Лариса Вульфина

 

Ф. С. Рожанковский и В. Б. Сосинский.

 

Переписка 1957–1967 гг.

 

 

«Мы всё равно судьбы не переспорим...» 

Д. Ю. Кобяков

 

«Милый Федя, привет Вам с Родины» – так часто начинались письма писателя Владимира Сосинского¹ к другу, художнику Федору Рожанковскому. Хранившиеся долгие годы в семейном архиве дочери художника Татьяны Федоровны Рожанковской-Коли и ранее не публиковавшиеся, они рассказывают о дружбе двух бывших участников Белого движения – репатрианта В. Сосинского, вернувшегося в 1960 году в Советский Союз, и Ф. Рожанковского, всю свою эмигрантскую жизнь тоскующего по родной земле, закончившего свои дни в так и не ставшей ему вторым домом Америке. «В 1917 году хотел счастья для России. В 1918-м хотел счастья для всего мира. Меньшего не брал. Сейчас хочу одного: самому вернуться в Россию. Здесь конец хода коня!» – писал он Сосинскому в сентябре 1964 года. Какие именно обстоятельства не позволили ему вернуться – возможно, в этом поможет разобраться сохранившаяся переписка. Время не сделало эти документы неинтересными. Воскрешая картины пережитого, письма изобилуют фактами, именами, событиями, разрушают сложившиеся мифы. Вереницей всплывают портреты замечательных людей, и важно сделать так, чтобы не растаяли они, не исчезли в темноте прошлого, превратившись по прошествии десятилетий в далекие уже фигуры, и снова заняли место в нашей памяти.

Имя В. Б. Сосинского, борца французского Сопротивления, преданного друга М. И. Цветаевой и А. М. Ремизова, давно окружено ореолом легендарности. История о публичной пощечине и несостоявшейся дуэли между поэтом Ю. Терапиано и В. Сосинским, считавшим своим долгом защитить литературную честь Марины Ивановны, не раз была рассказана на киноэкране и в литературе. Вернувшись в Союз, он много и охотно делился воспоминаниями о жизни русского довоенного Парижа на литературных вечерах в Москве. После смерти писателя вышла книга его мемуарных рассказов и очерков, подготовленная сыновьями Алексеем и Сергеем².

Сосинский называл Рожанковского своим лучшим зарубежным другом. Были у него еще два лучших друга, ставшие родными и в буквальном смысле слова – членами семьи; речь идет о Додике Резникове³ и Вадиме Андрееве⁴. Все трое они впервые встретились в Константинополе, а позже женились на дочерях бывшего лидера партии эсеров В. М. Чернова. Две из них (сестры-близнецы Наталья и Ольга) были приемными. Их мужьями стали соответственно Д. Резников и В. Андреев. Сосинский взял в жены родную дочь Чернова – Ариадну.

Вместе с В. Андреевым еще в Берлине он входил в литературную группу «Четыре плюс один» (четыре поэта и один прозаик – Анна Присманова, Вадим Андреев, Семен Либерман, Георгий Венус и Владимир Сосинский). Обо всем этом будет потом рассказано в автобиографической повести В. Андреева «История одного путешествия» (1966). Вместе они сражались за освобождение от немецкой оккупации острова Олерон в Бискайском заливе⁵. Они одинаково долго проживут во Франции (почти четверть века) и почти одновременно с Сосинским Андреев получит советский паспорт – от которого, правда, перед смертью захочет избавиться («не хочется с ним умирать» – так, по свидетельству Н. И. Кривошеина, скажет он ему в Женеве вскоре после высылки А. Солженицына⁶).

Первая и пока единственная книга о Федоре Рожанковском вышла в США в 2014 году (Feodor Rojankovsky: The Children’s Books and Other Illustration Art by Irving Allen and Polly Allen with Tatiana Rojankovsky-Koly. 2014). Американские исследователи Ирвинг и Полли Аллен проделали большую и полезную работу, составив библиографию изданий Рожанковского (только детских книг за полувековую карьеру им было проиллюстрировано сто тридцать!). Но, к сожалению, в печатном варианте книга вышла без фотографий и репродукций работ художника, не исследован пока и обширнейший эпистолярный архив, собранный за долгие годы эмиграции. Назовем лишь некоторые яркие имена адресатов: многолетний автор «Нового Журнала», выдающийся русский философ Г. П. Федотов, М. В. Добужинский, А. М. Ремизовов, граф Н. Д. Татищев и его сыновья Борис и Степан Татищевы, художники первой и второй волны – А. Т. Худяков, К. И. Аладжалов, В. С. Иванов, Ю. В. Бобрицкий, общественный деятель С. М. Зернова, художники-графики Ле Кампион⁷, Фриц Эйхенберг⁸, Антонио Фраскони⁹, Рокуэлл Кент, переводчик и культуролог Н. А. Папчинская (внучатая племянница Ф. Рожанковского), певица Т. Ф. Романовская (сестра художника). Отношения с каждым из них будут подробно описаны автором данной статьи в будущей книге о Ф. Рожанковском, над которой сейчас ведется работа.

В России нет пока монографии о художнике, выходили лишь отдельные статьи М. Сеславинского, О. Мяэотс, С. Бычкова. В «Новом Журнале» было опубликовано интервью с дочерью Федора Степановича – Т. Ф. Рожанковской-Коли¹⁰. Безусловно, портрет удивительного художника с необыкновенной судьбой всё еще нуждается в более полном представлении. Дальнейшее изучение архива Рожанковского позволит высветить многие неизвестные ранее страницы его жизни. Пока же обозначим лишь штрих-пунктирные вехи биографии художника.

Родился Рожанковский в 1891 году в Митаве (ныне – Елгава, Латвия) в семье инспектора учебных заведений Степана (Стефана) Рожанковского (1848–1897), окончил Александровскую гимназию в Ревеле (ныне – Таллин, Эстония) и в 1911 году отправился получать художественное образование в Москву. Обучение студента Москов-ского училища живописи, ваяния и зодчества было прервано войной. Осенью 1914 года его призвали в действующую армию. Три с половиной года он служил офицером в Дагестанском пехотном полку, был ранен, имел награды, именно в тот период и появились в журналах «Солнце России» и «Лукоморье» его первые фронтовые зарисовки. В начале Гражданской войны Рожанковский оказался в Полтаве (в имении своей старшей сестры А. Папчинской), в 1919-м был мобилизован в Добровольческую армию. Заболев тифом, в бессознательном состоянии он попал в львовский лагерь для военнопленных на бывшей тогда польской территории, с этого времени и началась эмигрантская полоса его жизни. Наследие художника хранит сильную серию выразительных карандашных набросков и акварельных рисунков 1919–1920 гг., по которым можно смело судить – правдивые и одновременно гротескные работы выполнены мастером большого дарования. С 1921 по 1925 гг. Федор Рожанковский жил в Польше, работал декоратором в оперном театре в Познани, потом главным художником в издательстве Р. Вегнера (Rudolf Wegner) «Wydawnictwo Polskie». В 1925 году переехал в Париж, иллюстрировал классиков французской литературы, много работал в области рекламы, затем полностью ушел в детскую иллюстрацию для издательства «Фламмарион» и «Домино Пресс».

Книга «Даниэл Бун» с рисунками Рожанковского принесет ему большой успех уже в тридцатых годах. Еще до своего отъезда в Америку в 1941 году он станет любимым детским иллюстратором сразу для нескольких поколений европейцев. Появилась у Рожана (Rojan – так подписывал свои работы Ф. Рожанковский в период французской эмиграции) и своя взрослая аудитория – во Франции он был известен и как виртуозный мастер эротического рисунка. В своей жизни Рожанковскому придется не раз срываться с места, где уже были пущены корни. Как потом он напишет в своем дневнике, «...меня бросало из одного города в другой, из одной страны в другую, с одного материка на другой».

Осенью 1941 года на пароходе «Навемар» («Navemar») он отправился работать по контракту в Соединенные Штаты, трудился в крупнейших издательствах Америки и так же стремительно завоевал себе новую славу. В 1946-м женился на Нине Георгиевне Федотовой, дочери русского философа Г. П. Федотова; через два года родилась дочка Таня – точно сошедшая со страниц детских книг Рожанковского, – которую он безмерно любил. Образ его обожаемой Танюшки будет оставлен художником в десятках детских изданий. В 1956 году придет настоящий успех: Рожанковский получит самую престижную премию в области детской книжной иллюстрации – золотую медаль Калдекотта¹¹, после чего заказы посыпались один за другим. Число друзей и знакомых веселого, жизнелюбивого, щедрого и гостеприимного художника было безграничным. В «ближний круг» входил и Владимир Брониславович, который в те годы жил и работал в Нью-Йорке.

