Владимир Торчилин
О некоторых автографах из моей библиотеки
Заметки библиофила
Когда я тридцать пять лет назад перебрался жить и работать в Амерку, это, естественно, вызвало множесто перемен в моей и профессиональной, и повседневной жизни. Обо всех говорить не собираюсь, но вот понимание того, что на книгособирательстве, которому я отдал к тому времени тридцать лет жизни, придется поставить крест, огорчало меня очень сильно. Мы оказались в новой стране практически ни с чем, и быт надо было начинать заново с самых мелочей – тут уж было не до книг. Профессиональную жизнь мне тоже надо было начинать заново и, стало быть, больше не до походов по книжным. А вся моя библиотека осталась в Москве под присмотром дочери и, казалось, увидеть ее (библиотеку) мне уже не придется. И, увы, я не чувствовал в себе потенциала Стефана Цвейга, который трижды в своей жизни (эмиграция!) начинал собирать библиотеку с нуля и каждый раз ее воссоздавал.
А в Москве оставалось около восьми тысяч томов... Были у меня свои пристрастия, особенно среди издательств и издателей – думаю, что у меня была одна из лучших подборок (практически полная!) «Academia», большинство из литературных и гуманитарных изданий Сабашниковых (включая полные и в отличном виде памятники мировой литературы), почти все (и снова – в коллекционном виде) книжки «Аквилона» и много чего еще хорошего. Но времена менялись. Распался Союз, появилась возможность снова бывать в Москве и даже перевезти значительную часть книг к себе в Бостон, и, что важно, разобрался я в американской торговле букинистикой и напал на целый ряд книжных аукционов, и даже появился в моем книгособирательстве новый интерес – русскоязычные издания Зарубежья. Ведь русскоязычная диаспора издавала везде – Берлин, Париж, Мадрид, Нью-Йорк, Шанхай, Харбин, Буэнос-Айрес, Иерусалим, Лондон, Белград и еще десяток городов с меньшей книгоиздательской активностью. И издательств было полно – только из хорошо известных можно назвать YMCA-Press, «Ардис», «Посев», Камкина, «Эрмитаж» и еще дюжину поменьше. И эта активность продолжалась (и продолжается), начиная с первой, послереволюционной, эмиграции. Так что за годы в Америке в моей библиотеке образовался вполне серьезный раздел книг и периодики, изданных на русском языке вне России.
Специально автографами я никогда не интересовался, хотя в моей библиотеке есть некоторое количество книг с авторскими инскриптами, но это просто потому, что так попадалось. Но с другой стороны, когда мое собрание русскоязычных зарубежных изданий перевалило за пару тысяч и я стал наводить в нем порядок, то выяснилось, что купленных по случаю книг с автографами у меня набралось столько, что, во-первых, для них надо заводить специальный отдел, а во-вторых, в этих автографах надо было разобраться и заслуживающие интереса, может быть, стоило даже опубликовать, поскольку, как я почти сразу убедился, они служат свидетельствами очень интересных контактов, связей и переплетений в эмигрантской литературной среде. Вот потихоньку я и начал, опубликовав уже две статьи на эту тему (автографы русскоязычных поэтов и русскоязычных писателей Зарубежья[i]), но, безусловно, эти две статьи всех интересных автографов из моей библиотеки не исчерпали. И описание автографов естественным образом влечет за собой хотя бы краткие сведения как об авторах, так и об адресатах этих автографов. И какие это были интересные и замечательные люди!
Конечно, как я уже сказал, в первую очередь, интерес представляют автографы, оставленные значительными фигурами на книгах, подаренных другим заметным личностям. Поэтому выбор для описания первых автографов для этой статьи особых трудностей не вызвал.
