в этом составе просуществовало с июня 1944 по 1946 гг. и подготовило почву для нового конституционного строя в послевоенной Франции. Результатом стало образование т. н. «Четвертой Республики» (1946–1958). Вплоть до мая 1947 года Франция находилась под управлением коалиции лево- и правоцентристских партий, включавших в себя коммунистов как крупнейшую политическую силу в парламенте.

Чем объясняется народная популярность французской компартии после войны? Время немецкой оккупации стало лакмусовой бумажкой для всех политических партий Франции. Благодаря активному участию в антифашистском движении Сопротивления французских социалистических партий и коммунистов, их популярность у населения после войны была особенно высока. Ненависть к немецким и итальянским фашистам толкнула многих французов, да и русских эмигрантов, в объятия французской компартии, а следовательно, и СССР, так как деятельность французских коммунистов осуществлялась при «чутком» руководстве Советского Союза. Это «чуткая» связь выражалась в идеологическом руководстве со стороны СССР. Состав французского Сопротивления был различен: члены французской коммунистической партии, партизанское движение «маки», члены вишисткого движения, которые тайно поддерживали Сопротивление и движение «Свободная Франция» под руководством де Голля, патриотическая группа «фран-тирер». По численности наибольшей и влиятельной группой были французские коммунисты – также и наиболее организованной.

В результате Французская коммунистическая партия стала после войны одной из самых влиятельных политических сил в стране. Статистика говорит сама за себя: в конце 1946 года компартия Франции насчитывала около 900 тысяч членов (возглавил партию Морис Торез и Жак Дюкло). Многие ключевые позиции во Временном правительстве заняли коммунисты. Например, Торез был избран в Национальное собрание в 1945 году, вошел в правительство Де Голя в качестве министра, в 1946–1947 гг. занимал пост вице-премьера французского правительства.

Во Временное правительство Франции (1944–1946) вошли представители основных политических партий, участвовавших в Сопротивлении: коммунистическая партия, социалистическая партия, католическая – «Народно-республиканское движение». Правительство возглавил де Голль.

Советско-французские отношения вошли в фазу апогея дружеского взаимопонимания именно благодаря вице-премьеру Торезу. За лояльность к СССР он был щедро вознагражден советскими соратниками. Его именем были названы многочисленные улицы и проспекты в огромной Стране Советов. Особенно «повезло» городам Юга России, где Торез проводил традиционные бесплатные отпуска в городах-санаториях Евпатории, Нальчике, Сочи, Ялте. В Донецкой области, например, до 2016 года город Чистяково именовался Торез.

Четыре года «молчания» либеральной русской эмиграции во время немецкой оккупации Франции при отсутствии своего национального печатного голоса обрекали большинство русских эмигрантов на бездеятельность. Контакты сохранялись лишь на уровне религиозных общин или внутри ограниченных по численности групп родных и друзей (существовал и запрет на собрания в течение четырехлетнего оккупационного периода). Это, без сомнения, влекло за собой разъединение русской эмиграции. Тем острее была потребность высказаться и определить свою общественно-политическую позицию для многих эмигрантов сразу же после освобождения Франции. 

В сентябре 1944 года Мельгунов отмечает в своем дневнике: «Прошло целых три года. Я ничего не записывал. Трудное время в материальном отношении пережили мы. На государственный паек прожить было нельзя, хотя Франция не пережила таких условий, которые мы видели в России в 19-20 гг. Всё время уходило на текущую работу – огород, который питал нас, рубку дров и пр. Дрова на черной бирже мы покупать не могли. Нас спасло то, что Маневскому (Володя Маневский, наш родственник, офицер Великой и Гражданской войн) удалось получить дерево, сорванное наводнением на Марне. Ходил в Varenne его распиливать – работа по возрасту и силам слишком для меня трудная. Не мог освободиться от простуды в течение ряда месяцев. Зимой приходилось жить в маленькой кухне, где поставили печурку, данную нам соседями. В таких условиях приходилось писать свою книгу о революции 17 года. Это была единственная отрада, давшая возможность уйти от современности, которая представлялась мне безнадежной. Я никогда не сомневался, что при длительной войне Германия должна проиграть. Успех на Западе вскружил голову немцам, и они бросились в Россию очертя голову, не считаясь с ее политико-географическими условиями. Повторение ‘1812’ должно было иметь те же результаты. И когда немцы явились в качестве злых завоевателей, картина должна была измениться – большевизм (всё же свой) должен был отойти на второй план. Подъем национальный мог бы закончиться свержением большевизма. Но люди всё сделали, чтобы реабилитировать большевизм в мировом масштабе. Это считаю величайшим преступлением управителей мира. Умиравший ‘коммунизм’ может возродиться в России – неважно, в каких формах будет этот рецидив. Победивший большевизм почти наверное приведет к советизации Европы. Отсюда мой пессимизм, мешавший мне вести дневник. В этом пессимизме были все-таки надежды. Я пытался уйти всё же в историческую работу. Очевидно, теперь пессимизм лишь увеличился. Я не могу закончить своей работы – так безнадежно мне представляется ее напечатание при жизни. Поэтому психологически принимаюсь за дневник – придется пережить новую полосу событий»⁴⁷.

Пессимизм Мельгунова объясняется «рецидивом» возрождения коммунизма в Европе с победно марширующей Красной Армией. Он пишет: «Война, ставшая Отечественной, изменила ситуацию: возможная борьба против большевиков отошла на второй план. Большевизм узурпировал патриотическую идею в своих интересах и обеспечил себе победу. Спасение Отечества стало, таким образом, и спасением большевизма: трагедия новой России – только выявление двойной преступности большевиков»⁴⁸.

По мере успешного продвижения Красной Армии в Восточной и Южной Европе начался массовый отъезд русских эмигрантов из Прибалтики, Польши, Болгарии, Чехословакии, Югославии в зоны западных союзников в Германии, Австрии, Италии – из-за страха перед репрессиями, из-за опасности депортации в СССР. Это повлекло за собой необратимый процесс исчезновения европейских центров диас-поры или их существенного видоизменения. Массовой послевоенной миграции русских эмигрантов из Бельгии, Франции, Нидерландов не наблюдалось. Оказавшись в лагерях Ди-Пи в оккупационных зонах союзников, «старые» русские эмигранты очутились в сложной правовой ситуации, связанной с проверкой идентичности их личности, регистрацией в новых странах и упразднением Нансенских паспортов.

Упразднение Лиги Наций 18 апреля 1946 года повлекло за собой необходимость решения вопроса легитимности Нансенских паспортов для русских эмигрантов. В каждой отдельной европейской стране было найдено свое решение. Так, например, «старые» русские эмигранты, оказавшиеся в Германии после войны, получили статус «Ди-Пи» и временные документы, идентифицирующие их личность, – паспорта от международных организаций ООН (УНРРА и ИРО). При дальнейшем расселении с августа 1948 года и выезде в другие страны дипийцы получали легитимное юридическое право на приобретение гражданства принявшей их страны – и новые паспорта. С конца 1948 года начался период географического рассеяния «старой» и «новой» русской эмиграции из послевоенной Германии в страны Южной и Северной Америки и в Австралию и формирование новых центров за пределами Европы.

Что касается «старых» эмигрантов во Франции, и Мельгунова в том числе, мало кто из них получил за межвоенный период эмиграции французское гражданство. Получение французского гражданства для русских эмигрантов предполагало продолжительный процесс с предъявлением часто невыполнимых требований – таких, как наличие постоянного места работы, владение языком, наличие жилищной прописки, предварительных пяти лет проживания в стране и т. д. Согласно французскому законодательству от 1939 года, приобретение французского гражданства возможно было до и после войны лишь по категории натурализации или женитьбы/замужества с гражданином/ гражданкой Франции. После окончания войны все русские эмигранты во Франции были подвергнуты проверке на идентичность личности и подлинность документов.

С. П. Мельгунов так описывает правовое положение русских эмигрантов во Франции после войны: «Неопределенность правового положения российской эмиграции вообще и во Франции, в частности, несомненно являлась не последним козырем в руках советской власти. Сыграть на измотанных нервах старых и, в особенности, новых эмигрантов, заронить в их мозги жуткую мысль о том, что после фатального срока 1 ноября 1946 года ‘непокорные сыны Родины’ будут отданы французскими властями на милость полпредству, и эмигрантский статуc рухнет сам собой, – какой это прекрасный, красноречивый аргумент! Советская власть должна была поторопиться им воспользоваться, ибо с недавнего времени появились первые вести о готовящихся в демократических странах переменах, весьма благоприятных с точки зрения правового положения эмиграции. Сейчас появились уже более точные сведения, позволяющие думать, что тревога о нашем будущем скоро рассеется. Исключительно хорошо осведомленная швейцарская газета ‘Gazette de Lausanne’ сообщила 28 июня 1946 ценные уточнения о том новом статуте иностранцев во Франции, который должен войти в силу с 1-го октября 1946. По этим сведениям, с названного числа иностранцам, постоянно проживающим во Франции, в том числе и российским эмигрантам, карт-д‘идентите будут выдаваться сроком на 10 лет, и получение их не будет связано с хлопотами и формальностями в Министерстве Труда. Одновременно будет положен предел и немотивированным высылкам из пределов Франции. Иностранцы, постоянно проживающие во Франции, будут высылаться лишь по приговору особого трибунала, который для каждого случая будет выносить мотивированное решение. Лица, коим грозит высылка, могут поручать свою защиту адвокату»⁴⁹.

