Андрей Красильников

Неизвестные линии предков А. С. Пушкина^[1]

К 185-летию со дня гибели А. С. Пушкина

«Пушкин – наше всё». С каждым годом мы больше и больше понимаем глубинный смысл этого утверждения.

Значит, и знать о нем мы должны тоже всё. Если с жизнью и творчеством Пушкина так и происходит, то с генеалогией дело обстоит намного хуже. Постоянное упоминание лишь двух фамилий – Пушкин и Ганнибал – создает ложное представление о полурусском-полуафриканском происхождении национального поэта. А ведь пресловутый «черный дед» в действительности приходился ему прадедом, следовательно, эфиопской крови там лишь восьмая часть. Такая же доля и от супруги арапа Петра Великого – немки фон Шёберг. Остальные три четверти – сугубо русские.

О них и пойдет этот рассказ.

В дореволюционные времена, когда происхождению человека придавалось большое значение, родословные утверждались в специальном сенатском департаменте, куда затем полагалось подавать сведения о вновь родившихся для сопричисления их к роду отца. Сегодня это помогает восстанавливать поколенные росписи, однако дает представление о предках лишь по прямой мужской линии, в лучшем случае – об их женах. Выявить другие линии, возрастающие с каждым поколением в геометрической прогрессии, можно только методами, применяемыми в научной генеалогии. А она, едва появившись, была фактически уничтожена после 1917 года и, к сожалению, не возродилась до сих пор, несмотря на повышенный интерес к родоведению в последние тридцать лет. Но родоведение соотносится с генеалогией примерно так же, как краеведение с историей или топонимика с географией. Отдельные родословные подобны схемам городских улиц, тогда как аналогом географической карты может быть только их соединение.

К двухсотлетию со дня рождения А. С. Пушкина, отмечавшемуся в 1999 году, вышла так называемая «Пушкинская библиотека», один из томов которой вобрал, как писала его составительница О. В. Рыкова, «наиболее значительные исследования по истории предков А. С. Пушкина». Их в книге четыре: «Род и предки А. С. Пушкина в истории» академика С. Б. Веселовского, «Предки Пушкина» М. О. Вегнера, «Из семейного прошлого предков Пушкина» П. И. Люблинского и «История рода Ржевских» (выдержки из монографии «Забытые родственные связи А. С. Пушкина») Н. К. Телетовой. Общее число фамилий прародителей поэта, не считая его собственной и Ганнибала, во всех четырех составляет семнадцать. Почти половина из них относится к родам, представительницы которых вышли замуж непосредственно за Пушкиных: Чичерины и Ржевские (III колено), Головины и Коренёвы (IV колено), Есиповы (V колено), Желябужские (VI колено), Сунбуловы (VII колено). Внимательный читатель сразу удивится, откуда взялись две фамилии в третьем и четвертом коленах: обычно такого не бывает. Дело в том, что бабушка поэта по материнской линии Мария Алексеевна Ганнибал – тоже из рода Пушкиных, и ее прадед Петр Петрович – дважды пращур Александра Сергеевича, как по прямой линии, так и через правнучку, а Сергей Львович, таким образом, приходился своей жене Надежде Осиповне троюродным дядей.

Другие десять родов, приводимых в книге, – Приклонские, Глебовы, Челюсткины, Радиловы, Домогацкие, Чириковы, Милославские, Поджогины-Шигоны, Одоевские, Холмские.

Уже в новом веке, в 2005 году, вышло второе издание монографии А. А. и Л. А. Черкашиных «Тысячелетнее древо А. С. Пушкина: корни и крона». Однако новых сведений о женских линиях оно не прибавило. А ведь М. О. Вегнер в упомянутой статье, написанной еще в 1937 году, пенял своим коллегам на их игнорирование, подчеркивая: «И если искать надежных и научно ценных результатов от изучения генеалогии Пушкина, то надо одинаково обстоятельно изучать всех предков поэта, в особенности ближайших, а не только тех, которые носили фамилию Пушкиных. Материнские линии не менее важны, и имеются некоторые основания думать, что среди предков поэта эти линии представляют больше значения и интереса, чем мужская по отцу».

Вегнер частично взял такой труд на себя в главе «Предки поэта со стороны Пушкиных, Головиных, Ржевских, Чичериных и Приклонских». Повествуя о Чичериных, он высказал предположение, что сам Пушкин не знал род своей бабушки и крестной матери Ольги Васильевны (она умерла в его младенческую пору), иначе «несомненно очень заинтересовался бы и этой линией своих прямых предков, если бы что-либо толкнуло его интересы в эту сторону. Один из них, Дмитрий Иванович, был убит в 1552 году при взятии Казани. Родной прапрадед поэта Иван Андреевич Чичерин вместе с братом и двумя племянниками были убиты в Полтавской битве 1709 года. Вообще фамилия Чичериных сильно пострадала в войнах Петра Первого».

Собственные исследования Вегнер дополнял примечаниями, где приводил поколенные росписи по опубликованным источникам. В случае с Чичериными он адресовался к «Родословному сборнику русских дворянских фамилий» В. В. Руммеля и В. В. Голубцова, которые, в свою очередь, опирались на материалы дворянских дел в Департаменте герольдии.

Трудно сказать, знал ли при этом Вегнер труд первого русского генеалога игумена Ювеналия (Воейкова) под названием «Историческое родословие благородных дворян Чичериных, собранное из достоверных известий», изданный еще до рождения самого поэта, в 1792 году, когда составление дворянских родословных книг по жалованной грамоте 1785 года только начиналось. А если знал, то почему предпочел ей более позднее исследование? Сегодня приходится жалеть об этом потому, что автору восемнадцатого века воистину удалось собрать более достоверные сведения, чем почерпнутые Руммелем и Голубцовым почти через сто лет.

У последних женой Ивана Андреевича Чичерина, прапрадеда Пушкина, показана Юлиана Андреевна Челюсткина, что затем перекочевало в статью Вегнера. У Воейкова же читаем: «Иван служил в кавалерии майором и, сражаясь с неприятелем не щадя своей жизни, под Полтавой убит; женат был на Иулиане Иродионовне Челюскиной».

