Максим Д. Шраер

 

Невольные терцины

 

 

ТВИДОВЫЙ ПИДЖАК КОМПОЗИТОРА N.

 

                                                            памяти В.Н. и И.Б.

 

Какая же бестия слимонила твидовый пиджак из дома-музея

композитора N., из гранитного особняка на Малой Морской?

(С тех пор на родине композитора произошли насильственные изменения

 

обыденных представлений, и правда больше не кажется там такой,

какой она была в первородной форме. Поэтому позволю себе отступление

на тему кражи личности, клептомании величья и славы мирской.)

 

Согласно официальной версии иностранный агент совершил преступление

против родины, вероломно похитив экспонат, на котором каждая пуговица

дорога русскому сердцу, и передал его в закрытое американское учреждение.

 

Народной молве по душе пришлась версия правого медийного лица,

будто пиджак был похищен по заданию олигарха с еврейской фамилией

и теперь хранится в его частной коллекции русских богатств на острове Ибица.

 

А вот интеллигентная билетерша, во время допроса министерской комиссией,

клялась и божилась, что пиджачок унес ректор университета, что это диверсия,

за что правдолюбку уволили и выслали в город Тихвин. На новом месте ей

 

поручили заведовать фестивалем «Кто скажет правду о войне?» Перверсия,

скажете вы? И я соглашусь. Вся это история скорее приговор, чем манифест.

Но не всё потеряно. В анналах истории таится более достоверная версия:

 

Может быть сам композитор N. решил спуститься с высоких небес

дебелой майскою ночью, переодеться вором-гастролером из города Сочи,

войти в свой бывший музей, прикинувшись туристом из отдаленных мест,

 

скинуть бежевый плащик в углу, набросить болотный пиджак на плечи,

на лепнине узнать фамильный вензель и выйти навек из русской речи.

 

 

ГОДОВЩИНА

 

                                                            Памяти Луизы Глюк

В мирное время умирают поэты, обделенные роком.

Иное призвание было даровано той, которая не поделила

свою еврейско-венгерскую фамилию с Кавалером Глюком, –

 

им когда-то стыдили юного Амадея... История перебелила

потолки оперных театров. Кто нынче ставит «Эхо и Нарцисса»?

Зато сочинителя «Волшебной флейты» судьба лелеяла, баловала

 

и сохранила навеки... Полынь, мята, цикорий, чабрец и мелисса,

придорожные травы ее стихов цветут и засыхают на воле,

неподвластны редакторской правке. Лиловый ирис ее лица

 

на обложке книги о деревенской жизни, в которой желтое поле

несобранных слов. Как устроена память поэта после ее ухода?

Помню вечер в одном колледже. Бостон. Промозглая осень. Полный

 

зал. Роберт Пински, Дэйвид Ферри и Фрэнк Бидарт. Непогода

за окном. Она стоит в стороне, медленно произносит короткую фразу,

а по сцене гарцуют стареющие поэты, бодрые не по годам.

 

Как же долго волна почитателей не спадала... Я подошел не сразу.

Что я мог сказать о ее стихах? Она и так понимала, в чем причина

моего смятения. Так красива она была, одинока, оленевоглаза.

 

«Госпожа Глюк, я люблю ваше стихотворение ‘Годовщина’».

«Какое из них?» – спросила она. – «У меня их уже два».

 

 

ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОГО ПАЛОМНИЧЕСТВА 1.02

 

                                                                                    Жил старик со своею старухой…

                                                                                                               А. Пушкин

 

Старые бравурные немцы и немки приезжают в Святую Землю в октябре или ноябре,

греют долгие белые кости у самого Мертвого моря, картинно вздыхают

об ушедшей молодости у ворот Яд Вашема, слушают Оффенбаха в Израильской опере.

 

Старые сентиментальные австрийцы и австриячки в Святую Землю весной приезжают,

пьют капучино в Кафе Ландвер, местной шварме предпочитают еду европейскую,

страшатся эфиопских евреев и дешевые древности на блошином рынке в Яффо скупают.

 

И только усталые еврейско-русские старики и старухи не приезжают в Землю Святую,

не шаркают по камням Старого города. В магазине Бабель на улице Алленби

беглых поэтов не слушают, в ресторанчике Викинг на Бен-Йехуда не пьют горькую,

 

потому что русские старики и еврейские старухи уже умерли или еще не воскресли

потому что еврейские старики и русские старухи уже воскресли или еще не умерли.

 

 

ТРОЙНЫЕ ПОМИНКИ

 

                                                            Федору Полякову

Как наши отцы пережили советскую мерзость?

И как помогли нам найти противоядие памяти?

В них жила какая-то особая изощренная дерзость.

 

Эта дерзость была во всем – как проходили мимо паперти,

как завязывали галстук узлом чуть-чуть набекрень,

как не любили порожных слов и пятен на белой скатерти,

 

прощали своим коллегам и сотрапезникам, презирали лень,

как красиво они говорили «хрен тебе в зубы, чтоб не шаталась шея»,

и как ненавидели праздники черни и площадную брань.

 

В голове после ухода отцов остается пустая траншея,

отвоевали солдатики, отпели свое, отпереводили, отлечили...

Не получается сказать обо всем, заведомо не упрощая.

 

Июньским вечером мы с тобой окажемся около ресторана «Рецина»,

Предварительно помолчав, медленно проходя мимо Юден-плаца.

В ресторане шумливо, падают смоляное вино, здесь не мучает венцев вина,

 

здесь и мы с тобой усядемся за столик под фотографией острова Наксос

и помянем отцов по-русски, по-иудейски и по-византийски,

а потом спустимся по лестнице в прошлое, где им по восемнадцать,

 

где музы одеты в длинные узкие юбки, где фонарями горят папироски,

где наложен запрет на слезы, – где сыновьям позволено толь-

ко смеяться, в бирибу резаться, – где кемарят мрачные весельчаки,

 

где на кухонном прилавке в тарелке спит грубая средиземная соль,

где, задыхаясь, поют о любви лещ-ципура, камбала-тубмала и кефаль-печаль.

 

 

ПРЕДСКАЗАНИЕ 1.02

 

                                                Борису Ланину

В год нашей свадьбы мой покойный тесть,

который ребенком пережил Транснистрию,

сказал моей жене, что я буду всю жизнь висеть

 

петлей у нее на шее и так свою жизнь устрою,

что днями буду целыми прохлаждаться и сочинять

стихи. Прошло почти двадцать пять лет. Я открою

 

семейную тайну, дабы время не побежало вспять:

Мой тесть талантливо ошибался насчет ослиных хвостов,

сидения дома, желания бить баклуши и ваньку валять, –

 

насчет петли на шее и других метафорических оков…

Но он оказался совершенно прав насчет писания стихов.

 

                                                                                    Бостон