Архиепископ Иоанн (в миру князь Дмитрий Алексеевич Шаховской; 1902, Москва – 1989, Санта-Барбара, Калифорния) – епископ Православной Церкви в Америке, архиепископ Сан-Францисский и Западно-Американский. Проповедник, писатель, поэт. Автор многочисленных религиозных трудов, часть которых издана в переводах на английском, немецком, сербском, итальянском и японском языках. Представитель тульской ветви рода Шаховских. Мать Анна Леонидовна – правнучка архитектора Карла Росси. Сестра – Зинаида (1906–2001) – писательница, мемуаристка, известный журналист. Сам Шаховской прожил очень бурную жизнь, которой, как принято говорить, хватило бы на несколько. Он учился в Императорском Александровском лицее, но в 1917-м едет к матери в деревню, где его вместе с матерью заключают в тюрьму. Таких арестов и заключений ему и его матери довелось пережить несколько, и ему даже пришлось добиваться освобождения матери из Бутырки непосредственно у Дзержинского с Менжинским. С лета 1918 года был добровольцем в Белой армии генерала Деникина, в 1919 году поступил в Севастопольскую морскую телеграфную школу, по окончании которой был зачислен на Черноморский флот – радистом на крейсер «Алмаз». Эмигрировал в Константинополь, затем во Францию. Учился в Свободной школе политических наук в Париже. В 1922 году переселился в Бельгию, где в 1926 году окончил историко-филологический факультет Лувенского университета. В 1922 году начал публиковать стихи сначала под своим именем, а потом под псевдонимом «Странник» (кстати, известно, что он хотел взять псевдоним «Скиталец», но в русской литературе он уже использовался (писатель Степан Гаврилович Петров (1869–1941), друг М. Горького), а псевдоним «Странник» ему подсказал другой замечательный поэт русской эмиграции, Дмитрий Кленовский, с которым у Дмитрия Шаховского была интереснейшая – частично опубликованная – переписка). В 1926 году в Пантелеимоновом монастыре на Афоне молодой человек был пострижен в монашество с именем Иоанн в честь апостола Иоанна Богослова. После многих церковных служений по обе стороны океана он стал архиепископом Иоанном Сан-Францисским. У меня оказалось несколько книг с автографами Странника. Два из них адресованы Ларисе Андреевне Гатовой. На книге Странника «Поэма о русской любви» (Париж, 1977) инскрипт:
Ларисе Андреевне
Гатовой
переводчице поэзии
на еще большую
поэзию.
Мир дому ее!
Странник
1982
На другой книге – Странник. Избранная лирика. 1974 – надпись:
Ларисе Гатовой
в признательность за
ее статью о Вл. Ходасевиче,
наилучшую из прочитанных
мной, знавшим его.
Странник
Февраль 1976
SF Calif.
Если имя поэта Странника – равно как и Иоанна Сан-Францисского, в общем-то, достаточно известно, то о Гатовой в наши дни помнят немногие. А человек она была интересный. Лариса Андреевна Гатова (1892, Харьков – 1987, Амхерст) была известной актрисой и литератором. Училась в Школе сценического искусства А. П. Петровского и А. А. Санина, у В. Э. Мейерхольда, играла в театрах Самары, Екатеринодара, Петербурга, Москвы, гастролировала в Италии и Франции. В России снималась в кино, играла в театре В. Комиссаржевской, в Московском Художественном театре. В ее фильмографии такие картины, как «Семнадцатилетние», «Антон Кречет», «Хромой барин», «Олеся», «Хамка» и др. В 1922 году она эмигрировала через Прибалтику в Париж. С конца 1920-х выступала в концертах, читала с эстрады произведения русских писателей. По-видимому, именно к её декламационному искусству и относится первый автограф Странника. Гатова играла в Русском драматическом театре и Русском театре под руководством А.Н. Богданова. После Второй мировой войны продолжила выступать. В 1947-м уехала в США, в 1957-м вернулась на время во Францию. Сотрудничала с газетой «Новое русское слово», писала воспоминания и статьи о поэзии и поэтах.
О том, с какой симпатией принимали поэты чтение их стихов Гатовой, свидетельствует письмо Кленовского Страннику, где он, в частности, пишет: «Вам будет, вероятно, интересно прочесть, Владыка, что мне написали из Нью-Йорка по поводу моего ‘Всевышнему’. Там был вечер художественного чтения, на котором очень известная исполнительница стихов Лариса Гатова прочла это стихотворение. В газете ‘Новое русское слово’ об этом написано так: ‘Лариса Гатова прекрасно продекламировала два стихотворения Максимилиана Волошина и ряд философских стихотворений из мировой литературы. Следует отметить глубокую по содержанию ‘Молит-ву’ (‘Всевышнему’) Д. Кленовского». Второй из автографов Странника свидетельствует, как высоко он оценил статью Гатовой о Ходасевиче.
Вот такой интересный адресат у инскриптов Странника. Кстати, насколько мне известно, все упомянутые в этой статье автографы публикуются впервые.
Еще один автограф Владыки Иоанна (на этот раз уже не Странника) адресован другой очень интересной представительнице русской культурной эмиграции. На книге Архиепископа Иоанна Шаховского «Биография юности» (YMCA Press, Paris, 1975) написано:
Нонне Сергеевне
Белавиной
и её дому,
с лучшими чувствами
Архиеп. Иоанн
Santa Barbara, Calif. 1981
Нонна Сергеевна Белавина (в замужестве Миклашевская, 1915–2004) – очень известная русская зарубежная поэтесса и общественная деятельница первой эмиграции, активно печаталась на страницах «Нового Журнала». После 1920 года Белавина с семьей жила сначала в Константинополе, а потом в Югославии, где получила юридическое образование. С 1949 года жила в США, работала чертежницей. При этом активно писала, занималась благотворительностью. В 1980 году была избрана в римскую Академию имени Леонардо да Винчи. Автор нескольких сборников стихов, участник многих поэтических антологий. Пользовалась авторитетом и уважением в течение многих лет, что подтверждается посвящением ей на титульном листе альманаха «Перекрестки», издаваемого с 1977-го по 1982-й видными представителями творческой диаспоры – эмигрантами второй волны поэтами Валентиной Синкевич, Ираидой Легкой и Иваном Буркиным, художниками Сергеем Голлербахом и Владимиром Шаталовым, историком Борисом Пушкаревым.