Как мы видим, сложность правового положения русских эмигрантов во Франции была важным рычагом давления на эмиграцию через Министерство внутренних дел Франции и Префектуру Парижа, чьи ведомственные сотрудники, зачастую – члены французских социалистической или коммунистической партий, были просоветски настроены. Травля «неудобных» для советского правительства личностей, как С. П. Мельгунов, выражалась в затягивании выдачи соответствующих документов и лицензии на печать русского эмигрантского общественно-политического журнала. Это было систематичное противостояние С. П. Мельгунову во французских учреждениях, и продолжалось оно вплоть до конца 1948 года.

Ввиду открытого просоветского настроения по всей Европе, положение русской антикоммунистически настроенной эмиграции было  чрезвычайно сложным. Открытая антисоветская борьба делом и словом, прежде всего в эмигрантской прессе, становилась невозможна. Мельгунов пишет в своем первом послевоенном сборнике, вышедшем под названием «Свободный Голос» в феврале 1946-го в Париже: «Сво-бодный голос русской эмигрантской печати замолк в июне 1940 года. С тех пор говорили и ныне взывают к эмиграции иные голоса! Вновь зазвучавший ‘Свободный Голос’ должен был на них отозваться!»⁵⁰

«Свободный Голос» был создан С. П. Мельгуновым в содружестве с В. А. Лазаревским⁵¹ в Париже в 1946 году. Мельгунов постепенно отвоевывал свое право русского историка-эмигранта, политика и издателя на собственный печатный орган в прокоммунистически настроенной Франции. Он издавал свои исторические сборники под разными названиями на протяжении трех лет. Три года длилась его борьба за право получения издательской лицензии и за право публикации журнала «Российский Демократ» в Париже. Лишь в 1948 году это стало возможным.

Чтобы глубже понять атмосферу во Франции послевоенного периода, а также в среде русских эмигрантов, стоит обратиться к анализу целевой программы советского правительства по дестабилизации и идеологическому расслоению русской эмиграции.

 

СОВЕТСКАЯ ПРОГРАММА ПО ПРОПАГАНДЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ НА РОДИНУ

 

Хорошо известна роль русских эмигрантов в создании движения Сопротивления и факт многочисленного их вступления в его ряды. Однако надо вспомнить, что во время войны, 3 октября 1943 года, внутри Движения была создана и подпольная группа «Союз русских патриотов». При Союзе издавалась газета «Русский патриот» просоветского толка.

Целью «Союза русских патриотов» была не только пропаганда идеи возвращения русских эмигрантов на родину, но и нацеленная вербовка лиц для выявления прогермански настроенных и сотрудничающих с вермахтом русских эмигрантов. Вот что сказано в документе, обнаруженном российским историком Е. М. Макаренковой в ноябре 2002 года в фонде ВА/681 Префектуры парижской полиции, Кабинет префекта по архивным делам: «Накануне Освобождения члены ‘Союза русских патриотов’ ставили своей целью вхождение в контакт с их соотечественниками, завербованными в бригады вермахта. В ходе немецкого отступления некоторые из этих солдат дезертировали и, в конечном счете, перегруппированные, попадали в руки советских офицеров при посредничестве некоего Паспорсика, югославского лейтенанта, атташе, при правительстве маршала Тито, который, вероятно, был в тесных отношениях с этой организацией. ‘Союз русских патриотов’ рекрутировал многих членов в среде русских эмигрантов, проживающих во Франции»⁵².

После освобождения Парижа «Союз русских патриотов» был быстро переименован в «Союз советских патриотов», расширив свою работу уже в освобожденной столице с осени 1944 года, т. е. лишь год спустя после своего основания. Газета Союза была, соответственно, переименована в «Советский патриот». Это открыто обозначило политическую позицию организации и источник ее финансирования. В программу входила целенаправленная идеологическая «обработка» русских эмигрантов, живущих во Франции, для возвращения их в СССР. Юридически этот процесс был обозначен как «добровольная репатриация». Кампания была крупномасштабной, около 11 тысяч человек заявили о своем желании возвратиться на родину. Все ли они, зарегистрировавшиеся на выезд в СССР, действительно сумели выехать, нам неизвестно.

«Союз советских патриотов» и газета «Советский патриот» открыли свои филиалы в 1945 году в Лионе, Марселе, Ницце, в департаментах Алье, Савое, Марокко. Это был мощный инструмент идеологического воздействия на эмиграцию в руках советского правительства. При активном содействии советского посольства в Париже председателем «Союза советских патриотов» был избран Дмитрий Михайлович Одинец⁵³ (1883, Санкт-Петербург, – 1950, Казань). Одинец был известен в среде эмигрантов. Он, коренной петербуржец, принадлежал к первой волне эмиграции, за его плечами лежали долгие годы материальной нужды и неустроенности беженца. В русской диаспоре в Париже за свои заслуги он завоевал доброе имя, был председателем правления Тургеневской библиотеки в Париже, профессором истории права в Сорбонне (1922–1948), председателем Русского Педагогического комитета во Франции, основателем учебной части Русского Народного университета в Париже. Предложение от советского консульства Одинец получил в свои 62 года. Вероятно, он почувствовал себя нужным родине и в патриотическом порыве начал активную пропаганду «возвращенчества». Заметим, это также давало ему финансовую стабильность в наступающей старости.

Роман Гуль, с 1933 по 1950 гг. проживавший в Париже, так описывает послевоенное время в своих воспоминаниях «Я унес Россию»: «Русский послевоенный Париж являл сумбурную и неустойчивую картину. <…> Советское посольство создало и ‘Союз Совпатриотов’ (официально ‘Союз советских граждан’) под почетным председательством совпосла-чекиста А. В. Богомолова. А в ‘Союзе’ большую роль играл старый эмигрант, бывший офицер, бывший узник Бухенвальда, заслуженный масон Игорь Александрович Кривошеин… Просто страшно и странно вспоминать сейчас эти анекдотически постыдные и политически нелепые факты, когда вся эта акция чекистов по уничтожению эмиграции давно выявилась… Для советских эмигрантов второй волны открыли лагерь ‘Борегар’, куда насильно свозили тех, кого захватывали (хоть на улице). А некоторых и убивали, как лейтенанта Николая (забыл фамилию), которого среди бела дня насильно вытащили из квартиры наших друзей Л.А. и И.М. Толстых в их отсутствие и увезли не то в ‘Борегар’, не то в посольство, где и убили. ‘Борегаром’ ведал советский полковник-чекист Никонов и его помощник, лейтенант-чекист М. Штранге. Всё  это происходило под властью генерала де Голля, при полном попустительстве, а иногда и при содействии французской полиции. Причем среди эмиграции распускались упорные слухи, ‘что всё равно де Голль выдаст всю эмиграцию Советам’. И в это все верили, этого боялись… Чекисты лезли напролом, поставив своей целью уничтожение эмиграции, замаскировав его в ‘патриотизм для дураков’. <…> Евлогий–Бердяев–Кускова – под руководством А. Е. Богомолова – били по эмиграции, загоняя эмигрантов на Архипелаг ГУЛаг»⁵⁴.

Большинство членов «Союза советских патриотов», как и его председатель Д. М. Одинец, получили советское гражданство и выехали из Франции в СССР. Судьбы многих из них были трагичны, редко кто из них получил то, о чем мечтал. Сравнивая судьбы массы репатриантов, судьба Д. М. Одинца была относительно смягчена за его «заслуги» в реализации программы возвращения на родину. Он не был отправлен в советский концлагерь, как это случилось с большинством, а получил место скромного преподавателя в Казанском университете, подальше от двух столиц. Ему, прошедшему немецкий концентрационный лагерь «Руаль» в Компьене, заболевшему и отпущенному из-за операции на сердце, судьба дала возможность сравнить условия в немецком и, позднее, в советском транзитном лагерях. В Казани он прожил лишь два года, скончавшись от сердечного приступа в 67 лет, и, вполне вероятно, мучаясь чувством вины перед возвращенцами.

Огромный аппарат пропаганды советской агентуры широко финансировался государством с 1918 года. Русская эмиграция материально крайне бедствовала – и на это делался расчет советской послевоенной программы по возвращению на родину, включавшей предложения по улучшению социального положения, обеспечение работой, пенсией по старости, часто – квартирой и другими социальными благами и привилегиями. Это соблазняло, давало надежду многим эмигрантам, измученным многолетней безысходностью на чужбине.

В дополнение к деятельности «Союза советских патриотов» была подключена массивная пропагандистская кампания через «каналы» митрополита Евлогия. С 1931 года он принадлежал к юрисдикции Константинопольского Патриарха, «временно единой особой экзархии Святейшего Патриаршего Вселенского Престола на территории Европы»; с августа 1945 года Митрополит Евлогий перешел в юрисдикцию Московского Патриархата, Западноевропейский экзархат Русской Православной Церкви. Как глава церковного управления в Париже и несомненный авторитет, Митрополит внес огромный вклад в жизнь русской заграничной православной паствы во Франции, начиная с 1920 года. При его участии был создан Свято-Сергиевский православный богословский институт в Париже, Митрополит Евлогий являлся его ректором в 1925–1946 гг., всецело поддерживал Русское студенческое христианское движение (РСХД). Его влияние на православную паству после войны было огромным. Неслучайно именно он и стал предметом особого внимания советских разведывательных органов. Не без его влияния число русских эмигрантов, желающих вернуться в СССР, значительно возросло. Вот как анализирует С. П. Мельгунов эту ситуацию: «С того момента, как парижские митрополиты стали окончательно на советскую платформу и превратились в советских епископов и, конечно, в советских граждан, они сами и духовенство, которое последовало за ними, неизбежно порывают связь со свободной эмиграцией. <…> Люди, ушедшие в свое время из России не только из оппортунизма и страха, а потому, что большевизм для них неприемлем по существу; люди, оставшиеся верными заветам тех, кто неустанно боролся за свободу русского народа, должны лишний раз выступить в защиту этой свободы и приступить, не откладывая, к восстановлению нормальной церковно-приходской жизни. Там, где они смогут пробудить совесть у изменившего духовенства и понудить его вернуться на путь свободного исповедания веры и честного и нелицеприятного выполнения своих церковных обязанностей – нужно к этому приложить все силы. Там, где священники голосу совести недоступны, где они уже окончательно связали себя с новыми господами – нужно организовать новые православные независимые общины и строить заново церковно-приходскую жизнь, не смущаясь малым стадом и трудностями момента»⁵⁵.

