Елена Дубровина

 

Евразийский рыцарь^[i]

 

                                                                                                    To that Eurasian Knight Paul Léon

                                                                                                    with the thousand and one thanks of

                                                                                                    that most distressful writer.

                                                                                                                James Joyce. Paris, 4 May 1939.

                                                                                                    Евразийскому рыцарю Полю Леону

                                                                                                    с тысячей и одной благодарностью от

                                                                                                    этого самого многострадального писателя.

                                                                                                                   Джеймс Джойс. Париж, 4 мая 1939 г.  

 

                                                                                                    Исчерпано, всё будет прощено,

                                                                                                    И свежей станет боль, и новым лес,

                                                                                                    И, может быть, неведомым друзьям

                                                                                                    Бог счастье даст, обещанное нам.^[ii]

                                                                                                                   Леон-Поль Фарг

 

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

 

    В американском фильме «Молодые львы» («Young Lions», 1958 г.), снятом по одноименному роману Ирвина Шоу, действие разворачивается между 1940-м и 1943-м годами на Ближнем Востоке (директор картины – Эдвард Дмитрук, сын украинских эмигрантов). При обыске у одного из американских солдат еврейского происхождения был изъят роман Джеймса Джойса «Улисс» как запрещенный. Известно, что этот роман вызвал в Америке «культурный шок» и был действительно запрещен в стране с 1920-го по 1933-й годы.

    В 1933 году федеральный судья в Вашингтоне, внимательно прочитав роман, пришел к выводу, что «Улисс» не является непристойным романом в юридическом смысле слова, а наоборот, является произведением «высокого литературного достоинства». В заключение судья добавил: «Сочиняя ‘Улисса’, Джойс намеревался провести серьезный эксперимент в новом, совершенно новом жанре». В дальнейшем суд назвал роман хотя и «великолепно написанным», но «скучным»¹. Однако даже после такого заключения, в последующие годы репутация романа как скандально-порнографического не угасла. В Англии запрет продолжался до конца 30-х, тогда как в Австралии книга была изъята из обращения до середины 50-х годов.

    И все-таки роман ирландского писателя был принят с энтузиазмом во многих странах мира, в то время как о жизни и творчестве самого писателя было еще недостаточно известно, как и о его секретаре и помощнике, эмигранте из России, который, рискуя собственной жизнью, спас архивы писателя. Сегодня все знают имя великого ирландского писателя. Но многие ли из нас знают о судьбе и подвиге Павла Леопольдовича Леона?

    Массовый исход интеллигенции из послереволюционной России внес изменения в культурную жизнь Европы, и особенно Франции. Многие литераторы, покинувшие свою родину, нашли пристанище в Париже, центре культурной жизни, влившись в общеевропейский литературный процесс. Самуэль Путнам, известный американский издатель, приехал в Париж в 1926 году. Став частью культурной жизни города, он писал, выражая мнения многих новопришельцев: «Paris... was our spiritual mistress, a wise and beautiful one»².

    Во французской литературе появились новые имена переводчиков русских классиков, а также романистов, литературоведов, эссеистов, художников, музыкантов, философов – выходцев из Российской империи. Судьбы их часто складывались трагически, а ранняя смерть в Освенциме и других лагерях смерти во время оккупации Франции навсегда вычеркнула их имена из памяти живых. Сколько их было – талантливых, одаренных, высокообразованных, на пике литературной и художественной славы затянутых в водоворот военных событий, погибших на чужой земле и… навсегда забытых. Современным историкам и всяким «ведам» еще предстоит огромная работа по ознакомлению читателя с их именами. Однако, к сожалению, интерес к их творчеству и судьбам, возросший после российской перестройки в начале 90-х, стал постепенно ослабевать.

    В этом году отмечалось 80-летие со дня освобождения Освенцима. В связи с этим я хочу рассказать читателю о судьбе одного из тех русских эмигрантов, кто погиб в этом чудовищном лагере смерти. Именно Полю Леону, его жизни и деятельности в эмиграции, трагической гибели и судьбе его семьи, связанной тесными узами с ирландским писателем Джеймсом Джойсом, посвящается эта статья.

 

    «Понимание и преданность моего мужа Джойсу, как человеку и как художнику, были такими, что положить конец этой дружбе могли только война и смерть. Мы разделили вместе много радостей и горестей, наслаждаясь беззаботными днями и переживая трагические времена, предвестники грядущих еще более мрачных лет. Джеймс Джойс был избавлен от этих последних. Моего мужа не пощадили», – вспоминает жена Поля Леона, Люси Леон (Ноэль)³.

 

    Павел Леопольдович Леон (фр. Поль Леон), бывшей петербуржец, юрист по образованию, человек разносторонних знаний, необыкновенно талантливый, философ, полиглот, переводчик, писатель, с которым Джеймса Джойса связывали личные и профессиональные отношения, – один из многих, кого вычеркнули из памяти вскоре после его гибели в Освенциме, куда он попал, спасая архивы ирландского писателя. Благодаря подвигу малоизвестного русского эмигранта сохранилась огромная переписка, фотографии, черновики Джойса. Однако имя Поля Леона почти не упоминается в воспоминаниях его современников, и лишь мельком в многочисленных изданиях о Джеймсе Джойсе, хотя сам писатель высоко ценил эту дружбу и неустанную работу Поля как своего личного секретаря. Так, например, существуют многие сотни деловых писем Поля Леона различным корреспондентам и издателям писателя, от Джойса сохранилось лишь несколько десятков, причем Поль работал без оплаты. Он не только посвятил много времени и усилий решению всевозможных практических вопросов, связанных с Джойсом и его семьей, но и был самым близким его другом и поддержкой в трудные для писателя годы. Хотя Поль Леон сам был личностью творческой, а непрерывная занятость делами Джойса отнимала у него много времени и сил, которые он мог бы посвятить своей собственной работе и семье, он никогда не жалел, а тем более не жаловался на такую загруженность: «Вполне возможно, что Поль проводил с Джойсом больше времени, чем с кем-либо из членов своей собственной семьи в любой период жизни», – вспоминает Люси Леон⁴.

    Как указывает немецкий журналист Юрген Шнайдер в недатированной записке для своего биографа Герберта Гормана, хранящейся в Специальных фондах Библиотеки Морриса Университета Южного Иллинойса, Джеймс Джойс писал о Поле Леоне: «Следует не забывать, что последнее десятилетие, и в болезни, и в здравии, ночью и днем, он был абсолютно бескорыстным и преданным другом. Я никогда не смог бы без его щедрой помощи создать то, что я создал»⁵.

