Владислав Китик

 

«Под звездою завещанной...»

 

* * *

Угловатые контуры крыш,

Предрассветных огней многоточья,

Дальше – мыслящий бурый камыш,

Степь и трав перемёрзшие клочья.

 

Ни додумать, ни дать, ни отнять, –

Край судьбы: ближе нет и не надо. 

Отвыкаю его понимать,

Привыкаю к ненастью распада.

 

Обезбашенный ветер, кружа,

Превращает дорогу в мытарства, –

Так незримо проходит межа 

Между родиной и государством.

 

Брови пашен в черту сведены,

Не меняя акценты местами

На суровой холстине страны,

Беспощадно расшитой крестами.

 

 

* * *

                                                Вышел сеятель сеять.

                                                                  Лука, 8:5

 

Терпению Творца предела нет,

Снопу его надежд, пронзивших время.

Лишь потеплеет по весне, чуть свет

Вновь сеятель выходит бросить семя.

 

Всё так же значим перечень сухой

Соединенных в притчу аллегорий:

Одно зерно загублено травой,  

И птичьим кормом сделалось другое,

 

Упало третье на проезжий шлях,

Где грубо в пыль его втоптали кони, –

Так и не удалось ему в степях

Сплести с дородным черноземом корни.

 

И к зернам слов не чуток род людской,

Меняя только кушанья и платья.

И сеятель, поднявшись над тоской,    

Глядит, что нет ему лицеприятья.

 

Он может всё: бесплодно ждать. И – ждет.

Он стынет – и себя надеждой греет,

Что брошенное семя прорастет.

Наполнит горсть и снова сеет, сеет.

 

Мы это чувство вечностью зовем.

А он – любовью. Потому простится

Неурожай. И снова грянет гром,

И будет повод, чтоб перекреститься.

 

 

* * * 

Всё есть – как есть, не сетуй потому

На холода, на то, что мало денег,

На то, что был тяжелым понедельник

И полусвет похож на полутьму,

 

Что миг ловил, а потерял года.

Что есть – то есть, но заштормило – круто.

Ты ни себе, тем более кому-то,

Не жалуйся на это никогда.

 

Молчи, но жизнь за речь благодаря,

Скажи, но так, чтоб за слова ручаться.

Будь прав, но не по правилам, а счастье

Испытывай, как море – якоря.

 

 

* * *

Прибой следы стирает мокрым ластиком,

Простилась капля с поднятым веслом.

Взлетела чайка, поразила пластикой

И прошлое отрезала крылом

 

С его тревогой дымной и бессонницей,

С желаньем жадным всё забыть, когда

Из моря пьет обугленное солнце

И тонет, как горящие суда.

 

Ослеп маяк, фарватеры заилены,

Ночь копошится в страхе и золе.

Ломоть отрезан. Это ли просили мы?

Но кровь зари засохла на крыле,

 

На режущем. А там, за красной линией?

Что не исчезло, то вернется впредь.

Там время, как патрон в стволе, заклинило,

Здесь оглянуться – как окаменеть.

 

Знак белой птицы… Уберечь хотела ли?

Забвенье тоже требует труда.       

Спасибо, чайка, что могла, то сделала,

Не возвращайся только никогда.

 

 

ДОРОЖНОЕ

 

                                                И месяц с правой стороны

                                                Сопровождал мой бег ретивый…

                                                            А. С. Пушкин, «Приметы»

 

И у дороги есть две стороны.

Нет в мире постоянства, он – подвижен,

Неясно только, станем ли мы ближе,

Преодолев дистанции и сны.

Я месяц справа добрым знаком вижу. 

 

Всё совместил простор в одном лице:

Прозрачен звонкий холод на крыльце,

Проплыл колодец с журавлиным скрипом,

Едва проникнусь шорохами липы,

Мне Царскосельский чудится лицей,

 

Пера полет гусиный, храп коней,

И пунш, и долгий путь с игрой теней,

Когда души прекрасные порывы

То, что неясно, делают ясней

Под легкий хруст зимы солнцелюбивой.

 

 

* * *

Под звездою завещанной, ветхой,

Где отечество степью лежит,

Дней грядущих не видя сквозь веки,

И на мертвой крови ворожит, 

 

Там душа моя бродит, как солод,

Различая в скупой полутьме

Бренность плевел и внутренний голод,

Как зачин в девяностом псалме.

 

Я и так очевидец счастливый

Дней, когда, раздвигая туман,

Крестным ходом спускаются ивы,

Заходя по колени в лиман.

 

Я и так обдарован доверьем

Белизною помазанных стен

Со светящейся щелкой под дверью,

Приоткрытой в вечернюю степь.

 

Здесь отмолено вдоволь печали,

Чтоб откликнуться мудростью в нас.

Просветлит ли неполотой дали

Золотящийся иконостас?

 

 

БЫЛ ФЛОТ…

 

                                                            Я список кораблей…

                                                                        О. Мандельштам

 

В свой рейс последний черноморские суда

Ушли. За бортом – стиксова вода.

Смолк телеграф. Рассеялся дымок,

Сигнальные огни еще глядят мне в спину.

Я список кораблей прочел до середины

И отложил, и далее – не смог.

Они исчезли анфиладным строем.

Повис на мачтах шелк чужих знамен.

За давностью простят и не такое,

Сославшись, что не мы сжигали Трою,

Легенду терпкую прихлынувших времен…