Незначительное расхождение в написании имени и фамилии не мешает догадаться, что речь идет об одном и том же человеке. Но почему разные отчества? И почему свыше восьмидесяти лет эта путаница никем не прокомментирована? Более того, в уже упоминавшейся монографии А. А. и Л. А. Черкашиных «Тысячелетнее древо А. С. Пушкина: корни и крона» среди предков поэта значится и некий Андрей Челюсткин, не имеющий ни отчества, ни каких-либо пояснений, связанных с родом деятельности или местом жительства.

Устранение этой двойственности и стало отправной точкой настоящего исследования. Искать долго не пришлось, поскольку в отказных книгах Поместного приказа несложно найти сведения о переходе недвижимого имения в качестве приданого при венчании. В одной из них по городу Карачеву (что ныне в Брянской области) нашлись даже две записи за 1688 год, сделанные практически одна за другой: 22 и 28 сентября. По первой, стольнику Ивану Андреевичу Чичерину отказано «прожиточное поместье девки Ульяны Родионовой дочери Челюсткиной да вотчина Ивана Родионова сына Челюсткина, кою он написал в рядной ему, Чичерину, за сестрой своей девкой Ульяной в Белёвском уезде в деревне Париносовой». Из второй следует дополнение, что «отказано ему прожиточное поместье девки Ульяны Родионовой дочери Челюсткина в Карачевском уезде в деревне Гавриловской и в пустоши Архиповской».

В одном из столбцов есть и более подробное описание приданого: «по посланной из Поместного приказа грамоте прожиточное поместье девки Ульяны Родионовой дочери Челюскина в Карачевском уезде в деревне Гавриловской да в пустоши Архиповской пашни семьдесят три четверти да в Белёвском уезде в деревне Париносовой пашни десять четвертей да Иваново променное поместье и вотчину Челюскина в той же деревне Гавриловской и в пустоши Архиповской пашни осьмина да вотчины в деревне Париносовой пашни сорок четвертей».

Для пущей убедительности процитирую ещё один столбец от 1688 года: «Ивану Чичерину дана приданая вотчина по поступке шурина его Ивана Челюскина».

Надеюсь, четырех архивных источников достаточно, чтобы поставить точку в споре и объявить победу игумена Ювеналия (Воейкова), а прапрабабушкой Пушкина отныне именовать Ульяну Родионовну Челюсткину, родившуюся, судя по дате замужества, приблизительно в 1670 году. Что касается посрамления Руммеля и Голубцова, то это урок тем, кто идет по их следам и всецело доверяет сведениям из дворянских дел Департамента герольдии. Опыт показывает, что достоверны там лишь данные, касающихся самих заявителей, их родителей и детей, в лучшем случае – дедов, а остальное нужно перепроверять.

Но вернемся к Челюсткиным. Получение приданого не от отца невесты, а от ее брата явно намекает на их сиротство. Поэтому попробуем для начала разобраться с личностью Ивана Родионовича.

Как выясняется из других документов, он был стольником времен дуумвирата – одновременного нахождения на престоле единокровных братьев Ивана и Петра Алексеевичей. И, что более интересно, отцом знаменитого полярного исследователя Семена Ивановича Челюскина, чьим именем названы известные по школьным урокам географии полуостров и мыс, а по урокам истории – ледокольный пароход, потерпевший катастрофу в 1934 году (за спасение его команды и пассажиров впервые вручались новые высшие государственные награды – Золотые Звезды Героя Советского Союза). Нетрудно подсчитать, что сын Ульяны Родионовны Василий Иванович Чичерин приходился кузеном прославленному полярнику, его дочь Ольга, бабушка Пушкина, – двоюродной племянницей, а наш великий поэт – двоюродным правнучатым племянником.

Однако род Челюсткиных (одна буква из фамилии, как мы видим, позднее выпала) прослеживается и в глубину. В тех же отказных книгах обнаруживаем сделанные в один день 21 ноября 1678 года записи. По одной, «отказано Родиону Матвееву сыну да Ивану Родионову сыну Челюсткиным поместье первого брата родного, а последнего дяди родного Семена Матвеева сына Челюсткина ж Белёвского уезду в деревне Княгининой, в пустоши Диком поле», а по другой – «отказано Родиону Матвееву сыну Челюсткину вотчина Семена Матвеева сына Челюсткина Белёвского уезду в селе Мишине Поляне, в деревне Париносовой».

Из них логично предположить, что Семен Матвеевич Челюсткин умер бездетным, недвижимость его досталась брату и племяннику, причем вотчина поначалу только первому. Стольник Иван Родионович получит из поместья в вотчину в Белёвском уезде, как видно из столбцов, позднее, 22 марта 1685 года, «для перемирья солтана турского и хана крымского», а потом и 22 января 1694 года «за Троицкий поход да за чигиринскую службу да за вечный мир с польским королем».

Братья Семен и Родион Челюсткины известны в русской истории. Оба служили головами московских стрельцов, о чем сохранились свидетельства в различных источниках. Старший начинал рейтаром и в 1653 году показан в столбцах «серпянином рейтарского строя», затем был полуголовой, и в книге С. А. Белокурова «Дневаль-ные записки Приказа тайных дел 7165–7183 гг.» регулярно о нем сообщается с 1660 года. Вот, к примеру, запись от 26 марта: «На карауле стоял полковника и головы Семёнова приказу Полтева полуголова Семён Челюсткин с его приказом». А в начале 1665 года, как утверждает автор монографии «Стрельцы московские» М. Ю. Романов, Семен Матвеевич встал во главе подразделения, отправленного на год в Смоленск. Он же указывает, что «стрелецкий голова С. М. Челюст-кин последний раз упомянут в качестве командира здешнего приказа в 1671 г.». Впоследствии с марта 1672 года по апрель 1674 года, как свидетельствуют столбцы Севского стола Разрядного приказа, Семен Матвеевич значился калужским воеводой.