    Перелистывая самое маститое, монументальное издание-исследование о жизни и творчестве Джойса (в книге ок. 900 страниц) известного американского джойсоведа Ричарда Эллманна, я насчитала немногим более 30 упоминаний имени Поля Леона. Именно упоминаний, без всяких подробностей о нем или его семье. Полстраницы посвящены его биографии, а краткие сведения о гибели Поля и о спасении им архивов Джойса даны только в сноске. Привожу частично содержание этой сноски:

 

    «Леон продолжал оставаться в Париже во время нацистской оккупации. Он спас некоторые книги и бумаги Джойса из квартиры на улице 34 rue des Vignes и купил другие книги на аукционе, который незаконно проводил хозяин квартиры. Затем, желая сохранить тайну своего друга, а также его имущество, он передал его бумаги графу О’Келли, послу Ирландии в оккупированной Франции, с указаниями передать их в Национальную библиотеку Ирландии, где они должны храниться в запечатанном виде в течение пятидесяти лет. Леон скрытно жил в Париже до 1941 года»⁶.

    Книга вышла в 1959 году, и с тех пор имя Леона постепенно стиралось из памяти джойсоведов. Ценным документом для исследователей жизни и творчества Джойса являются неоконченные из-за ранней гибели воспоминания Поля Леона о друге. Книги о его дружбе с ирландским писателем, написанные Люси Леон, женой Поля, были изданы в Нью-Йорке в 1950 году⁷ и переизданы в Англии в 2022 году⁸. В предисловии к книге ирландский джойсовет Лука Криспи отмечает такой факт: в то время как Джеймс Джойс стал автором с мировым именем, чья биография была подробно отражена в монументальной книге Ричарда Эллманна, имя Поля Леона остается забытым:

 

    «Когда после смерти Джойса Париж был оккупирован немецкой армией, Поль совершил еще один, последний, самый значительный поступок… Трудно переоценить смелость и преданность делу, которые он проявил, спасая книги и рукописи Джойса из последней квартиры писателя на улице 34 rue des Vignes. Если бы не самоотверженный поступок Поля, то наши знания о творчестве и жизни Джойса были бы существенно ограничены».⁹

 

    Этот же факт отметила более шестидесяти лет назад близкий друг обеих семей – Джойса и Леона – издатель журнала transition Мария Джолас¹⁰. В приложении к журналу James Joyce Quarterly в 1959 году были напечатаны восемь страниц ее воспоминаний о Поле Леоне под названием «Малоизвестный Поль Леон» (рукопись хранится в единственном экземпляре в архивах Йельского университета)¹¹.

    Как теперь известно, Сильвия Бич, хозяйка популярного в Париже магазина-издательства «Шекспир и Компания»¹², была не только другом Джойса, но и издателем его произведений. Она называла Джойса «крестным отцом» своего магазина. Однако всю переписку писателя и его издательские и финансовые дела она вела с Полем Леоном. В книге Н. Фитча Sylvia Beach and the Lost Generation. A History of Literary Paris in the Twenties and Thirties¹³ автор пишет о подвиге Леона в одном (!) предложении: «В течение двух последних месяцев... некоторые материалы из коллекции Сильвии Бич и все материалы Джойса были спасены Полем Леоном»¹⁴.

    В то время как основные страницы книги посвящены Джеймсу Джойсу, имя Поля Леона упоминается (именно упоминается) всего 11 раз. Один небольшой параграф автор «щедро» отдал его биографии, причем одна и та же информация кочует из книги в книгу. И еще…тот важный факт, что Поль Леон спас «некоторые материалы из коллекции Сильвии Бич», больше нигде не появляется.

    Теперь возьмем, к примеру, другую книгу – The Letters by Sylvia Beach¹⁵, в которой биографии Поля Леона уделены ровно три строчки, несмотря на то, что в книгу включена обширная переписка между Полем и Сильвией Бич, касающаяся издательских дел Джойса. Вот отрывок из одного письма Сильвии Бич Полю Леону от 28 ноября 1932 года, в котором она просит его взять на себя все дела Джойса:

 

    «Дорогой господин Леон, ...я буду очень рада, если Вы возьмете в свои руки все дела мистера Джойса, касающиеся различных континентальных издательств, а я, в свою очередь, оповещу их об этом. И еще, не будете ли Вы так добры заглянуть ко мне в магазин для передачи Вам некоторых документов...»¹⁶

 

    В 1962 году был снят документальный фильм – интервью с Сильвией Бич о ее дружбе с Джеймсом Джойсом¹⁷. На протяжении всего фильма имя Поля Леона, как ни странно, не было произнесено ни разу.

    В книге Р. Эллманна «James Joyce» я обратила внимание на такую фразу: «Поль и Люси Леон... виделись с Джойсами чаще, чем с кем-либо еще...»¹⁸. То есть, о тесной дружбе обеих семей были хорошо уведомлены почитатели ирландского писателя. Так, например, Самуэль Путнам, американский интеллектуал, издатель и основатель в Париже американского журнала The New Review¹⁹, был большим поклонником таланта Джойса. Он оказался в Париже одновременно с Полем Леоном. В его воспоминаниях Paris Was Our Mistress²⁰, написанных в 1947 году, вскоре после окончания Второй мировой войны, имя Поля Леона среди окружения Джойса не значится, хотя имя ирландского писателя появляется на страницах небольшой книги (260 стр.) 24 раза. С. Путнам и П. Леон часто пересекались в книжном магазине Сильвии Бич, а Поль, как самый близкий друг и секретарь писателя, юрист и полиглот, был хорошо известен среди литературной элиты Парижа.

    В 1948 году Люси Леон сделала доклад о дружбе Джеймса Джойса и Поля Леона в Дублинском обществе джойсоведов. Через 50 лет, в 1998 году, туда же был приглашен для выступления сын Люси и Поля, Алексис Леон. Однако интерес слушателей касался в основном Джойса. Стенограмма этого выступления вошла во второе издание книги Люси Леон. В 2017 году Лука Криспи, джойсовед, профессор Дублинского университета в Ирландии, опубликовал подробную статью о Поле Леоне в местном журнале Dublin James Joyce Journal, однако для широкого читателя недоступную²¹.

    О Джеймсе Джойсе, великом ирландском писателе, написано множество книг, сняты документальные фильмы, в которых имя Поля Леона едва звучит. О самом Поле Леоне пока, к сожалению, не написано ни одной книги, хотя без его участия у нас не было бы сегодня достаточной информации о жизни и творчестве Джойса и его произведениях, которые до последнего дня помогал ему редактировать и издавать эмигрант из России – Павел Леопольдович Леон (Поль Леон). После смерти Джойса, когда Париж был оккупирован немецкой армией, Поль совершил последний, самый значительный акт личной и профессиональной преданности – он спас ценные архивные материалы ирландского писателя.