Дорогой Нонне Белавиной
с искренним приветом
Валентина Синкевич
Филадельфия 1977 г.
Валентина Алексеевна Синкевич (1926, Киев – 2018, Нью-Джерси) хорошо известна читателям «Нового Журнала», много лет она была членом редакционной коллегии журнала, его автором. Русская поэтесса, эссеист, переводчик и автор многих критических статей, она прожила долгую и трудную жизнь и могла с полным правом сказать о себе self-made woman. Подростком Валентина в 1942 году была депортирована в Германию в качестве «остарбайтера» и после войны до 1950-го находилась в дипийских лагерях. С 1950 года жила в США, в Филадельфии, работала библиографом. Она активно публиковалась как поэтесса, была организатором и главным редактором альманаха «Встречи» (1983–2007), преемника «Перекрестков»; была составителем очень интересной антологии русских поэтов второй волны «Берега» (Филадельфия, 1992). Похоронена на православном Св.-Владимирском кладбище в Нью-Джерси.
Еще одну группу автографов объединяет имя того, кому они адресованы. И снова мы имеем дело с выдающейся личностью, представителем русской эмиграции первой волны. Речь идет о Владимире Козьмиче Зворыкине. У меня оказалось несколько книг из его библиотеки с его экслибрисом и интересными посвящениями дарителей. Но сначала о самом Зворыкине. (НЖ среди первых писал о нем и впервые опубликовал его мемуары в переводе с английского, записанные его другом и биографом Фредериком Олесси (№ 254, 2009), что положило начало «возвращению» Зворыкина и созданию фильмов о нем.)
Владимир Козьмич Зворыкин (1888, Муром, Россия – 1982, Принстон, США) – российский и американский инженер и изобретатель в области телевизионной техники. Рожден в семье купца первой гильдии Козьмы Алексеевича Зворыкина, который торговал зерном и владел пароходной компанией на Оке. В 1906 году Зворыкин поступил в Санкт-Петербургский технологический институт, а в 1912–1914 гг. продолжил образование в Париже у Поля Ланжевена. Во время Первой мировой войны в 1915 году служил в войсках связи и работал в офицерской радиошколе в Петрограде. В 1917 году чудом избежал расстрела по решению революционного трибунала, когда за него заступился служащий радиороты. В июле 1918-го бежал в Омск, где у белых занимался оборудованием радиостанций. Затем Зворыкин уезжает в Москву, где его мобилизовывают... в Красную армию. В 1919 году он через Сибирь, пройдя тяжелейшие испытания, добирается до США. Он становится сотрудником американской компании «Вестингауз», где занялся передачей изображения на расстояние. Позднее В.К. продолжил разработки самостоятельно. Его изобретения и разработки значительны и бессчетны – он изобрел приемники радиодетектирования, звуковую катодную трубку, катодную трубку для кинескопа, высоковакуумную телевизионную приемную трубку – кинескоп, иконоскоп, электронный микроскоп, первый цветной телевизор. Именно Зворыкин в качестве американского специалиста ввел в действие в 1938 году первую передающую станцию электронного ТВ в Москве и его разработки легли в основу первого советского телевизора ТК-1 (Тогда же, в московской командировке, он встретил на спектакле в Большом театре чекиста из Сибири, который приговорил Владимира Козьмича к расстрелу в 1919-м. Больше в СССР Зворыкин не ездил). Он был избран в Национальный зал славы изобретателей США.
После развода с первой женой (приехавшей к нему в США в 1919 году) и многих лет холостяцкой жизни в 1951 году он вступил во второй брак – с эмигранткой Екатериной Андреевной Полевицкой, профессором микробиологии университета Пенсильвании, вдовой бывшего муромского градоначальника Бориса Полевицкого, в которую был влюблен многие годы, но разбивать ее брак не хотел. Под старость Зворыкин, шутя, жалел, что создал телевизор, и говорил, что в нем только одна удачная деталь – выключатель.
