Елена Дубровина

Елена Дубровина

Русская литературная диаспора во Франции

Межвоенная эмиграция

В своих критических статьях Юрий Владимирович Мандельштам, поэт и литературный критик первой волны эмиграции, затрагивал целый ряд важных тем, порой еще недостаточно исследованных. Одна из них – о вкладе поэтов, прозаиков, философов русской эмиграции во французскую литературу. В «Новом Журнале» (№ 286, 2017) были напечатаны эссе Юрия Мандельштама под общим названием «Статьи о франко-русских прозаиках» – рецензии на книги известных, малоизвестных и полностью забытых сейчас авторов Русского Зарубежья, писавших по-французски. Сведений о некоторых из них – например, о Наталье Френкель и Славе Поляковой, чьи книги вышли во французских издательствах, – найти не удалось, в то время как Ю. Мандельштам пророчил им литературный успех. В очерке о Наталье Френкель Юрий Мандельштам пишет: «Таких ‘русских французов’ уже немало, и в современной французской литературе они сыграли довольно значительную роль – начиная с Эммануэля Бова и Игнатия Леграна и кончая Анри Труайя. Войдет ли Наталия Френкель в эту блестящую плеяду или хотя бы в эту линию, которая представлена Ириной Немировской?»^[1]. Не исключено, что и Н. Френкель, и С. Полякова исчезли во время войны в одном из нацистских лагерей.

Среди «русских французов» было много действительно талантливых прозаиков, на что Ю. Ман-дельштам часто указывал в своих статьях. Он обратил внимание на таких французских писателей русского происхождения, как Ирина Немировская, Вениамин Горелый, Слава Полякова, Михаил Матвеев, Эммануэль Бов, Игнатий Легран, Валентин Франчич, Наталья Френкель, Константин Грюнвальд, Николай Брянча-нинов, Дориан Райцын, Надежда Городецкая, Андрей Трофимов, Жорж Агаджанян, Анри Труайя, Жан Фревиль, Павел Тутковский, Анатолий Шайкевич и др. И это далеко не полный список. Тема, затронутая Юрием Мандельштамом еще в 1930-е годы, на самом деле очень обширна и требует более внимательного рассмотрения.

В представленной в этом номере НЖ небольшой статье Ю.Мандельштама «Русские во французской литературе»^[2] он снова возвращается к вопросу, волновавшему многих русских литераторов, оказавшихся в эмиграции: «За последние годы во французской литературе дебютировал целый ряд наших соотечественников, большей частью под псевдонимами. Некоторые из них имели столь решительный успех и в данный момент настолько вошли в литературную жизнь Франции, что их уже нельзя считать дебютантами». Людмила Стравинская (жена Юрия Мандельштама) в письме к отцу, композитору Игорю Стравинскому, впервые попав в литературную среду русской диаспоры, отметила с удивлением, что многие из них свободно владели французским языком. (Кстати, и для самого Юрия Мандельштама француз-ский язык был почти родным – он приехал в Париж в двенадцатилетнем возрасте.) Очерки Ю. Мандельштама о Белом, Шмелеве, Куприне, Тэффи, Зурове и других писателях часто печатались и во французских журналах, в частности, в журнале La revue de France, возглавляемом Марселем Прево.

Литературные связи России и Франции имеют давнюю историю. Петр Великий, уезжая из Парижа в 1717 году, увез с собой и «будущую культуру России». Посещение Франции русским царем вызвало интерес французов к русской культуре. В 1727–1730 гг. в Сорбонне обучался Василий Тредиаковский – здесь, в маленькой тесной квартирке, писал он свои «французские» стихи. Графиня Софья де Сегюр, урожденная Ростопчина, дочь московского градоначальника Ф. Ростопчина, переехала во Францию в 1817 году вместе с отцом и стала знаменитой детской писательницей, на книгах которой выросло не одно поколение французских детей. Другой «живописной» фигурой была графиня Юлия Апраксина, русско-венгерская аристократка, покорившая французскую публику своими романами. В 1880-х годах она выпустила роман по-французски «Две страсти», к которому написал предисловие Александр Дюма-сын. Тем не менее, когда Тургенев попал во Францию, о русской литературе там известно было очень мало. Ему приходилось начинать с Пушкина и самому переводить поэта на французский язык. В статье «Толстой и европейская литература» Ю. Мандельштам с юмором замечает: «Лет пятнадцать тому назад русскую литературу на Западе знали еще очень несовершенно. Характерен случай известного французского критика, рекомендовавшего читателям роман ‘Господа Гончаровы’»^[3].