    И всё же еще одна недавняя попытка воскресить память о Поле Леоне была сделана, как ни странно, в Германии – немецким журналистом, писателем, художником и переводчиком Юргеном Шнайдером. «Стена безразличия» к судьбе русского эмигранта, как пишет Шнайдер, побудила его к поиску новой информации о жизни и подробностей гибели Поля Леона. В результате тщательного исследования Юрген Шнайдер написал статью под названием «Paul Léon and the Career of SS-Heinrichsohn in the Post-Nazi Federal Republic of Germany»²², в которой он не только подробно рассказывает о гибели Леона, но идет дальше событий, приведших к его смерти в Освенциме. Автор долгое время работал в архивах Auschwitz and Yad Vashem, a также с International Tracing Service (ITS), где сосредоточены наиболее полные архивные материалы, относящиеся к жертвам нацистских преступлений. Однако бóльшую часть статьи он отводит послевоенной жизни и судьбе тех нацистов, которые принимали участие в поимке и убийстве Поля Леона и его соотечественников.

    Статья у «великих» джойсоведов интереса не вызвала. Из письма Ю. Шнайдера устроителям конференции «Joyce Without the Borders»²³, проходившей в Мексике в июне 2019 г., в котором он довольно резко высказывает свое возмущение по поводу умалчивания подробностей гибели Поля Леона:

 

    «Дорогой мистер Рэми, спасибо за ваше сообщение. Если я правильно понимаю, вы говорите о том, что мое предложение не соответствовало высоким академическим стандартам. Эти ‘высокие’ академические стандарты так же недавно привели к решительному отклонению в лондонском издательстве Блумсбери (Bloomsbury) моего эссе об убийцах Поля Леона. Для меня более чем отвратительно узнать, что академики и ученые из сообщества Джойса с таким пренебрежением вспоминают Поля Леона. Это действительно очень ‘высокий академический стандарт’ – убийцы Поля Леона были бы весьма вам благодарны»²⁴.

 

    Как указывает сам автор статьи, ее отклонили не только для представления на конференции под названием «Joyce Without the Borders», но и издатели, вернее переиздатели, книги Люси Леон (Ноэль), хотя статья Шнайдера предназначалась именно для нового издания 2022 года, посвященного дружбе ирландского писателя и малоизвестного эмигранта из России: «Лондонское издательство «Блумсбери» (Bloomsbury) решительно отказалось опубликовать статью о гибели и убийцах Поля Леона, друга Джеймса Джойса, который более десяти лет без устали работал вместе с ирландским писателем в Париже», – пишет Ю. Шнайдер²⁵.

    Лука Криспи, один из редакторов книги и авторов предисловия, объяснил отказ слишком насыщенной информацией о нацистских преступниках. Но Юрген Шнайдер поставил перед собой именно задачу рассказать правду о гибели Поля Леона и привлечь читателей и литературоведов к героическому поступку российского эмигранта и его соотечественников. Заслуга Ю. Шнайдера заключается в том, что, работая в международных архивах, посвященных преступлениям нацистов, он конкретно установил факты, где и как погиб Поль Леон. Его статья дает подробное описание ареста нацистами Поля Леона в Париже и пребывание его в лагерях Дранси и Компьень, откуда он был депортирован в Освенцим, и, наконец, о его расстреле в концентрационном лагере Освенцим-Биркенау 5 апреля 1942 года. Вот что пишет Шнайдер в предисловии к своей статье:

 

    «…Поль Леон был расстрелян в концентрационном лагере Освенцим-Биркенау. Я исследовал точные обстоятельства его депортации и убийства в международных архивах, посвященных преступлениям нацистов. В литературе о Джойсе часто ошибочно говорится, что Леон был убит во время транспортировки в Силезию».

 

    В 1978 году французский писатель и исследователь нацистских преступлений Серж Класфельд, выходец из Румынии, отец которого погиб в Освенциме, и жена Сержа, Беата, издали книгу под названием Le Mémorial de la déportation des Juifs de France²⁶. В книгу был включен список французов еврейской национальности, убитых нацистами и погибших под Парижем в лагерях для интернированных или депортированных из страны между 1940-м и 1944-м годами. Имя Поля Леона вошло в список погибших в лагере Освенцим.

    В своих воспоминаниях Джордж Веллер, известный французский ученый, выходец из России, дал список французов из русских, находящихся в то же время, что и он, в лагере смерти²⁷. Среди перечисленных имен стоит имя Поля Леона. Вся эта информация опровергает версию о том, что он погиб по дороге в Освенцим. Действительно, в литературе о Джойсе часто ошибочно говорится, что Поль Леон был убит во время транспортировки в Силезию. Эту ошибку повторили и архивисты в описании документов Д. Джойса, хранящихся в Ирландии. Так же считала и жена Поля, Люси Леон. Она писала: «Между тем 27 марта 1942 года Поль был депортирован из Компьеня в Силезию, где он был убит нацистами 4 апреля 1942 года по пути из Освенцима в Биркенау...»²⁸

    Согласно фактам, приведенным Шнайдером, Поль Леон погиб в Освенциме 5-го, а не 4 апреля 1942 года. Благодаря тщательной исследовательской работе Ю. Шнайдера удалось точно установить такие важные факты, как причину смерти Поля Леона в лагере Аушвиц-Биркенау. Однако его работа, к сожалению, не привлекла должного внимания ни российских литературных историков, ни специалистов по русской эмиграции, ни многочисленных джойсоведов. Статья так и не появилась ни в одном из литературоведческих изданий.

    Впервые 5 апреля 1992 года, в годовщину гибели Поля Леона, в Национальной Библиотеке Ирландии был открыт доступ к архивным материалам Джеймса Джойса и Поля Леона, переданным сыном Леона, Алексисом. Когда сотрудники библиотеки получили доступ к материалам, они нашли 17 больших конвертов, в которых хранились письма на нескольких языках, относящиеся к творчеству великого ирландского писателя. На конвертах стояла дата 1930–1940 гг. Внутри лежали отдельные файлы, на которых цветным карандашом были обозначены предметы переписки (личная, редакторская, выплаты и т.д.). Каталогизация была сделана Полем Леоном 17 августа 1941 года и отправлена в посольство Ирландии в Париже графу О’Келли с целью в случае необходимости или смерти самого Поля Леона передать материал жене или сыну Джеймса Джойса. Сопроводительное письмо Поля Леона было зачитано на международном симпозиуме памяти Джойса в июне 1992 года.

    В воспоминаниях Люси Леон-Ноэль приводятся многочисленные письма Поля, присланные ей из лагерей Дранси и Компьень. Это эпистолярное наследие можно рассматривать не только как редкие документы, которые описывают страшную картину зверств нацистских преступников и борьбу их жертв за выживание, но и как историю любви двух людей, оказавшихся в самом пекле уничтожения еврейского населения Франции.