Корреспонденция Рожанковского с Сосинским занимает значительную долю эпистолярного наследия художника, она объемна и в формате журнальной статьи не может быть представлена полностью. В настоящей публикации будет сделана попытка осветить коммуникативные и биографические аспекты переписки 1957–1967 гг. в контексте тех социальных и культурных процессов, которые происходили в СССР в период, включающий хрущевскую «оттепель». Ценность этой переписки заключается и в том, что в архиве сохранены письма как исходящие, так и ответные. В. Б. Сосинский оказался в числе счастливых получателей целой коллекции оригиналов, которые по сути являются настоящими художественными документами, – до 160 страниц «ин фолио» длинных писем Федора Степановича, который любил писать на бумаге большого формата, чтобы всегда оставалось достаточно места для нового рисунка. Большинство писем сопровождается дивными красочными иллюстрациями. По высказыванию Фрица Эйхенберга, друга и еще одного адресата Рожанковского, «эти письма были достойны того, чтобы хранить их в рамках».

Встреча В. Сосинского с Ф. Рожанковским произошла во Фран-ции в тридцатые годы. Хотя впервые знакомство с рисунками художника случилось еще в годы Первой мировой войны, когда четырнадцатилетний Владимир учился в Петербурге. Рисунки с передовой, печатавшиеся в патриотическом еженедельнике «Солнце России», уже тогда восхищали ученика реального училища «мягкостью, стремительностью линии и своим радостным отношением к жизни»¹². Оказавшись в Париже, Сосинскому было нелегко связать имя любимого художника с мононимом Rojan, встречающимся на обложках самых нарядных и популярных в то время книг для детей серии «Пэр Кастор» («Папаша Бобёр») издательства «Фламмарион». На альбомах издателя Поля Фоше выросло не одно поколение французов, бельгийцев, англичан и швейцарцев. О том, что под именем Ф. Рожана скрывается кумир его отрочества, Сосинский узнал лишь в 1933 году. Рожанковский оказался ближайшим его соседом по дому в Плесси-Робинзон – одном из красивейших предместий Парижа, названном в честь Робинзона Крузо, которое не раз появлялось в романах Мопассана и в светской хронике конца XIX века и начала XX (жили они, по воспоминаниям Т. Ф. Рожанковской, в скромных многоквартирных домах). После этой встречи они стали не только соседями, но и большими друзьями, прожив рядом шесть лет, до отъезда Рожанковского в Америку. Сосинский расскажет о тех днях на страницах советского журнала «Детская литература» в 1972 году (через два года после кончины Федора Степановича). В статью, по понятным причинам, войдет далеко не всё. Перекроенные, а местами и полностью искромсанные цензурой, фрагменты воспоминаний он пришлет в том же году в письме Нине Георгиевне, вдове Рожанковского, с собственноручными пометками – «не всё вычеркнуто, но сильно переделано» или «вычеркнуто всё».

Вот эти фрагменты:

 

(«не все вычеркнуто, но сильно переделано»):

<…> Странное, противоречивое, полное тяжелых предчувствий и в то же время для всех нас веселое было это время! Теперь, на расстоянии лет, можно сказать, что из эмигрантской жизни это были наши лучшие дни. И материально мы процветали. Каждый из нас устраивал многолюдное новоселье, которое потом повторялось в виде вечеринок и даже маскарадов. Чуть-чуть смахивало если не на «Пир во время чумы», то на «Пир накануне чумы», и при этом самой страшной – коричневой!

<…> Всех нас буквально очаровал Федор Степанович – очаровал не на год, не на два, а чуть ли не на четыре десятилетия! Очаровал его веселый нрав, живой, полный задора, остроумия и молодости, пленил его добрый, отзывчивый и очень своеобразный стремительный характер.

 

(«вычеркнуто все»)

<…> Конец 20-х и все тридцатые годы для русского Парижа (и не только для «русского») были исключительно блестящи – и в поэзии, и в музыке, и особенно в живописи. Поскольку речь идет о нашем художнике, позвольте напомнить вам русские имена, царившие тогда на выставках и на театре Лондона и Парижа: Сутин, Шагал, Ларионов, Гончарова, Коровин, Судейкин, Добужинский, Билибин, Бенуа, Кандинский, Пуни, Минчин, Терешкович... А в Плесси-Робинзон жили тогда, кроме Рожанковского, тончайший гравер на меди, автор иллюстраций в роскошном издании «Капитанской дочки» Пушкина и <…> меню на морские темы океанского лайнера «Нормандия» Валентин Константинович Ле-Кампион, карикатурист Шэм (Александр Павлович Шеметов), будущий герой французского Сопротивления, играл с нами в теннис К. Терешкович, бывал на вечеринках Ю. Анненков. <…> Не могу не упомянуть, хотя он вовсе не русский, еще одного моего соседа, имя которого никак не могу вспомнить: в своей мастерской в течение долгих лет на наших глазах он строил <…> Париж, да, Париж – целый квартал старого Монмартра – кирпич за кирпичом, доска за доской, но из ...папье-маше, и вот до сих пор, если я думаю об этом удивительном городе, я вижу его узкие улочки, покосившиеся домики и скошенные набок крыши именно этой модели с птичьего полета. Это был американец, он, как многие из них, надолго застрял в городе-светоче!¹³

 

Не обошлось в этой статье и без легенды, когда автор, как бы оправдываясь, спешит заверить советского читателя, что его друг «вовсе не русский эмигрант, из России не бежал, в Гражданской войне не участвовал, а жил все революционные годы в Таллине, откуда его, как театрального декоратора, вызвал к себе в Париж сам Дягилев». Это, конечно же, не было правдой. В годы Гражданской войны Рожанковский, как и Сосинский, сражался на стороне Белой армии. Сосинский даже получил от Врангеля орден Николая Чудотворца. Правда, по воспоминаниям Сергея Сосинского, «он (Отец. – Л. В.) придумал несколько версий того, как попал в Белую армию, и сейчас уже трудно узнать, как это было на самом деле»¹⁴. В статье 1972 года встречается множество и других неточностей, полуправда, а иногда и совсем неправда. Вот как, например, свободно цитируются строки из письма Рожанковского 1964 года: 

 

Что за чертовщина! – писал он мне в те тяжелые для него дни. В каком обществе приходится жить! Фламмарион продолжает печатать мои книжки вот уже 35-й год, ничего не платя мне. Американцы ведут себя не лучше (Подчеркнуто мной. – Л. В.), иногда попадаются мне в руки мои книги, напечатанные где-то в Латинской Америке, о чем я и понятия не имею...¹⁵

 

 А теперь сравним с подлинным текстом письма:

 

Чертовщина! В каком обществе приходится жить. Фламмарион продолжает печатать мои книжки вот уже 34-й год, ничего не платя мне. Американцы ведут себя честнее, но их темы иссякли...

 

Увы, возвращение на родину стоило Владимиру Брониславовичу самого дорогого, что есть у писателя, – возможности откровенного разговора с читателем. В Советском Союзе большинство литературных работ Сосинского были подвергнуты цензуре или вовсе не публиковались. Но судьбу нужно было благодарить уже за то, что уберегла от репрессий. Хотя в конце пятидесятых репатриантов уже не сажали – но ссылали в далекий медвежий угол. Сосинскому повезло. Получив советский паспорт в 1947 году, он не поехал в Советский Союз, а был назначен на должность сотрудника в секретариате ООН и до 1960 года жил в Нью-Йорке. Это был новый, теперь уже тринадцатилетний, период близкого общения с Рожанковскими. В конце пятидесятых Сосинские трижды ездили в Москву, чтобы присмотреться и решить – возвращаться ли на родину (там уже учился сын Алексей), – и обо всем, что видят, с воодушевлением сообщают Рожанковскому. Часть переписки друзей мы предлагаем сегодня читателю НЖ. Автор выражает большую благодарность Татьяне Федоровне Рожанковской-Коли за ценные дополнения и уточнения.

_______________________________

1. Сосинский Владимир Брониславович (наст. Владимир-Бронислав-Рейнгольд Брониславович Сосинский-Семихат. 1900–1987), прозаик, критик. В эмиграции с 1922 года. Участник Сопротивления. Вернулся в Москву, СССР, в 1960 году.

2. Владимир Сосинский. Рассказы и публицистика. – М., 2002.

3. Резников Даниил Георгиевич (1904–1970), поэт, журналист, в эмиграции с начала 1920-х годов.

4. Андреев Вадим Леонидович (1902–1976), поэт, прозаик, старший сын писателя Леонида Андреева. В эмиграции с октября 1917 года. Участник Сопротивления.

5. Книга «Герои Олерона» (1965) с дарственной надписью В. Сосинского, одного из трех авторов, бережно хранится в семейном архиве Рожанковских.

6. Н. Кривошеин. Последний репатриант / «Новый Журнал». 2009. № 254. С. 343.

7. Le Campion (наст. Битт Валентин Николаевич. 1903–1952), французский художник русского происхождения.

8. Fritz Eichenberg (1901–1990), американский график немецкого происхождения.

9. Антонио Фраскони (1919–2012), уругвайский художник.

