Сергей Маныч

 

* * *

Вот пустое пространство –

Оболочка пуста.

Это – просто про странствия

В те немые места,

В бесконечные облачные

Охранилища снов,

В отраженья осколочные,

В обиталища сов.

В омут памяти мутный,

В цифровое ничто...

Стало блажью минутной

То, что было мечтой.

Озаряющих молний

Расцвети, фейерверк,

Оболочку наполни,

Душу вытолкни вверх!

 

 

* * *

Голубое – выцветшее – никакое

Ради бога оставьте меня в покое

Паруса – облака – белье на ветру

С утра по квартире она нагишом

А пишу я обычно карандашом

Напишу что не надо сотру

 

Меня умиляет собачий профиль

Меня раздражают всезнайки и профи

И кислый вкус во рту поутру

И то что правдивое стало крамолой

Но рад ее встретить на кухне голой

Ну ты понял уже что не надо сотру

 

 

* * *

Полжизни – на вещие сны.

Полминуты – на роздых.

Здесь, у старой сосны,

Горький краденый воздух

Глотаю, кривясь.

Эта боль… Эта связь

С шумом, плещущим в кроне,

С эхом в звездной короне.

Этот треск, этот гул –

Это внутренний жар, что раздул

Словно угли ветер ночной.

То – послание в никуда.

Тихо скатывается звезда

С лица, склонившегося надо мной.

 

 

* * *

Хрусткий сиреневый наст,

Грустный сиротский анапест,

Хранящий смиренно нас

Оградами, что крест-накрест

Зарешечевают красивой

Тенью кривой на снегу

Звездной ночи пролом,

Веющей синею гривой,

Или черным крылом.

Бегу,

Бегу... И вот всё куда-то бегу.

Осыпаются снегопадом бесшумным

Добрые мысли в холодном мозгу,

И летят, летят перед взором безумным

Песьи головы, приторочены к седлам.

И кровь на снегу, и списки подметные.

Да над дыбою вороны, да бесчетные

Кресты над людом взалкавшем и подлым...

Пусть не выдаст меня, не предаст

Этот хрупкий сиреневый наст!

Синею гривою, черным крылом –

Ночь над моим столом.

 

 

* * *

В бейсболке с заглавною буквою А,

Ну с той, над которою сверху кружочек,

Без боли, без цели – как было сперва –

От света шалея, ты всё-таки выйдешь

И устыдишься собственных строчек.

Речь играет тобой, ты играешь в слова,

И теряется смысл в переводе на идиш.

Испаряется мысль – ты в толпе одиночек –

Ты заметен едва, и идешь ты Е2 –

Е4. До края дойдя, ты внезапно увидишь

За своею спиною лишь россыпи точек…

 

 

ЛЕОНАРД  ГОВОРИТ

 

Леонард говорит: поэзия –

Это пепел жизни спаленной.

Что остается? Посыпать им череп?

Скрести свои язвы на пепелище?

То ли лучик блеснет, то ли лезвие

В темноте. Ловит глаз воспаленный

Свечение тела лилитиной дщери.

Любви подаяния вымолит нищий.

 

Леонард говорит: аллилуйя

Тому, кто, лишенный волос,

Всё ж сохранил свой голос,

Для вопрошения и молитвы.

Тому, открытому для поцелуя

И для пощечин. Кому воздалось,

Чье, прежде единое, раскололось

На краю нескончаемой битвы.

 

Леонард говорит. За дыхание,

За танец чудесный спасибо.

И за эти башни воздушные

Могучих псалмов и свадебных песен.

Хрупкой жизни мгновенной порхание

Легче взмаха ресничного, ибо

Беспредельны пространства бездушные,

А верный ответ неизвестен.

 

 

* * *

Вслед за мудрыми, выйду,

Чтобы войти.

Боль радости, счастья обиду

Прости.

Вот так начинается часто,

То, о чем вовсе нельзя.

Когда распадается на сто

Единственная стезя.

Из ярости шторма пришедшим –

Всё будет иным.

Стану совсем сумасшедшим

В объятьях весны и вины.

Днем беспробудным, бессонной

Ночью – приступы совести –

Болезнью кессонной –

Всё глубже в себя, чтобы вести

Споры с самим собой.

Ну, хватит! Хватит уже! Отбой…

 

– Отбой?