    Эта статья не только о судьбе и гибели Павла Леопольдовича Леона, удивительного человека, интеллектуала, смелого и преданного друга, любящего мужа, но и о его окружении, о членах его семьи, о тех, кто волею судьбы оказался в Париже в начале прошлого столетия. Некоторых из них постигла такая же страшная участь, как и Павла Леопольдовича Леона – гибель в газовых камерах нацистских концлагерей.  

 

КРАТКАЯ СЕМЕЙНАЯ ХРОНИКА

 

    Судьба семьи Павла Леопольдовича Леона заслуживает особого внимания, ибо каждый член этого удивительного клана прожил нелегкую жизнь, связанную с эмиграцией и войной, в результате которой погибли в лагере Освенцим одни из самых ярких представителей этой семьи: Поль Леон, его брат Александр Леон, Александр Понизовский – брат Люси, жены Поля, дядя Люси – Яков Виленкин, и младший брат мужа Ксении Леон-Поляковой – Дмитрий Поляков и его жена.

    Павел Леопольдович Леон родился в 25 апреля 1893 года в Санкт-Петербурге в семье торговца зерном, купца 1-й гильдии Леопольда Федоровича Леона, и его жены, пианистки Иды Израилевны Ратнер. Павел был младшим из шестерых детей – четырех девочек и двух мальчиков. Его братьями и сестрами были Ксения (1883-1952), Генриетта (1885–1970), Беатрис (1890–1950), Екатерина (известная как Кэтрин или Катя; 1892(?)–1986) и Александр (1891–1944).

    Отец, Леопольд Федорович Леон, родился 20 января 1844 года в Риге в еврейской семье. В столице Лифляндии в это время широко развивалась торговля лесом, льном, зерном, солью, мукой, растительными и минеральными маслами, железом. Молодой Л. Леон начал успешно заниматься торговлей хлебом и мануфактурой. С 1873-го по 1878 годы Леопольд Федорович значился как рижский купец 1-й гильдии. Начиная с 1800 г. Россию охватывает «промышленная революция». Многие товары в Российской империи в это время стали закупать за границей. Видимо поэтому в 1879 году, в возрасте 35 лет, Леопольд Федорович переезжает на постоянное жительство в Санкт-Петербург, где значится, согласно архивным записям, купцом 1-й гильдии, занимающимся зерноторговлей²⁹. Здесь он открывает свою фирму «Леон и Компания». В те времена, до большевистского переворота, Россия была одной из главных экспортеров зерна в Прибалтику, особенно пшеницы.

    В 1881 году Леопольд Леон заключает в Вене брак с некоей Идой Ратнер. В архивах Санкт-Петербурга есть такая запись: «7 августа 1881 года заключен брак русского подданного Леопольда Леона, сына Федо-ра Леона и Евы, урожденной Хирубин, родившегося в Риге, с девицей Идою Ратнер, родившейся в Могилеве, дочери Израиля Ратнера и Богданы, урожденной Гуминер, по израильскому закону, в Вене».

    В 1891 году Леопольд Леон подает прошение на получение вместе со всей семьей звания почетных граждан С.-Петербурга. В 1892 году просьба его была удовлетворена. Владелец крупной фирмы «Леон и Компания» (общая торговля хлебом и мануфактурой) слыл человеком образованным, деятельным и заслуживающим уважения горожан. Увлекаясь собирательством произведений искусства, он привил эту любовь и своим детям. Знания антиквара в будущем пригодилось как Павлу, младшему сыну, так и старшей дочери Генриетте. В их доме часто устраивались вечера, звучала музыка. За рояль садилась Ида Леон, прекрасно исполнявшая любимых композиторов.

    Надо отметить тот факт, что Леопольд Федорович Леон активно помогал еврейской общине города. В справочной книге о купцах г. С.-Петербурга за 1890 г. сказано, что Леопольд Ф. Леон входил в члены правления молельни С.-Петербургской синагоги, наряду с видными деятелями еврейской общины – такими, как близкий друг Леонов барон Давид Гинцбург, один из образованнейших людей того времени. Ориенталист, гебраист, арабист, писатель, общественный деятель и предприниматель, Гинцбург был также спонсором издания и редактором «Еврейской Энциклопедии Брокгауза и Эфрона». Именно ему в течение всей второй половины XIX – начала XX века принадлежало лидерство в Петербургской еврейской общине. Для любого прихожанина синагоги было честью общаться с бароном Гинцбургом.

    В состав правления общины входили крупные еврейские предприниматели, связанные с банками, акционерными и страховыми обществами, и известные люди города. Благодаря деятельности барона в петербургской синагоге царило глубоко религиозное настроение, которое можно было встретить лишь в старых молитвенных домах провинциальных городков и местечек. Преданность Гинцбурга еврейской традиции принесла ему особое уважение в ортодоксальных кругах. Всякое культурное и общественное начинание находило его поддержку, нравственную и материальную; например, он был еще и основателем «Общества пособия беднейшим евреям С.-Петербурга», в котором принимал деятельное участие и Леопольд Федорович Леон.

    До кончины Л.Ф. Леона семья жила в Конногвардейском пер., дом № 4. Именно этот дом упоминает Н.С. Лесков в своей повести «Железная воля». Зять Лескова, англичанин Мори, работал в Торговом доме Сарептского общества по этому же адресу. В 1892 г. дом был продан «Евангелическому Союзу религиозного и нравственного назидания о протестантах». После 1892 г., согласно справочным книгам С.-Петербурга, семья жила на 2-й линии Васильевского острова, дом № 19. В описании дома сказано, что принадлежал он купеческим семьям, выходцам из-за границы – семьям Мальма, Миллера, Кистера, Фир-са и др. В 1880-х гг. в этом доме жил известный архитектор Л. Н. Бенуа.

    Леопольд Федорович на вид был человеком крепкого здоровья; по делам службы он много путешествовал. Однако на самом деле он долго и серьезно болел диабетом. Умер Леопольд Леон в 1902 году в результате «кровоизлияния в головной мозг, вследствие ушиба, сотрясения организма при хроническом страдании сахарным мочеизнурением», как сказано в свидетельстве о его смерти, выданном его жене Иде Израилевне Ратнер.