Появление русских писателей во французской литературе 1920–1930-х годов можно считать исторически важным фактом. Дыхание России просочилось во французскую литературу.

Просматривая старые источники, понимаешь, какой огромный вклад внесли русские прозаики в литературу Франции – страны, ставшей для многих из них второй родиной. «Сейчас положение вообще изменилось. Сыграло ли роль соприкосновение с русской эмиграцией, или снобистическое увлечение со-ветской Россией, или, наконец, усилия отдельных писателей (напр., Моруа, ‘открывшего’ Тургенева и Чехова)? Во всяком случае, с русской литературой Европа ныне знакома вполне прилично», – заметил Ю. Мандельштам в той же статье «Толстой и европейская литература». Надо отметить, что романы Л. Толстого широко обсуждались в это время на страницах французских журналов и привлекали к себе пристальное внимание французского читателя.

В 1928 году из советской России вернулась жена мексиканского дипломата, знаменитая в Париже танцовщица и писательница армянского происхождения, Армен Огонян. По возвращении она выпустила книгу на французском языке о жизни в России^[4]. Однако, несмотря на то, что в книге она проявила свое сочувствие к большевикам, в интервью, данном корреспонденту газеты «Возрождение», госпожа Огонян созналась, что русским писателям живется нелегко при новом режиме и что на них особенно влияет цензурный гнет. Она отметила также, что там страшно произносить такие «метафизические» слова, как «Бог», «свобода», «любовь», и что большевики всячески искореняют всякую индивидуальность в русской литературе. Книга вызвала интерес не только у французов, но и у читателей русской диаспоры.

Свобода творчества в эмиграции и отсутствие цензуры формировали новое направление русско-французской литературы. Русские литераторы искали выход к свету из темного лабиринта нищеты и одиночества, но на пути их стояли определенные трудности. Читательская русскоязычная аудитория убывала, круг читателей был ограничен, что сказывалось как на творчестве, так и на психологическом состоянии эмигрантских писателей. Все это стало одной из причин, по которой многие русские литераторы ушли во французскую литературу. «Назовем несколько имен, уже известных широкой публике: Эммануэль Бов, Игнатий Легран, Жозеф Кессель. Выдвинулись и писательницы русского происхождения, среди которых на первое место надо поставить Ирину Немировскую, автора нашумевшего ‘Давида Гольдера’. Наконец, в этом году блестяще начал свою деятельность талантливый, хотя еще не вполне определившийся Анри Труайя, первый роман которого недавно получил премию ‘популистов’» (Ю. Мандельштам. «Русские во французской литературе»).

К списку Мандельштама мы можем добавить, наверное, еще около 50 имен. Но дело даже не в количестве, а в том, что приход русских во французскую литературу обогатил ее новыми талантливыми авторами, внес не известную ранее некую «достоевщину» и «толстовщину», привлекая французского читателя не только авторским мастерством, но и умением показать и дать почувствовать новому читателю всю тонкость и глубину русской души. Так, по словам Ю. Мандельштама, в романе Анри Труайя «Мнимые величины» угадывалось некоторое влияние Достоевского, а герои романа Бова «Прощай, Фамбон» как бы повторяли в миниатюре путь Толстого.

Немаловажно отметить, что многие романы новых русско-французских авторов были о России или о жизни их соотечественников в эмиграции. Такие сюжеты привлекали французского читателя, часто помогая ему ближе познакомиться с Россией, а порой и с теми бесчинствами и террором, которые происходили в послереволюционной стране. Юрий Мандельштам в одной из своих статей высказывает интересную мысль, что, возможно, именно причастность к русской культуре оказалась причиной некой необычности писаний авторов-эмигрантов, мешавшей некоторым из них слиться с современной французской литературной традицией. Взять хотя бы роман Городецкой «Дети в изгнании», где она затрагивает тему молодежи, покинувшей Россию в раннем детстве или родившейся уже в изгнании. По словам критика, книга явно была рассчитана на французского читателя, чтобы привлечь его внимание к проблемам жизни русского эмигранта во Франции.

