Кира Османова

 

* * *

обнаруживает себя, случается,

      копошением в кроне куста,

      голосом птицы, слетевшей на поперечье креста,

      и молчанием тех, кто не дожил – а мог бы – до ста;

 

это долгое горе, паче чаянья,

      не избудешь его никогда –

      горе, разлитое в каждом дне, неживая вода,

      посторонние звуки, бежать от которых – куда?

 

это горе: в тебе – как будто выемка,

      углубляется, ноет, и вот

      трудно становится словом выразить времени ход,

      и зажить бы давно, а действительно – не заживет;

 

ничего не поделать – только вытерпеть…

      обучаться опять языку,

      к холмику всё прибиваться скорбному, что к островку;

      эта птица никак не уймется – «ку-ку» да «ку-ку»…

 

 

* * *

Не радостью, не радостью одной…

Ты двуединство объясняешь просто:

Широкое морское полотно

И зыбкой суши узкая полоска.

 

Стоишь на берегу, и только здесь

От ветра не скрываешься сырого.

«Горюющий» – такое слово есть.

«Отгоревавший» – нет такого слова.

 

Ждешь, вопреки всему, благих вестей,

И кажется: вода звучит так нежно,

Как скорбь, что разливается везде, –  

И в радости. И в радости, конечно.

 

 

* * *

Здесь строже строгого режим –

он учит многому.

Здесь ты окажешься расшит –

и сшит по-новому.

 

Вот так, в печальнейшем из мест,

в момент несуетный,

ты ощущаешь, наконец,

Его присутствие –

 

того, кто точно знает, как

управить трудное.

Иголки, марлевая ткань,

пакеты с трубками:

 

ничем таким и всем таким –

единовременно.

Путь избывания тоски –

довольно древний он.

 

От бесконечных «псевдо-», «лже-»

не помнишь, где же ты, –

и угасаешь, и уже

подобен нежити.

 

Себя за свой недужный вид

съедаешь поедом.

Но кто-то скажет вдруг: «Живи!»

Ты знаешь – кто́ это.

 

 

* * *

Не выучила до сих пор,

как называется

птица маленькая,

что прилетает ко мне на веранду

каждое лето,

вьет гнездо

над сундуком.

 

Только привыкнешь к писку птенцов,

выйдешь однажды завтракать –

а на веранде тихо.

Сундук усыпан

листьями, ветками.

Пустое гнездо на полу.

 

Говорят, к соседям никто не прилетает:

веранды у них опрятные;

и нет нужды вспоминать

слова

из орнитологии.

 

 

* * *

Но даже и летом – кто бы от долгой жары не устал.

Однажды в обычнейший полдень сад засыпает почти:

стоишь, собираешь ягоды (в чашку – с густого куста) –

и в это же самое время… снег начинает идти.

 

Вот это и есть любовь: изумление, верная смерть

и нежность (и в чашке она – зернистая мякоть на дне).

И если возможно думать о чем-то в подобный момент,

то: «Только бы не прекратилось!» – думаешь. Только бы – не.

 

 

ДВА ПОРТРЕТА

 

Графиня Амалия фон Кайзерлинг

нарисовала портрет

учителя своих детей,

Иммануила Канта,

где Кант

так похож на Амалию,

что ее автопортрет

кажется одним из вариантов

изображения учителя.

 

Верно,

человек придает

черты себя самого

тем, кого любит;

как верно и то, что

человек обретает

черты любимых.

 

К тому же есть версия,

что оба портрета

выполнены

рукой

Канта.

 

 

* * *

Спишь, и – поди же ты! –

снится, как прежде:

ты, простудившийся,

на побережье.

 

Буны из лиственниц –

скользкие, в тине.

Будто и злиться – не

результативно.

 

Будто и плакаться –

малопристойно.

Делай без пафоса

дело простое –

 

сам себе скажешь, а

птица поддакнет.

Спросится с каждого.

Здесь и подавно.

 

Где это, где это

спрашивать будут?

Что она делает –

птица над буной?

 

Счастье ли, горе ли,

море ли, суша…

Фантасмагория.

Временный ужас.

 

Птица сипатая

крику прибавит.

Ну просыпайся же.

Баюшки-баю.

 

 

* * *

Души неспокойной какая-то часть

Не может себе ответить:

Где именно ты пребываешь сейчас –

На том или этом свете.

 

Ты утром читаешь и пишешь, а днем

На берег спуститься вправе,

Где ты – сомневающийся – упразднен

И морю масштабом равен.

 

Кто дюну насы́пал – был жестокосерд:

Мучительна вверх дорога.

Но вечером в кирхе – органный концерт,

Скорее всего – барокко.

 

Такой распорядок, где лишнего нет,

Теперь для тебя обыден.

Как будто бы вечность. И главное в ней – 

Размеренный ход событий.

 

И небо в последний период зимы – 

Как вогнутый лист металла.

И берега многометровый размыв – 

Метафора из метафор.

 

 

* * *

                                  Von Gott will ich nicht laßen

                                  Denn er läßt nicht von mir...

                                                    Dieterich Buxtehude, BuxWV 220

 

Человек обрел свободу,

Чтобы впредь себе не лгать.

Он приходит на работу

И садится за орган.

 

Он играет Букстехуде,

Незнакомый текст – с листа,

Чтобы больше ни секунды

Не потратить просто так.

 

Беспощадна звука глыба,

Но искуплена вина.

«Не оставлю Бога, ибо

Не оставит Он меня».

 

Тщетна вечная проверка:

Одолеет кто кого.

Смерть сильнее человека –

Но не музыки его.

 

                        Санкт-Петербург