Григорий Марк

 

КОПАЙГОРОД*

 

Груды каменных карликовых небоскрёбов,

избывающих время бессмертием плит.

Без дверей и без окон. Какой-то особый

сумрак над головой. Будто туча кружит

 

очень медленно, и сквозь тебя ось проходит.

Ничего не растёт. Ни травы, ни кустов.

Под железною аркой табличка у входа.

Копайгóрод. Последняя сотня шагов.

 

Вдоль промёрзшей дорожки на чёрном граните

чьи-то лица. От ветра слезятся глаза.

Между светами этим и тем, по границе

очень медленно движешься. Ноги скользят.

 

Фотография в камне почти уже стёрлась.

Словно в зеркале мутном, увидел себя.

Или это отец? Что-то дёрнулось в горле.

Имя не разобрать. Ты стоишь, теребя

 

сокровенную память. Где в прочерк меж парой

чисел жизнь уместилась. Преследует взгляд

из плиты. Разноцветные листики старых

проржавевших венков на морозе звенят.

 

Монотонно вызванивают расставанье.

Прочитал древний Кадиш. Смущенно притих.

Здесь намоленный воздух взывает к молчанью.

И к Творящему мир на высотах своих.

 

Для оставшихся и для ушедших отсюда

через прямоугольники рыхлых дверей.

Копайгород молчания и самосуда.

И камней. Сколько глаза хватает камней.

 

                                        Февраль, 2024

________________________________

* Участок на еврейском кладбище в Бостоне.

 

 

ВОПРОСЫ К СТОЛЕТНЕМУ ЮБИЛЕЮ

 

Хорошо бы узнать, что сейчас происходит

с той бессмертной душой, больше века назад

отлетевшей от тела Владимира Ленина,

незажившую память оставив в народе.

Или там и таких после смерти простят?

И душа в новом теле окажется где-нибудь

совсем рядом, ведь зло неизбежно в природе?

Он живёт уже здесь? Год за годом подряд

превращаясь в народного первосвященника

 

зла, творящего беспрекословное счастье?

Миллионам живущих вокруг мавзолея

безразличны и труп, и камлания старух,

и чекистов молитвы над мумией власти?

Всё равно, что за флаги над башнями реют?

И народ теперь на обещания глух?

Ну а труп – чтоб страна не распалась на части?

Это только вопросы мои к юбилею.

Но ведь должен их кто-нибудь высказать вслух?

 

                                        21 Марта, 2024

 

 

БОЛЬШОЙ ДОМ. АПРЕЛЬ 1971

 

Глотал электрический свет. Думал, что меня ждёт.

К тому времени дело моё целый месяц в конторе

крутилось со скрипом и не продвигалось вперёд.           

Словно винт мясорубки. А вскоре

 

процесс начинался. Пока я свидетель. Дожди

за стеной причитают, скрежещут трамваев колёса.

Всё тянется медленно здесь, я привык. Позади

было много таких же допросов.

 

Скруглило, расплющило время лицо следака:

циферблат, на усах без пятнадцати три. В кабинете

одиннадцать ночи. Он в штатском, во тьме пиджака 

синий ромб ЛГУ. Сигарета

 

во рту, газыри авторучек блестят. Аксакал

держит паузу. Встал, не спеша затянулся. – Ну что же,

попробуем снова. – И громкость повысив слегка. –

– Вам помощь нужна. – В жёлтой роже

 

от скуки скукожилась кожа. Молчит. Наконец,

намотав поплотней на кулак мои нервы, со вздохом

задумчивым выпустил несколько сизых колец

мне в глаза и рванул. – У вас плохо

 

работает память. Есть несколько новых больниц, 

где такие проблемы решают врачи. – Он сурово

сужает глаза. Взгляд блестящий и острый как шприц,

где беспамятство плавает. Снова

 

в платок носовой протрубил. Варикозные нити

возникли на крыльях широкого красного носа.

А судя по цвету его, аксакал любит выпить,

расслабиться после допросов.

 

Платок аккуратно сложив, замолкает. Потом

он встаёт и подходит в упор. Мощно плечи расправив –

военная выправка – палец сгибает крючком,

и я вижу: на коже в суставе

 

морщин уже нет, вместо них лишь слепая полоска,

и палец взведённым курком начал тускло сверкать.

Усмехнулся. Усатое время в лице его плоском

стоит на два сорок. Опять

 

показанья друзей в меня вкручивать против резьбы

начинает. Ещё через несколько лет он куда-то

сбежать умудрится, следы его тёмной судьбы

навсегда затеряются в Штатах.