Естественно, что такого выдающегося человека окружали столь же (или почти столь же) именитые знакомые. На экземпляре из моей коллекции книги воспоминаний Владимира Николаевича Ипатьева «Жизнь одного химика» (Нью Йорк, 1945; кстати, этот двухтомник очень редок) – дарственная надпись:
Глубокоуважаемому
Владимиру Космичу
Зворыкину
на
добрую память
В. Ипатьев
Владимир Николаевич Ипатьев (1867, Москва – 1952, Чикаго) – выдающийся русско-американский химик, генерал-лейтенант Русской Императорской армии, доктор химических наук, профессор, академик Санкт-Петербургской; Российской и Академии наук СССР; Националь-ной академии наук США. Окончил Михайловское артиллерийское училище и затем Михайловскую артиллерийскую академию. Работал в Санкт-Петербургском университете. С 1893 года преподавал химию в Михайловском артиллерийском училище и академии и защитил диссертацию «О действии брома на третичные спирты и бромистого водорода на ацетиленовые и алленовые углеводороды», получив за неё малую премию имени А. М. Бутлерова. В 1896–1897 годах Ипатьев работал в Мюнхене у профессора Байера и в Париже у Вьеля по пороху и взрывчатым веществам. К 1914 году он был генерал-майором, член-корреспондентом Императорской Академии наук, одним из ведущих специалистов по нефтепереработке и гетерогенному катализу в органической химии. Был организатором химического производства, исследования и производства химического оружия. Перед Октябрьским переворотом Ипатьев был уже генерал-лейтенантом, академиком и председателем Химического комитета при Главном Артиллерийском Управлении. В 1921 году Ипатьев становится членом Президиума ВСНХ, членом Госплана, руководителем Главхима (впоследствии – Министерство химической промышленности), организатором учебных заведений. В 1927 году Ипатьеву исполнилось 60 лет и к юбилею его наградили премией Ленина и званием заслуженного деятеля науки. В 1929 ученый стал директором Института высоких давлений.
В конце 1920-х начались чистки в промышленности, были арестованы и казнены многие из его коллег и учеников. Воспользовавшись поездкой на Международный энергетический конгресс в Германии в 1930 году, Ипатьев решил не возвращаться в СССР; позднее он переехал в США. В результате академик был исключен из Академии Наук СССР и лишен советского гражданства. Он стал профессором Северо-Западного университета в Чикаго и по праву считается одним из основателей нефтехимии в США. В 1936 году открыл каталитический крекинг, ставший основой нефтехимической промышленности, изобрел высокооктановый бензин, позволивший самолётам США добиться решающего перевеса в скорости во время Второй мировой войны. Получил в США более 200 патентов, стал членом Национальной академии наук США и лауреатом золотой медали Гиббса. Похоронен на Свято-Владимирском православном кладбище в городе Джексон, штат Нью-Джерси. Надпись на могильной плите: «In Memory of Russian Genius Vladimir Nikolaevich Ipatieff. The Inventor of Octane Gasoline». Вот такой замечательный человек подарил свою книгу Зворыкину (подробнее о проф. В.Н. Ипатьеве см.: НЖ, № 315, 2024). Так что одна обложка объединила два великих имени.
Еще одна очень интересная дарственная Зворыкину оставлена на книге В.В. Парина «Роль легочных сосудов в рефлекторной регуляции кровообращения» (с экслибрисом Зворыкина; Медгиз, 1946):
В.К.Зворыкину
в знак искренних дружеских чувств
и глубокого уважения
В.Парин
Принстон, 11 янв. 1947
Для людей, причастных к медицине, имя Парина говорит о многом. Василий Васильевич Парин (1903, Казань – 1971, Москва) – советский физиолог, академик АН СССР и АМН СССР. Автор классических исследований легочного кровообращения, открыватель одного из механизмов кровоснабжения сердца («рефлекс Парина»). Его нормальная биография врача и ученого (окончил медицинский факультет Пермского госуниверситета; стал профессором, заведующим кафедрой физиологии и деканом биологического факультета в Пермском индустриально-педагогическом институте; потом заведующим кафедрой физиологии, деканом лечебного факультета, директором Свердловского медицинского института; доктором медицинских наук, профессором, заведующим кафедрой нормальной физиологии и директором 1-го Московского медицинского института им. И. М. Сеченова; и даже стал заместителем наркома здравоохранения СССР и одним из учредителей Академии медицинских наук СССР и её первым учёным секретарем) была прервана в 1947-м, когда после возвращения из четырехмесячной командировки в США (очевидно, что именно во время этой командировки он и встречался со Зворыкиным и подарил ему свою недавнюю на тот момент книгу) он был арестован по обвинению в шпионаже в пользу США. Его, в частности, обвинили в передаче на Запад медицинских технологий, включая метод противораковой терапии, разработанный сотрудниками АМН СССР Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскиным.