Нас же больше интересует прапрапрадед Пушкина Родион Матвеевич. Головой московских стрельцов он стал после старшего брата. По сведениям из столбцов Белгородского стола Разрядного приказа, в августе 1675 года назначался в приказ к луцким и торопецким стрельцам, однако через полгода сломал ногу и «вследствие болезни» отправился назад в Москву. Окончательно в строй, видимо, не вернулся, ибо служил в полку князя Хованского и едва ли пережил бы известный стрелецкий бунт 1682 года, вошедший в историю под названием хованщина. В дальнейшем его имя встречается преимущественно в связи с многочисленными поместьями в разных уездах: Алексинском, Белёвском, Вяземском, Зарайском, Карачевском и др.

Но большую часть недвижимости Родион Матвеевич унаследовал от отца, что помогает выявить имя последнего. Звали его Матвей Матвеевич, и от него сыну перешло, в частности, село Благовещенское (Ильинское тож) в Белёвском уезде, которым сам он владел наряду с братом Михаилом. В отказных книгах событие датируется октябрем 1644 года, а в столбцах оно же записано с датой 22 февраля, и это, пожалуй, самое раннее указание Родиона как собственника. Чуть позже, в 1646 году, серпянин Родион Матвеев сын Челюсткин упомянут в одной из писцовых книг по Рязани в качестве владельца части деревни Старой Перевицкого стана, числящейся по другим писцовым книгам (обе относятся к концу 1620-х годов) за Матвеем Матвеевичем.

Сложнее оказалось углубиться еще на одно колено и определить родителя Матвея Матвеевича. По возрасту им должен быть персонаж Смутного времени и последующего сопротивления польской интервенции. И подходящий Матвей Челюсткин легко обнаруживается: так звали лебедянского воеводу 1616-17 годов, оборонявшего затем летом 1618 года Елец от нашествия запорожского войска во главе с гетманом Сагайдачным и включенного потом в список «московских осадных сидельцев в королевичев приход» спустя несколько месяцев. Но принципы научной генеалогии требуют более убедительных доказательств, чем совпадение имени и лет жизни. Во времена, когда еще не велись метрические записи и не составлялись ежегодные исповедные росписи, важнейшими источниками являются документы о преемственности недвижимости. Именно они помогли нам точно установить прапрабабушку Пушкина, ее отца, деда, и для определения более дальнего предка без них тоже не обойтись.

Попытка двигаться в обратном направлении, условно приняв лебедянского воеводу за искомого Матвея, сразу завела в тупик. Владения его обнаруживались в Воронежском, Калужском уездах, в той же Лебедяни, но никак не там, где обитали уже выявленные нами персоны. Да и наследника его звали Никитой, а не Матвеем и не Михаилом. Иными словами, алексинский дворянин Матвей Калинникович Челюсткин полностью отпадает. Называю его полным именем, чтобы никто не пошел по ложному следу.

В перечне «Жалованных и других грамот польского короля Сигизмунда московским сановникам, дворянам, детям боярским и другим лицам на отчины и поместья, чины, денежные и хлебные оклады, дворы и проч. по случаю избрания сына его, королевича Владислава, на московский царский престол» под номером 557 от 20 ноября 1610 года находим: «Серпянину Петру Васильеву сыну Челюсткину дано поместье, выслуга отца его, в Серпейском уезде, в Замошском стану сельцо Высокая Гора, полдеревни Скворцовы да полдеревни Монины, деревня Маслова с двумя починками, деревня Дурнина, по брате его Матвее Челюсткине, которого не стало, в его оклад по росписе в книгах». Вспомним теперь явно нелишнее слово серпянин, уже встречавшееся нам перед именами Родиона Матвеевича и его дяди Семена Матвеевича, возьмем на заметку Матвея Васильевича, умершего до ноября 1610 года, и обратимся к боярским спискам. В списке жильцов по Серпейску 1602–1603 годов значится Курбат Васильевич Челюсткин с окладом 450 четей. Упоминается он и в «Росписи русского войска, посланного против самозванца в 1604 году»: «...да из украиных городов казаков конных с пищальми с Ливен з головой с Курбатом с Челюсткиным да з 2-мя сотники 200 чел.». В боярском списке 1606-07 годов оклад у него уже больше – 500 четей.

Дальнейшую судьбу его можно проследить по исследованию профессора А. Л. Станиславского о действиях правительственных войск против И. И. Болотникова и его сообщника лжецаревича Петра: «...к началу 1607 г. на сторону Василия Шуйского перешли многие дворяне юго-запада России: выборными дворянами по Серпейску, как и Е. Д. Бартенев, служили в начале ХVII в. С. И. Толстой, М. О. Беклемишев и К. В. Челюсткин. Характерно, что захватить Серпейск было поручено именно им». Дальше автор приводит сохранившийся в фонде Успенского собора Государственного исторического музея перечень погибших от рук мятежников и комментирует его: «Особенно примечательно присутствие в верхней половине списка имени К. В. Челюсткина, посланного под Серпейск, – это последнее упоминание о нем в источниках. Не встречаются в документах 1607 г. и другие лица, поименованные в списке. Таким образом, в верхней части листа, до заголовка, перечислены дворяне, погибшие, по-видимому, во время восстаний Болотникова в боях за Угрой».

Итак, Курбат Васильевич Челюсткин – действительно серпейский дворянин, и умер он до 1610 года, а точнее – в 1607 году. Но был ли носитель этого некалендарного имени в крещении Матвеем?

И здесь снова приходится обращаться к документам Поместного приказа. Сам Курбат Челюсткин в них не встречается, но в отчестве сыновей нередко присутствует. В частности, в писцовой книге по Рязани (1628 год) часть села Юрина числится за Михаилом Курбатовым сыном Челюсткина; спустя восемнадцать лет в переписной книге по Шацку она же записана за уже известным нам Семеном Матвеевичем, доводившимся родным племянником Михаилу Матвеевичу. В отказных книгах по Белёву за 1616 год Михаил Курбатович значится одним из наследников Петра Васильевича Челюсткина, чьим братом, как мы помним, был погибший в 1607 году Матвей. Наконец, последний и решающий штрих: в писцовой книге по Белёву (1640 год) сказано, что «село Благовещенское, Ильинское тож – за Михаилом и Матвеем Курбатовыми детьми Челюсткина и Иваном Григорьевым сыном Спешнева». Сравним со списком писцовой книги Белёвского уезда, опубликованным во втором томе «Белёвской вивлиофики»: «За Михайлом Матвеевым сыном Челюсткина в поместье, что ему дано из дворцовых сёл, жеребий села Благовещенского, Ильинское тож, на р. на Вырке; а село без жеребья за братом его за Матвеем Челюсткиным да за Иваном Спешневым». Надеюсь, сопоставление двух цитат в комментарии не нуждается.