Пропаганда «возвращенчества» проходила среди российских эмигрантов на разных уровнях: в церкви, в прессе, в политических и культурно-общественных организациях эмиграции. К репатриации призывали эмигрантов двух категорий:

1. Подданные бывшей Российской Империи, оказавшиеся вне ее пределов после революции 1917 года, которые рассматривались советской разведкой как давние враги.

2. Лица, утратившие советское гражданство или оказавшиеся в Европе в период Второй мировой войны, т. е. советские «перемещенные лица» (в зонах оккупации Германии известны как «Ди-Пи»). Люди, пережившие советский террор и носители информации об истинной ситуации в СССР.

Целью советского правительства было полное уничтожение существующей еще с послереволюционного периода антисоветской оппозиции «старых» эмигрантов и разгром зарождающейся новой эмиграции из рядов бывших советских граждан. Эта программа распространялась на все страны мира, где существовали центры диаспоры, но для каждой страны определялась своя специфика, в зависимости от сферы влияния, в которой находилась та или иная страна после окончания войны. Например, в Югославии, Польше, Болгарии, Чехословакии, Восточной Германии, находившихся в советской сфере влияния с мая 1945 года, от желания «старых» или «новых» эмигрантов ничего не зависело, их жизнями «правили» советские военные оккупационные власти.

В Германии и Австрии, разделенных после войны на четыре оккупационные зоны (три зоны западных союзников и советскую), выдачи, добровольные и насильственные, производились Военными администрациями западных союзников с 1945 по март 1947 гг. в соответствии с договоренностями западных союзников и СССР в январе 1945 на конференции в Ялте – их согласие на «безусловную и всеобщую репатриацию всех находящихся в их оккупационной зоне советских граждан» по состоянию границ на 1 сентября 1939 года. Около двух с половиной миллионов советских граждан (советские военнопленные, «остовцы», гражданские беженцы) были насильно возвращены западными союзниками в СССР⁵⁶. Таким образом «старых» эмигрантов насильственная репатриация не касалась, официально они не подлежали выдачам. Но фактически такие выдачи наблюдалось после войны повсеместно.

После признания юридического права для «невозвращенцев», бывших советских граждан, в декабре 1946 года на уровне ООН насильственные репатриации были официально осуждены и прекращены, но вплоть до 1948 года зафиксированы случаи нарушения «права выбора» в лагерях Ди-Пи в Баварии. Экстрадиция регулировалась международным юридическим договором о выдачах определенных лиц одним государством другому с возможностью запроса о правовой помощи. Разгул нелегитимных насильственных репатриаций в западных зонах оккупации Германии, Австрии, Италии, прежде всего в американской и британской зонах, был окончательно прекращен лишь к концу 1948 года.

Во Франции программа по возвращению российских эмигрантов в СССР была нацелена на «старых» эмигрантов, т. к. «новых» было мало. Советская программа «возвращенчества» осуществлялась при регулировании советским посольством в Париже и консульствами в других французских городах при активном участии «Союза советских патриотов» и его филиалов. Массивное административное давление, особенно на антикоммунистически настроенных русских эмигрантов, оказывалось на всех уровнях также со стороны прокоммунистически настроенного правительства Франции вплоть до мая 1947 года, времени изгнания коммунистов из правящей коалиции. Это выражалось прежде всего в создании трудностей разного характера; Министерством внутренних дел – при проверке идентичности личности, подлинности русских документов и права на пребывание в стране в зависимости от статуса эмигранта или нансенского беженца; в отказе работы на Бирже Труда; в отказе на получение социальных пособий и в других ущемлениях социальных прав.

Чтобы проанализировать масштаб программы СССР по возвращению русских эмигрантов, в данном случае из Франции, стоит обратиться к статистике. Историк Е. М. Макаренкова ссылается на статистику Министерства Труда Франции перед войной: русская диаспора насчитывала «100 тысяч беженцев, из них 26 тысяч в парижском районе. Но, по информации доктора Нансена, их, по-видимому, проживало в стране до 400 тысяч. Так или иначе, статистика на 31 декабря 1946 года в Париже указывает на 21.772 человек»⁵⁷.

В контексте этих данных, 11 тысяч человек, пожелавших получить советское гражданство и выехать в СССР, из предполагаемых 400 тысяч российских эмигрантов (и даже 100 тысяч), проживающих во Франции после войны, – ничтожно мало; масштабную программу советского правительства по «возвращенчеству» трудно назвать успешной. Вот и Роман Гуль так оценивает ситуацию: «В ответ на указ (1946 года. – Е. К.) масса эмиграции, ее ‘молчаливое большинство’, не тронулась. Масса оказалась как бы в нетях, была дезориентирована, но предпочла всё же сидеть дома. Конечно, в этой массе были и коллабо. Те, кто безобидно коллаборировал с немцами, уехал в Германию в глупой надежде ‘через две недели быть в Киеве’. Были и мелкие коллабо, жившие во Франции, но никто их по пустякам не преследовал. В основном масса была настроена бесповоротно антисоветски»⁵⁸.

Но лишь после смены состава французского правительства с середины 1947 года и изгнания из него коммунистов изменился политический климат в стране. В 1948 году начинает работать американский план Маршалла по восстановлению послевоенной Европы, началась экономическая стабилизация Франции. Одновременно существенно изменилось отношение к русским эмигрантам в стране, права на постоянное место жительства во Франции т. н. «апатридов» были юридически закреплены, время тревог за собственные судьбы и боязнь экстрадиции в СССР осталось позади.

В анализе программы по возвращению российских эмигрантов из европейских стран в СССР нам интересен момент ее юридического основания, а именно – Указы Президиума Верховного Совета СССР, изданные в 1945, 1946 и 1947 гг. Первый из них – Указ «О восстановлении в гражданстве СССР подданных бывшей Российской Империи, а также лиц, утративших советское гражданство, проживающих на территории Маньчжурии» от 10 ноября 1945 года. Данный документ предполагал подачу заявок до 1 февраля 1946 года во всех странах мира с предъявлением документов, удостоверяющих личность заявителя и его принадлежности в прошлом к подданству бывшей Российской империи или советскому гражданству. Ввиду немногочисленности поданных заявок в указанный срок действие Указа было продлено, были выпущены новые дополнительные Указы, нацеленные на отдельные страны, а именно:

14 июня 1946 – для Франции, Болгарии, Югославии;

26 сентября 1946 – для Японии;

5 октября 1946 – для Чехословакии;

28 мая 1947 – для Бельгии.⁵⁹

Текст всех Указов идентичный. Хочется верить, что открытие русских архивов даст возможность когда-нибудь проанализировать реальную статистику добровольно возвратившихся эмигрантов после Второй мировой войны в СССР, как и насильно возвращенных лиц из разных стран мира.

Позиция Д. М. Одинца интересна нам в сравнении с четкой гражданско-политической позицией С. П. Мельгунова как человека, не верящего в эволюцию коммунистической идеологии с ее программой перевоспитания всего народа, с рабочими лагерями для инакомыслящих. На волне эйфории от побед Красной Армии в среде «старой» русской эмиграции во Франции, голос Сергея Петровича Мельгунова звучал одиноко. Мельгунов ратовал за полное прекращение контактов с советскими представителями, призывал не предаваться иллюзиям о «человеческом лице» этой власти. Показательной является реакция С. П. Мельгунова на визит эмигрантской делегации во главе с бывшим послом Временного правительства В. А. Маклаковым к послу СССР А. Е. Богомолову. Мельгунов направил свое письмо-протест В.А. Маклакову, а также опубликовал статью в «Свободном Голосе» в феврале 1946 года. Статья имела ироничное название «Визит в Каноссу» по аналогии с покаянным посещением императора Священной Римской империи Генрихом IV Папы Григория VII.

С. П. Мельгунов пишет: «Нас зовут в Каноссу к советской власти. Эти призывы к примирению с красным фашизмом раздаются не только со стороны вульгарных ‘перелетов’, именуемых ныне ‘советскими патриотами’. К глубокому прискорбию нашему, мы слышим их от недавно еще искренних и непримиримых врагов ново-аракчеевской власти. Приходится думать, что эти проповедники новой эмигрантской тактики никогда и раньше не верили в моральные силы и творческую мощь русского народа. Иначе они не изумлялись бы факту, что 25 лет террористической диктатуры не убили в нем патриотизма и гражданственности… Зовущие к ‘признанию’ большевистской власти делят всю эмиграцию на две группы: примкнувших к Германии против России и оставшихся с Россией и, тем самым, со Сталиным. ‘Гитлер или Сталин’ – третьего не дано. Мы, огромное большинство эмиграции, ни пойти за Гитлером, смертным врагом нашей родины и нашей культуры, ни ощутить ‘своей’ ‘советскую власть’ не могли. Душою и сердцем, всегда и неразрывно, мы были с Россией и русским народом, но советская власть национальной властью для нас не была, ибо национального дела никогда не творила. Мы не желали и морально не могли принять на себя частицу ответственности за творимое ‘советской’ властью в оккупационных ею областях»⁶⁰. Декларация протеста была подписана С. П. Мельгуновым, А. В. Карташовым, И. Херасковым, В. Лазаревским, кн. С. Трубецким, С. Водовым, В. Синяковым, В. Безбахом, Я. Бычеком. Позиция Мельгунова была категоричной.