Из закрытого письма ЦК ВКП(б): «...профессора Клюева и Роскин, при попустительстве бывшего министра здравоохранения Митерева и при активной помощи американского шпиона – бывшего секретаря Академии медицинских наук Парина, передали американцам важное открытие советской науки – препарат для лечения рака. Будучи сомнительными гражданами СССР, руководствуясь соображениями личной славы и дешевой популярности за границей, они не устояли перед домогательствами американских разведчиков и передали американцам научное открытие, являющееся собственностью советского государства, советского народа. Пренебрегая насущными интересами государства и народа, забыв о своем долге перед Родиной, окружившей их работы заботой и вниманием, Клюева и Роскин лишили советскую науку приоритета (первенства) в этом открытии и нанесли серьезный ущерб государственным интересам Советского Союза».
Клюева и Роскин (супруги) опубликовали свою книгу на Западе, но отделались общественной травлей (оправданы в 1955 г.), тогда как Парин получил 10 лет (по некоторым сведениям, 25 лет) по статье «Об ответственности за разглашение государственной тайны и за утрату документов, содержащих государственную тайну». По некоторым воспоминаниям, сам Сталин заявил ему: «За сколько сребреников вы продали Родину?» Тут уж на мягкий приговор рассчитывать не приходилось. Отсидел Парин до 1953 года, а в 1955-м был полностью реабилитирован. Интересно, что творческий порыв ученого не угас даже в заключении, хотя принял несколько иное направление: во Владимирской тюрьме, вместе с двумя другими известняыми заключенными, Д. Л. Андреевым и Л. Л. Раковым, им написан пародийный словарь вымышленных знаменитостей «Новейший Плутарх. Иллюстрированный биографический словарь воображаемых знаменитых деятелей всех стран и времён» (издан в России в 1991 г.).
После освобождения В.В. Парин заведовал лабораторией Института терапии АМН СССР, был профессором Центрального института усовершенствования врачей, академиком-секретарем и вице-президентом Академии медицинских наук СССР, директором Института нормальной и патологической физиологии АМН СССР, а затем директором Института медико-биологических проблем Минздрава СССР. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве. Вот такая интересная и бурная жизнь за короткой дарственной надписью.
Со Зворыкиным дружили и дарили ему свои книги не только представители ученого круга, но и писатели. Так, на имеющемся у меня экземпляре книги Анатолия Дарова «Блокада» (в отличном виде, без зворыкинского экслибриса, НЙ, 1964) есть следующее посвящение:
Моему знаменитому
земляку Владимиру Кузмичу
Зворыкину
и его жене Екатерине
Андреевне, – от
автора. А. Даров
Oct. 1978
New York
Анатолий Андреевич Даров (1920–1997), русский писатель. Учился в Ленинградском институте журналистики, в войну пережил начало Ленинградской блокады. Эвакуирован в 1942 году в Пятигорск, где оказался под немцами. Покинул Россию в 1944 году. Жил сначала в Германии, прошел через лагеря Ди-Пи, затем в Париже и, наконец, в США, где был профессором Сиракузского университета. Его автобиографический роман «Блокада» был написан по горячим следам и публиковался в газете «Новая мысль» в Николаеве уже в 1943 году. Следующий вариант автор издал после войны, в 1945 г. в Мюнхене, малым тиражом на ротаторе. Части этой книги печатались в журнале «Грани» в 1954–1955 годах. Во Франции роман выдержал семь изданий, а окончательный вариант на русском вышел в Нью-Йорке в 1964 году (у меня экземпляр именно этого издания). Это первая книга о Ленинградской блокаде, написанная глазами очевидца. Чтение завхатывающее, честное и жуткое.
К этой же подборке «зворыкинских посвящений» я бы отнес и книгу, подаренную его жене Екатерине Полевицкой (о ней несколько слов уже было сказано, и, очевидно, даже в тени Зворыкина она обладала, так сказать, своей собственной уникальностью). На книге С.И.Гусева-Оренбургского «Курычанские прихожане» (С.-Петербург, 1914, переиздано в Нью-Йорке в 1948 году) стоит следующая дарственная надпись (изысканным почерком с завитушками и росчерком):
Доброму другу-читателю
Екатерине А.
Полевицкой
с душевным
приветом
приношу книгу свою!
С. Гусев-Оренбургский
1949
XII
25
N.Y.C.
