Анастасия Юркевич

* * *
Помнишь, какая была гроза
в темных предместьях большого города? –
трем городам хватило бы за глаза.

Помнишь Кутузовский, восемь его полос,
делавших нас немыми? Не всё то золото,
что блестит, ведь каждый бездомный пес

на Доргомиловском знает тебя в лицо,
розовым языком лизнет, доведет до Киевской...
Вспомни, пока нас с тобою заподлицо

не вогнали в жизнь, начисто не зашкурили
арку, девятую «Балтику», липы, июнь, вывеску
«Молоко»... А не помнишь – спустись за куревом

(выйдешь, направо) и даже не оглянись:
тюлевой занавески глупые облака
там, на четвертом, где сверху-вниз

я смотрю тебе вслед; только не оглянись, пока
за жестяным жетончиком «222»
теплится жизнь хотя бы едва-едва.

BERLIN-WARSZAWA

открыть монтеня, глядя, как в окне
неброский лес сменяется помятым
февральским снегом, полем... и на дне
сознанья уловить – тридцать девятый,

сентябрь, а дальше – окрик, пустота,
равнина, снег. равнина, лес, равнина.
и воздух, изменяющий состав
неуловимо и неумолимо –

тот воздух, что когда-то был – твоим,
поделенный по чести, без базара,
меж каином одним и меж другим,
покуда брат их, авель, ждет на нарах

последнего рассвета, и давно
изолгалось, сместилось, обветшало,
и рвется в клочья, точно полотно,
обугленное небо над варшавой,

чтобы потом, когда-нибудь, потом,
остынув, опуститься вновь несмелым
снежком... открыть монтеня. за окном
то черное, то рыжее – на белом.

* * *
не привязываться слишком, не копить вещей:
лучше лифтом с черным мешком во двор,
кто вчера был близким – ищи свищи,
кто вчера не пойман – не вор.
по подъезду с черным своим мешком.
в нем рентгеновский снимок, любовный пыл
на листочке в клетку... дав-ным, дав-ном,
кто о ком – ты и сам забыл.

опускаться – вместе со снегом, вме-
сте со снегом, вме... – в создавшейся тишине,
чтоб потом по лестнице вновь – пешком,
скок-поскок – за новым мешком.

* * *
Пристальнее – оттого, что смертен –
Вглядывясь в нечто впереди,
Человек становится инертен,
Путь земной пройдя до середи...

Он гремит ключами в коридоре,
Уходя, в передней гасит свет.
Если честно, больше нету горя
Даже в том, что дома больше нет.

А снаружи – март и магистрали,
Праздник тектонческих глубин.
Сколько бы вокруг не умирали,
Все равно, как зверь, уйдешь один.

Жизнь прожить – не поле... – поле боя
Перейти?.. Какое! – проползти,
Неизбежно становясь собою
Грозового фронта посреди.

От Москвы до самых до окраин
Мимо «Праги», зацепив Арбат
Человек уходит, как хозяин,
Только перед богом виноват.

Иногда лишь – Кратовскую дачу,
Сосны, облупившийся забор
Вспомнит и тихонечко заплачет
Вместо сердца пламенный мотор.

         22 марта 2017, Берлин