10. См.: Сеславинский М. В. Рандеву: русские художники во французском книгоиздании первой половины ХХ века: Альбом-каталог. – М., 2009; Художник книги Федор Рожанковский // Библиофилы России: Альманах. – М., 2010. Т. VII.; Американский дедушка: интервью с А. А. Папчинским // Про книги: Журнал библиофила. 2013. № 1 (25). Сс. 16-22; Вспоминая отца: интервью с Т. Ф. Рожанковской-Коли // Журнал библиофила. 2013. № 1 (25). Сс. 6-15; Мяэотс О. Федор Рожанковский – художник, который любил детей и зверей // Детский зал иностранки. URL: https://deti-inostranki; Мяэотс О. Советские детские книги в Европе и в США в 1920–1930‐е гг. // Детские чтения. Т. 12. № 2. 2017. URL: http://detskie-chtenia.ru/index.php/journal/article/view/274; Федор Рожанковский снова в России / Татьяна Рожанковская-Коли ; интервью Сергея Бычкова // Собрание шедевров. 2013. № 1 (36); М. Адамович. Портрет семьи на фоне эпохи. Интервью внучки Г. П. Федотова Татьяны Коли / «Новый Журнал». 2011. № 264.

11. Randolph Caldecott Medal – медаль Американской библиотечной ассоциации, отделение детской литературы.

12. «Детская литература». 1972. С.78.

13. George Alexander – американский художник, живший во Франции, друг Ф. С. Рожан-ковского. Даты жизни не установлены.

14. Владимир Сосинский. Рассказы и публицистика. – М., 2002. C. 10.

15. «Детская литература». 1972. С. 80.

 

 

ПЕРЕПИСКА 1957–1967 ГОДОВ

 

Осень 1957 года

А. В. Чернова-Сосинская – Ф. С. Рожанковскому 

 

Дорогой Федор Степанович, если бы Вы знали, сколько раз на улицах Москвы, в пригородных поездах и во время нашей поездки по Волге от Москвы до Ростова мы вспоминали Вас, глядя на всё бесконечное однообразие русских лиц и фигур: старушки в платочках и ватниках в летнюю жару; марийские девушки в лаптях и онучах за косьбой на берегу Волги; белокурые москвички, принарядившиеся к фестивалю¹; красавицы-ростовчанки; молодцеватые военные; бойкий инвалид, без ног на самодеятельной тележке-платформе объезжающий машины на перекрестках, лихо отталкиваясь двумя палочками; молодые и старые лица, жадно склоненные над книгами, – читают взасос; круглоголовые мальчишки, остриженные под нулевой, и те гоголевские лица, «над отделкой которых натура недолго мудрила, не употребляла никаких мелких инструментов, как то напильников, буравчиков и прочего» и т. д. и т. д...

И всё это ждет Вашего карандаша. Ждет не дождется. Вы просто должны (и перед Вашим талантом, и перед Вашими друзьями) отправиться в Россию на месяц-два и издать в Париже альбом Ваших зарисовок – мы настойчиво требуем этого от Вас!

Поездка эта даст Вам много радости, сколько писателей, сколько чудесных людей Вы повидаете, побываете на замечательных постановках Образцова! К тому же, она освежит Ваши воспоминанья, даст свежий материал для Вашего альбома – автобиографии, о котором Вы говорили в Нью-Йорке.

 

[На оборотной стороне письма приписка Владимира Сосинского:]

...Самое замечательное, что мы пережили осенью этого года, кроме московского фестиваля, который мы еще застали, – это двенадцатидневное путешествие по Волге на электроходе «Украина»² – мимо Костромы, Углича, Горького, Казани, Симбирска, Самары, Саратова и самое потрясающее – Сталинград, Волго-Донской канал и моря: Цимлянское, Куйбышевское и Рыбинское и иные новые моря – до самого Ростова-на-Дону. Чего-чего только не видели по пути – от Руси XII столетия до СССР двадцать первого века – от лаптей до искусственного северного сияния над Волгой и сверхмощных электростанций! Но если «спутники» вас меньше интересуют, то людей мы повидали таких, что и по сей день у нас «головокружение от успехов». Прилагаю для вас и ваших друзей страничку о переделкинских поэтах. Обращая внимание на молодого Евтушенко (24 года) – настоящий голос Маяковского, до ночи публика не отпускает его с уличной эстрады – так читает. Сейчас там расцвет поэзии.

Алеша очень счастлив в московском им. Ломоносова университете: живет он на 17 этаже высотного здания на Ленинских горах – на втором курсе мехмата – получаем от него чудесные письма... Сами мы решили двинуться домой будущей осенью. Пишите...

Любящий Вас Володимир (на Клязьме).

 

________________________________________________

1. Речь идет о VI Всемирном фестивале молодежи и студентов, который проходил в Москве летом 1957 года.

2. В 1957–1958 гг. дизель-электроход «Украина» выполнял спецрейсы с иностранными туристами из Москвы до Ростова-на-Дону. Именно это судно в 2010 г. было переименовано в «Булгарию» и через год затонуло на Волге, унеся с собой жизни 122 человек.

 

 

Осень 1957. Париж¹

Ф. С. Рожанковкий – В. Б. Сосинскому

 

...Позвольте Вас поздравить с Первым Спутником Земли! <…> Здоровья и благополучия Вам в открывающейся перед нами новой астрально-ракетной эре! Так не хочется откладывать нашего свидания до встречи на Луне! Может, тут повидаемся, во Франции? И поговорим с Вами, Володя, обо мне. Сейчас же я начну собирать свои книжицы на местном рынке (фламмарионовскую коллекцию), выпишу из Америки то, что выберу хорошего из тамошних, и очень рад буду послать Чуковскому ящичек книжонок!

Ваше письмо, Ариадна Викторовна, действительно меня пихнуло к шкафу здешнему, чтобы взять альбом и подходящие карандаши. Да-с, поехать, говорите... Я так хочу этого давно. Думаю, что это сбудется. Оно, конечно, надо подготовиться, т. к. если отсель меня запустят, то при помощи какого горючего можно будет вернуться? Хе хе-с! Ну, я надеюсь обо всем этом поговорить еще...

Видался здесь с Мамченко², с Татищевым³. Мамченко говорит, что А. М. Ремизов при смерти, просил меня сделать с него набросок, обещал позвонить, я и жду. Бедняга совсем ослабел и меня не увидит – это тяжелый визит. Два года тому назад мы еще с ним чокались асти спуманте⁴.

Очень благодарю за присылку фотографии Пастернака (я поступил в Училище Живописи, Ваяния и Зодчества вместе с его братом (архитектором), выдержав конкурсный экзамен в 1912 году)...

_____________________________

1. В 1957–1958 гг. Рожанковский с семьей (женой Ниной и дочкой Таней) жили во Франции – зимой в Париже, а в теплое время в Ла-Фавьере (La Faviere), где купили землю и построили летний домик.

2. В. А. Мамченко (1901–1982), поэт первой волны русской эмиграции.

3. Н. Д. Татищев (1896–1985), поэт, прозаик, переводчик, литературный критик, давний друг Рожанковского и крестный отец его дочери Татьяны.

4. «Asti Spumante» – итальянское игристое вино.

 

 

8 ноября 1957. Нью-Йорк

В. Б. Сосинский – Ф. С. Рожанковскому

 

Надо было мне, дорогой мой Федор Степанович, схватить азиатскую (или как ее там – евразийскую?) инфлуэнцу, модную ныне в США, чтобы выполнить, наконец, мое давнишнее желание поделиться с Вами впечатлениями о <…> Переделкино. А что это такое? – спросите Вы и ворчливо прибавите: – И какое отношение Переделкино имеет ко мне!? Вот для того, чтоб Вы больше не ворчали при имени Переделкина, я и пишу Вам это малярийное послание.

Небольшой дачный городок, утонувший в сосновом лесе, расположен километрах в тридцати от Москвы – по Киевской железной дороге. Живут в нем писатели – и летом и зимой: так здесь хорошо. Местные жители говорят, что название дачного городка происходит от того, что основная профессия туземцев – это ПЕРЕДЕЛКА книг первого издания. Корней Иванович Чуковский очень звал сюда жить нас и семью Андреевых: «Приезжайте, а то тут совсем нет интеллигенции...» – « – ? – » – «...Ну да, ведь здесь только одни писатели».

Молодой поэт, этой осенью выпустивший свою первую книгу стихов для детей, жалуется на свою жизнь в Переделкино:

 

Я знаю все сосны и елки,

Все пни по дороге в Москву:

Я сплю в подмосковном поселке,

А днем я в столице живу.

Всё реже и всё неохотней

Я в потные окна гляжу

И верст что-то около сотни

За сутки в пути провожу.

Забавно! А мне не до смеха.

Но в этот сезонный билет

Я мог бы всю землю объехать

В теченье полутора лет.

 

Валя Берестов¹, который меня и Ариадну долго не отпускал в гостиницу и всю ночь, без устали, по улицам Москвы читал нам стихи, не совсем прав: Переделкино само по себе стоит вселенной и, добравшись сюда, я бы даже и к Вам – мечте буржуев всех стран – уж не стремился бы. Кстати, раз дело дошло до этой точки космоса, поцелуйте Нину, Таню и Ларионыча², надеюсь, мое пневмонийное письмо не заразно – разве что отнестись к нему более предосудительно?