Сергей Иванович Гусев-Оренбургский (1867, Оренбург – 1963, Нью-Йорк) – замечательный, но, к сожалению, почти забытый русский писатель. Родился в казачьей семье. После учебы в духовной семинарии принял сан священника. В 1904 году написал знаменитую когда-то повесть «В стране отцов». Через шесть лет отказался от сана и посвятил свою жизнь писательству. Был одним из популярных авторов дореволюционной России, входил в литературную группу «Среда». Был близок к М. Горькому и даже приезжал к нему на Капри. Вот что он сам писал о себе: «В течение трех лет я скитался по пределам России в вихрях Гражданской войны, жил на Украине, при немцах, Скоропадском, голодал и холодал год в Москве, ездил по польскому фронту, передвигался по Украине с Деникинской армией, пережил ее расцвет и развал, пережил погромы, обстрелы Киева и Ростова, жил в Крыму после Врангеля и снова в Москве, незадолго до перехода к новой экономической политике». В 1921 году он эмигрировал в Харбин, а через два года, в 1923 году, переселился в США. Жил в Нью-Йорке и редактировал журнал «Жизнь». Среди его книг стоит упомянуть «Книгу о еврейских погромах на Украине в 1919 г. Пг., 1923) и «Багровую книгу. Погромы 1919-20 гг. на Украине. Нью-Йорк, Ладога, 1983).
Огромную роль в жизни, в том числе и литературной, русской эмиграции играл Роман Борисович Гуль (1896, Пенза – 1986, Нью-Йорк), писатель, журналист, публицист, историк, критик, мемуарист, общественный деятель, участник Гражданской войны в составе Белого движения, участник Первого Кубанского (Ледяного) похода Добро-вольческой армии. В эмиграции жил сначала в Германии (где отсидел в концлагере за свой роман о террористах), затем во Франции. В 1950 году он переехал на жительство в США, поселился в Нью-Йорке. С 1951-го работал в «Новом Журнале», а в 1959 году, после смерти главного редактора Михаила Карповича, возглавил это издание и оставался его главным редактором до самой своей смерти. На посту редактора «Нового Журнала» сумел привлечь к сотрудничеству лучших эмигрантских (а с середины 1960-х годов и неподцензурных советских) литераторов. Гуль становится в российской эмиграции одной из самых общественно значимых фигур, приобретает всё большую известность как редактор, литературный критик и писатель. Его мемуарная трилогия «Я унес Россию. Апология эмиграции» (НЙ: «Мост», 1984) охватывает историю русской политической и творческой эмиграции 1920–1970 гг. в Германии, Франции и США. Пожалуй, именно эта книга по-настоящему показывает, какие выдающиеся интеллектуальные силы были выдавлены после революции за пределы России. На имеющемся у меня втором томе его трилогии дарственная надпись:
Дорогому
Ивану Венедиктовичу
Елагину
очень дружески
Роман Гуль
1984, сент. N.Y.
Адресат этой надписи – Иван Елагин (Иван Венедиктович Матвеев, 1918, Владивосток –1987, Питтсбург), выдающийся поэт второй волны русской эмиграции. Он был сыном известного поэта-футуриста Венедикта Марта (тоже псевдоним) и внуком дальневосточного поэта, япониста и краеведа Николая Матвеева (опять же известного под псевдонимом – Николай Амурский). Его матерью была Сима Лесохина, дочь раввина и врач по специальности. Интересно, двоюродной сестрой Елагина была известная советская поэтесса Новелла Матвеева, дочь Николая Матвеева. Кстати, и имя Иван – тоже своеобразный псевдоним поэта, поскольку при рождении он был назван Зангвильдом. В 1919 году семья уехала в Харбин, но в 1923-м вернулась в СССР, где Венедикт Март был в 1937 году расстрелян, мать попала в психиатрическую лечебницу, там и умерла, а сам поэт стал беспризорником. Позднее ему помог друг отца Максим Рыльский (и первой публикацией Елагина был как раз перевод из Рыльского), Елагин окончил школу и поступил в Киеве в мединститут. Вместе с женой (поэтессой Ольгой Анстей) он оказался в Киеве, откуда они бежали от наступающей Красной армии. С 1945 года вместе с Анстей прошел весь путь дипийца и в 1950 году осел в США. Он работал на Радио «Свобода», защитил диссертацию по филологии и стал профессором русской литературы в Питтсбургском университете. После смерти Георгия Иванова место первого поэта русскоязычной эмиграции отдавали нескольким поэтам, но чаще других называли как раз Ивана Елагина и Игоря Чиннова (первая волна эмиграции). Стихи Елагина с дипийских лагерей и до самой его смерти регулярно публиковал «Новый Журнал», в свет вышло несколько его поэтических книг (писал он и стихотворные фельетоны и мемуарную прозу).