Однако Ю. Мандельштам интерпретирует эту тему гораздо глубже. В статье «Русские во французской литературе» он задает несколько вопросов: «Эти успехи, сами по себе радостные, заставляют призадуматься. Не тревожный ли это знак, не симптом ли денационализации русских эмигрантов? Перейдя на французский язык, не лишили ли эти писатели русскую литературу возможных достижений? И не надо ли нам скорее грустить, чем радоваться таким явлениям?» Вопросы, на которые историку литературы еще предстоит ответить.

Появление русских прозаиков во французской литературе заставило Францию, обладавшую своей собственной развитой литературой, поддаться влиянию пришельцев. Казалось бы, что французов ничем не удивишь, – и все-таки приток новых «русских» романов, и особенно новой переводной литературы, был замечен как читателями, так и французскими литераторами.

Переводы на французский язык русской классики эмигрантскими авторами серьезно обогатили французских читателей знаниями русской поэзии и прозы. «Сейчас всякий, кто хочет ознакомиться с нашей словесностью во французских переводах, имеет возможность составить себе о ней довольно полное представление. Не только Тургенев, Толстой и Достоевский, но даже столь трудно переводимый Гоголь, даже Чехов, даже Гончаров, не говоря уже о наших современниках (Бунине, Мережковском, Горьком), представлены почти полностью», – отмечает Юрий Мандельштам в статье «Лермонтов по-французски»^[5]. Вот только небольшой перечень авторов: Модест Гофман переводил Л. Толстого и был удостоен Французской академией наук премии Бордена за труд «Жизнь Льва Толстого» (1935); Дуся Эргаз переводила Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого, М. Горького, В. В. Набокова, К. А. Федина и других (кстати, она была литературным агентом и помогала В. Набокова напечатать в Париже «Лолиту»); Ольга Гутвейн познакомила французов с М. Лермонтовым; Эльза Триоле переводила на французский язык книги Гоголя, Чехова, Маяковского, а в 1934 г. перевела на русский язык «Путешествие на край ночи» Л. Ф. Се-лина. Николай Александрович Пушкин, внук поэта, познакомил французского читателя с биографией своего деда, а для «Revue Belge» выполнил французскую версию повестей Пушкина. Следует упомянуть и ряд исторических исследований внука поэта – о Рюрике, «Слове о полку Игореве», Куликовской битве, Лжедмитрии, часть из которых была опубликована во французской и бельгийской печати. Поэт Константин Льдов издал на французском языке книги о Тютчеве, Фете, Полонском, Герцене, А. К. Толстом; Вениамин Горелый переводил И. Эренбурга, Б. Пастернака, В. Хлебникова, В. Маяковского. В 1954 г. он выполнил перевод писем Л. Н. Толстого (1842–1860); Александр Трубников переводил на французский язык Н. В. Гоголя, А. П. Чехова и т. д.

В 1930-х гг. в нескольких парижских газетах было напечатано обращение французских писателей к публике, описывающее трудную жизнь русских эмигрантских писателей. Тон статей был сочувствующим и под ними стояли подписи таких известных литераторов, как Монтерлан, Мориак, Моруа, Марсель Прево, Шардонн, Марсель Эме и другие. «Особое внимание обращают они на судьбу более молодого писательского поколения, так сказать, эмигрантского призыва, еще не успевшего создать себе в России имя и известность. Подчеркивая, что почти все молодые поэты и романисты должны зарабатывать второй профессией, французские писатели отмечают, как безнадежно сурово отозвался на них кризис», – пишет Юрий Мандельштам в статье «Французские писатели о русских»^[6].

В 1937 г. в журнале «Кандид» Анри де Монтерлан напечатал статью под названием «Соучастие в свободе», в которой он не только заступается за русских литераторов, вынужденных творить вне родины, но и восхваляет их национальную литературу, обращая особое внимание на эмигрантскую среду. Более того, известный французский критик и публицист Шарль Ледре, большой друг России и, в частности, русской эмиграции, автор нескольких ценных книг по «русскому вопросу», выпустил книгу под названием «Три русских романиста – Бунин, Куприн, Алданов»^[7]. Значение этого труда для знакомства французского читателя с русской литературой было в то время действительно велико. В 1939 году Николай Брянчанинов напечатал в парижском издательстве «Меркюр де Франс» книгу под названием «Трагедия русской литературы» (La tragedie des Lettress russe). Тема, которую затронул Брянчанинов, была одной из самых волнующих и самых таинственных. Характерно, что в судьбе иного художника часто присутствует элемент трагичности, однако жизнь и творчество русского писателя на чужбине были отмечены трагизмом особым.