Несколько лет тому назад в трехэтажную старую дачу Корнея Чуковского зачастили со всей округи детишки: слух подтвердился – Корней Иванович выдает на прочтение интересные книги и большинство с картинками. Так родилась Переделкинская детская библиотека, на открытие нового здания которой мы были приглашены в день нашей второй разлуки с Россией: 31 сентября (самолет улетал в пять утра). Здание обошлось в 100 000 рублей – в нем, среди других, должны быть, дорогой Федор Степанович, и Ваши книги. Это ничего, что они по-француски и по-английски: в библиотеке есть специальная комната для двоечников, где и языкам учатся, а при нас посол Индии Менон передал Чуковскому несколько индийских сказок по-английски, а Шостакович – что-то французское. В тот день, когда разожгли костер величиною в дом и пламя поднялось к небу – прощание с летом, такая у них традиция, – и вокруг я оглянул тысячу славных русских мордочек, – я вспомнил о Вас, мой друг, и решил обязательно написать Вам о детях Переделкина и их некоронованном вожде, авторе классических «Тараканища» (в эпоху культа личности говорили, что это поэма о Сталине), «Мухи Цокотухи» и «Бармалея». 

Корнею Ивановичу сейчас 75 лет: веселый, остроумный, моложе всех нас. Ненавидит всё пошлое, тривиальное, неискреннее. Прино-сит пионерка голубя (некоторые девчонки уже бизнес завели на голубях), становится в позу: «Дорогой Корней Иванович, мы, пионеры такого-то округа, пришли к вам поблагодарить за то, что вы научили нас любить родину...». Чуковский приходит в бешенство и даже затопал ногами: «Скажи, негодная девчонка, где и когда, на какой странице какой книги я учил вас этому!?»

_______________________________

В этом же письме Сосинский посылает стихи, которые читали авторы в Переделкине в сентябре 1957-го: «На ранних поездах», «Ночь» Бориса Пастернака, «Удача» Леонида Мартынова.

1. Берестов Валентин Дмитриевич (1928–1998), писатель, поэт, переводчик.

2. Соколенко Владимир Илларионович – друг семьи Рожанковских, смотритель их летнего дома в Ла-Фавьере.

 

 

20 августа 1958 г. Ла-Фавьер

Ф. С. Рожанковский – В. Б. Сосинскому

 

Дорогой Владимир Брониславович!

Получив ваше милейшее письмо, я собрал пачку книжечек своих французских и послал К. И. Чуковскому, а потом и некоторые американские направил по тому же адресу. Письмо свое сопроводительное я послал позже. И вот в апреле получил «международное» от него (Чуковского. – Л. В.). Было приятно прочесть его. Он пишет: «Художники, которым я показывал Ваши иллюстрации к детским книгам, восхищались их изяществом, их лаконизмом, их детскостью, их мастерством». Ну, понятно, я был рад слышать столь лестную оценку. Письмо началось с извинения за запоздавший ответ и дальше бедный Корней Иванович говорит, что он собирался и начал писать мне большое письмо, да заболел. И что болезнь у него тяжелая и неизлечимая: старость! Печально это. Я сейчас читаю его «Люди и книги»¹, где я впервые познакомился с ним как с критиком. И хорош он в ней очень. Статья о Чехове особенно глубоко написана. Его собираются положить 1 мая в больницу. Так вот я ему хочу ответить. Он советует мне связаться и через ВОКС² вступить в основанную «детскими писателями» международную секцию детских писателей, художников, работников радио и что он будет рад моему вступлению в нее. Вместе с ним основатели этой секции – Михалков, Барто. По возвращении из больницы он обещал поговорить с Иогансоном (мы с ним в том же году (1912 – Л. В.) выдержали конкурсный экзамен в головной класс Училища Живописи, Ваяния и Зодчества). Сей художник сейчас является президентом Академии художеств СССР.

<…> Сидели мы за столом. На столе водочка, закуска подходящая. Сидели Татищевы – он и мальчики³. Тут Шульц⁴ звонит и объявляет о запуске спутника земли⁵. Трудно описать охватившее нас волнение. На небо в эту ночь я смотрел по-новому... Под эти события я начал весьма увлекательную работу – Робинзона Крузо. Сделал макет книжки – сто страниц рисунков в угле и карандаше. Затем начал в красках, сделал двенадцать и остановил ее – пришел контракт от издателя, где он уменьшил процент моих авторских. Я переключился на другую работу и отказался подписать этот контракт. Я не отказываюсь от темы и буду по приезде ее продолжать. Но мне бы приятнее было ее издание на другой земле и для иных детей.

<…> Моя сестра не получила визы и не смогла приехать на шесть месяцев, на что мы все так надеялись. Пришло ее письмо, закапанное слезами. Боюсь, что с вашим отъездом у меня порвется связь с Родиной и возможность поехать и повидаться с Татьяной.

_____________________________

1. Чуковский К. И. Люди и книги шестидесятых годов. – Л., 1934.

2. Всесоюзное общество культурных связей с заграницей.

3. Николай Дмитриевич Татищев и два его сына, Борис и Степан.

4. Шульц Лев Александрович (1897–1970), французский художник русского происхождения.

5. Письмо написано после долгого перерыва и, вероятно, речь идет о третьем искусственном спутнике Земли, запущенном 15 мая 1958 года.

 

 

* * *

Несомненно, письма Сосинских подогревали желание Рожанковского побывать в России и, главное, конечно же, увидеть любимую сестру Татьяну. В семье директора гимназии Стэфана Рожанковского (отца художника) было пятеро детей. Александра, Сергей, Павел были старше Федора на 16, 14 и 12 лет соответственно. Павел трагически погиб молодым, старшая сестра Александра и брат Сергей не пережили ленинградской блокады и скончались от голода в 1942 году. На биографии младшей сестры, Татьяны (1893–1984), хорошо знакомой с семьей Сосинских и состоящей с ними в долголетней переписке, стоит остановиться подробнее. Связь, прерванная военным лихолетьем, возобновилась лишь в тридцатых годах и длилась более полувека. Певица с редким меццо-сопрано после Гражданской войны оказалась в Москве, вышла замуж за инженера Бориса Романовского, который в конце 1920-х годов был осужден по «Делу Промпартии» и вскоре расстрелян. Татьяна была выслана на пять лет на север (Холмогоры, Архангельская область). В 1933 году она отбыла свой срок, но осталась жить там же, так как вышла замуж за ссыльного Б. М. Зубакина – талантливого поэта-импровизатора, ученого-археолога, скульптора, философа, в прошлом руководителя русской Ложи розенкрейцеров, ближайшими друзьями которого была А. Цветаева, М. Горький, Б. Пильняк (Горький отзывался о Зубакине как о человеке, находящемся на «границе гениальности», «человечище на редкость талантливом»). В 1935 году Бориса Михай-ловича перевели в Архангельск, а через два года его снова арестовали и в 1938-м расстреляли. В Архангельске Т. Романовская прожила еще десять лет, преподавала английский в техникуме связи и в средней школе и только в 1948 году вернулась в родной Ревель (тогда уже Таллин), где также преподавала и давала частные уроки игры на фортепиано. Все годы заветным ее желанием было увидеть, наконец, «дорогого Федюшеньку». В 1958 году надежда на встречу во Франции была так близка, но в визе ей было отказано. Их связывали необыкновенно нежные отношения. В письмах Татьяна часто называла любимого брата «моя заботушка», а Федор Степанович все годы оказывал сестре всевозможную помощь.

Но встреча всё же состоялась. В июне 1959 года Рожанковский впервые получает долгожданную визу и немедленно телеграфирует Сосинским: «В последнюю минуту получил визу – кричу от радости! Послезавтра будем в Ленинграде!» Тем памятным летом они все втроем приплывут на «Балтике» в Ленинград, затем побывают в Москве, встретятся в Барвихе с К. Чуковским. Рожанковский полон впечатлениями, счастлив, но его восторги не всегда разделяет более сдержанная жена Нина, которая с большим недоверием относится к социалистическому «счастью». Еще категоричнее против «левых» взглядов супруга всегда выступал ее отец Г. П. Федотов, известный своим непримиримым отношением к СССР. В письмах сороковых годов уже слышится нарастающая тревога по поводу просоветских симпатий зятя. Из переписки Федотова с женой, Еленой Николаевной Федотовой (Нечаевой):

 

 

13 ноября 1946. Нью-Йорк

...С Рожанковским мы не спорим о политике, хотя его идеи самые дурацкие. Но он хороший человек и художник, не потерявший совести.

 

 

24 октября 1947. Нью-Йорк

...В последней книжке «Нового Журнала» ужасающий рассказ художника-беженца о жизни в Советской России. Хотелось бы, чтобы по крайней мере Нина прочла, может быть, убедила бы Рожанков-ского*.

 

_____________________________

* Вероятно, имелся в виду рассказ Мориса Шабле «Дом предварительного заключения НКВД». – «Новый Журнал». 1947. Кн. XVI-XVII.

 

 

11 ноября 1947. Нью-Йорк

...Рожанковский всё еще в своем безумии, и с ним невозможно говорить не только о России и Америке, но даже и об искусстве.

