Александр Бараш

 

Из цикла «Время от времени»

 

                 1.

Сегодня мне неожиданно

поставила лайк

на один из текстов в Фейсбуке

немецкая славистка,

в которую я был влюблен сорок лет назад

в перестроечной Москве.

 

Я зашел на ее страницу –

обычно я ее не вижу, она постит редко

какие-нибудь масс-медийные статьи.

В ее ФБ нет ничего о ней и ее жизни, но всё же

нашлась одна фотография

из нынешнего времени.

 

Две женщины на фоне

невнятного пейзажа.

Ее молодая дочь, которую

я в первые секунды принял за нее саму,

воспоминание автоматически подменило реальность.

К тому же похожа – длинноногая нордическая блондинка,

правда, с такой лучезарной улыбкой, какой у нее

я не помню: видимо, у ее дочери и моих детей (у них

тоже улыбки счастливые, как у дельфинов)

было более благополучное детство, чем у нас.

Она тогда не рассказывала о своем детстве,

но что-то было достаточно тяжелое

в нескольких фразах про отчима.

 

И она – я признал ее не сразу.

Ровесница 60+, с осевшей фигурой,

неухоженным лицом с резкими морщинами

(это то, во что со временем превратился

лукаво-строгий прищур).

Я знаю, что для тех, кто был влюблен в меня когда-то

(не для нее, это была любовь только с моей стороны) –

я такой же.

Гитара с провисшими струнами.

Безвоздушный шарик.

 

Известно, что люди иногда просыпаются в гробу.

Я, кажется, проснулся перед гробом –

как будто сорок лет проспал.

 

И вспомнил, что есть приступы любви,

которые пронизывают тело, как прожекторы ночь, –

чужие всему, что тебе сейчас близко, они

ослепительно-ясно показывают, что есть

другие миры, которые ищут нас

и переполняют смыслом

время от времени.

 

                 2.

Мы брали с собой шоколад

и бутылку вина и, сидя на очередном городском валу

у оплывших очертаний древнерусского города,

пытались представить, как всё здесь было

до монгольского нашествия или в Смутное время.

 

Вокруг была тихая позднесоветская разруха

маленьких городов под Москвой – легендарных

названий из истории московского царства.

 

Главное, что это были небольшие путешествия,

метафора совместной жизни длиной в один день.

Потом, через несколько десятков лет после развода

(мы совпали только на несколько лет,

и слава богу; во время развода она произнесла

такую убедительную речь, что когда судья

дала мне слово и я попросил, чтобы это

скорее закончилось, судья кивнула) –

через несколько десятков лет она вспомнила,

как мы сидели где-то у дороги

в Звенигороде, поедая одну булку на двоих –

и сказала, что это был, наверно,

самый счастливый момент в ее жизни.

 

Может быть, моменты такой естественной близости

– и неважно, что было до того и после того –

это наиболее глубокая форма любви.

Дальше – у каждого был долгий брак.

В последнее время, когда дочь, родившаяся

в моем новом браке уже в Иерусалиме,

стала совсем взрослой – я часто вспоминаю,

как мы шли с ней – первоклассницей – вдвоем из школы,

она держала меня за палец, мы то ли плыли, то ли

медленно летели по тихому солнечному переулку.

Больше ничего не происходило. Только

благодатность любви в нас и между нами.