    В 1911 году в издательстве «Лурье и Компания» вышла небольшая брошюра, в 50 страниц, под названием «Венок на могилу Леопольда Федоровича Леона, представителя Петербургской еврейской общины. Речи при отпевании тела и поминовении души Леопольда Федоровича Леона, умершего 9 июня 1902 г., произнесенные С.-Петербургским раввином доктором А. Н. Драбкиным»³⁰. Автором брошюры был Авраам Нотович Драбкин, всеми уважаемый раввин и общественный деятель Санкт-Петербурга. С 1909 года он состоял редактором раввинского отдела «Еврейской энциклопедии» – что, в свою очередь, говорит о том, каким почетом пользовался в России Леопольд Леон. Брошюра хранится в единственном экземпляре в Российской Национальной Библиотеке. Леопольд Федорович Леон был похоронен 9 июня 1902 года на Еврейском Преображенском кладбище в С.-Петербурге. После смерти мужа, оставшись одна с детьми, Ида Ратнер, женщина умная, деятельная, энергичная и властная, взяла дела мужа в свои руки.

    Мать Павла Леопольдовича Леона, Ида Израилевна Ратнер, родилась в 1858 году в Могилеве, однако семья долгое время жила в Германии, где отец Иды, Израиль Исидор Ратнер, банкир и купец 1-й гильдии, скончался в 1896 году. Ида была младше мужа на 13 лет. Она окончила Берлинскую консерваторию по классу рояля, была хорошо образованна и свободно говорила на нескольких языках. После смерти мужа Иде Израилевне пришлось взять на себя управление компанией мужа, экспортирующей зерно. Под ее руководством «Леон и Компания» процветала.

    Как и муж, она деятельно помогала еврейской общине. В 1872 году в С.-Петербурге был открыт Еврейский сиротский дом. Задачей правления общины стала забота о судьбах девочек-сирот. Был избран Дамский комитет из восьми представительниц знатных еврейских семей города. Председателем Дамского комитета была избрана баронесса Анна Геселевна Гинцбург, почетным секретарем – проф. Илья Фадеевич Цион. В начале 1872 г. Комитет открыл отделение для 20 девочек, к апрелю 1873 г. собрал около 25000 руб. разных пожертвований (сумма огромная для того времени). В состав Комитета входила и Ида Израилевна Леон, щедро жертвовавшая Сиротскому дому и свое временя, и деньги.

    После революции, в 1919 году, Ида Леон вместе со своими уже взрослыми детьми эмигрировала во Францию, где жила со старшей дочерью Генриеттой Леон (по мужу Гиршман) в Париже. Частый гость семьи, посещавший их в парижской квартире, художник Константин Сомов, явно недолюбливал Иду Израилевну. В своем дневнике он оставил несколько более чем нелестных записей о ней. Вот некоторые из них: «Обедал дома, рядом со мной сидела отвратительная Ида Леон»; «Заходил к Леону взять второй том Lucien Leuwen, застал там Иду Исидоровну³¹, но она не успела в меня вцепиться, я сейчас же ушел»; «Пил кофе у Г[енриетты]. Выползла подлая, хвастливая, грязная Ида. Начала болтать свою хвастливую чепуху»; «...Потом перешел к Гиршманам, где на меня набросилась ‘ужасная старуха’ [И. И. Леон]»³².

    Так или иначе, Ида Израилевна Леон, любящая и любимая мать, была долгое время стержнем огромной семьи. Она умерла в Париже в 1932 году, пережив мужа на 30 лет.

 

* * *

    Важную роль в жизни Павла Леопольдовича Леона сыграла его сестра, Генриетта Леон-Гиршман (1885–1970). Она была не только любимой сестрой, но и верным другом Поля на протяжении почти всей его короткой жизни. Первая красавица Москвы, очаровательная Генриетта, любимица и модель многих известных художников, она сама прекрасно рисовала и слыла знатоком живописи. Серьезно увлекалась она и коллекционированием произведений искусства. В течение двух лет после окончания гимназии Генриетта изучала языки, музыку и живопись в Дрездене. По возвращении из Германии, по совету друга семьи Ильи Репина, она училась живописи у О. Браза. В возрасте 18 лет неожиданно для семьи Генриетта принимает предложение от одного из богатейших людей Москвы – Владимира Осиповича Гиршмана (1867–1936), старше ее почти на двадцать лет, – и переезжает жить к мужу в Москву. Купец 1-й гильдии, владелец завода по производству швейных иголок, он увлекался коллекционированием русской живописи и антикварной мебели, слыл известным коллекционером. Возможно, что любовь к искусству объединила новобрачных и сделала этот союз успешным. Коллекция Гиршмана находилась в Москве в его особняке в Мясницком проезде, дом № 6. В 1920-е годы это огромное и ценное собрание произведений искусства было национализировано.

    После замужества Генриетта продолжала серьезно заниматься живописью, пением и игрой на рояле. Вместе с мужем она составила выдающуюся коллекцию антикварных предметов русской старины и современной живописи, включая множество картин Серова и Добужинского. Гостеприимный дом четы Гиршман был всегда открыт для молодых художников и артистов. Особенно частыми гостями были художники, писавшие портреты Генриетты, – Зинаида Серебрякова, Константин Сомов и Валентин Серов, который был влюблен в молодую хозяйку и запечатлел ее образ на пяти полотнах. Генриетта Леопольдовна была одним из основателей «Общества свободной эстетики» в Москве. В 1910 году Константин Сомов, продолжавший общаться с Генриеттой и ее семьей на протяжении многих лет, оставил в своем дневнике такую запись:

 

    «...Замечательно милая женщина Генриетта Леопольдовна, чем больше ее видишь, тем больше ее ценишь, простая, правдивая, доброжелательная. Не гордая и, что совсем странно при ее красоте, совсем не занята собой, никогда о себе не говорит. Но, по-моему, она несчастлива...»³³.

 

    После Октябрьской революции Генриетта Леопольдовна Гиршман со всей семьей покинула Россию.

 

БРАТЬЯ ЛЕОНЫ – АЛЕКСАНДР И ПАВЕЛ

 

    Старший брат Павла, Александр Леопольдович Леон, родился в С.-Петербурге 5 января 1891 года. Оба брата блестяще окончили Главное немецкое училище Св. Петра – одно из старейших учебных заведений России. Это была первая школа Петербурга, основанная в 1709 году, и ее первоначальное название было «Школа при церкви Святых Петра и Павла», затем «Школа языка, искусства и науки». Однако с 1762 г. по 1918 г. она уже называлась «Главное немецкое училище при церкви Св. Петра»³⁴ и была крупнейшим средним учебным заведением России – здесь училось более 1600 детей, в том числе до 25% русских. Школа пользовалась заслуженной известностью, давала разностороннее образование и особенно славилась отличным преподаванием иностранных языков. Как известно, в дальнейшем Павел свободно говорил на семи языках, включая английский и французский, которые в будущем помогли ему в глубоком изучении английских и французских философов, – а также на немецком, испанском, итальянском, греческом и латинском языках. В гимназии он овладел английским в такой степени, что уже к 17-ти годам говорил на нем свободно. В 1912 году Павел дважды посещает Лондон, пробыв там в общей сложности три месяца. Кстати, в доме Леонов говорили на нескольких языках, обычно по-французски или по-английски, хотя иногда, будучи уже вне России, они обменивались друг с другом фразами по-русски.