 

Друзья, для которых он срок намотал в тот апрель,

от звонка до звонка отсидят в лагерях. Очень многих   

не стало теперь. Накрахмалена кровью шинель,

из которой мы вышли в дорогу.

 

                                        Июль, 2024

 

 

* * *

Превратился за пару часов в неподвижное тело,

оплетённое сотней присосок, цветных проводков.

А у спрута в квадратной его голове зеленела

дрожащая линия жизни. И не было слов,

только цифры и стук. Равнодушные руки умело

вертели, втыкали повсюду иголки шприцов.

 

Спрут мигал наверху. Кто-то вынул мне голос из глотки

и выбросил в мусор. Больные кричали, скользя

на каталках и таяли. Ждал терпеливо и кротко

чем кончится всё. Ничего было сделать нельзя.

Но была тишина на душе, будто ночью на лодке

плывёшь в одиночку, и сыплются звёзды в глаза.

 

                                        24 Июля, 2024

 

 

* * *

                                    Был голос вещ, и вещью было слово.

 

Буквы-литеры русские любят меня.

Пятилетним ребёнком увидел впервые

их голыми в азбуке и с того дня

с удивленьем смотрел, как сцеплялись в простые

семейные пары-фонемы мужские

согласные с женскими гласными. И

появлялись лесбийские пары витые,

сливаясь в двойные звучанья свои.

 

Как частички от пазла фонемы и слоги

на место вставали своё, а потом

возникали глаголы, союзы, предлоги.

Все строились перед дорогой гуськом,

и заглавная буква, как нянька детишек,

вела за собой на прогулку цепочкой.

За ней снова фраза, где буквицы дышат

друг другу в затылки, шагая по строчкам.

 

Сюжетные линии в хитрую ложь

аккуратно сплелись, и нельзя разглядеть

ничего... Вдруг сверкающий окрик, как нож,

разрезает со свистом словесную сеть,

и весёлые толпы оживших людей

на свободу выходят. Вокруг, сквозь меня

проходящей оси, они кружат быстрей

и быстрей. Зазывают, невнятно бубнят.

 

Очень хочется сразу поверить. Но я

хорошо уже знаю, не следует верить

ни им и ни этой вот фразе. Хотя

в мире слов интересней по крайней-то мере.

Вся Вселенная судеб и смыслов звучащих

из слов создана. Расставляя умело

их в нужном порядке, ищи и обрящешь.

Попробуй. Нехитрое вроде бы дело.

 

                                        Август, 2024

 

 

* * *

 

семь те́ней отбросил подсвечник

на скатерть... мольба о семи

огоньках... слабых, недолговечных...

но всё же не гаснет... прими

 

её... хоть до сих пор сомневаюсь...

дорога к Тебе – как туннель,

пробуравленный теми, кто знают...

вслепую, наощупь... и цель –

 

дотянуть до второго зачатья,

рожденья меня самого...

когда девственность время утратит,

и семя из плоти его

 

выйдет к новому свету... в начало

послежизненной жизни... без слов,

лишь морзянкою сердца... так мало

останется, если б пришло

 

уходить уже завтра... но тело

цепляется... непобедим

мой животный инстинкт... так я сделан...

не я себя сделал таким...

 

                                        Сентябрь, 2024

 

 

* * *

 

Нас двое на кухне. В дыму сигарет

оживают большие слова и, друг друга

нещадно толкая, выходят на свет.

Ничего не понять, голова идёт кругом.

 

Секунды по капле стекают в пятно

кастрюли под краном, в ней много часов

накопилось. Мой друг их не слышит давно.

Он блуждает в эфире, но беден улов.

 

Голубое свеченье идёт от окна,

наполняет дрожащей тревогою кухню.

В ту ночь была старой и дряблой луна

и казалось, ещё до рассвета потухнет.

 

Из приёмника сыплется треск. В Будапешт

входят танки. Фокстрот шелестит за стеной,

у них танцы. Всё вместе: крушенье надежд,

скрежет гусениц, музыка. Наперебой.

 

Человек по природе своей хочет знать.

Голос полый внутри – интонации нет

и не будет – сквозь треск проступает опять,

говорит о войне. Наступает рассвет.

 

Далеко за границей всю ночь напролёт

убивают невинных людей деловито.

А здесь за стеною всё тот же фокстрот,

контрапунктом к убийствам плывёт Риорита.

 

Словно лист папиросной бумаги в окне,

колыхается небо. Он, вдруг обозлясь,

жёлтым пальцем проткнул диск луны и ко мне

повернулся всем телом: вот так же и нас.

 

                                        12 Сентября, 2024