Эта открытая антисоветская позиция С. П. Мельгунова и его соратников не осталась незамеченной советским правительством. Через французских коммунистов было оказано массивное давление на С. П. Мельгунова уже осенью 1945 года; давление приняло систематический характер травли через французские ведомственные учреждения с января 1946 года. В частности, в отказе выдать лицензию на выпуск печатного периодического журнала. Для получения разрешения на печать или публикацию, в особенности иноязычных газет и журналов, требовалось обязательное разрешение от Министерства внутренних дел Франции. С 1945-го по 1948 год министром внутренних дел был Жюль Мок⁶¹, ведущий идеолог Социалистической партии Франции; он всячески препятствовал публикациям антикоммунистической русской эмигрантской прессы во Франции.

Мельгуновские сборники начали выходить под разными названиями как отдельные журналы. Смена названий позволяла каждый раз делать заявку на новое издание, таким образом избегать полного запрета публикаций. Но выход каждого нового сборника сопровождался ведомственной волокитой. Восхищаешься терпению и мужеству Мельгунова и его соратников, с какими они продолжали свое дело, открыто высказывали свои политические взгляды в атмосфере политической травли, став мишенью для советского и французского правительств!

С. П. Мельгунов так анализирует положение в статье «Когда не было печати»: «Единственный на европейском континенте антибольшевистский политический орган русской печати – ‘Свободный Голос’, в критические дни жизни русской эмиграции не выходил. Очевидно, это побудило отдельные группы снова обратиться к ‘гектографированию’ воззваний и листков. Так было распространено обращение по поводу указа 14 июня 1946-го. Оно гласило: ‘В настоящее время российская политическая эмиграция является единственной частью российского народа, которая ценой своего добровольного изгнания сохранила право свободно мыслить и отстаивать интересы России. Принимая советское гражданство, российская политическая эмиграция признала бы перед лицом всего мира, а главное, перед народами России, правоту сталинской власти. Сделав этот шаг, эмиграция изменила бы взятой на себя сознательно миссии, ибо причины, вызвавшие факт эмиграции, до настоящего времени не только не устранены, но приобретают все более и более острый характер. Эмиграция протестует самым категорическим образом против стремления некоторых зарубежных печатных органов представить дело так, как будто вся эмиграция желает воспользоваться сталинской милостью, и заявляет, что этим поклепом советская власть стремится скомпрометировать в глазах всего мира и народов России эмиграцию как реальную политическую силу, выражающую стремления российского народа’»⁶².

Мельгунов твердо верил, что он будет услышан соотечественниками и понят ими. Вот как он формулировал свое право на печатный голос в атмосфере травли в послевоенные годы:

«Мы твердо верим, что в демократической стране мы можем открыто исповедовать свои общественные и политические верования и что уста наши насильственно не будут замкнуты. Мы остаемся на непримиримых позициях к насильничающей на нашей Родине власти, которая ничем не отличается от тоталитарных фашистских диктатур. Мы выпускаем сборник в момент полного разброда в эмиграции, но совершенно очевидно, что националистический угар – своего рода психоз, охвативший некоторые слои даже зарубежной элиты, – постепенно исчезает. Атмосфера расчищается, и в таких условиях ‘Свобод-ный Голос’ не может оставаться в подполье. Наша информация – пусть случайная и неполная – должна служить некоторым противоядием той работы по разложению широких эмигрантских кругов, которую систематически пытаются вести на страницах существующих в Париже русских органов печати те, кто сменил вехи. Надо ли говорить что-либо о ‘Советском патриоте’?»⁶³

Сколько нужно было энергии и силы, чтобы отстоять свое право на принципиальную политическую позицию при общей эйфории, в атмосфере работы всемогущих советских разведывательных органов, в распоряжении которых были большие финансовые ресурсы для борьбы с такими, как Мельгунов! Для многих русских эмигрантов он был примером мужества. Вот как описывает Б. Н. Уланов позицию С. П. Мельгунова: «Начало 1946 года было время триумфа Советов и Красной Армии. Но это же было и время испытания эмиграции: кто сменит вехи и пойдет к Советам, а кто сохранит свою антисоветскую позицию, останется верным идее борьбы с большевиками. Именно в это время, в феврале 1946 года выходит ‘Свободный Голос’ – сборник первый, и в нем декларация за подписями: С. П. Мельгунова, А. В. Карташева, И. Хераскова, В. Лазаревского, кн. С. Трубецкого, С. Водова, В. Синякова, В. Безбаха, Я. Бычека, под заглавием ‘Идти ли в Каноссу?’»⁶⁴

Наряду с борьбой за собственное печатное слово Мельгунов поднимает вопрос о репатриации в Союзе русских писателей и журналистов во Франции. Так, 16 марта 1946 года состоялось собрание Союза на эту тему, Мельгунов пишет: «Некоторые члены правления Союза, как, например, писатель Н. Я. Рощин, предлагали принять резолюции, чтобы Союз оформили как парижское отделение Союза советских писателей. Против этой резолюции резко выступили члены правления С. П. Мельгунов и Роман Гуль, в результате чего ‘советчики’ были ‘биты’, председателем был выбран Б. К. Зайцев, а товарищем председателя – С. П. Мельгунов. Подробное выступление Мельгунова и Гуля привело, по свидетельству последнего, к массовому отказу эмигрантов от получения советских паспортов с целью возвращения»⁶⁵.

Журналист-эмигрант Аркадий Слизской предлагает свой взгляд на послевоенную ситуацию русской эмиграции: «Во время последней войны все карты у русской политической эмиграции были смешаны. ‘Была та смутная пора’, когда все перегородки между ‘правыми’ и ‘левыми’ были нарушены и все критерии потеряли свое значение: военные успехи, новое понятие о новом ‘патриотизме’, знаменитая амнистия 1946 года в СССР внесли путаницу в эмигрантские мозги. Робкие эмигрантские обыватели наперебой спешили доказать свою лояльность к Советам и срочно начали перестраховываться в различных подсоветских организациях, а кое-кто поспешил даже встать в очередь для получения советского паспорта. Увлечение ‘советчиной’ и в русской колонии было так велико, что хозяйничающие в Париже органы советской Госбезопасности считались явлением совершенно нормальным, и это никого не удивляло. Все притихло, и ‘антисоветская акция’ упала до нуля. И вдруг ‘Свободный Голос’. Гром, грянувший с безоблачного неба. Маленький мельгуновский журнальчик действительно оказался настоящим свободным голосом, и все почувствовали, что в эмиграции еще остались люди, могущие рискнуть многим во имя правды. Журнал Мельгунова встретил яростное сопротивление со стороны тайных и явных большевиков, но С. П. не обращал внимания ни на травлю, ни на ‘давления’ и свое дело продолжал настойчиво и упорно. За период с 1946 г. по 1948 г. журнал принужден был 12 раз менять свое название… Успех ‘Свободного Голоса’ как-то сразу выправил эмигрантские мозги и всё поставил на свое место. Вместо старых партийных перегородок появился некий новый критерий, отделивший большевизанствующих лиц от эмигрантов. Появилась надежда и вера в сопротивление, а вскоре возникла и довольно прочная надежда на материальную поддержку ‘русской политической акции’ со стороны американской общественности»⁶⁶.

 

СБОРНИКИ С. П. МЕЛЬГУНОВА. 1946–1948

 

Первый послевоенный сборник «Свободный Голос» вышел при финансовой поддержке В. А. Лазаревского, он указан как директор издания. Сотрудничество было кратким, до поры создания Лазарев-ским своей собственной газеты: он, как и Мельгунов, после долгих мытарств с Министерством внутренних дел получил лицензию на возобновление печати «Русской мысли» (фр. «La Pensée Russe»)⁶⁷. Первый номер «Русской мысли» вышел 19 апреля 1947 года.

Роман Гуль так описывает Лазаревского: «И всё же, несмотря на разобщенность, растерянность русской эмиграции, в ответ на нажим чекиста-посла Богомолова, в феврале 1946 года в русском Париже совершенно внезапно раздался Русский Свободный Голос. Зачинателем этого сопротивления – надо увековечить его – был смелый, несгибаемый человек, журналист Владимир Александрович Лазаревский. <…> еще действовала во Франции ‘разрешительная система’ периодической печати. Лазаревский обошел ее. Имея французские связи, он выпустил русский антибольшевистский сборник ‘Свободный Голос’. <…> Я плохо знал В. А. Лазаревского. Немудрено: он вращался больше среди правых, я – среди левых. <…> Чтобы в тогдашнем Париже издавать такой ‘Свободный Голос’, надо было быть мужественным человеком. Представляю советское негодование на рю де Гренель: эмиграция не сдается, оживает, воскресает. Но ничего не поделаешь – ‘непериодические издания’ выходить могли. И Лазаревский в 1946 году издал три номера ‘Свободного Голоса’»⁶⁸.

Кратковременный союз Лазаревского и Мельгунова объясняется не только близкими политическими воззрениями, но также финансовой ситуацией: Лазаревский имел капитал на момент лета 1946 года, Мельгунов средствами не располагал – лишь неутомимой энергией и жаждой дела. Важно учитывать и общую финансовую ситуацию во Франции: летом 1945 года был проведен обмен старых денежных купюр на новые, в итоге денежная масса на частных банковских счетах сократилась на 30%. Это не было денежной реформой, как в послевоенной Западной Германии в июне 1948 года, но июньский обмен денег существенно сократил и без того малые сбережения русских эмигрантов. Мельгунов к этому времени материально бедствовал – и всё же был уверен в успехе сборников!