Однако сопоставить, точнее, систематизировать все полученные сведения совершенно необходимо. Пытаясь установить отчество Ульяны Чичериной, урожденной Челюсткиной, мы заодно выявили ее брата, прославленного племянника, отца, дядю, деда родного и деда двоюродного, а также прадеда и его брата. Знаем теперь и имя прапрадеда. Более того, из «Памятников обороны Смоленска (1609–1611 гг.)» известна вдова Матвея Васильевича, которую звали Марфой. Однако считать и ее прямым предком Пушкина без дополнительной проверки сведений преждевременно, поскольку она может оказаться не матерью, а мачехой Матвея Матвеевича. Из того же источника следует, что Петр Васильевич Челюсткин имел жену Катерину, пять дочерей, а также сыновей Никиту и Осипа. Иными словами, в ходе проведенного исследования удалось не только уточнить полное имя прапрабабушки Александра Сергеевича Пушкина, но и составить верифицированную роспись ее рода еще на несколько колен. Если вспомнить слова Михаила Вегнера, выявленная ветвь столбовых дворян Челюсткиных может оказаться такой же важной в родословной поэта, как и прочие женские линии, поскольку ее представители неизменно оказывались в центре важных исторических событий.

В приведенной Вегнером поколенной росписи Чичериных мать погибшего под Полтавой стольника и майора Ивана Андреевича Ирина Федоровна указана с девичьей фамилией – Домогацкая, а у его бабки, жены Григория Петровича, значится лишь имя и отчество – Марфа Яковлевна, да имя в схиме – Мария. Обращение к столбцам позволяет установить и ее происхождение. В них сохранилось челобитье на имя царя Михаила Федоровича: «бьют челом рабы твои бедные вдовы Григорьевская жена Матова Васца да Григорьевская жена Чичерина Марфицы Яковлевы дочери Бахтина», в котором просительницы просят передать им после смерти в 1638 году бездетной невестки их Марьи, жены убитого «ворами-казаками» в 1617 году брата Афанасия, выслуженную еще их отцом за московское осадное сидение при царе Василии Ивановиче Шуйском вотчину в Воротынском уезде в деревне Бражниково. О той же вотчине просили и два Федора, Большой и Меньшой, Воиновы дети Бахтина, называя покойного Афанасия Яковлевича своим дядей. Эта родственная связь важна, поскольку в дореволюционном энциклопедическом словаре говорится о происхождении рода Бахтиных от их отца Воина Ивановича. В действительности не он был родоначальником, а более ранний предок, общий для всех перечисленных – Иван, чьи сыновья Айдар (в крещении Иван) и Сульмень (в крещении Яков), упоминающиеся в писцовых книгах 1614 года, продолжили род. Однако вторая линия пресеклась после гибели бездетного Афанасия Яковлевича, и в документах более позднего времени закрепилась версия о Воине Ивановиче как старшем прародителе.

Иван, Яков Иванович и Марфа Яковлевна Бахтины – еще одна выявленная в ходе нынешнего исследования неизвестная прежде ветвь предков Пушкина.

В 2020 году увидела свет книга «Пушкины. Генеалогическая энциклопедия». Наряду со статьями о самих Пушкиных есть в ней и статьи о родах их жен, в частности, о Есиповых, где говорится, что «Петр Петрович Пушкин (1644–1692), прямой предок Александра Сергеевича Пушкина, с 1680 года был женат на Федосье Юрьевне Есиповой, которая, по всей видимости, принадлежала к рязанским Есиповым». Та же фамилия указана и у М. О. Вегнера в связи с родословием Приклонских: бригадир Василий Иванович Приклонский женился на Ульяне Юрьевне Есиповой, умершей 12 февраля 1740 года, и от этого брака происходит Лукерья Васильевна, прабабка поэта, мать его крестной, Ольги Васильевны.

Авторы «Тысячелетнего древа А. С. Пушкина» А. А. и Л. А. Черкашины, непрофессиональные историки, сближают Федосью и Ульяну по распространенному у генеалогов-дилетантов принципу: раз фамилия и отчество совпадают – быть им родными сестрами, о чем с непосредственной прямотой и указывается в книге. В общие отцы им определили Юрия Силыча Есипова.

В действительности Федосья и Ульяна не только не родные, но даже не двоюродные и не троюродные сестры. Хотя обе, как правильно угадано в генеалогической энциклопедии, имели рязанское происхождение.

Юрий Силыч – личность очень интересная, и его великий потомок наверняка бы заинтересовался его судьбой. Вот как вкратце изложена она им самим в челобитной на имя царя Алексея Михайловича 12 октября 1670 года: «...по государеву де указу был он на государевой службе под Конотопом и как приходил крымский хан с татары да изменник Ивашка Выговской с черкасы и его на бою взяли крымские люди в полон изранена и был де он в Крыму в неволе полдесята года (Девять с половиной лет. – А. К.) всякую нужду и наготу и голод терпел и в кандалах семь лет ходил. Да на том же бою взят в полон брат его родной Иван и продан на каторгу».

Ясно, что речь идет о знаменитой Конотопской битве, произошедшей летом 1659 года с объединенными силами Крымского ханства и Войска Запорожского, которое после смерти Богдана Хмельницкого возглавил Иван Выговский, вскоре переметнувшийся на сторону врагов России. Считается, что татары истребили всех пленных, захваченных под Конотопом. Однако братьям Есиповым удалось выжить ценой страданий и лишений, а Юрий Силыч даже вернулся домой.