 

 

21 ноября. 1947. Нью-Йорк

...У Рожанковских бывает очень напряженно от его безумия, которое сейчас становится для него особенно опасным <…> боюсь, когда он явится в Immigration Office, то не сумеет сдержать своей ненависти к Америке. Я оставил у них последнюю книгу «Нового Журнала», где описывается страшная гибель художника в России*, оставил это для Нины, надеясь, что она ему покажет или расскажет. Так как у них в доме даже Новое Русское Слово изгнано совершенно, то там не имеют понятия о том, что происходит в мире.

____________________________

* Дело художника Н. И. Михайлова. Михайлов Николай Иванович (1898–1940). В декабре 1934 года Михайлов написал картину «Москва в Колонном зале Дома Союзов прощается с Кировым». У гроба Кирова были изображены И. Сталин и другие вожди. Тени в складках знамени, склоненного над Сталиным, вызвали ассоциацию со скелетом. Из следственного дела: «…в декабре 1934 после злодейского убийства т. Кирова Михайлов Н. И. написал эскиз ‘У гроба’ откровенно контрреволюционного содержания, изображающий товарищей Сталина и Ворошилова у гроба, охваченных и увлекаемых пляшущим скелетом смерти…» Арестован в январе 1935 года.

 

 

28 мая 1948. Нью-Йорк

... Его (Рожанковского. – Л. В.) дурацкие идеи ничуть не изменились, но в Америке сейчас так обозлены против коммунистов, что его позиция становится рискованной.

 

 

20 мая 1949. Нью-Йорк

...Ф. С. одержим по-прежнему политическим бешенством (но я понимаю это как недовольство собой, а за его упадок отвечает капитализм).

Не поддерживал совпатриотический энтузиазм друга и приятель Юрий Бобрицкий. Свидетелем ссор, которые часто случались на почве политических разногласий в домах Рожанковских и Бобрицких, был С. Л. Голлербах, хорошо знакомый с обоими художниками. Сергей Голлербах, Татьяна Рожанковская, Ильза Бобрицкая (вдова Юрия Владимировича) и их дочь Алена не раз с улыбкой делились с автором статьи устными воспоминаниями о непримиримых столкновениях двух добрых приятелей. В книге С. Голлербаха «Нью-Йоркский блокнот» их горячим идейным спорам посвящена отдельная глава. Безусловно, вспыльчивому и прямолинейному антикоммунисту Бобрицкому – украинцу, пережившему в юности массовый голод – было невыносимо слушать доводы о необходимости сталинской коллективизации или разделять ликование по поводу строительства Беломорканала. Но, к счастью, как мудро писал С. Гол-лербах, «человеческие отношения взяли верх над политическими убеждениями, как оно и должно быть» (С. Голлербах. Нью-Йоркский блокнот. Книга воспоминаний. – Нью-Йорк: The New Review Publishing. 2013. С. 124).

 

 

* * *

Ровно через год после первой поездки Рожанковского в советскую Россию он получит письмо от Сосинских, принявших решение вернуться в Союз.

 

15 июня 1960 года. Москва

 

Дорогой Федор Степанович!

Привет Вам с Родины1, которая встретила нас очень тепло и конструктивно: уже завален заказами, придется преодолевать лень к перу!

Привет от Чуковского.

В. С.

_____________________________

1. В Советский Союз Сосинские приехали 10 мая 1960 года. Их следующая встреча с Рожанковскими в Москве состоится в 1961 году.

 

 

14 сентября 1961. Москва

Записка Ф. С. Рожанковского В. Б. Сосинскому

 

Дорогие друзья, мы приехали – надо повидаться. Дайте знать: где, когда и как. Мы остановились в Пекине (гостиница). Маяковский стоит к нам спиной (хотя был всегда в хороших отношениях со мной и называл меня «французом»¹, опередив тем события и напророчив в некотором смысле). Татьяна Романовская тоже здесь.

Наш тел. № D3-81-01, комната 501, пятый этаж.

Целуем всех. Зав. семьей.

F. Rojanковский.

______________________________

1. С Владимиром Маяковским он познакомился во время учебы в МУЖВЗ в 1912–1913 гг. Из дневника Ф. Рожанковского: «...Тогда он еще не печатался, его выступления с группой футуристов только намечались. За мои тематические работы, которые мы писали и выставляли каждый месяц, он называл меня ‘французом’, так как я находился тогда под влиянием Гогена, Матисса и Марке». О Маяковском художник всегда говорил с восхищением – «Люблю я его – орет во весь голос». Вместе в студенческие годы они работали оформителями в Художественном театре (МХТ). Судя по портрету Рожанковского тех лет, субтильный «француз» желал походить на поэта если не «бронзой мускулов и свежестью кожи», то хотя бы образно. На картине, написанной неизвестным художником, всегда улыбающийся Рожанковский здесь в шляпе-федоре, замотанный шарфом, с трубкой в плотно сомкнутых губах, с волевым выражением глаз.

 

 

После встречи в Москве Рожанковские вернутся в Париж, а Сосинские проведут зиму в подмосковном поселке «Отдых» в ожидании строительства кооперативного жилья.

 

17 октября 1961 года. 

В. Б. Сосинский – Ф. С. Рожанковскому

 

Дети наши (старшие) покидают нас на днях. Алеша блестяще выдержал экзамены и ныне аспирант МГУ. Будут жить на Ленинских горах. А мы втроем останемся на зиму на «Отдыхе»: запаслись переводами (это Ариадна), а я начинаю писать первую часть воспоминаний («Потешная война»). Все хорошо в нашей жизни.

 

 

* * *

Начало письма предваряет строка, выделенная крупным шрифтом: «17 октября 1961 года. День открытия XXII Съезда КПСС». События в стране «победившего социализма» тогда действительно происходили головокружительные – вынос тела Сталина из мавзолея, переименование городов, названных в честь еще недавно великого вождя, демонтаж памятников. Генсек Хрущев заверяет: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» Всё это не могло не волновать Рожанковского, и его желание поскорее оказаться на родине, уехать из нелюбимого Нью-Йорка, только крепло, да и когда-то обожаемый Париж уже не был прежним. В день открытия XXII Съезда в Москве Рожанковские во Франции становятся свидетелями «парижской резни» – событий 17 октября 1961 года, во время которых полиция жестко подавила массовые беспорядки протестовавших против войны в Алжире.

 

 

15 ноября 1961 г. Париж

Ф. С. Рожанковский – В. Б. Сосинскому

 

...А у нас в мирном порядке разрешения алжирской войны пули летают около уха, горла и носа, как когда-то писал мотоциклист 21-й пехотной дивизии Пшевлоцкий, где я в последний год войны (первой империалистической) заведовал автомобильной командой и где я по обязанности должен был проверять личную корреспонденцию вверенной мне команды, дабы в строках оной не проскользнуло сведений, угрожавших царскому (тогда на исходе) режиму.

<…> Я расписываю Круглую башню в старом имении, где помещается старый приют для покинутых детей (в основном от русских и смешанных браков, но в последнее время исключений не делают и для местных жителей). Один из них в почтенном возрасте (80 лет) отдает в этот пансион уже восьмого своего ребенка! По профессии он философ и материально не обеспечен и посему детей обеспечить ничем не может. Я вряд ли доживу до момента, когда он перестанет производить детей. Но в общем дети его не плохи и я ничего не имею против его перепроизводства. Так – в Башне – я панорамно посылаю привет Родине. Пишу Рассею, бывшую и будущую. Все приходят и любуются. Разные индифферентные и даже неприязненно настроенные личности под влиянием моего высокого искусства изменили ко мне отношение. Конечно, мне это ндравится. Я вам вскоре пришлю фотоснимки этой башни. В ней мне нравится окно, которое я расписал особыми прозрачными красками под витраж. Оно хуже, чем витражи Шагала, но «не пльёхо», как говорит одна знакомая француженка, желая блеснуть знанием русского языка. А витражи Шагала были выставлены в Musee des Arts Decoratifs в особо построенном для них павильоне, выходящем в тюильрийский сад (до отправки в Иерусалим). Они чудесны по яркости и блеску их колорита¹.

Подумать только – ведь мы были в Москве, видались! Потом я много переживал, вспоминал и благодарил Вас за дружбу и знакомство с теми милыми людьми, с которыми Вы нас познакомили. СПАСИБО! <…> У нас была Олечка², я ей рассказал, что мы познакомились с Эриком Владимировичем³ (Булатовым. – Л. В.), она его знала еще мальчиком, когда у него бороды не было!

______________________________

1. Расписать стены Круглой башни на мотивы русских народных сказок Рожанковского попросила Софья Михайловна Зернова (1899–1972), руководитель Центра помощи русским беженцам в Париже. Художник согласился сделать это безвозмездно.

2. Андреева-Карлайл Ольга Вадимовна (Andreyev Carlisle. 1930, Париж), журналист, писатель, дочь В. Л. Андреева, внучка писателя Леонида Андреева.

3. Булатов Эрик Владимирович (1933) – художник-нонконформист. Выставочная деятельность за границей с 1973 года. В 1989 г. эмигрировал. Живет в Москве и Париже.