Весной 1947 года В. А. Лазаревский получил лицензию на публикацию «Русской мысли». Новая газета была создана на основе журнала, прекратившего свое существование в 1927 году. Лазаревский оставался в роли издателя и редактора «Русской мысли» только три года; смерть прервала его деятельность в 1953 году. Но его «детище» «жило» дальше, превратившись в 1960–1970-е гг.⁶⁹ в одну из самых популярных и читаемых газет в эмиграции во Франции, прежде всего благодаря редакторству Зинаиды Шаховской⁷⁰.

В период с февраля 1946 года до конца 1948 года Мельгуновым было выпущено 13 тематических сборников. Их названия были различны. Смена названий сборников диктовалась единственно возможной стратегией выживания антикоммунистического журнала в послевоенной Франции. Вот как этот период кратко обозначил В. Никитин, соратник С. П. Мельгунова, в 1957 году в последнем номере «Российский Демократ», посвященном памяти Мельгунова: «После окончания Второй мировой войны, когда большевистские ищейки рыскали по Европе и ловили беглецов из коммунистического рая, С. П. с группой единомышленников начинает выпускать сборники под разными названиями, которые впоследствии получают название ‘Российский Демократ’ и становятся органом ‘Союза Борьбы за Свободу России’»⁷¹.

Итак, в 1946 году было выпущено шесть сборников под разными названиями.

 

«Свободный Голос», № 1-3, 1946 (февраль, март, июль).

Номера вышли под единым названием при В. А. Лазаревском-издателе под ред. С. П. Мельгунова. Все три номера имеют по 32 страницы, цена каждого – 25 франков.

В состав редакции вошел Антон Владимирович Карташев⁷² и Иван Михайлович Херасков⁷³. С первых номеров «Свободного Голоса» начали печататься письма «новых» эмигрантов. Русская эмиграция во Франции не имела достоверной информации о происходящем в послевоенной Германии, о трагедии насильственных выдач «перемещенных лиц». Благодаря мельгуновским сборникам через письма читателей во Францию проникли новости из разных оккупационных зон Германии. Так, во втором сборнике «Свободного Голоса», 1946 год, напечатано воспоминание советского военнопленного, который прошел советский фильтрационный лагерь «возвращенцев», но сумел бежать. Свои воспоминания он подписал «Невозвращенец». В мельгуновских сборниках появляются и другие сообщения о советских сборных пунктах в разных зонах оккупации Германии. Это своего рода «Письма в редакцию», анонимные или авторизованные, в том числе от старых эмигрантов. Эти номера «Свободного Голоса» могут считаться уникальными документальными свидетельствами очевидцев, ибо в лагерях Ди-Пи эта тема до середины 1948 года была табуирована. Для сегодняшнего исследователя эти «письма в редакцию» могут служить важной информационной базой для правильного понимания послевоенных событий в Германии и быть задействованы в научном исследовании.

В «Свободном Голосе» за 1946 год появился также информационный раздел о жизни и судьбах русской эмиграции в разных центрах рассеяния, например, в Америке, в Чехии. В разделе «Из откликов читателей» ярко представлены отклики на мельгуновские сборники – как позитивные, так и негативные. И в этом Мельгунов остается так же честен и объективен в освещении разных взглядов.

 

«Свободное Слово», № 1 (4-й), 1946.

Сборнику дано новое название и введена новая нумерация. С этого номера всё руководство по изданию исторических сборников, т.е. функции редактора и издателя, переходят к С. П. Мельгунову. К этому моменту В. А. Лазаревский отошел от издания сборников. О периоде сотрудничества с Мельгуновым он поведал в газете «Русская мысль» в 1947 году, описав, как возникла идея создания сборников, а также почему он вынужден был покинуть коллективную редакцию. Объем и цена выпусков остаются прежними.

 

«Независимое Слово», № 2 (5-й), 1946.

Вновь введено новое название ввиду давления со стороны французского прокоммунистического правительства. С этого сборника изменился формат (с DIN A5 на DIN A4), объем – 40 страниц при прежней цене в 25 франков. В качестве авторов подключается Ариадна Владимировна Тыркова-Вильямс⁷⁴.

 

«Независимая мысль», № 3 (6-й), 1946.

Введено новое название сборника и указан лишь № 6, без последовательной нумерации; объем 48 страниц, цена 25 франков.

 

В 1947 году было выпущено 4 сборника, все они имели разные названия.

«Независимая мысль», № 7, 1947.

Указан лишь № 7, без общей последовательной нумерации, объем 48 страниц, цена 30 франков. Повышение стоимости журнала объясняется неоднократной послевоенной девальвацией франка. Денежная реформа была проведена, однако, лишь в начале 1960 года, гораздо позднее.

 

«Независимый Голос», № 8, 1947.

Объем 52 страницы, цена 30 франков. Была введена рубрика «Из откликов читателей» и платные объявления о розыске пропавших, об услугах переводчиков, врачей и т.п. Эти объявления являются для исследователя прекрасной информацией о топографии послевоенного русского Парижа. С № 8 был дан также обзор новых русских книг, выпущенных разными издательствами, а также представлен отчет о пожертвованиях сборнику.

Взносы за рекламу должны были стабилизировать финансовую базу журнала. В качестве банковского счета указан редакторский: M. Melgounoff, Serge, Paris C. 1841-19. Почтовый адрес издательства: Почтовый сейф I. Bycek, Boîte postale 36, Paris XV.

 

«Независимый Голос», № 9, 1947.

Объем 52 страницы, цена 30 франков. Начиная с № 9, С. П. Мель-гунов называет свои сборники «коалиционным печатным органом», предоставив возможность публиковаться видному марксистскому публицисту Б. Г. Двинову – сообщая, что «при некоторой разности в идеологическом подходе, его статья созвучна настроениям всего нашего редакционного коллектива. Мы получили согласие на сотрудничество в наших сборниках также от Д. Ю. Далина и Б. И. Николаевского (США)»⁷⁵. Здесь Мельгунов остается верен себе в понимании важности плюрализма в редакционном освещении разных политических мнений.

 

«Свободная Мысль», № 10, 1947.

Объем 52 страницы, цена 30 франков. С этого номера были введены разделы «Хроника наших дней» и «Русские лагеря в Германии».

 

В 1948 году было опубликовано 4 отдельных сборника – прежде, чем было начато издание периодического журнала «Российский Демократ».

 

«Россия и Эмиграция», № 11, 1948.

Весь сборник посвящен анализу путей русской эмиграции 30-летнего периода после Февральской революции и Октябрьского переворота.

 

«За Россию», № 12, 1948.

Этот номер посвящен анализу прошедшего 1947 года. В передовой статье «1947-й год» Мельгунов пишет: «Отличие этого года от прошлых – толпа восторженных загипнотизированных поклонников коммунизма сильно поредела и почти все, за исключением профессиональных царедворцев и прихлебателей, узрели, что – со времени дружеских объятий с Риббентропом – фрак стерся до дыр и что от демократической тоги Атлантической Хартии остались одни лохмотья. Год 1947-й – переломный и, прежде всего, год избавления от призраков, год преодоления легенд, постепенного очищения атмосферы демократического мира от дурмана большевистской пропаганды. Если для демократий основной задачей являлась ликвидация последствий войны, то для изуверов коммунистического толка именно эти тяжелые условия были особенно благоприятны для их дела. Если экономическая разруха опасна для всех свободных наций, то для большевиков хозяйственные трудности в странах ‘капиталистического окружения’ создают ту почву, где легче всего бросать семена гражданского раздора. Если всё человечество мечтает о вечном мире, то коммунистическая партия, подчинившая теперь значительно больше, нежели 1/7 часть, суши, все свои усилия направляет к разжиганию международных или внутренних конфликтов, и, наконец, если демократии ищут наиболее совершенных форм для установления всеобщего мирного сотрудничества, то коммунисты готовы на всемирную организацию лишь при условиях, если таковая будет создана под их исключительным, тоталитарным руководством. <…> Первые же существенные мероприятия по восстановлению Европы – план Маршалла – выявили, что попытки честного сговора обречен на неудачу: большевики из СССР и их филиалы во всех странах приняли этот план в штыки. <…> С той минуты, когда перед всеми раскрылась акция возрожденного под вывеской Коминформа Коминтерна, стало очевидно, что достигнуть компромисса между двумя системами – между идеалом вольной жизни и тюремным строем деспотии – невозможно. Давно обозначившаяся трещина между двумя тенденциями продолжала шириться»⁷⁶.

В этом номере приняли участие следующие авторы: А. Тыркова-Вильямс, П. Рысс, С. Карин, А. Карташев, Н. Жегулев, М. Павлов, проф. А. Амран, В. Желиховский, В. Сидорова. Там же было сделано и первое сообщение о программе политического «Союза борьбы за свободу России».

 

«За Свободу России», № 13, 1948.

Это сборник имеет тот же объем в 64 страницы, но стоимость повышена до 50 франков, что отражает послевоенную инфляцию во Франции и по всей Европе. Редакционный состав: С. П. Мельгунов, А. В. Карташев, И. М. Херасков.