    В 1908 году, в возрасте 17 лет, Александр поступил на физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета. Павел, окончив школу в 1911 году с серебряной медалью, решил поступать на юридическое отделение того же Университета. Богатая студенческая интеллектуальная жизнь привлекала обоих братьев. Так, например, в одной группе с Павлом короткое время учился будущий известный советский писатель Михаил Зощенко, который поступил на юридический факультет в 1913 году, однако уже в 1914-м был отчислен за неуплату. В 1910 году на тот же факультет поступил будущий известный американский социолог и культуролог Питирим Сорокин. Юридический факультет был выбран им не случайно, так как большинство курсов, затрагивающих социологические проблемы, читалось в то время именно на этом факультете. Илья Зданевич, будущий поэт, драматург, писатель-романист, художественный критик, окончил юридический факультет в 1917 году. Среди студентов университета, обучавшихся одновременно с братьями, можно назвать Владимира Верещагина³⁵, будущего поэта и певца, племянника известного художника. В эмиграции во Франции они оставались с Павлом близкими друзьями. На том же факультете учился брат Давида Бурлюка, Николай, позже расстрелянный большевиками. Николай Тимашев получил там же в 1914 году степень магистра права, а после Октябрьского переворота, покинув Россию, он преподавал в Сорбонне и в Гарварде – по приглашению своего соученика П. Сорокина. Прозаик Юрий Фельзен окончил тот же факультет в 1912 году, будучи еще очень молодым (он был старше Павла на один год). Юрий Фельзен жил после революции в Париже, погиб в Освенциме в 1943 году.

    В начале XX века в университете преподавали видные ученые России. Деканом Юридического факультета с 1910 года был известный в то время профессор-социолог, один из видных деятелей русского масонства, Максим Ковалевский. В 1912 году его номинировали на Нобелевскую премию. Уголовное право с 1912 года и до самой кончины в 1920 г. преподавал профессор Николай Розин, один из крупнейших специалистов России по криминологии.

    В 1915 году Павел Леон окончил юридический факультет Петербургского университета, получив диплом с отличием и защитив диссертацию по ирландскому законодательству, при этом концентрируя свои исследования на жизни и творчестве Жан-Жака Руссо. Наверное, это была воля судьбы, ибо на следующий год он начал работу над диссертацией на тему «Домашнее правление в Ирландии». Именно эту тему не раз обсуждал он в будущем с Джеймсом Джойсом. Однако учеба в докторантуре и написание диссертации прервались, когда 1 августа 1914 года Российская империя вступила в Первую мировую войну.

    В 1915 году Павел записался добровольцем в 33-й пехотный полк Русской императорской армии. С 15 июля 1915 года по 1 мая 1917-го он находился на фронте. За проявленную храбрость Павел Леопольдович Леон, которому в то время было только 22 года, был представлен к награждению Георгиевской медалью 1-й степени «За храбрость». В апреле 1917 года Павел Леон поступил в Академию подготовки офицеров и в сентябре был произведен в прапорщики. Он решил продолжить военную карьеру и поступил в Офицерскую пулеметно-артиллерийскую школу в Ораниенбауме. 1 февраля 1918 года П. Леон был прикомандирован к Военной академии в качестве инструктора артиллерии и пулеметов. Стойкость русской армии сыграла существенную роль в том, что и другие державы смогли выдержать натиск вражеских сил. 6 марта 1918 года в Брест-Литовске с Германией был заключен мирный договор, и Павел Леопольдович Леон был демобилизован.

    После окончания войны Павел вернулся к учебе и работе в Московском университете, став ассистентом преподавателя конституционного права. В это же время он начал работать над диссертацией о Михаиле Бакунине «Проблема государства в свете анархизма» под руководством известных профессоров П. И. Новгородцева и С.А. Котляревского. Однако академическая карьера Павла закончилась внезапно. 12 февраля большевиками было принято «Постановление об упразднении юридических факультетов российских университетов», «ввиду совершенной устарелости учебных планов... полного несоответствия этих планов требованиям научной методологии»³⁶. Весь профессорский состав был исключен из университета, в том числе Павел Леопольдович. Семья Леонов стала готовиться к отъезду из революционной России.

 

* * *

    Жизнь брата Александра, одаренного математика, физика, лингвиста, сложилась трагически. Вскоре после революции Александр Леопольдович Леон покинул Россию и какое-то время находился в Константинополе. Известно, что в середине 1920-х он жил в Лондоне, затем в Париже. О его пребывании в Лондоне можно узнать из коротких дневниковых записей К. Сомова 1926 г.: «Вечером с Ксенией и ее братом Алекс[андром] Леоном ездили в китайский ресторан на Oxford Circus»... или: «Я сидел у Поляковых до вечера. Видел у них Тедди Lessing’a и Александра Леона»...

    Женившись на итальянке Марии Фарина, Александр переехал жить в Италию, вероятно, в конце 1920-х – нач. 1930-х годов. В книге воспоминаний Люси приводит отрывок из письма Павла брату в Италию от 3 июня 1930 года. Из этого отрывка можно понять, как близки были братья; с ним делится Поль своими мыслями о Джойсе:

 

    «В настоящее время я очень занят литературой. Я работаю с Джойсом. Это имя, вероятно, ничего не значит для тебя, но он великий, величайший писатель в мире в наше время. И, прежде всего, он пишет так, что никто не может понять... Это можно назвать своего рода англо-китайским гибридным языком, который, несомненно, совершенен в своем роде. Также очень забавно – переводить в непонятные формулы самые простые идеи и верить, что они являются произведениями искусства»³⁷.

 

    Александр поселился сначала в Милане, но вскоре переехал в Рим, а затем в Венецию, где устроился на работу конторским служащим. И он, и его жена были католиками. У Александра и Марии было трое детей – два сына и дочь, родившиеся между 1931-м и 1935 годами, но счастливая семейная жизнь продолжалась недолго. Мария умерла перед самой войной, оставив Александра вдовцом с тремя маленькими детьми. 30 апреля 1944 года Александра арестовывает гестапо; сначала он попадает в тюрьму, но вскоре его отправляют в пересылочный лагерь Fossoli. Лагерь был построен в 1942 году итальянской королевской армией для военнопленных. В декабре 1943 года он был превращен в концентрационный лагерь для евреев. С марта 1944 года он стал транзитным лагерем (Polizei und Durch gangslager) и использовался СС в качестве перевалочного пункта в нацистские лагеря смерти, то есть фактически стал платформой депортации из Италии. Только через Fossoli прошло более 5000 человек – политических и интернированных по национальной принадлежности; 12 конвоев интернированных депортировали в лагеря Освенцим-Биркенау, Маутхаузен, Дахау, Бухенвальд, Флоссенбюрг и Равенсбрюк. Первую партию заключенных отправили в Освенцим 2 августа 1944 года. В этой группе под № 14 находился Александр Леопольдович Леон.