 

 

По воспоминаниям Эрика Владимировича Булатова, которыми художник поделился с автором в процессе подготовки публикуемого материала, Рожанковский действительно приходил к нему в тот год в мастерскую, внимательно смотрел работы и не скрывал сожаления, что не может так же свободно заниматься живописью для «души», а вынужден, как заведенная машина, работать по жестким правилам кабальных контрактов для «хлеба насущного».

Круг знакомств Сосинского был велик (артисты, писатели, художники, журналисты; многим он искренне помогал, знакомил, рекомендовал, не случайно писательница Р. Я. Райт-Ковалева называла его – SOS) и, конечно же, с великой энергией он погружал своего заграничного друга в московскую интеллектуальную среду – представил главному художнику Детгиза Борису Дехтереву, познакомил с Эриком Булатовым, вместе приезжали к Чуковскому. Тогда же Рожанковскому было сделано предложение оформить для Детгиза пять книжек. Называлась и конкретная сумма – двадцать пять тысяч рублей за каждую книгу. Это были большие деньги, учитывая, что средняя зарплата в те годы составляла сто рублей. «...Федя! Я серьезно подсчитал цифры Детгиза и пришел к выводу, что моя семейка хорошо прожила бы в Москве не на пять книг, а на ОДНУ!» – пишет ему Сосинский в октябре 1961 года.

 

 

8 февраля 1962. Париж

Ф. С. Рожанковский – В. Б. Сосинскому

 

Дорогой Владимир Брониславович!

Благодарю за письма, за отлично напечатанное «Книжное искусство» (жду особенно 2-го тома). Получили второй том Есенина.

<…> Недавно прочел статью в Sunday Times (Лондон) об интересном московском скульпторе. Звать его Эрнст Неизвестный¹. Известен он Вам или нет? Три из репродуцированных скульптур очень импозантны. <…> В апреле едем в USA. Думаю побывать в советском консульстве. Должен вас посвятить отчасти в наши планы. Мы едем все трое на время школьных вакаций (весенних пасхальных). Я останусь положенных шесть недель, чтобы снова получить возможность выехать в Европу и вернуться в USA. Останусь несколько дольше, закончу книжную одну работу и, возможно, прямо на шведском пароходе двину в СССР, т. к. генерал² здесь чинит препятствия едущим в СССР и желающим возвращаться во Францию.

<…> Корнею Ивановичу в виде юбилейного подарочка послал толпу на Невском на фоне Гостиного двора (это не иллюстрация к его сказке, а этюд типов, костюмов эпохи нашей и Чуковской молодости), затем двух гимназистов 4-го класса ревельской александровской гимназии – Колю Пернаткина и Соломона Малявского. Они дошли до конца 4-го класса и ушли из гимназии по семейным причинам. Слава им до четвертого поколения! Третий рисунок может уже фигурировать как иллюстрация для будущей книжки. <…> пожалуйста, пришлите «Серебряный герб» – новую книжку Корнея Ивановича Чуковского. Мне с восторгом отзывалась о ней Ольга Елисеевна³

_______________________________

1. Эрнст Неизвестный (Неизвестный Эрнст Иосифович.1925–2016), скульптор-нонконформист. Эмигрировал в 1973 году. Похоронен в Нью-Йорке.

2. Имеется в виду Шарль де Голль.

3. О. Е. Колбасина-Чернова (1886–1964), мать Ариадны Викторовны, супруги В. Б. Сосинского. В это время она оставалась еще во Франции. Ольга Елисеевна вернется в Союз летом 1964-го, осенью того же года она скончается. 15 октября 1964 г. Сосинский напишет Рожанковскому коротко: «Дорогой Федор Степанович! Сообщаю Вам весть печальную о событии в нашей семье: 9 сентября тихо скончалась Ольга Елисеевна. Прожила она на Родине четыре месяца без нескольких дней. Расходы и хлопоты по похоронам взял на себя Союз писателей СССР. Хоронили в это воскресенье в Донском монастыре – в крематории со скульптурой Э. Неизвестного. Любящий Вас В. Сосинский».

 

 

20 февраля 1962. Москва

В. Б. Сосинский – Ф. С. Рожанковскому

 

...Вы спрашиваете, знаком ли я с Неизвестным! Не только знаком, но мы его познакомили с теми, кто о нем теперь пишут. Мы очень дружны с ним, и я его поклонник такой же, как и Ваш в иллюстрациях! И так же, как за Вас, готов лечь костьми и за него. У него в мастерской много интересных вещей, даже еще не сфотографированных. Как приедете, первым делом поедем к нему. Я очень жалею, что не свел вас в бытность вашу здесь – правда, Вы мне дали слишком мало дней: успел лишь Детгиз, Лилию¹ и Булатова (недавно мы были у последнего: ряд новых блестящих полотен, я даже одно полюбил, как это бывает перед полотнами мэтров!).

<…> Меня очень радует, что наша переписка налаживается. <…> Все дела с Москвой Вы будете вести через мою контору и только мою. Вот. Второй том «Книжного искусства» своевременно или несколько позже Вы получите. Но я не помню, было ли Вам выслано:

В. Н. Лазарев. Феофан Грек и его школа. «Искусство». 1961.

А. Зотов. Павел Корин. Изд-во Ак. худ. СССР, 1961 (Познакомлю Вас и с дивной коллекцией икон из собр. Корина. И он очень сам интересен).

Лилии дам на днях распоряжение достать III-й том Есенина (только что вышел). Обещаю ей Вашу картинку.

Расскажите Нине, что при I-й Градской им. Пирогова больнице открыт Институт лечения астмы. Моя Ариадна ходит туда. Это очень серьезное дело. Устанавливаются точным научным образом причины и характер астмы. Ариадна еще находится в стадии изучения. Но с одним из наших знакомых учинили чудо: он старый книжник, взяли пыль от его книг и всыпали в его же тело (я шутил с сестрами и молодыми докторами: пыль в глаза пускаете!). И как рукой сняло его астму. Замечательно (особенно после американских докторских счетов!), что всё это у нас не стоит ни гроша. Не теоретически, а на самом деле! И одинаковый уход за судомойкой и генералом. Чем черт не шутит! Может действительно идем в великое нечто, еще небывалое на земном шаре...

Благодарю и целую,

В. С.

______________________________

1. О Лилии Сергеевне Петровой (в замужестве Шукаевой) известно лишь, что работала она техническим редактором в одном из московских издательств и помогала доставать книжные новинки. В библиотеке Рожанковского есть несколько книг, присланных Петровой. Сосинский называл ее «нашим культагентом».

 

 

18 марта 1962. Москва

В. Б. Сосинский – Ф. С. Рожанковскому¹

 

Дорогой Федор Степанович!

Завтра утром мы уезжаем в Ялту (Дом творчества им. А. Чехова), и я не знаю, как быть? Готовы ли у Вас рисунки? Если да – шлите заказным в Дом книги Детгиза Ивану Андреевичу Давыдову и после выставки они попали бы к Корнею Ивановичу!

Жаль, что меня не будет в Москве, но теперь главное – Вы! Целую, В. С.

______________________________

Эти несколько строк приписаны Сосинским на бланке «Детгиза» в левом верхнем углу. Справа вверху адрес и ниже текст:

Москва, ул. Горького, 43. Дом детской книги Детгиза.

Уважаемый Владимир Брониславович!

Предложение Ваше чрезвычайно заманчиво. На выставке, которую готовит Дом детской книги в честь Корнея Ивановича Чуковского, рисунки Ф. С. Рожанковского заняли бы, вне всякого сомнения, достойное место и, наверняка, сам К. И. Чуковский был бы наиболее высоким ценителем его работы. Но как всё это осуществить? Времени осталось очень мало. «Машина согласований» просто не справится с решением этого вопроса в такой короткий срок. Кстати, я до сих пор не мог перекинуться словцом с Б. А. Дехтеревым – так он занят и будет в редакции только в понедельник.

Может быть, Вы в своем письме к Ф. С. Рожанковскому скажете ему, что его рисунки на выставке будут встречены с гостеприимством. А есть ли у Вас уверенность, что роспись в Башне не отвлекла Ф. С. Рожанковского настолько, что он уже не сможет сделать обещанные рисуночки к стихам Чуковского?

С искренним уважением,

И. Давыдов

 

 

31 июля 1962 г. Москва

В. Б. Сосинский – Ф. С. Рожанковскому

 

...Корней Иванович в бешенстве: ни одного Вашего рисунка так и не видел – куда Вы их заслали? Его слова: «Ерунду получаю, а ценные вещи исчезают!» Тут, конечно, они не исчезли, но нужно узнать, где они.

Запишите наш новый адрес:

Москва У-77 13-я Парковая ул., № 27, корп. 4, кв.49

Воло-дя-дя

В. С.