В 1929 году по инициативе русского писателя, журналиста и переводчика Всеволода Борисовича Фохта и французского писателя Робера Себастьяна, а также при финансовой поддержке французского Общества гуманитарных знаний, была создана Франко-русская студия. Раз в месяц в ней проходили встречи эмигрантских писателей с представителями французской культурной элиты. Студией издавались совместные сборники, куда, по установившейся традиции, наряду с французскими входили и русские писатели. Глеб Струве в книге «Русская литература в изгнании» отмечает, что «на пороге 30-х годов молодые писатели тоже делают попытки войти в общение с французской литературой. Молодой поэт и журналист Всеволод Фохт, один из редакторов недолго просуществовавшего журнала ‘Новый дом’, совместно с редакторами малоизвестных французских журналов ‘France et Monde’ и ‘Cahiers de la Quinzaine’, организует Франко-русскую студию и устраивает публичные собрания с докладами на разные темы (‘Тревога в литературе’, ‘Проблема Достоевского’, ‘Досто-евский и Запад’, ‘Толстой’, ‘Поэзия Поля Валери’, ‘Взаимное влияние современной французской и русской литературы’ и т. п.), причем обычно содокладчиками выступают русский и француз»^[8].

На этих собраниях присутствовали известные в эмиграции русские поэты, прозаики и философы. Часто принимал в них участие Борис Зайцев, о чем он написал в главе «Русские и французы» («Дневник писателя»), напечатанной в «Возрождении». С наблюдательностью и чувством юмора, характерными для Зайцева, он замечает, что большей частью споры шли спокойно, но были моменты, когда французские писатели явно нервничали и «нервно, почти неврастенично между собой схватывались, что уже действительно становилось похоже на Россию»^[9].

В сентябре 1929 года в газете «Возрождение» появилось объявление о том, что редакция французского литературно-философского журнала «Кайе де 1928–1929–1930...», «желая содействовать созданию и укреплению связи между духовными и художественными течениями, намечающимися в произведениях русских зарубежных писателей младшего поколения и их французских сверстников, намерена начать в ближайшем будущем печатание ряда стихов, рассказов и статей русских авторов в переводе на французский язык». Редактировать этот раздел в журнале был приглашен Всеволод Фохт. Так был сделан еще один шаг в укреплении отношений между русскими и французскими соратниками по перу.

Первое собрание Франко-русского общества состоялось 29 октября 1929 года. Стал издаваться ежеквартальный журнал «Франция и мир», где печатались произведения таких русских эмигрантских писателей и поэтов, как М. Цветаева, Тэффи, Б. Зайцев, Г. Кузнецова и т. д. Предполагали даже издать совместную антологию, но план этот осуществлен не был. Часто проводились поэтические вечера, в которых участвовали и французские поэты – Поль Валери, Жорж Бернанос, Андре Моруа, Рене Гиль, Станислав Фюме, Андре Мальро и французский философ Жак Маритен, женой которого была Раиса Уманская, поэтесса и философ. Со стороны русских на собраниях часто выступали известные философы Б. Вышеславцев, Н. Бердяев, Г. Федотов, а также поэты и писатели М. Цветаева, Б. Поплавский, В. Вейдле, Г. Адамович, Б. Зайцев, М. Алданов, М. Слоним и др.

В это же время сформировалось новое метафизическое направление в литературе, идеи которого были почерпнуты из философских учений 1920–1930-х годов. Популярность учений известных русских философов Николая Бердяева, Бориса Вышеславцева, Николая Лосского, а также французских философов Жака Маритена, Анри Бергсона, австрийца Рудольфа Штайнера (Штейнера) и многих других не оставила в стороне и русскую творческую диаспору.

Многие поэты и писатели стали на путь обращения к вере и Богу. На заседаниях cтудии часто обсуждалась волнующая всех тема пробуждения религиозного сознания. Одной из духовных задач, вставших перед молодым литературным поколением, была задача метафизического оправдания искусства «как дисциплины служения жертвенного, требующего от художника беззаветной самоотдачи и не меньшей способности к самоограничению», – отмечал А. Бибиков в статье «В поисках нового направления»^[10]. Именно тема метафизической направленности молодой эмигрантской литературы часто звучала в докладах не только философов, но и прозаиков и поэтов.