Заглавная статья «Конец политики уступок» написана С.Оболенским и посвящена Чехословакии и «модели» государственного переворота в ней, используемой советским правительством по образованию «аванпостов предпринятого наступления Сталиным на Западную Европу. <…> переворот был повторением переворотов, произведенных Сталиным ранее в Польше, Румынии, Болгарии и Венгрии. <…> Ибо нет никакой разницы в степени подчиненности советской диктатуре между Румынией, Латвией, между Чехословакией и Украиной»⁷⁷. (С. 3) 

И. Херасков опубликовал статью «Революция и эволюция в Советской России» как ответ на статью В. А. Оболенского о страхе революции в СССР и, вместе с этим, о возможном уничтожении российской государственности. Херасков пишет: «Гадок советский строй, но, не дай Бог, рассыплется как груда бирюлек: рассыплется за ним и Россия». (С. 6) Владимир Романовский, новый эмигрант, пишет в этом сборнике о многонациональной среде послевоенных эмигрантов, об их опыте жизни в СССР и о роли антикоммунистического движения в политической борьбе русской эмиграции (статья «Идейное оружие антибольшевистской эмиграции»): «И всё же, как большевизм ни разлагает народ духовно и физически, желаемых результатов он не достигает и вынужден с каждым годом увеличивать количество физически уничтожаемых, количество тюрем и лагерей. <…> Действуя по принципу древнеримского рабовладельческого государства ‘разделяй и властвуй’, большевизм расщепляет всё, в том числе и народы, искусственно создавая иные народности, сея между ними вражду, в предупреждение их объединения на базе непримиримости к большевизму. Искусственно созданные национальные республики являются порой чисто фиктивными, значатся лишь на бумаге». (Сс. 15-16)

В этом сборнике печатаются материалы новых эмигрантов как свидетелей жестокости советского режима – такие как «Допросы в тюрьмах НКВД» за подписью «проф. И. С., новый эмигрант», «‘Забота’ о человеке» за подписью «Свидетель», статья о денежной реформе в СССР проф. А. Амрана или анонимный репортаж «В советской зоне. Оккупационная армия. Голодные и усталые победители». Анонимность авторов обусловлена страхом за свои жизни при охоте СМЕРШа на бывших советских граждан в послевоенной Европе.

Теме объединения русской политической эмиграции в Европе, в Южной и Северной Америке Мельгунов посвящает свою статью «На путях объединения», сопровождая ее анализом эмигрантской прессы за 1948 год. Интересны материалы «Правда истории» о сознательно искаженном, идеологически мотивированном представлении о захвате власти большевиками в эмигрантской просоветской прессе. Эта статья подписана «Историк» (автор неизвестен), в ней говорится: «Велики насилия и преступления, творимые советской властью, бесчисленны ее жертвы, поэтому и нет надобности за факты выдавать фантастику, которая со страниц эмигрантской печати переходит в иностранную и только нас дискредитирует. <…> И уже совсем неприемлемо, когда фальсификация прошлого сознательно производится во имя современного эмигрантского политиканства». (Сс. 22-24)

В этом же выпуске мы узнаем о подвижниках и создателях «Общества помощи русской эмиграции» в 1946 году в Париже. Так, С.Карин пишет: «Нужна была экстренная помощь представителям но-вой нашей эмиграции. Ни одна из парижских русских благотворительных организаций этой помощи в то время не оказывала, уклоняясь, как это ни странно сказать, из соображений политических, навеянных военным психозом и соглашательским умонастроением некоторых представителей ведущего строя эмигрантской общественности. <…> Помощь могла быть оказана довольно существенная по всей Франции в силу того, что парижское для внешних сношений наше представительство, шуточно или для удобства названое сокращенно ‘Мегусом’ (Мельгунов, Гуль, Струве), через посредство нью-йоркских друзей (главным образом Николаевского, Зензинова) получило от еврейско-рабочих организаций в США, Литературного Фонда и добровольных лиц пожертвования деньгами, продовольствием и вещами. Естественно, что после своего официального регистрирования Общество обратилось за поддержкой к Комитету, распределяющему в Париже между благотворительными эмигрантскими организациями отчисления от Нансенского сбора. Обратилось и получило отказ. <…> Это свидетельствует, скорее, о некоторой утере подлинного общественного инстинкта у людей, стоящих ныне на командных постах, ибо морально было совершенно необходимо именно теперь отказом не усиливать настороженного, чтобы не сказать большего, отношения новой эмиграции к учреждениям, – предубеждения законного после всех тяжелых психологических переживаний новых русских изгоев за последние годы». (Сс. 57-59)

Мельгуновское Общество помощи новым эмигрантам «попыталось оказать в частном порядке минимальную поддержку новым собратьям по эмигрантской бездомности. «Нужды ‘подсоветских’ были и остаются почти безграничными, начиная с Домоклова меча – страха выдачи советской власти. Велика нужда среди старых эмигрантов, но ‘перемещенным лицам’, по мере возможности оказывается помощь». (С. 59)

Представлен в номере и отчет о распределении вещевых и продовольственных посылок из США, а также «распределено мелкими суммами нуждающимся (на территории Франции) несколько сот человек, мы снабжали их в трудные дни минимальными продовольственными посылками, некоторым помогли найти заработок, подыскать помещение и т. п. Не только материальная, но и правовая помощь была в сфере внимания нашей инициативной группы. Остро стоит вопрос о помощи образовательной. До сих пор лишь в единичных случаях, благодаря отзывчивости отдельных лиц, мы смогли обеспечить школьное образование. Мы не преследуем политических целей» (С. 60). Под «мы» были поставлены подписи жен видных деятелей русской эмиграции в Париже, такие как П. П. Карташева, председатель этого Общества; его члены О. А. Гуль, М. А. Иорданская, П.Е. Мельгунова, Е. Ф. Иловайская. Интересны данные о пожертвованиях: от устроителей заседания памяти ген. Деникина было пожертвовано 4 тыс. франков, от скаутов – 5.500 фр., от «сочувствующего иностранца» – 5 тысяч фр., от разных лиц – в размере 13 тыс. фр. Всё это является для нас, исследователей, важной летописью подвижничества русских эмигрантов старшего поколения «новым» «подсоветским» эмигрантам. Это развеивает миф о напряженной конфронтации между этими волнами эмиграции, подогреваемый советской агентурой, особенно в лагерях Ди-Пи в Западной Германии, в целях расслоения эмигрантов и их деморализации.

 

«Борьба за Россию», № 14, 1948.

Формат сборника 64 страницы, цена 50 франков. Состав редакции указан тот же, что и в предыдущем сборнике. В этом сборнике участвовали В. А. Оболенский со вступительной статьей «Советская ветка мира» о невозможности мирного сосуществования западных демократий с СССР.

Интересный исторический экскурс об организации «Крестьянская Россия» сделан Василием Ф. Бутенко, представившим внутрироссийские ячейки и группы этой политической организации, зачинателями которой была группа москвичей, бывших социал-революционеров-кооператоров, активно боровшихся с разогнавшими Учредительное Собрание большевиками на многих фронтах и пробравшихся в конце 1920 года в столицу после Гражданской войны. В Праге было создано Центральное бюро этой политической организации, в состав которого вошел А. А. Аргунов. Для анализа эмигрантских союзов этот материал очень интересен, т. к. содержит хронологию создания этой политической организации вплоть до начала Второй мировой войны, включая и период аннексии Чехии немцами и этап упразднения организации.

В № 14 было опубликовано также письмо Нины Берберовой Мельгунову в разделе «Из читательских откликов», где она подвергает сомнению мажорный тон редактора по поводу объединения сил русской эмиграции, сомневается в возможности успеха, задает конкретные вопросы.

На страницах почти всех 14-ти сборников слышны голоса «новых» «подсоветских» эмигрантов. Так, и в № 14 в статье «Ком-прачикосы» автор по имени «Уральский» сообщает о своем опыте восточного рабочего в немецком лагере вблизи Гамбурга и о своей послевоенной судьбе в статусе Ди-Пи. Это воистину бесценные документы времени, свидетельства очевидцев.

Завершая анализ исторических сборников Лазаревского– Мельгунова, хочется привести слова С. Каприна из сборника № 13 «За свободу России». Вступая в спор с автором Торопецким, опубликовавшим статью «Общественный Париж» на страницах нью-йоркского «Нового русского слова», Каприн пишет: «Торопецкий называет русский Париж ‘аморфной массой обывателей’, но Торопецкий ничего не слыхал о нашей упорной борьбе за право существования свободной русской эмигрантской печати в атмосфере нависшего в Париже страха. Наши сборники, представляющие собой суррогат периодической печати, систематически появлялись под разными наименованиями, несмотря на противодействие со стороны такого могучего врага, каким в отношении нас являлось советское посольство, – противодействие даже мелочное, вплоть до закулисных влияний на типографии, на книжные магазины. Нам пришлось на первых порах организовать даже свой собственный аппарат распространения созданием цепочек читателей! – нет, г. Торопецкий, это была работа не обывателей, а российских граждан, состоящих политическими эмигрантами! <…> Это только теперь в связи с ликвидацией ‘Советского патриота’ орган Ступницкого вспомнил добрые демократические, во французском понимании, традиции о свободе печати. Раньше принципы новой московской ‘демократии’ требовали безоговорочного уничтожения литературного противника. Циники иногда обладают смелостью. Может быть, редакция ‘Русских Новостей’ расскажет сама о том, что она делала за кулисами? Мы можем помочь ей историко-юридическими справками – например, в деле привлечения С. П. Мельгунова к судебной ответственности имеется указание на четверократное (sic) настойчивое представление советского посольства перед французскими властями о ликвидации наших сборников!» (Сс. 56-57)

Итак, все 14 номеров были опубликованы на протяжении двух лет и выходили как ежеквартальные журналы с разными названиями. Начиная с № 15 с середины 1948 года в Париже Мельгунов начинает печатать ежемесячный журнал «Российский Демократ».

 

(Окончание в следующем номере)

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

1. Мельгунова-Степанова, П. Е. Где не слышно смеха / Книжное дело «Родник» // Париж, 1928.

2. Архив С. П. Мельгунова был продан за 2000 фунтов. См: Мельгунов, С. П. Воспоминания и дневники / Изд-во «Индрик» // М., 2003. – С. 19.

3. Archives Division. British library of political and economic science.

4. Schapiro, Leonard Bertram. An Intellectual Memoir / Ed. Peter Reddaway // Woodrow Wilson International Center for Scholars, 1984. Леонард Шапиро (1908–1983), британский академик и ученый, преподававший много лет в Лондонской школе экономики; с 1970 года был директором в Институте исследований политических конфликтов (Institute for the Study of Conflict).