    6 августа 1944 года он погиб в газовой камере, разделив судьбу брата³⁸. Судьба сыновей Александра Леона неизвестна, но из одного письма Люси Леон, жены Павла Леопольдовича, мы узнаем, что семилетнюю дочь Надю спасла монахиня, спрятав ее в мешке из-под картошки. Дальнейшая судьба девочки неясна.

 

ПОЛЬ ЛЕОН. ЛОНДОН – ПАРИЖ 1920-30-х гг.

    В 1919 году вся семья Леонов переправляется сначала в Финлян-дию, затем в Швецию, где они пробыли пять месяцев. В апреле 1919 года Павел Леопольдович поселяется в Лондоне, а остальные члены семьи уезжают во Францию. Обладая блестящим знанием английского языка, Павел Леон (теперь уже Поль Леон) быстро вошел в интеллектуальные круги Лондона. В одно из посещений Лондонской библиотеки он знакомится с выдающимся библиотекарем Лондонской библиотеки сэром Чарльзом Хагбергом Райтом (1893–1940). Разговорившись, они находят точку соприкосновения, совпадение их интересов приводит их к совместной работе над библиографическим исследованием «Англичане в России». Поль также принимает участие в подготовке статьи Райта «Герцен: Основатель русского либерализма», которая была напечатана в ноябре 1920 г. в журнале Fortnightly Review. Леоны и Райты оставались друзьями и коллегами на протяжении многих лет, причем Поль часто предоставлял Райту библиографическую информацию и находил для него книги по русской истории и литературе. В одном из писем Райт благодарит Поля за его вклад в подготовку статьи «Бакунин», появившейся в журнале The Fortnightly Review в мае 1921 года. Райт пишет Полю, что он ответственен за «бòльшую часть работы». Поль также подготовил английские переводы русских статей для журнала New Age в 1920 году.

    Здесь же, в Лондоне, Поль Леон знакомится с Елизаветой Люси Понизовской, бывшей москвичкой, такой же беженкой, как и он сам. Люси происходила из известной семьи Понизовских-Виленкиных. Она была дочерью богатого московского купца Матвея Григорьевича Понизовского, выходца из белорусского городка Невель, и Амалии Абрамовны Виленкиной – из Царского Села. Отец Люси владел шестью крупными текстильными фабриками на территории нынешней Беларуси и Польши. Мать Люси рано умерла от испанского гриппа во время русской революции. Один из ее братьев, Яков Виленкин, погиб в Освенциме в феврале 1943 года. Второй брат – Григорий Виленкин – был дипломатом, жил в Англии. Французское правительство высоко оценило работу Григория Виленкина, присвоив ему звание «Officier d’Académie». Александр Виленкин, третий брат Амалии, был блестящим дипломатом и юристом, поэтом, учеником Иннокентия Анненского. Он окончил юридический факультет С.-Петербургского университета в 1906 году. В 1918 году за участие в деятельности антисоветской организации Александр Виленкин был арестован и расстрелян большевиками. Александр А. Виленкин оставил перед смертью на стене тюрьмы такую запись:

 

                                    От пуль не прятался в кустах.

                                    Не смерть, но трусость презирая,

                                    Я жил с улыбкой на устах

                                    И улыбался, умирая.

 

    После революции главе семьи, Матвею Понизовскому, удалось бежать из России вместе с дочерьми Люси и Женей и сыновьями-близнецами Яковом (Джеймсом) и Александром. Благодаря нансеновским паспортам, которые они получили в посольстве Швеции, они добрались до Англии и остались в Лондоне. Сначала Матвей Понизовский и его семья поселились в гостинице «Kensington Gardens», где они прожили два года. Как и многие эмигранты, они были уверены, что смогут вернуться на родину. К сожалению, этого не произошло. По старой привычке они продолжали вести роскошный образ жизни, и деньги их стали быстро убывать. Таким образом, многие члены семьи были вынуждены искать работу.

    Родители Люси, узнав о ее желании выйти замуж за эмигранта, были категорически против этого брака, особенно протестовал отец. Однако, несмотря на недовольство отца, Люси дала согласие Полю, и они тайно поженились 26 июля 1920 года в ратуше Кенсингтонского дворца.

 

* * *

    В 1921 году семья Леонов переезжает в Париж. Париж 1920–1930-х гг. возглавлял литературную и художественную жизнь, был притягательной точкой для писателей, художников, артистов, музыкантов со всех концов мира. В это время в Париже существует значительная община англоязычных и русскоязычных писателей. Здесь находят свое убежище американцы – Эрнест Хемингуэй и Скотт Фицджеральд, Эзра Паунд и Гертруда Стайн, Генри Миллер, молодой канадский писатель Джон Гласско и ирландцы – Сэмюэль Беккет, Джордж Риви – поэт-сюрреалист русского происхождения, издатель, переводчик и коллекционер произведений искусства, и Джеймс Джойс, будущий великий писатель. Среди русских особое место в литературе диаспоры заняли писатели как старой школы – Иван Бунин, Марк Алданов, Борис Зайцев, Георгий Адамович, так и молодые авторы – Борис Поплавский, Гайто Газданов, Нина Берберова и многие другие. Именно здесь, на берегах Сены, во вновь созданных литературных и артистических кругах, начинается новая жизнь, встречаются и рождаются молодые писатели, поэты, художники, музыканты. По окончании Первой мировой войны наступили «бурные» двадцатые годы, ставшие временем взлета художественного творчества. В книге «Ciels et décors de France (promenade sentimentale d’un ci-devant)» («Небоскребы и пейзажи Франции. Сентиментальные прогулки») Андрей Трофимов (Трубников) правильно заметил: «Мир рождается и умирает с каждым человеком, существует столько же Парижей, сколько парижан или туристов, побывавших в Париже»³⁹.

    По приезде в Париж Поль и Люси поселяются в квартире Гиршманов, которые переехали сюда вместе с Идой Израилевной в 1919 году⁴⁰. Генриетта и ее муж сняли квартиру по адресу 27, rue Casimir-Périer, на втором этаже – ту самую, в которой полвека назад жила знаменитая французская писательница русского происхождения, автор книги «Несчастья Софи», графиня Сегюр.