Интересен развернутый инскрипт Бориса Филиппова (Борис Андреевич Филистинский, 1905–1991), эмигранта второй волны, писателя, поэта, редактора, издателя и преподавателя, на его книге избранных стихов «Влекущие дали дорог» (Вашингтон, 1987). Филиппов родился в семье погибшего в Первую мировую войну офицера. Окончил Ленинградский Восточный институт, специализируясь по монголоведению, буддизму и индуизму (пошел по стопам дяди, знаменитого монголоведа С.А. Козина). Был арестован на два месяца за участие в религиозно-философском кружке «Братство св. Серафима Саровского», после освобождения поступил в Ленинградский институт инженеров промышленного строительства, который успешно окончил. Повторно арестован и осужден на пять лет в 1936 году. После освобождения поселился в Новгороде. Во время Великой Отечествен-ной войны был служащим городской управы, публиковал статьи в псковской коллаборационистской газете «За Родину» – писал о «поэтах-жертвах большевизма», о репрессированных деятелях русской культуры и т.п. В 1944 году ушел на Запад. В 1950 году переселился из Западной Германии в США. Жил в Нью-Йорке, потом в Вашингтоне. Преподавал в различных американских университетах. Вместе с Г.А. Струве подготовил и издал собрания сочинений Пастернака, Ахматовой, Гумилева, Мандельштама, Клюева – задолго до того, как подобные издания появились в России. В созданном им и Струве издательстве «Международное литературное содружество» было издано около шести десятков томов запрещенных в СССР писателей.
Инскрипт адресован Валентине Булюбаш, дочери Евгения Булюбаша (о котором ниже). Посвящение звучит так:
Дорогой, милой
Валентине Евгеньевне
Булюбаш
от автора с любовью и дружеством.
Все мы, все мы – хотя бы и не одинокие
физически – одиноки на Земле... –
Господь да будет с Вами!
Ваш
Борис Филиппов
февраль 1988
Вот такое философское посвящение Валентине Булюбаш. Ее отец, Евгений Григорьевич Булюбаш (1873–1967) – генерал-майор, участник Первой мировой войны и Белого движения, первопоходник (участник знаменитого Ледяного похода Добровольческой армии в 1918-м). Он родился в Полтаве, окончил Владимирский Киевский кадетский корпус, Полтавское военное училище и Николаевскую академию Генерального штаба. Доблестно воевал, во время Ледяного похода командовал офицерским батальоном Корниловского полка. В 1920 г. эвакуирован вместе с частями русской армии из Крыма в Гал-липоли. С 1950 года жил в США и оставил интересные воспоминания о своей воинской жизни. Очевидно, Филиппов был хорошо знаком с ним и его семьей, что и отразилось в этом довольно личном посвящении.
Ближе к сегодняшним дням, у меня в библиотеке оказалось несколько книг с интересными посвящениями Галине и Юлию Китаевичам. Мне удалось найти лишь немного информации об этой семье. Юлий Иосифович Китаевич (г.р. 1936) окончил Институт механизации и электрификации сельского хозяйства, работал главным специалистом лифтовой службы Останкинской телебашни, эмигрировал в США в 1974 г., работал в госпитале, разрабатывал медицинскую аппаратуру, автор пяти патентов в области гемофильтрации, был организатором американской кампании в защиту Игоря Губермана после его ареста и заключения. Автор мемуарной книги «Почти жизнь» (New York, 2003). Но совершенно очевидно, что семья Китаевичей пользовалась симпатией и уважением в эмигрантской среде, что подтверждается адресованными им автографами. Первый, который я хочу привести, от Э.Штейна на книге «Мнемозина и Каисса», НЙ, 1973:
Ю. Китаевичу –
любителю шахмат
от автора этой кни-
жонки с самыми теп-
лыми чувствами
31.VII – 78. Штейн
Эммануил Алексеевич Штейн (1934–1999) – человек судьбы совершенно необыкновенной: он и известный шахматист, и библиофил, и библиограф, и даже издатель. Интересно, кстати, что он нередко использовал имя Эдуард, чтобы среди шахматистов его не путали с Эммануилом Ласкером. Штейн родился в семье польских евреев-актеров, семья эта умудрилась в 1940 году бежать из Варшавского гетто в СССР, выбравшись оттуда по канализационным трубам. В СССР их приняли достаточно хорошо, и Штейн-старший стал художественным руководителем еврейского тетра в Минске. Эммануил в начале 1960-х годов вернулся в Польшу, где стал быстро приобретать известность как шахматист, но за откровенные разговоры о Катынской трагедии угодил в польскую тюрьму. В 1968 году Штейн сумел сбежать на Запад и стал преподавателем факультета славистики Йельского университета в США. Как могут еще помнить любители шахмат, Штейн был к тому же и пресс-атташе Виктора Корчного. Все годы он собирал эмигрантские книги и документы, в частности, относящиеся к Русскому Китаю. Рассказывать о личных, культурных и библиофильских связях Штейна можно долго, но достаточно упомянуть: именно к нему попали архивные материалы Г.Д. Гребенщикова, относящиеся к русской колонии «Чураевка» (шт. Коннектикут) и материалы по довлатовскому «Новому американцу». Как говорят знавшие его, в его книжной коллекции было 1600 сборников поэтов Русского Зарубежья и почти двести книг Ди-Пи. Кстати, ни о каком серьезном собирательстве русскоязычной эмигрантской поэзии нельзя и говорить, не имея в руках книги Эммануила Штейна «Поэзия русского рассеяния 1920–1977». В 1973 году в нью-йоркском издательстве «Ладья» вышла первая антология стихов на шахматную тему «Мнемозина и Каисса», составил которую и написал к ней вступительную статью Штейн. В 1984 году в Оранже (шт. Коннектикут) Э.А. Штейн создал издательство «Antiquary», выпустившее более пятидесяти книг. Часто это были репринты редких эмигрантских изданий, выходили они тиражом 200-300 экземпляров и теперь сами стали раритетами. Штейн издал также справочник «Русская печать лагерей Ди-Пи», а уже после его смерти вдова Ольга Штейн выпустила в 2000 году библиографический указатель «Поэзия Русского Зарубежья в библиотеке Эммануила Штейна».