Читаем продолжение челобитной: «А без них де мать их, не ведая их в живых, отдала зятю их Михайлу Пушкину выслугу отца их вотчину деревню Осово со крестьяны».

Вот так поворот! Мало того, что возникла любопытная интрига, разрешенная вскоре Высочайшим повелением в пользу челобитчика, так еще и замешанной в ней оказался представитель рода Пушкиных Михаил Федорович, женатый на Анне Силичне Есиповой и не попавший ни в одну поколенную роспись и даже в недавнюю генеалогическую энциклопедию, хотя документов, связанных с ним, в делах Поместного приказа множество. Сразу оговорюсь: специально этим персонажем не занимался, но предполагаю, что он был сыном считающегося бездетным стольника Федора Ивановича Пушкина, бывшего воеводой в Михайлове, расположенном в сорока верстах от Осова.

Теперь мысленно представьте испытания, выпавшие на долю прапрапрадеда поэта. В Конотопском сражении он уцелел чудом, потом остался в живых вопреки устоявшемуся мнению о казни всех пленных, претерпел почти десятилетние издевательства, которые могли в любой момент прервать его жизнь, сумел вернуться в родные края, где не без труда вернул себе отцовскую вотчину, справленную за ним с братом Иваном еще в 1633 году. Не случись всего этого, имели бы мы Пушкина?! Ведь Ульяна Юрьевна родилась после всех описанных событий.

Из ее совместного с сестрой Анной челобитья известно, что Юрий Силыч умер в 1682 году. Спустя шесть лет не стало его жены, предполагаемой их матери Варвары Васильевны, бывшей в первом браке за Деем Степановичем Язвецовым, от которого у нее осталась дочь Степанида. Анна и Ульяна Есиповы всюду называют ее сестрой.

Осово известно с XVI века. В его конце половиной села владел Иван Афанасьевич Есипов, затем его сын Сила Иванович, упоминаемый в писцовых книгах вплоть до 1629 года. Жену его, мать Юрия Силыча, звали Пелагея. Одну свою дочь, Афимью, она выдала замуж за князя Евдокима Ивановича Гагарина, а другую, Анну, в 1664 году, как уже отмечалось, – за Михаила Федоровича Пушкина.

Проследим теперь ветвь другой прародительницы Пушкина, носившей в девичестве ту же фамилию. Из писцовых книг 1628-29 годов видно, что Сенницы, считавшиеся родовым селом князей Гагариных, были в свое время даны им пополам с Борисом Ивано-вичем Есиповым. От него вотчина перешла сыновьям Тимофею и Андрею, через брак дочери которого Василисы с князем Юрием Гагариным соседи породнились. Тимофеева часть досталась его наследнику Юрию и в 1674 году разделена между его дочерями Аграфеной и Федосьей, «а во 188 (т. е. 1680) году девка Федосья Юрьева дочь Есипова с тою вотчиною вышла замуж за стольника Петра Петрова сына Пушкина». Вторая дочь Юрия Тимофеевича, Аграфена, в качестве супруга обрела стольника Юрия Петровича Лутохина, командира 1-го Стрелецкого стремянного полка, – личность историческую, сыгравшую не последнюю роль в ходе известных событий мая 1682 года, когда в результате стрелецкого бунта фактическая власть в стране перешла к царевне Софье Алексеевне, повелевшей сослать Лутохина на Яик. В итоге опальный полковник постригся в монахи под именем Германа и прожил после этого еще десяток лет. Любопытно, что в сравнительно недавних «Известиях Русского генеалогического общества» (выпуск 25, 2013 год) в статье «Круг родства и свойства головы московских стрельцов Юрия Петровича Лутохина» не говорится не только о Пушкиных, но и о его собственной жене Аграфене Юрьевне. Ох, нелюбопытны современные российские генеалоги!

Мать Федосьи звали Аксиньей. Имя и фамилия отца Аксиньи неизвестны. Зато удалось найти в столбцах следы Федосьиной бабки Акулины, жены Тимофея Борисовича, и ее родителей: «била нам челом вдова Анна Борисова жена Булатова. Нашего де жалованного за нею с дочерьми с девками с Акулиницею да с Авдотьицею прожиточного поместья в Каширском уезде в Ростовском стану в деревне Алферьево да жеребий пустоши, что была деревня Черемошня, а в них сто четей, и она большую свою дочь Акулину в прошлом в 129 (т. е. 1621) году сговорила замуж за Тимофея Борисова сына Есипова и того своего и дочери своей прожиточного поместья ста четей поступается зятю своему Тимофею Есипову».

Из того же дела известно, что сам Борис Иванович Булатов, еще один пращур Пушкина, был убит при царе Василии под Тулой, иными словами, погиб, как и Курбат Челюсткин, при подавлении восстания Ивана Болотникова в 1607 году. Сестра Акулины Авдотья стала женой Федора Даниловича Павлова.

Если суммировать, получается, что за фамилией Есиповы, дважды указанной среди предков поэта в книге из «Пушкинской библиотеки», стоят выявленные нами две их самостоятельные линии. Объединить однофамильцев и вероятных родственников в одну пока не получается. Посудите сами: цепочка, идущая от Ульяны Юрьевны, включает имена Юрия Силыча, Силы Ивановича и Ивана Тимофе-евича. В восходящем древе Ульяны Юрьевны – Юрий Тимофеевич, Тимофей Борисович, Борис Иванович. Последний никак не мог быть сыном Ивана Тимофеевича, поскольку в 1594-97 годах показан помещиком села Сенницы, тогда как Иван Тимофеевич в то же время владел половиной Осова, сельцами Миндюкино и Дубинки, а также двумя третями села Константиново, последняя треть которого была поделена между Семеном Федоровичем и Василием Михайловичем Есиповыми – более вероятными его родственниками. Выходит, что связь между Ульяной и Федосьей Юрьевными не просматривается не только в предыдущих трех коленах, но и выше. Хотя, повторюсь, не исключено ее существование в середине XVI века, к примеру, через таинственного Инозема Тимофеевича Есипова, упомянутого в сотной грамоте 1567 года. Возможно, разгадка найдется в новгородских документах более раннего периода, ибо Есиповы числились новгородскими боярами еще в XV столетии.