5. С. Г. Пушкарев (1888–1984, Нью-Йорк), историк. Окончил историко-филологический ф-т Харьковского Императорского университета, также Киевский университет. Из-за марксистских юношеских увлечений был под надзором полиции, выехал на учебу в Гейдельберг. С 1916 г. снова в России. В эмиграции с 1920 года. Состоял доцентом Русского народного университета (позднее переименованного в Русский свободный университет) в Праге, был постоянным научным сотрудником Чешской Академии наук, членом Славянского института в Праге. После войны уехал в американскую зону оккупации Германии, с июня 1945 в Мюнхене. В июне 1949 года с семьей выехал в США. Работал в Колумбийском университете (Нью-Йорк).

6. Мельгунов, С. П. Воспоминания и дневники / Указ. издание. – С. 19.

7. Мельгунов, С. П. Воспоминания и дневники. Выпуск II, часть 3 / Париж: Les Editeurs Reunis, 1964. – Сс. 84-85.

8. Там же. – С. 38.

9. Там же.

10. Там же. – Сс. 85-86.

11. Там же. – С. 81.

12. Кооперативное издательство «Задруга» и изданные там книги см.: в Музее книги Красноармейской ЦБС. URL: krasno.ru

13. «На чужой стороне», № 1 / Берлин, 1923. – Сc.1-2.

14. Там же. – С. 196.

15. В. А. Мякотин (1867–1937, Прага), один из основателей партии народных социалистов, председатель ЦК партии, создатель «Союза возрождения России» (1918), друг и соратник С. П. Мельгунова.

16. Russische Emigration in Deutschland. 1918 bis 1941 / Hrsg. Karl Schlögel // Akademie Verlag, Berlin, 1995.

17. Личность Ляцкого интересна: с 1917 года он находился в эмиграции в Финляндии, с 1922 года переехал в Прагу по персональному приглашению президента Т. Массарика для преподавания в Карлове Университете, смог получить деньги на организацию собственного издательства «Пламя» в Праге.

18. Тихон Иванович Полнер (1864–1935), российский журналист, историк, издатель. В дореволюционный период пропагандист земского движения. С 1919 г. в эмиграции в Париже. Работал в Земско-городском комитете помощи российским гражданам за границей. В 1920 г. основал и возглавил кооперативное издательство «Русская земля», крупный издательский проект русской эмиграции. В дальнейшем соредактор журналов «Голос минувшего на чужой стороне» (1926–1928) и «Борьба за Россию» (1926–1931).

19. Иосиф Владимирович Гессен (1865–1943, Нью-Йорк), русский государственный и политический деятель, юрист, публицист.

20. Антон Владимирович Карташов (1875–1960, Ментона, Франция), российский государственный деятель, последний обер-прокурор Святейшего Синода; министр исповеданий Временного правительства: богослов, историк Русской Церкви, церковный и общественный деятель.

21. Петр Яковлевич Рысс (1870–1948), кадет, сотрудник ж. «Русское богатство»; политический деятель русской диаспоры в Праге, позднее во Франции, прославился в эмиграции книгой воспоминаний «Русский опыт» о русских революциях 1917 года. Михаиил Михайлович Федоров (1858–1949, Париж), российский государственный и общественный деятель, экономист, министр торговли и промышленности. Участник Белого движения. В 1934–1937 гг. был вице-президентом Всемирного Пушкинского комитета, являлся инициатором постройки православных церквей во Франции, включая храм Успения Пресвятой Богородицы на русс. кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа (1939).

22. Внутренняя линия РОВС (контрразведка РОВС), создана в 1924 г. по указанию генерала А. П. Кутепова. Эта секретная организация Белого движения была развернута к 1927 году, имела филиалы более, чем в 17 странах мира. Формально организация подчинялась РОВС, но руководители последнего не были осведомлены о ее конспиративной деятельности.

23. Николай Сергеевич Тимашев (1886–1970, Нью-Йорк), социолог и правовед, публицист, общественный деятель. В 1918 г. был избран профессором и деканом Санкт-Петербургского политехнического института, деканом. Был участником сопротивления петроградской интеллигенции террору большевиков, обвинен по делу Таганцева. В 1921 г. бежал с семьей в Финляндию, переехал в 1921-м в Берлин, где сотрудничал в г-те «Руль» и др. эмигрантских изданиях, в 1923-м переехал в Чехословакию, куда приглашен как профессор в Пражский университет. С 1928 года жил в Париже, где был помощником редактора г. «Возрождение» в 1928–1936 гг. В 1936 г. по приглашению проф. Питирима Сорокина переезжает в США, работает в Гарвардском университете. Был одним из сооснователей корпорации «Нового Журнала» в 1953 году; с первых номеров – автором НЖ, а первые годы после кончины проф. М.М.Карповича – соредактором вместе с Р. Б. Гулем.

24. Тимашев, Н. С. Встречи с С. П. Мельгуновым / «Новый Журнал», 1957, № 48. – Сс. 246-248.

25. Яков Исаакович Серебрянский (1891–1956, Москва), полковник госбезопасности (1945), руководитель Спецгруппы особого назначения (СГОН) при НКВД СССР, сотрудник Иностранного отдела ОГПУ–НКВД, один из руководителей заграничной разведывательной и диверсионной работы советских органов госбезопасности. О существовании СГОНа знали только 3 человека: Сталин, Меньжинский и Пятницкий как глава ОМС Коминтерна.

26. Мельгунов, С. П. Воспоминания и дневники / Сост. Ю. Н. Емельяновым // М.: «Индрик», 2003. – С. 409.

27. Мельгунов, С. П. Указ. Издание. – С. 434.

28. Там же. – С. 416.

29. Там же. – С. 428.

30. Там же. – С. 425.

31. Там же. – С. 426.

32. Там же. – С. 416.

33. Василий Алексеевич Маклаков (1869–1957, Баден, Швейцария), российский адвокат, политический деятель. Член Государственной думы II, III и IV созывов. Во время Февральской революции был комиссаром Временного комитета Государственной думы в Министерстве юстиции. Назначен Временным правительством послом во Франции, прибыл в Париж в октябре 1917 года. До установления дипломатических отношений между СССР и Францией в 1924 г. де-факто исполнял обязанности посла. С 1924 возглавлял Эмигрантский комитет, взявший на себя представительство интересов русских эмигрантов во Франции. Был членом Комитета русских юристов за границей, членом Совета Русского высшего технического института, членом Общества друзей Русского народного университета и т.д. С 1937г. председатель комитета Франко-русского института. В эмиграции занимался литературной деятельностью; автор работ по истории российской общественно-политической жизни начала XX века, мемуарист. Сторонник консервативного либерализма. Во время Второй мировой войны занимал антифашистскую позицию, в апреле 1941 был арестован гестапо как видный русский масон, пять месяцев содержался в тюрьме. В феврале 1945 посетил советское посольство в Париже в составе делегации русских эмигрантов. В марте 1945 был избран почетным председателем Объединения русской эмиграции для сближения с Советской Россией. Вскоре решительно дистанцировался от контактов с советскими властями и не солидаризировался с просоветской эмиграцией.

34. Мельгунов, С. П. Указ. издание. – С. 445.

35. Там же. – Сс. 446-447.

36. Юрий Сергеевич Жеребков (1908 – после 1980), артист балета, политический деятель. Эмигрировал в Югославию, затем жил в Германии. Одно время входил в состав труппы М. Н. Кузнецовой-Масснэ. Во Франции с 1940-го, в Париже с 1941-го. Во время Второй мировой войны сотрудничал с оккупационными властями, издатель прогерманской газеты «Парижский вестник».

37. Среди русских узников были поэт и журналист, граф Петр Бобринский, художники Юрий Черкесов, Савелий Шлейфер и Янкель Готковский; сын бывшего премьер-министра Правительства П. Н. Врангеля Игорь Кривошеин, микробиолог Сергей Чахотин, адвокат Израиль Павлович Кельберин, писатель Виктор Емельянов, граф Сергей Алексеевич Игнатьев и др. Один из бараков был превращен в православную часовню, в которой настоятель католической Троицкой церкви крестил по православному обряду Илью Фондаминского. 26 февраля 1943 года в лагерь из Форта де Роменвиль были переведены мать Мария (Скобцова), иподиакон Юрий Скобцов и Федор Тимофеевич Пьянов, секретарь правления организации «Православное дело», участник Сопротивления. В лагере содержался также священник Дмитрий Клепинин, двоюродный брат Вел. кн. Владимира Кирилловича, сын балерины Матильды Кшесинской и др.

38. Евгений Иванович Балабин (1879–1973, Вена), военный деятель, донской казак, генерал-лейтенант. Участник Первой мировой и Гражданской войн. В 1920 г. жил в Константинополе, с декабря 1921-го в Чехословакии. После оккупации Германией Чехии возглавил «Общеказачье Объединение в Протекторате Богемия (Чехия) и Моравия». Во время Второй мировой войны воевал на стороне Германии. С 1940 года в Общеказачьем Объединении состояли казачьи организации Германии, Венгрии и оккупированных стран, новое название – «Общеказачье Объединение в Германской империи, Словакии и Венгрии», Балабин стал его атаманом (1940–1945). В 1944 году приглашен А. А. Власовым в Комитет освобождения народов России. С мая 1945 по май 1947 гг. скрывался близ Зальцбурга, Австрия. В июне 1947 года выехал в Южную Америку. Позже вернулся в Австрию.

39. Худоборов, А. Л.; Яшина, М. А. Российское казачество на чужбине. 1920–1940-ые гг. / Челябинск, 2017, – С. 278.

40. Heiber, Helmut. Der Generalplan Ost / In: Vierteljahrshefte für Zeitgeschichte, Dokumentation 6 (1958) // Heft 3, – Pp. 281-325.