 

 

11 августа 1962. Ла Фавьер

Ф. С. Рожанковский – В. Б. Сосинскому

 

Я вернулся в Париж из Америки 25 июня после подытоживания своих убытков и составляя инвентарь погибших книг, картин и рисунков¹, и вот месяц и десять дней как под неумолкаемый стрекот цикад мы живем в La Favière, где и пребываем, зализывая раны. Так обидно было видеть многие из своих вещей, непоправимо испорченных наводнением (добро бы это Нева разлилась, а то поганая Bronx River угробила столько книг, Аполлон в их числе!), подарков друзей, гравюр их, рисунков, пейзаж Аполлинария Михайловича Васнецова! Весь первый план его картины уничтожен! Однако не в моем обычае нос вешать, теряя всякое имущество, я привык и мало от этого страдаю, но тут впервые многое весьма пожалел – это часть меня самого в альбомах, рисунках приведена в негодность, а могла бы быть еще прекрасно использована в дальнейшем. Среди испорченного была и папка, в которой было собрано 45 оригиналов (акварелей и рисунков) моих иллюстраций разных эпох, которые готовил к выставке (где бы то ни было). Сидя в Америке, теперь занимался восстановлением наименее пострадавших.

Я стал работать и хочу скострячить три Little Golden Books, чтобы оплатить люксовое пребывание туриста в Союзе, платящего 35 долларов за день. Вероятнее всего, я поеду один. Но об этом подумаю позже. Генерал тут будет ставить спицы в мою колесницу². По приезде нашем сюда к нам приехала Ольга Елисеевна, а через десять дней на денек, на шашлычок в ночном саду приехала Олечка (О. В. Андреева-Карлайл. – Л. В.) с мужем и сыном. Они нас ждали к себе (под Авиньоном), снимая виллу дочки Шагала.

Я тут выписал и получил новую книгу стихов Евг. Евтушенко. Но был бы рад получить и познакомиться с Андреем Вознесенским. Дорогой, угостите!

Бедная моя сестренка потеряла подругу старинную и любимую – Наташу Рашевскую³. Наша встреча с нею в «Метрополе» стала последней. Схватив плеврит и воспаление легких, она скончалась в марте месяце.

Злит меня пропавшая моя поздравительная грамота с рисунками!⁴ Что мне прибавить к тому, что пакет был заказным послан по адресу Дома Дружбы на ул. Калинина (все, как мне написал для своего адреса, по которому мои письма к нему доходили не пропадая, художник Владимирский⁵) на имя получателя «для Корнея Ивановича Чуковского». Буду писать Корнею Ивановичу и постараюсь набросать те три сюжета, которые пропали так глупо, – за всю мою долгую жизнь эдакое первый раз случается!

Пишу и орет радио – какой-то француз, надсаживая грудь, поет «Калинку» по-французски. Надо же, понемногу галлы начинают цивилизироваться!

_____________________________

1. Часть архива была безвозвратно утрачена в наводнении, случившемся в Бронксвилле в начале шестидесятых, во время отсутствия Рожанковских в США.

2. Вероятно, имеется в виду напряженность в период 1960–1963 гг. во французско-советских отношениях.

3. Рашевская Наталья Сергеевна (1893–1962), народная артистка РСФСР, режиссер, худ. руководитель Большого драматического театра М. Горького (1946–1950), ныне АБДТ им. Г. А. Товстоногова.

4. Высланная, вероятно, к юбилею Чуковского.

5. Л. В. Владимирский (1920–2015), русский график, иллюстратор.

 

 

28 августа 1962 г. Москва

В. Б. Сосинский – Ф. С. Рожанковскому

 

...Вы, дорогой, принадлежите к тем корифеям середины XX столетия, которые не считаются с тем, что за каждую линию должно быть уплачено, как это, например, Евтушенко требует за каждую строку крепкую монету (есть – увы – такой грех!). Недавно я, разбирая свои архивы, наткнулся на целую пачку Ваших писем – и возрадовался духом: столько чудесных рисунков, да еще расцвеченные акварелью!

С пропавшей посылкой Корнею Ивановичу подыму целую бурю! Безобразие: скоро уже 6 месяцев, а картины известного художника все еще не доставлены адресату! Сам зайду в Дом Дружбы! Из- под земли выкопаю!

<…> Скорблю о наводнении (помню, как в ООН моя приятельница переводила «всемирный потоп» с английского: «интернациональное наводнение»!), но уже хорошо, что кое-что спасли. Могло быть хуже.

<…> Пока я заказал у друзей Ахмадулину – прочтите другое: особенно интересует меня Ваше мнение о «прокуренном вагоне»¹.

 

__________________________________

1. Из стихотворения Александра Кочеткова. А. С. Кочетков (1900–1953), советский поэт, переводчик.

 

 

30 октября 1962. Париж

Ф. С. Рожанковский – В. Б. Сосинскому

 

...Где Андреевы? Они в Швейцарии визы получают все с трудом. У меня тоже замерло с американским разрешением на выезд в СССР. Но выход есть. Подаю прошение. Здесь Голь¹ на выдумки хитер – чинит мне тоже препятствия.

______________________________

1. Обыгрывается имя Шарля де Голля.

 

 

1 декабря 1962. Москва

В. Б. Сосинский – Ф. С. Рожанковскому

 

...Заходил во французскую секцию купца Щусева – тоже ничего не знают о рисунках Ваших.

 

 

24 декабря 1962. Париж

Ф. С. Рожанковский – В. Б. Сосинскому

 

...Мы 30-го едем в Женеву к Морковкиным¹. Кажись, к этому дню там будут и Вадим с Ольгой Викторовной², расскажут о вас, о Москве.

<…> Тут гостит Катя у Тани и они украшают новогоднюю елку. <…> В магазине Глоб³ увидел последнюю продукцию советской детской дешевой книжки. Это такая печальная безвкусица (хотя и ахово пестрая иногда), реализм без доли поэзии или цветистость без вкуса. Было больно видеть это. Отдохнул, поглядев на Паустовского, получил его автограф для тещи, а ему подарил тут же подвернувшуюся свою книжечку (фламмарионскую). Нельзя было пробиться к столу, я поблагодарил его за пробуждение моих чувств евойной лирой. Кроме меня толкалось там много других калмыков и инородцев эмигрантского происхождения, слетевшихся на ту же лиру.

Я думал увидеть там поэта Вознесенского. Я знал, что там будет Олечка Карлай. Но сила в миллион киловатт унесла его из магазина (его книжка не пришла и не на чем было подписываться). То, что я прочел в русской газете, мне не нравится – «миллион киловатт», «самовар», «ТУ-104», «приучены к шири», «разудало по-русски», «Магелланы», «Колумбы», «обалдело Европа глядит» – все это напоминает «шапками закидаем»⁴. У Маяковского сие было сделано громко и куда внушительнее. Это время прошло, и то, что сделано – само за себя говорит.

 

______________________________

1. Так Рожанковские шутя называли чету Слонимов – Марка Львовича и его жену Татьяну Владимировну.

2. В. Л. Андреев и О. В. Чернова-Федорова.

3. «Librairie du Globе» – магазин русской книги в Париже.

4. Речь идет о стихотворении А. Вознесенского «Репортаж с открытия ГЭС».

 

 

24 марта 1963

В. Б. Сосинский – Ф. С. Рожанковскому

 

Договор в Детгизе на пять книг в году так и лежит на столе, Вами не подписанный...

 

 

Май (?) 1963. Ла Фавьер

Ф. С. Рожанковский – В. Б. Сосинскому

 

Дорогой Владимир Брониславович, благодарю Вас очень-очень за книжку «Взмах руки»¹ и за милую Ахмадулину, которую мне вчера вернул Марк Львович (М. Л. Слоним. – Л. В.), приехав из Женевы.

<…> По поводу Детгиза – Детгиз мыслим только при условии обладания тем паспортом, который воспет Вл. Вл. Маяковским. Вопрос этот может обождать. Я здесь сейчас занимаюсь пришвинской «Кла-довой солнца». Мы с Вами потолкуем в июле. Вадим как-то решил этот вопрос². Я не совершенно свободен, чтобы решить его быстро.

______________________________

1. Е. Евтушенко. Взмах руки. – М., 1962.

2. В. Л. Андреев, получив советский паспорт в конце сороковых, неоднократно приезжал в шестидесятых и семидесятых в СССР, но окончательно так и не вернулся в СССР.

 

 

Сентябрь 1963. Ла Фавьер

Ф. С. Рожанковский – В. Б. Сосинскому

 

...Меня подмывает заинтересовать Вас поэтом, которого принято было поругивать, но который написал вот это. Зная этого поэта лично и прочтя вчера это стихотворение, я был тронут его искренностью и горечью переживаний.

 

Бессмысленный и невозможный день.

Без передышки всяческая мука.

И человек и человеческая тень.

И рядом с звуком – отраженье звука.

 

А вечером, в десятом этаже,

Где потолок в лиловое окрашен,

На переломе, на ночной меже

Мы вспоминаем о любви и чаше.

 

Какой любви и чаше?! Берегах,

Наполненных голубоватым морем,

Иль о хрустальных тоненьких краях

Бокала, источающего горе.

Мы все равно судьбы не переспорим.

 

Огромная, незрячая, она

Стоит неумолимо у порога,

Не покидает нас во время сна,

Сопровождает в каждую дорогу.

 

И мы глоток короткий за глотком,

Не отрываясь, поневоле, пьем¹.

