Татьяна Вольтская
* * *
Улетают гуси цепочкой рваной,
И дубы наливаются темной медью,
И бухгалтер-ветер, поднявшись рано,
У осин принимает листву по смете.
Полон лес задумчивого сиянья,
Из прорех сквозящего озаренья –
Что к концу полнее всего слиянье
Полегчавших тел, обреченных тленью.
К каждой ложке золота и роскошной
Синевы – подмешана капля яда.
А дружку в ключицу уткнешься – кожа
Пахнет яблоком из чужого сада.
* * *
Красный месяц заходит по-свойски
На задворки и за гаражи,
И туман, как разбитое войско,
Над лугами вповалку лежит.
Припадает и мечется чибис,
Выкликающий имена –
Им бы только из списка не выпасть –
И меня не забудь, и меня.
Там – прощального неба полоска,
Здесь – мерцающих сумерек яд,
И последними – ярого воску
Поминальные сосны стоят.
* * *
Вот и первый снег – будто новый век,
Наконец, пошел из-под влажных век,
Наконец-то в щель проскользнул росток –
Будто в тайный провод пустили ток,
В темный дом вслепую шагнув – держись! –
Протянули руку, включили жизнь.
Вот и первый снег – будто вспыхнул свет,
Обводя по контуру стол, буфет,
Молча
мира удваивая черты,
Будто рядом с я появилось ты.
Единица – веткой сухой – мертва,
Двое – живы: им ведь нужны слова.
И забор, и лес, и рекламный щит
На живую нитку к словам пришит.
Будто к зеркалу – с запада на восток –
То ли снег наклоняется, то ли Бог.
* * *
Елки держат снег на вытянутых руках.
Заблудился кустарник в складках ночных рубах,
И ручьи уснули в стеклянных своих гробах,
А тепло осталось лишь на твоих губах.
Магазин закрылся, улица опустела.
Дети тащат санки домой – накатались с гор,
Пролетает поезд – блестящ, говорлив и скор,
Наступают сумерки – наискось – на забор,
На дорогу, на важный трактор, и разговор
У калитки перетекает в спор,
Кипяток в цветастую чашку, и тело – в тело.
На торчащем месяце, как на крюке – пальто,
Повисает облако. Нас не найдет никто.
И метель поднимается: в голых ветвях гнездо,
Магазин, и почта, и все, что случилось до
И случится после когда-нибудь – тонет в белом.
* * *
Всего и нужно-то, чтобы жить –
Поселок, на нитку живую сшит
Тропинками белыми, серый пес,
Бегущий наискось, и мороз,
Хватающий зa щеку, и мотив,
Хватающий зa душу, накатив,
Как поезд, мчащийся по мосту –
Прошел и нет его – в пустоту.
Всего и нужно-то, чтобы жить –
Навстречу, подняв воротник, спешить,
Помедлить молча – глаза в глаза –
Унять дыхание – и назад.
Всего и нужно-то – лед, мостки,
Как долгий взгляд – поворот реки,
Сухая поломанная трава
И хлопья, внятные, как слова.
* * *
Жизнь еще поболит и пройдет.
За молочные реки метели,
За кисельные дни и за мед
Вечеров – даже если б хотели –
Не расплатимся мы. За долги
Всё, что видишь, сметут подчистую –
И морщинку щемящей реки,
И тропинку, и бочку пустую.
Ни морозной резьбы, ни судьбы,
Только взгляд, сохранивший навечно
Разомлевшее тело избы,
Снежных елок оплывшие свечи.
* * *
Под облаками крахмальными,
Между косыми соснами
В воздухе – гроздья Рахманинова,
Мокрые, только что созданные.
Звезды, хореи, дактили –
Мир набухает аккордами –
Праведниками, предателями,
Головоногими, хордовыми,
Клятвами и объятиями,
Живыми и мертвыми,
Утренним чаем с гренками,
Шторами, венскими стульями,
В длинных шинелях шеренгами,
Ложащимися под пулями.
Белые гроздья Рахманинова
Падают ворохами,
Градом, как слезы давешние,
Будто бы в этот вечер
Под руками – не клавиши –
Вздрагивающие плечи.
Санкт-Петербург