Существует еще один род, разные ветви которого не замечены до сих пор исследователями предков Пушкина. Это Желябужские, чья прямая мужская линия подробно описана от родоначальника Станислава, выехавшего из Польши при Великом князе московском Василии Васильевиче. Его праправнук Григорий Федорович служил дьяком у последнего царя династии Рюриковичей Федора Иоанновича. Имел семерых сыновей. Дочь одного из них, Афанасия, Анастасия отражена во всех родословиях Пушкиных как жена стольника Петра Петровича-старшего и прапрапрабабка поэта. Но прародительницей его – правда, на два колена выше – стала и ее кузина, еще одна Анастасия, дочь Петра Григорьевича, вышедшая замуж за Петра Петровича Головина, о чем родословие последнего почему-то умалчивает. Обнаруживается этот факт из челобитной, в которой «боярина Петрова жена Петровича Головина Настасья да Степановская жена Унковского Афимья Петровы дочери Желябужского» напоминают, что «государева жалованная была за отцом их вотчина в Козельском уезде полсельца Булатово; дана та вотчина отцу их Петру за царя Васильево московское осадное сидение; да отцу ж де их дана была вотчина брата его родного, а их дяди Федора Желябужского в Козельском же уезде в деревне в Красном Клину», и просят дать всю недвижимость теперь им, поскольку умерли и отец, и мать их Аграфена, и брат их Афанасий, оставив бездетную вдову, «а по государеву указу вдовам бездетными теми вотчинами де владети не указано». Знакомая, не правда ли, тема? Как под копирку, челобитная сестер Бахтиных, даже имя брата такое же. Но главное, что их роднит, – повод, послуживший к появлению вотчин: и старшему Бахтину, и старшему Желябужскому их дали за оборону Москвы от войск Лжедмитрия Второго в конце 1600-х годов.

Цепочка от Анастасии Петровны к Пушкину идет через ее сына Петра Петровича, внука Михаила Петровича, правнука Ивана Михайловича, чья дочь Евдокия вышла замуж за Александра Петровича и стала прабабкой поэта. У Анастасии Афанасьевны, приходившейся родной бабушкой Александру Петровичу, она короче. Сын же Евдокии Ивановны и Александра Петровича – Лев – по линии Желябужских в результате оказался сам себе пятиюродным внучатым племянником – как, впрочем, и шестиюродным дедом одновременно.

Обратимся теперь к невестке Александра Петровича, жене его брата Федора. В доступных на сегодняшний день источниках сведения о ней и ее роде самые минимальные. В генеалогической энциклопедии так и написано: «Дочь рязанского дворянина Ивана Михайловича Коренёва и жены его Марьи Ивановны, девичья фамилия которой неизвестна». Проще говоря, линия эта пока никем не исследована.

Что ж, попробуем восполнить пробел. Из дела по челобитной фендрика лейб-гвардии Семёновского полка Василия Ивановича Коренёва, поданной Петру Великому в последний месяц жизни императора, узнаём, что «он, Василий, с матерью своею в 1713 году дал в приданое за сестрою, а мать за дочерью девкою Аксиньею Федору Пушкину в деревне Шадееве пятнадцать да в деревне Подымове семнадцать четей». Но этой записью наш интерес к делу не ограничивается. В другом месте находим: «за сыном Михайловым Иваном Коренёвым поместья по даче 199 февраля 3 (т. е. в 1691 году), что ему поступилась вдова Авдотья Ивановская жена Беклемишева за дочерью своею за девкою Марьею из прожиточного своего поместья и вотчины в Рязанском уезде в Каменском стану в селе Дубовичах двадцать пять четей».

То, что неизвестно авторам генеалогической энциклопедии, теперь узнают все читатели этого журнала: Марья Ивановна Коренёва происходит из старинного рода Беклемишевых, который не обойден вниманием в «Тысячелетнем древе А. С. Пушкина», но почему-то в связи с материнскими линиями князей Д. М. Пожарского и М. И. Кутузова, а не главного персонажа книги.

Восходящее мужское древо Беклемишевых изучено достаточно подробно, а вот жены известны далеко не все. Отец Марьи Иван Иванович был сыном Ивана Савельевича и внуком Савелия Петровича, рязанских помещиков. Это видно из подробной поколенной росписи их рода. Сведения о ее матери пришлось поискать в архиве. Обнаружились они в столбцах по Рязани: «Царь, государь и великий князь Алексей Михайлович, всея Великая и Малая и Белая России самодержец, бьет челом холоп твой Ивашко Иванов сын Беклемишев. В нынешнем, государь, во 181 (т. е. 1673) году сговорился холоп твой жениться у Микиты Степанова сына Волынского на дочери его на девке Авдотье, а написал он, Микита, мне вместо приданого из поместья своего в Рязанском уезде в Каменском стану жеребей в селе Дубовичах двадцать пять четвертей в поле, а вдву потому ж и со крестьяны и со всеми угодьями». И там же: «Царю, государю и великому князю Алексею Михайловичу, всея Великая и Малая и Белая России самодержцу. Бьет челом холоп твой Микитка Степанов сын Волынский. В нынешнем, государь, во 181 (т. е. 1673) году сговорил я, холоп твой, дочь свою девку Авдотью замуж за Ивана Иванова сына Беклемишева…»

Комментарии, как принято говорить, излишни. Хотя один не помешает: в развесистом древе предков Пушкина теперь появились еще две ветви и две неизвестные прежде фамилии. О Волынских, как и Беклемишевых, рассказано немало. Добавлю: Никита Степанович – сын стольника Степана Демидовича, внук Демида Константиновича – в 1664-65 годах служил воеводой в Арзамасе.