41. Василий Викторович Бискупский (1878–1945), генерал от кавалерии, придерживавшийся легитимистских взглядов. В 1919 году эмигрировал в Германию, с 1923 г. активно участвовал в деятельности тайной организации крайне правых «Aufbau Vereinigung», созданной прибалтийским немцем Максом Эрвином фон Шойбнер-Рихтером. Был руководителем организации до 9 ноября 1923 года. С 1936 г. был директором «Русского национального управления» (нем. Russische Vertrauensstelle) в Германии (сменив впавшего в немилость германских властей и переехавшего в 1934 году в Париж С. Д. Боткина) и одновременно был доверенным лицом (нем. Vertrauensmann) Министерства внутренних дел Германии.

42. Stephan, John J. The Russian Fascists: Tragedy and Farce in Exile 1925–1945 / London 1978. – Р. 18.

43. Сергей Владимирович Таборицкий (нем. Sergius von Taboritzki, 1897, в нем. документах 1895, – 1980), русский националист-монархист, редактор журнала «Луч света». С 1920 г. жил в Берлине, с 1922-го – в Мюнхене. Совместно с П. Н. Шабельским-Борком – участник покушения на П. Н. Ми-люкова, убийца В. Д. Набокова. В 1936–1945 гг. заместитель руководителя Бюро для русских беженцев в Германии, член НСДАП (1942), действовал в тесном контакте с Гестапо.

44. Алексей Александрович фон Лампе (1885–1967), участник Гражданской войны, начальник оперативного отдела Добровольческой армии, генерал-майор Генерального штаба Белого движения. В эмиграции с 1920-го; с 1922-го представитель Врангеля в Германии. Один из организаторов эмигрантских военнизированных объединений, в т. ч. РОВС. В 1924 году возглавил 2-й отдел РОВСа в Берлине. (Ref.: Рrof. Dr. Dietmar Neutatz. Generalmajor Alexej A. von Lampe und die russische Emigrantenkolonie in Berlin 1923 ß 1945. URL: Web: https://gepris.dfg.de/gepris/projekt/) В 1926-28 гг. издал семь сборников «Белое дело». В 1933 г. арестован нацистами, освобожден по протекции влиятельных друзей. С 1938 г. – глава РОВС в Германии. С началом Второй мировой войны работал в крупной издательской фирме, занимался организацией Русского Красного Креста в Германии. В конце 1944 г. вошел в состав Комитета освобождения народов России (РОА). После окончания войны работал во французской оккупационной зоне в Красном Кресте в Германии. В 1950 г. переехал во Францию. Был заместителем председателя РОВС, затем – председателем. Скончался в Париже, похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

45. Худоборов, А. Л.; Яшина, М. А. Указ. Издание. – С. 279.

46. Там же. – С. 453.

47. Там же. – Сс. 457-458.

48. Емельянов, Ю. Н. С. П. Мельгунов: общественно-политическая деятельность в России и эмиграции / Эдиториал УРСС. –М, 1998. – Сс. 80-81.

49. «Свободный Голос» / Под ред. В. А. Лазаревского, С. П. Мельгунова // № 2, июль 1946, Париж. – С. 5.

50. «Свободный Голос» / № 1, февраль 1946, Париж. – С. 18.

51. В. А. Лазаревский (1897–1953) журналист, переводчик, основатель и главный редактор «Русской мысли». В 1947 г. издание возобновлено в Париже как газета, 1 раз в неделю, с 1948 г. – 2 раза в неделю. С начала издания между В. А. Лазаревским и Мельгуновым начались расхождения в понимании назвачения издания. Лазаревский встал на просоветскую позицию, считая, что социалистическая власть в СССР эволюционировала. Имя Лазаревского было известно каждому «старому» русскому эмигранту во Франции как редактора и основателя журнала «Русская мысль» в дореволюционной России, органа кадетской партии (до 1918 года). Далее издание выходило с 1921 года – в Софии, в 1922–1924 гг. – в Берлине, в Париже в 1927 году вышел ее последний номер.

52. Макаренкова, Е. М. Русская колония в Париже во время оккупации Германией (реконструкция научного перевода) / В кн.: Люди и судьбы Русского Зарубежья // РАН: Институт всеобщей истории – Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет / М, 2011. – Сс. 262-265.

53. Общественно-политический путь Д. М. Одинца начался еще в Киеве задолго до падения Временного правительства России, по заданию которого он переехал на Украину из Петербурга. После революции работал в правительстве Украинской Народной Республики. Бежал в Одессу в 1919 году, нелегально перешел границу в Румынию. В 1920 году был интернирован из Румынии в Белград. Работал директором Русской гимназии, с 1921 года в Варшаве, затем в Париже. Был председателем Русского Педагогического союза во Франции, получил должность заведующего учебной частью в Русском Народном Университете в Париже. С 1933 года – председатель правления Тургеневской библиотеки (в октябре 1940 года была перевезена в Германию). С 1943 года перешел на просоветские позиции. В среде «старых» русских эмигрантов во Франции ему вменяется вина по выдаче многочисленных членов «Союза русских и советских патриотов» в СССР в послевоенный период. Действительная роль Д. М. Одинца в движении «возвращенцев» не изучена.

54. «Новый Журнал», Нью-Йорк, 1985, № 160. – Сс. 5-6.

55. «Свободный Голос», № 1 (4), 1946, Париж. – Сс. 31-32.

56. Epstein, Julius. Operation Keelhaul. The Story of Forced Repatriation from 1944 to the Present / Devin-Adair, Old Greenwich, CT. 1973; Tolstoy, Nikolai. Victims of Yalta / Hodder and Stoughton, London. 1977; USA-Ausgabe als: The Secret Betrayal / Charles Scribner’s Sons, New York, NY. 1978.

57. Макаренкова, Е. М. Указанное издание. – С. 266.

58. «Новый Журнал». Нью-Йорк, 1985, № 160. – С. 9.

59. «Ведомости ВС СССР», 1946, № 21 / Сборник законов СССР и указов Президиума ВС СССР, 1945–1946 гг. / М., 1947.

60. «Российский Демократ». Нью-Йорк, № 1 (15), 1946. – Сс. 2-3.

61. Жюль Мок (1893–1985), политик, государственный деятель. Разочарованный в социализме как идее, покинул партию социалистов незадолго до своей смерти в 1975 году.

62. «Свободный Голос», № 1 (4), 1946, Париж. – Сс. 31-32.

63. «Свободный голос», № 1, 1946, Париж. – Сс. 12-13.

64. «Российский Демократ», Нью-Йорк, № 1 (27), 1957. – Сс. 11-13.

65. Емельянов, Ю. Н. Указ. издание. – Сс. 86-87.

66. «Свободный голос» / Под ред. С.П. Мельгунова // Париж, 1946. – С. 14.

67. Весной 1947 года Мельгунову на помощь пришел К. Брюне, один из руководителей католического профсоюза «Французская конфедерация трудящихся-христиан», который предложил издавать газету как орган конфедерации для русских трудящихся-христиан. Для выпуска первого номера требовалось 50 тысяч франков; В. А. Лазаревский вложил 40 тысяч (почти весь свой капитал), еще десять тысяч смог найти Петр Ковалевский.

68. «Новый Журнал». Нью-Йорк, 1985, № 160. – Сс. 13-14.

69. «Русская мысль» издавалась в Париже вплоть до 2006 года, редакция переехала в Лондон. В 2011 году «Русской мысли» был возвращен исторический формат журнала 1880 года. С 2016 года в журнале также публикуются материалы на английском языке. С 2021 г. журнал вновь выпускается в Париже в связи с выходом Великобритании из Европейского союза.

70. Шаховская Зинаида Алексеевна (1906–2001), русская и французская писательница, мемуаристка, редактор. Печаталась также под псевдонимами Жак Круазе (фр. Jacques Croisé) и Зинаида Сарана (фр. Zinaïda Sarana).

71. Никитин, В. Сергей Петрович Мельгунов / В ж. «Российский Демократ», № 1 (27), 1957. – С. 6.

72. А. В. Карташев (1875–1960), кандидат богословия Петербургской духовной академии (1900), профессор Сорбонны (1926–1939), доктор церковной истории Свято-Сергиевского Православного богословского института (1944). Деятель довоенной либеральной оппозиции, член ЦК Конституционной-демократической партии.

73. И. М. Херасков (1878–1963), историк, публицист, литературный критик, преподаватель, участник революционного движения, член Социал-демократической партии.

74. А. В. Тыркова-Вильямс (1869–1963, Вашингтон), писательница, критик; член Конституционно-демократической партии. Во время Второй мировой войны проживала во Франции. С 1951 года – в США.

75. «Свободный Голос» / Под ред. С. П. Мельгунова, № 9 (из числа всех сборников), Париж, 1947. – С. 1.

76. «За Россию!», № 1 (из 12), 1948. – С. 3.

77. «За Россию!», № 3 (из 13), 1948. – С. 3. Здесь и далее в тексте указаны страницы этого выпуска.

 

Мюнхен

 

 

---

 

1. С. П. Мельгунов. Воспоминания и дневники / Сост. Ю. Н. Емельянов // М.: «Индрик» 2003. Тираж книги насчитывал 1000 экземпляров, что для российского книжного рынка крайне мало.↩

2. Первая книга С. П. Мельгунова «Красный террор в России» вышла в Москве в 1990 году в период перестройки. Книга была быстро раскуплена и молниеносно обрела популярность. Тираж книги насчитывал 200 тысяч экземпляров. Снятие запрета с имени С. П. Мельгунова в России произошло в 1991 году, с приходом к власти Ельцина.↩

3. Нансенские, или Нансеновские, паспорта – оба названия использовались в период функционирования этого документа.↩