 

______________________________

1. Имя автора стихотворения Рожанковский сообщит лишь в следующем письме – Дмитрий Кобяков. Д. Ю. Кобяков (1898–1978), поэт, знакомый Рожанковского по французской эмиграции. «Чаша» – первое стихотворение из одноименного поэтического сборника (Д. Кобяков. Чаша. – Париж: «Птицелов». 1936). В Париже Рожан иллюстрировал журнал «Ухват», который издавал и редактировал Д. Кобяков. Они входили в круг друзей А. Ремизова. Участник Сопротивления, член французской компартии Д. Кобяков в 1948 г. получил советский паспорт, в 1957-м выехал в Восточную Германию и в 1958-м – в СССР. «Я рад, что он, бедняга (глух совсем), наконец получил визу и попал куда хотел, перед этим просидев в Берлине», – напишет Рожанковский, не зная о горьком существовании Кобякова в Барнауле, ютившегося около года под лестницей в одном из домов на улице Советской. Вот запись, сделанная «городским сумасшедшим» (как прозвали поэта местные жители) в его дневнике в марте 1962 года: «Сегодня очень устал – возился с бутылками и банками: продал в аптеку и в магазин, получил три с полтиной, и еще молочные бутылки остались. Живем!» А это октябрь: «...Тошнит от голода. Ничего не достал, даже хлеба. Хотел купить макарон – нигде нету! Нашел язык, но сварил его и не могу есть: слишком твердый. Зато кошки сыты. Денег осталось две копейки. Даже хлеба не смогу купить завтра...» (Александр Родионов. Удостоен всесоюзного позора. – «Сибирские огни». 2008. № 9. С. 160). Впервые дневник поэта был опубликован в сборнике «Судьбы» (Барнаул, 1996).

 

 

27 января 1965. Москва

В. Б. Сосинский – Ф. С. Рожанковскому

 

В Вашу честь, дорогой Федор Степанович, и, конечно, в честь Федора Михайловича Достоевского, назвали внука Федей, по отчеству Сергеевич!

 

 

10 мая, 1965. Кавказ

В. Б. Сосинский – Ф. С. Рожанковскому

[на открытке с видом озера в Железноводске]

 

Сегодня, 10 мая, – пять лет нашего возвращения на Родину – самого счастливого из всех!¹

 

______________________________

1. Пройдет еще десять лет и, оказавшись снова в Париже в 1976 году, Сосинский честно признается, что жалеет о покинутой Франции. Как напишет в своей книге французский филолог-славист Р. Ю. Герра, «...он не говорил, что возвращение – это трагедия, но вернувшись на родину, стал ‘внутренним эмигрантом’» (Р. Герра. О русских – по-русски. – СПб. 2015. С. 305)

 

 

16 сентября 1965. Нью-Йорк

Ф. С. Рожанковский – В. Б. Сосинскому

 

...Пожар (В Ла Фавьере. – Л. В.) уничтожил наш участок (два дома не пострадало), но посадки, аллея кипарисов, уголок стриженый под названием «маленький Версаль», аллея Валентина Ле Кампиона, уголок шашлычный, сарайчик, скрывавшийся в джунглях высокого вереска, и т. д. – всего этого, как явствует из письма Н. Та-тищева, осталась одна треть¹. К пропажам и потерям мы привычны, но что меня приятно удивило – это то равнодушие, с которым я к этим известиям отнесся.

<…> Входя в нью-йоркскую гавань, я был поражен мостищем, переброшенным из Бруклина на Staten Island. Это красивейшее произведение искусства и техники, соединившее остров с Нью-Джерси. Жаль, не дожил Маяковский до этого моста – «на хорошее и мне не жалко слов». Я перечитал вчера на ночь его «Бруклинский мост». Одним из неожиданных и приятных сюрпризов и был наш въезд в порт Нью-Йорк. Чудесный мост!

 

_____________________________

1. 1965-й Рожанковский назовет «бедовым годом» – пожар в Ла Фавьере, безденежье (из-за вынужденной безработицы после его операции на глазах семья полтора года будет без средств), беспорядки во Франции. В дневнике в тот год он напишет: «Франция и Париж не походили на встретивших меня как своего в 1925 году. Нервные, злые и нелюбезные французы переживали свое крушение – войну и потерю Африки. Когда рвались пластические бомбы, по звуку мы гадали – в каком арондисмене? Если в нашем, то на какой улице? Разгадка приходила с утренней газетой». Arrondissement – муниципальный округ.

 

 

Осень 1965 года. Москва

В. Б. Сосинский – Ф. С. Рожанковскому

[В ответ на рисунок нью-йоркского моста Верразано Сосинский шлет фотографию Ферапонтова монастыря]

 

Вы мне прислали одно из семи чудес современных США – Verrazzanо Bridge, и я недолго думал, чем Вам ответить: вот перед Вами седьмое чудо света древней Руси – собор Рождества Богородицы Ферапонтова монастыря <...>, стены которого расписаны гениальной кистью северного Джотто – Дионисия!

 

 

7 октября 1967. Москва

В. Б. Сосинский – Ф. С. Рожанковскому

 

Огромное спасибо за вторую книгу стихов¹. Мы ее еще не прочли. Произошло это потому, что мой сосед, Игорь Александрович Кривошеин, захватил книгу и носится с нею по всей Москве: такого гениального поэта он еще за всю свою жизнь не читал! Про Пушкина я не спрашивал – но его жена, урожденная княжна Мещерская и друг недавно умершего Юсупова, – разделяет восторг своего мужа, бывшего бухенвальдца и героя Французского Сопротивления².

______________________________

1. В. Сосинский благодарит за присланный сборник стихов Ивана Елагина «Косой полет» (1967).

2. О горькой судьбе еще одного обманутого репатрианта, по понятным причинам, в письме не рассказывается. И. А. Кривошеин вернулся на родину в числе первых, в 1949 году. Недавний узник Бухенвальда и Дахау сразу же получил 10 лет лагерей «за сотрудничество с международной буржуазией». В 1954 г. реабилитирован. В 1957 г. был арестован сын, Никита Кривошеин (по статье 58-10), которому удалось в 1970 году выехать на постоянное место жительства в Париж.

 

 

25 ноября 1967. Москва

В. Б. Сосинский – Ф. С. Рожанковскому

 

Дорогой, бесценный Федор Степанович!

Когда я стал обладателем 35 рисунков небезызвестного в США, Англии, Франции, а теперь и помаленьку – с моей и Корнея Ивановича легких рук – и в СССР (Вас тут с распростертыми объятиями примет на должность «главного художественного руководителя» любое издательство! – а не только «Самое Шустрое») – у меня просто, как у Скупого рыцаря, закружилась голова от новых сокровищ! Будут, будут тексты к рисункам, достойные их, – будут, обещаем!¹

______________________________

1.«Самое Шустрое» – так художник называл крупное американское издательство «Саймон и Шустер» («Simon and Schuster»): речь идет об альбоме оригинальных рисунков в красках «С бору да с сосенки», подаренных в 1967 году с авторской просьбой Сосинскому придумать для альбома текст.

 

 

Осень 1967. Бронксвилль (Нью-Йорк)

Ф. С. Рожанковский – В. Б. Сосинскому

 

5 ноября ложусь в госпиталь, и мне сделают операцию второго глаза и буду я смотреть в оба! Говорят – это большое удовольствие. Сейчас я так долго ждал, поправлял свои бюджетные дела, приводил в порядок новый дом (он велик), мы с Ниной садили сад, три года мы не ездили и не отдыхали, как обычно. За это время правый глаз лишь слегка пропускает свет и ничего больше... Эта моя инвалидность, пожалуй, и не так плоха в наше время – столько гадости повсюду, дорогой мой, делается на свете, что и смотреть не хочется – трудно жить на стыке прошедшего с будущим вообще и в данной стране в особенности. Я жду приглашения в комиссию и экзамена. (На получение американского гражданства. – Л. В.) Бумаги поданы.

 

 

* * *

Почти три десятка лет жизни в Америке Ф. Рожанковский не подавал документы на процедуру натурализации и оставался резидентом США. Американское гражданство он получил лишь в 1968-м, за два года до кончины. Поводом для принятия такого решения могла стать совокупность разных причин – отказы без объяснения причин в выдаче визы в российском консульстве в Париже, переоценка действительности, происходившая во время визитов в Советский Союз, и, наконец, тяжелая болезнь. После двух операций по удалению катаракты (1964–1965) в июне 1968 года художнику была сделана резекция желудка. В то лето он последний раз приедет в Союз, встретится с сестрой, с Сосинским и родственниками в Ленинграде. Зная уже тогда о смертельном диагнозе, Федор Степанович старался держаться легко, шутил, был подвижен и, как обычно, насмешлив. Сосинский будет очень ждать приезда старого приятеля в 1970-м (в юбилейный год Владимира Брониславовича), но встреча не состоится.

Ф. С. Рожанковский тихо скончался в своем бронквсвилльском доме 12 октября 1970 года, когда за окном полыхали огнем гроздья посаженной им рябины. Все его письма будут переданы В. Сосинским его родственнице, Наталье Папчинской, которая, в свою очередь, отправит их вдове художника. Так они снова окажутся в семейном архиве Рожанковского.

 

Публикация – Лариса Вульфина, Филадельфия