Наибольшую трудность вызвало исследование родословной самих Коренёвых. В самом начале приведенной челобитной возникает некоторая загадка: «в прошлом 1706 году отец мой Иван Михайлович, будучи на службе Вашему Величеству в Астраханском походе, умре...» Прерву цитату для пояснения. Речь идет явно не об обычной смерти в походе, а о гибели при подавлении Астраханского восстания, представленной в более щадящей форме для глаза императора. Но еще большая загадка ждет впереди: «недвижимое имение за отцом после смерти деда Михаила Даниловича Коренёва в писцовых книгах Рязанского уезда 136 и 137 (т. е. 1628 и 1629) годов за Воином, за Андреем да за Иваном Даниловыми детьми Коренёвыми отца их поместье жеребий деревни Казначеевой двадцать пять четей да вотчины жеребий деревни Болотово тридцать четей, жеребий сельца Шадеево восемьдесят четей».

Поначалу цепочка выстраивается легко: Василий и Марья – Ивановы дети, их отец Иван Михайлович, дед Михаил Данилович. А дальше? Михаил среди наследников Данилы не перечислен. Неужели цепочка разрывается? Ответ содержится в том же деле, немного ниже: «и в 167 (т. е. 1659) году Воина Коренёва на службе под Конопотом убили, а его поместье и вотчина в 174 (т. е. 1666) году даны сыну его Михаилу Коренёву». Оказывается, отцом Михаила Даниловича был участник уже упоминавшегося в связи с историей Юрия Силыча Есипова Конотопского сражения, носивший некалендарное имя Воин и крещённый, судя по всему, как Данила. Следовательно, прадеда Марьи Ивановны Пушкиной, часть имения которого в Шадееве она получила в приданое, величали Воином Даниловичем. Свое прозвищное имя, как мы видим, он полностью оправдал.

Еще одна сложность, связанная с параллельным употреблением в документах разных имен одного человека, проявилась при определении рода жены Алексея Ивановича Ржевского.

Ржевские, как известно, прямые Рюриковичи. Исследованы, казалось бы, вдоль и поперек. Более того, ушедшая от нас уже в новом веке Наталья Телетова посвятила немало страниц этому роду, полагая, что именно его представители являются прототипами поэмы «Езерский». И всё же супруга окольничего Алексея Ивановича названа ею лишь по имени и отчеству, без указания девичьей фамилии.

Найти ее в архиве оказалось совсем не трудно. Правда, и Анна Игнатьевна, и ее сестра Марья всюду фигурируют как Образцовы, а не как Игнатьевы дочери. Дело в том, что их отец Игнатий Прокофьевич Бестужев больше известен под некалендарным именем Образец. Умер он, видимо, молодым, потому что выдавать замуж одну из дочерей пришлось зятю: «И во 174 (т. е. 1666) году февраля 15 Алексей Иванов сын Ржевский своячину свою девку Марью Образцову дочь Бестужева с вотчиною отца ее, что ей досталась по полюбовному разделу с сестрой ее Анной в Кинешемском уезде в Мериновской волости… выдал замуж за Петра Дмитриева сына Давыдова».

Родитель Игнатия-Образца Прокофий Патрикеевич поначалу присягнул королевичу Владиславу и даже получил от короля Сигизмунда в 1610 году грамоту на свои поместья в Еленском, Катынском и Максимовском станах Смоленского уезда, но после Земского Собора 1613 года участвовал в можайском и московском осадных сидениях и служил затем стряпчим при царе Михаиле Федоровиче Романове. Его отец Патрикей Данилович был воеводой и пал во время Ливонской войны в знаменитом сражении под Кесью в 1578 году (в исторической литературе она именуется битвой под Венденом, а сейчас это латвийский город Цесис). Впрочем, нет смысла пересказывать историю славного рода Бестужевых: она приводится во многих источниках.

Гораздо сложней оказалось отыскать сведения о матери Алексея Ивановича Ржевского, чье имя, по признанию Н. К. Телетовой, ей установить не удалось. Но в отказных книгах нашлись и они. Есть запись об отказе Никитой Савиным вотчины в деревне Буцнево Болховского уезда зятьям своим Ивану Иванову сыну Ржевскому и Истоме Григорьеву сыну Киреевскому, датируемая 1638 годом. В тех же отказных спустя десять лет говорится о переходе во владение Марье Ивановой жене Ржевского части этой вотчины, принадлежавшей Истоме Киреевскому. Сопоставляя эти два факта, можно вывести третий: окольничий Иван Иванович Ржевский женился на Марье Никитичне Савиной. Об отце ее известно, что звали его Никита Прокофьевич и что в писцовых книгах 1620, 1625 и 1646 годов он значится помещиком Болховского и Орловского уездов. Дальнейшими владельцами его имений записаны сын Самойла Никитич и внук Иван Самойлович.

Единственным достижением пушкиноведения в области генеалогии за время после двухсотлетия поэта стало установление девичьей фамилии жены Юрия Алексеевича Ржевского. А ведь еще в 1995 году в книге «Род и предки А. С. Пушкина» находим: «Имя жены Юрия Алексеевича можно было до недавнего времени лишь предполагать – Екатерина, так как имя это неизменно носили старшие внучки Юрия Алексеевича, дочери Ивана, Анастасии и Сарры». Согласитесь, довольно странный для генеалогии довод. Читаем дальше: «Недавняя публикация подтвердила это предположение, расширив сведения и об именах родителей этой Екатерины – Никифор и Анастасия. Так, в синодике Алексеевской нижегородской церкви, очевидно дети Юрия Алексеевича, в конце 1729 или 1730 г. поминают усопших родных Георгия, Екатерину, Софию девицу, Алексия, Анну, Никифора, Анастасию…» Затем делается вывод: «Георгий (Юрий) и Екатерина – родители поминающих; Алексей и Анна – дед и бабка по отцу; Никифор и Анастасия – без сомнения, дед и бабка по матери...» Позднее стала называться и девичья фамилия Екатерины – Плещеева (есть она и в упоминавшейся генеалогической энциклопедии), однако находка эта до конца в научный оборот так и не введена, а ветвь рода Плещеевых, являющихся непосредственными предками Пушкина, до сих пор детально не описана.