29 апреля 1930 года состоялось еще одно собрание на тему, которая волновала многих литераторов, – «Роман после 1918 года». Собрание велось на французском языке. Согласно статье, напечатанной в газете «Возрождение» как отчет о собрании, в зале было много русских и французских писателей. Горячо об-суждался вопрос, в чем истинный путь современного писателя – в мистицизме или гуманизме? В. Б. Фохт в своем блестящем докладе ознакомил присутствующих французов с русской эмигрантской литературой и дал обширную характеристику эмигрантских писателей. Он обратил внимание на тот факт, что положение эмигрантской литературы совершенно особое, т. к. живет она как бы в пустыне, «неся факел свободы, потушенный на родине». За границей эмигранты исполняли особую миссию, показывая всему миру на примере России, к чему приводит преклонение перед материализмом. Заключил он свое выступление выводом: можно быть писателем-христианином, не принося в жертву искусства и не совершая при этом греха. Он отметил, что интегральное воссоединение человека возможно именно через христианство, а не через гуманизм, который как раз несет в себе ограничение, отрицая мистицизм. С возражениями Фохту и восхвалением советской литературы выступил Владимир Познер. Совершенно неожиданным для присутствующих оказалось заявление Георгия Адамовича о том, что эти собрания не принесут никакой пользы, так как русские и французы никогда не поймут друг друга.

Июньское собрание того же года было посвящено теме «Восток и Запад». И опять зал был переполнен. Доклад делал Н. Бердяев. Его речь вызвала широкие прения, причем разговор шел не о различии между Востоком и Западом, а наоборот, – о единстве этих двух миров. Бердяев указал на то, что Россия совмещает в себе Восток и Запад: с одной стороны, «влюбленность в Запад», с другой – «восточное богоборчество». В блестящей заключительной речи французский католический писатель Станислав Фюме подчеркнул, что «величайший символ нашего времени – крест».

На собрании 26 ноября 1930 года прошло обсуждение докладов Ю. Сазоновой – о влиянии французской литературы на русских писателей, и Жана Максана – о влиянии русской литературы на французских писателей. Была объявлена тема следующего собрания: доклады Ренэ Лалу о том, «как понимают Достоевского французские писатели», и Бориса Зайцева – о том, «как понимают его русские».

Последнее собрание студии состоялось в апреле 1931 года. Оно было посвящено теме духовного возрождения в России и во Франции в последнем десятилетии.

К сожалению, Франко-русская студия просуществовала только до 1931 года. На протяжении 14 открытых вечеров русские писатели и их французские коллеги «обсуждали по-французски широкий спектр литературно-философских тем», – писал Юрий Фельзен в статье «Парижские встречи русских и французских писателей»^[11]. Последний сборник Франко-русской студии вышел в апреле 1932 года. В нем французский писатель Станислав Фюме писал о начале духовного обновления Франции. Некоторое внимание в статье было уделено христианской философии, а именно теософии, особенно популярной среди русских поэтов и писателей. Профессор Г. Федотов в этом же издании писал о духовном развитии русской мысли после Вл. Соловьева.

«Книга эта – последнее интеллектуальное содружество, несшее своей целью сближение русских и французских писателей, – [которое] прекратило, к нашему сожалению, свое существование», – писал в мае 1932 года Илья Голенищев-Кутузов. Заканчивая свою статью о последнем сборнике, Голенищев-Кутузов говорит с надеждой: «В работах Франко-русской студии за сравнительно недолгое ее существование принимали участие лучшие французские и русские культурные силы. Будем верить, что культурное сближение русских и французских писателей оставит след на развитии русской и французской религиозно-философской и общественной мысли»^[12].

Итак, постепенно русские писатели-эмигранты стали входить во французскую литературу. К списку Юрия Мандельштама можно добавить следующие имена: Эльза Триоле, Натали Саррот (Черняк), Владимир Волков, Ален Боске (Анатолий Биск), Владимир Янкелевич, Александр Кожев (Кожевников), Элен Каррер д’Анкосс (Зурабишвили), Ромен Гари (Карцев), Мирра Ивановна Бородина-Лот, Жозеф Кессель, Зинаида Волконская (Alessandra Tosi), Реми Саундрей, Анник Моранд, Сара Энтони, Андре Беклер, Мария Кудашева-Роллан, Сергей Оболенский, Пьер Брежи, Морис Дрюон, Антуан Володин, Леон Бродовикофф, Вера Шарнасс, Петр Равич, Александра Рубе-Янски, Анна Таль, Серж Голон, Всеволод Голубинов, Борис де Шлёцер, Борис Виан, Юлия Сазонова-Слонимская, Доминик Десанти, Михаил Астров (Мишель Ансе), Зоя Ольденбург. И это еще не полный список.