Еще одно посвящение Китаевичам – на книге Марка Поповского «Третий лишний. Он, она и советский режим» (Overseas Publications Interchange Ltd. London 1985):
Дорогим друзьям
моим –
Галочке и Юлику
Китаевич
для обогащения опыта,
как социального так и личного
– сердечно и с
пожеланием счастья
Марк Поповский
New York City
11/IX – 85
Марк Александрович Поповский (1922, Одесса – 2004, США) – писатель, журналист, правозащитник. Учился в Военно-медицинской академии и прошел медиком всю войну. После войны окончил филологический факультет МГУ. До эмиграции издал немало книг, в перкую очередь биографии деятелей науки (Вавилова, Хавкина, Войно-Ясенецкого). Был членом Союза писателей и Союза журналистов СССР. В 1970-е гг. стал диссидентом, собирал библиотеку самиздата. Эмигрировал в 1977 г., позднее обосновавшись в США. Жил в Нью-Йорке. Сотрудничал с «Новым Журналом», радиостанцией «Свобода», с «Новым русским словом» и др. Поповский – один из основателей Клуба русских писателей Нью-Йорка. Был также вице-президентом организации «Писатели в изгнании» американского отделения ПЕН-клуба.
И еще одно посвящение Китаевичам на книге Григория Свирского «Заложники» (Les Editeurs Reunis, Paris, 1974):
Гале и
Юлию Китаевичу,
в память о наших
встречах в разных
странах
12.8.83
Торонто
Григорий Свирский
Григорий Цезаревич Свирский (1921–2016) – советский, израильский и канадский писатель, журналист, военный корреспондент, автор мемуаров. Участник Великой Отечественной войны. Во время войны служил в авиации, потом стал военным корреспондентом. После войны учился на филологическом факультете МГУ и в Литературном институте. Член Союза писателей СССР, откуда был позднее исключен. Был вынужден эмигрировать в Израиль, затем жил в Канаде. Свирский открыто критиковал цензуру еще будучи в СССР, и все его произведения были запрещены и уничтожены. Он выступал в поддержку «Пражской весны»; на партийном собрании писателей Москвы 16 января 1968 года выступил не только против цензуры, но и против антисемитизма, царившего во всей системе СССР. В результате был исключен из рядов СП и фактически принужден к эмиграции.
Кстати, есть в моей коллекции еще один интересный автограф Свирского – на его книге «Полярная трагедия» («Посев»):
Борису и Лиде
Словин,
которые толкнули
с горы первый
камень.
Тогда-то и начался
«еврейский отвал».
С глубоким
уважением
Григорий Свирский
Барух (Борис) Словин (1933, Рига – 2014, Израиль) и его жена Лея (Лида) были заметными активистами подпольного сионистского движения в Риге пятидесятых-шестидесятых годов ХХ века. В феврале 1969 г. их в числе первых выпустили в Израиль. По воспоминаниям свидетелей, их отъезд превратился в демонстрацию – на вокзале их провожали с пением «Хевейну шалом алейхем». В Израиле Словины были активистами движения, требовавшего от правительства Израиля открытых действий в поддержку борьбы за алию из СССР. Так что посвящение Свирского вполне понятно.
На этом заканчиваю – и смотрю на остальные книжные полки моей библиотеки...
i. Торчилин, В. «Некоторые автографы русскоязычных поэтов-эмигрантов в моей библиотеке». Москва: «Про книги», 2015, № 4, С. 48-59; Торчилин, В. «Некоторые автографы русскоязычных писателей-эмигрантов в моей библиотеке». Москва; «Про книги», 2017, № 3. С. 44-61.↩