Какие бы мысли ни возникали при чтении синодиков, они могут служить лишь гипотезами, которые должны поверяться документами. Одно из подтверждений происхождения Екатерины Никифоровны содержится в деле тайного советника Алексея Львовича Плещеева, находящемся в фонде Поместного приказа архива древних актов: «За ним же Алексеем Плещеевым по даче 1729 года мая 14 и по отказным книгам июня 22... отказано по купчей сестры его двоюродной Катерины Никифоровой дочери Плещеева Юрьевой жены Алексеева сына Ржевского в Муромском уезде в Дубровском да в Куземском станах в деревне Тереховицах, в селе Ковардицах, в селе Святцах, в деревне Переложникове, в деревне Карпове, в пустоши Артёмовке Большой, в пустоши Артёмовке Меньшой с жеребьями деревень и пустошей 230 четей с осминою». Алексей Львович и Екатерина Никифоровна действительно являются кузеном и кузиной, поскольку их отцы – стольники Лев Богданович и Никифор Богданович – родные братья. Общий же их дед Богдан Ильич имел крестильное имя Кузьма и был московским дворянином. Всего у Екатерины Никифоровны известно двенадцать колен предков, начиная с черниговского боярина Федора Михайловича Бяконта, выехавшего в Москву еще при Великом князе Данииле Александровиче, сыне Александра Невского.

Изучение столбцов помогло установить также род матери Екатерины Никифоровны. Вот выдержка из челобитной на имя царя Федора Алексеевича, датированной 1677 годом: «Бьют челом рабы твои Никифорова женишка Богдановича Плещеева Настка да Иванова женишка Семеновича Ларионова Анютка. Сестра наша, государь, родная Василиса Степанова дочь Степановича Ушакова выдана замуж за Луку Григорьева сына Ртищева, а за нею, государь, дана в приданое выслуженная вотчина деда и отца нашего в Тарусском уезде треть села Волковского. А ныне, государь, сестры нашей волей Божьей не стало, а после нее детей не осталось никого...» Тема, заметим, прежняя.

В том же деле поясняется, что: «в 170 (т. е. в 1662) году Степана Ушакова не стало, а его вотчины даны дочерям его трем девкам Василисе да Анне да Настасье по жеребьям по 103 четьи с третником. И Василиса, и Анна, и Настасья с теми своими прожиточными поместьями и вотчинами вышли замуж: Василиса за стольника Луку Григорьева сына Ртищева, Анна за Ивана Семёнова сына Ларионова, а Настасья за Никифора Плещеева».

Степан Степанович Ушаков в молодости был стольником отца царя Михаила Федоровича патриарха Филарета, после смерти которого служил стряпчим. Род его жены пока неизвестен, а имя ее значится в другом столбце, в челобитной царю Алексею Михайловичу: «бьет челом холоп твой Микишка Богданов сын Плещеев, в нынешнем, государь, в 180 (т. е. 1672) году поступилась мне, холопу твоему, теща моя Степанова жена Ушакова вдова Федосья прожиточного своего поместья в Серпуховском уезде в Окологородном стану». К слову, раньше это имение принадлежало отцу Степана Степановича – Степану Михайловичу Ушакову, назначенному первым Романовым своим посланником в Европе сразу после возведения на престол, потом бывшему на воеводстве в Костроме, Михайлове, Курске, а напоследок – в сибирском Нарыме, где он и скончался в 1628 году.

Ушаковы – прямые потомки легендарного касожского князя Редеди, погибшего ровно тысячу лет назад в поединке с князем Мсти-славом Владимировичем Храбрым, сыном крестителя Руси Владимира Святого. Степан Михайлович – пятнадцатое колено от Редеди. По преданию, сын Редеди Роман женился на дочери Мстислава Татьяне, поэтому Ушаковы по женской линии происходят от Рюриковичей.

Вы наверняка полюбопытствуете, как связан с Пушкиным его старший современник – прославленный адмирал Федор Федорович Ушаков. Довольно витиевато, несмотря на кровное родство, поскольку ветви их разошлись еще в XVI веке. Дед Степана Михайловича Андрей Юрьевич – родной брат прямого предка флотоводца Степана Юрьевича, бывшего воеводой и служившего наместником в Ливонии. Поэтому адмирал приходился восьмиюродным братом бабке Пушкина Марии Алексеевне, а сам поэт ему, соответственно, восьмиюродный внучатый племянник.

И уж если обращаться к занимательной генеалогии, надо отметить, что намного ближе к Пушкину по крови известный поэт и переводчик Алексей Николаевич Плещеев, праправнук того самого тайного советника Алексея Львовича, кузена Екатерины Никифоровны. Они – шестиюродные братья.

 

Подведем итог. В эту небольшую статью вместились сведения о тринадцати генеалогических линиях Пушкина, десять из которых до сих пор не были известны, – новых семи фамилиях его предков. И это только результат исследования архивных дел, без данных из литературных источников. В частности, еще двумя фамилиями могут быть Васильевы и Юсуповы. О первых сообщается в «Русском биографическом словаре» А. А. Половцова в статье за подписью В. Корсаковой о предке поэта Богдане (Иване) Даниловиче Глебове (со ссылкой на книгу Г. А. Власьева «Род дворян Глебовых»): «Глебов был женат с 1671 г. на дочери подьячего Поместного приказа Петра Васильева, падчерице патриаршего дьяка Парфения Иванова». В ряде публикаций матерью Богдана Даниловича называется Марья Никитична, урожденная княжна Юсупова. Однако сведения из книжных и журнальных публикаций, не подкрепленные документальными материалами, для введения в научный оборот всегда требуют верификации.

Помимо чисто генеалогических, не менее ценны и биографические результаты. Корпус предков Пушкина пополнен новыми историческими персонами, людьми с подчас интереснейшей судьбой. Практически не происходило ни одного судьбоносного для страны события, в котором тот или иной из них не принимал бы участия. Проживи Александр Сергеевич дольше, возможно, он бы и сам отыскал эти данные и сделал бы если не всех, то многих персонажами неоконченной поэмы «Езерский» или другого произведения. Нет никакого сомнения, что его интерес к истории предков постоянно возрастал, а всё, что было Пушкину интересно и важно, в итоге воплощалось в творчестве.

Сегодня восполнять пробелы надлежит нам, благодарным почитателям русского гения.

 

---

 

@ Андрей Николаевич Красильников, 2021.↩