Однако здесь можно привести совершенно справедливую точку зрения А. Ремизова, когда, отвечая в 1931 году на анкету «Новой газеты», он отмечал: «Для русской литературы это будет иметь большое значение, если только молодые русские писатели сумеют остаться русскими, а не запишут в один прекрасный день по-французски и не канут в тысячах французской литературы»^[13]. Эти слова Ремизова оказались все-таки пророческими, так как имена многих из них затерялись в потоке. Тем не менее, каждый из этих писателей имеет свою удивительную биографию и требует отдельной статьи.

Только немногим русским писателям удалось обрести имя во французской литературе, среди них: Ромен Гари, дважды лауреат Гонкуровской премии; Ирен Немировски – известна благодаря 15 романам, наиболее популярный из них – «Французская сюита»; Игнатий Легран, роман которого «À salumière» («В ресторане», 1934) был представлен на Гонкуровскую премию; Михаил Матвеев – за роман «Entrange Famille» («Странная семья») получил в 1936 году Prix des Deux Magots; Эммануэль Бов (Бобовников) – один из его романов «La Coalition» («Коалиция», 1927) был выдвинут на Гонкуровскую премию, а в 1928 году за свои романы он получил приз Figuière. Эльза Триоле (сестра Лили Брик) была лауреатом Гонкуровской премии 1944 года; Анри Труайя, член Французской академии, был лауреатом многочисленных литературных премий, автором более сотни томов исторических и художественных произведений; Натали Саррот – известна как родоначальница французского «антиромана» или «нового романа». Пьесы Артюра Адамова ставили лучшие режиссеры тогдашней Франции. Оригинальное истолкование философии Гегеля Александром Кожевым (племянник В. Кандинского) имело значительное влияние на интеллектуальную жизнь Франции и европейский философский климат XX века, а Морис Дрюон стал не только известным писателем и членом Французской академии, но и министром культуры Франции.

Надо отметить, что и французские писатели успешно переводили русских классиков. На это Юрий Мандельштам неоднократно обращает внимание в своих критических статьях, отмечая важность таких переводов. Так, например, о переводе французом Дени Рош Чехова он пишет: «Теперь любой француз может составить себе о нем полное представление, ибо многолетний труд Дени Роша приближается к концу: в издании Плона ныне существует полное собрание сочинений Чехова из двадцати томов, в которое пока не вошли лишь его письма и записные книжки – пробел, который Дени Рош обещает заполнить в ближайшем будущем»^[14].

И хотя слияния двух культур – русской эмигрантской и французской – не произошло, и в большинстве своем русская литературная диаспора оставалась вне поля зрения французов, вклад русских писателей, вошедших во французскую литературу, нельзя недооценивать. «Вопрос о русских писателях, перешедших в ряды иностранных литератур, не раз затрагивался в зарубежной прессе. Надо ли нам радоваться или огорчаться их успехам? Ответы предлагались разные, да общего решения и не может быть»^[15], – вопрос о месте русского писателя во французской литературе, поставленный Юрием Владимиро-вичем Мандельштамом в 1936 году, остается и сегодня актуальным.

БИБЛИОГРАФИЯ

1. «Возрождение», № 4066, 20 февр. 1937.↩

2. «Возрождение», № 3683, 4 июля 1935.↩

3. «Возрождение», № 3822, 20 нояб. 1935.↩

4. Ohonian Armen. Dans la C-me partied u monde. – Paris: Grosset, 1928.↩

5. «Возрождение», № 4133, 27 мая 1938.↩

6. «Возрождение», № 4069, 9 янв. 1937.↩

7. Ledrе Charles.Trois romanciers russes – Bounine, Kouprine, Aldanov. – Paris: Nouvelles Editions Latines, 1935.↩

8. Струве Глеб. Русская литература в изгнании. – Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова. 1956. ↩

9. «Возрождение», № 1981, 4 нояб. 1930.↩

10. «Возрождение», № 2116, 19 марта 1931.↩

11. Газета «Сегодня», № 252,12 сент. 1930.↩