    Владимир Осипович стал заниматься устройством интерьеров в богатых домах. Кроме того, в центре Парижа, на улице St. Honoré, рядом с дворцом Эллис, Гиршманы открыли антикварный магазин-салон, где позже стали устраиваться художественные выставки.

    Париж 1920-30 гг. был заселен русскими художниками, нуждавшимися в таком покровительстве. Поэтому сам факт существования посредника между художником и коллекционером обеспечивал художнику, по словам Бориса Поплавского, «спокойную рабочую атмосферу». Русские живописцы Парижа представляли самые разные художественные течения. Здесь поселились Хаим Сутин, Марк Шагал, Михаил Ларионов и Наталья Гончарова, Абрам Минчин, Иван Пуни, Осип Цадкин, Хана Орлова и многие другие. Магазин стал центром, клубом любителей русской живописи. Так, например, в 1930 г. в магазине Гиршманов проходила выставка работ Натальи Гончаровой. Констан-тин Сомов, частый гость в квартире на rue Casimir-Périer, вспоминает, что в начале апреля 1930 г. в магазине В.О. Гиршмана открылась коллективная выставка, в которой участвовали почти все мирискусники.

    12 сентября 1925 года у Поля и Люси Леон родился сын, которого назвали Алексис Леопольд Александр Леон. Чтобы прокормить семью, Поль, прекрасный знаток искусства, занимается продажей антиквариата, работая в магазине сестры. В 1926-м и 1927 годах Поль Леон получил необходимые дипломы, подтверждающие его докторскую степень по юриспруденции для работы во Франции. Одновременно, с 1926-го по 1928-й, он печатает ряд статей во французской периодике, включая такие журналы, как Annales de la Société Jean Jacques Rousseau. Поль Леон был автором незавершенного монументального исследования о Ж.-Ж. Руссо, которое он писал на протяжении десяти лет⁴¹. Он перевел на французский язык и прокомментировал переписку Николая II и его матери⁴². Критическое издание переписки Бенжамена Констана и Жермены де Сталь⁴³, а также биография Констана были опубликованы Полем соответственно в 1928-м и в 1930 годах⁴⁴.

    Здесь, в Париже, Поль и Люси продолжали быть в центре культурной жизни, часто посещая русский балет, театры, концерты классической музыки, выставки, встречались с друзьями. Среди самых близких друзей Леонов были американцы Мария и Юджин Джолас. Люси с теплом вспоминает о тех вечерах, которые они часто проводили в их доме:

 

    «Одни из самых запоминающихся вечеров мы проводили в доме Джоласов в Нейи. Мария Джолас – прекрасная музыкантша с красивым голосом контральто, вместе с Джойсом, который обладал мягким ирландским тенором, и его сыном Джорджио, у которого был глубокий баритон, позже превратившийся в прекрасный бас, устраивали вечерние развлечения. У Джолазов в эти вечера, столь наполненные красотой и музыкой, мой муж около часа ночи садился за рояль и играл нам Шопена и свою интерпретацию «Шехеразады» Римского-Корсакова, а затем заканчивал свой репертуар цыганской музыкой»⁴⁵.

 

    Гостеприимный дом Леонов на 27, rue Casimir-Périer также всегда был открыт для друзей. На обедах, устраиваемых Люси, за столом рядом с американцами Марией и Юджином Джолас, Эзрой Паундом и ирландцами Сэмюэлем Беккетом, Джеймсом Джойсом и Джорджем Риви сидели французские прозаики, любители живописи, искусствоведы, поэты, среди них – Филипп Супо, Леон-Поль Фарг и многие другие. Леон-Поль Фарг завораживал слушателей музыкой своих стихов, которые он читал медленно, нараспев, словно предчувствуя будущее всех сидящих за этим столом:

 

                                    Погаснут наши окна, незнакомцы

                                    По серой улице пройдут неторопливо,

                                    И голоса,

                                    Другие голоса затянут песню,

                                    Глаза другие отуманятся слезами

                                    Под новой кровлей. Будет всё

                                    Исчерпано, всё будет прощено,

                                    И свежей станет боль, и новым лес,

                                    И, может быть, неведомым друзьям

                                    Бог счастье даст, обещанное нам.⁴⁶

 

    Самыми частыми гостями Леонов были старые петербургские друзья – Сергей Каминский, Владимир Верещагин, Константин Сомов, Александр Трубников, Николай Тимашев, Александр Попов, Алексей Струве и его брат Глеб Струве. О каждом из них можно было бы написать отдельную главу. И, кончено же, рядом всегда были братья и сестры Люси и Поля. Возможно, что Поль садился за рояль, а Владимир Верещагин, по просьбе присутствующих, пел любимый романс публики «Уйди, совсем уйди, я не хочу свиданий», положенный на его стихи Львом Дризо.

    Круг интересов Леонов был обширным, а темы – неисчерпаемы. Поль Леон – несколько насмешливый, обладавший хорошим чувством юмора, был человеком разносторонних и богатых знаний. Люси, гостеприимная хозяйка дома, накрывала обильный стол. Звучала здесь не только музыка, часто обсуждались последние прочитанные книги. В доме Леонов, в компании русских друзей, царил интерес к французской литературе, которая читалась в подлиннике. Всегда в таких чтениях главенствовала Люси. К. Сомов вспоминает:

 

    «Вчера обедал у молодых Леонов. После обеда пришли Геня [Генриетта] и В.О. [Владимир Осипович], и весь вечер был посвящен Прусту, рассказам о нем и даже чтению отрывков из нескольких его книг. Оказывается, Люси Матвеевна –дикая его поклонница, и удивлялась на меня, что я еще до сих пор его не читал. Она меня так соблазнила, да и читанные отрывки мне понравились, что я сейчас же попросил у нее первую книгу ‘Du cote de chez Swann’⁴⁷…» (Париж. 23 февр. 1927)⁴⁸

           

    Среди иностранцев, которым Франция оказывала приют в период между двумя мировыми войнами, русские занимали особое место – русская интеллигенция ярко проявила себя в художественной, артистической и культурной жизни Парижа. Интерес к живописи был настолько велик, что только за май-июнь 1927 года в Париже прошли многочисленные выставки, которые Константин Сомов посетил с четой Леонов и Генриеттой Гиршман. Так, например, в «Салоне независимых» проходила выставка русской скульптуры, в которой приняли участие Архипенко, Липшиц, Цадкин и др. На Монпарнасе – выставки Наталии Гончаровой, Михаила Ларионова, Марка Шагала, Ивана Пуни, Константина Терешковича, др. А также прошли следующие выставки: «Английские художники 18-го века» – Рейнольдс, Гейнсборо, Лоуренс; «Salon. 1800–1900», которая включила в себя работы Боннара, Дюрена, Моро; выставка «Офорты Сальвадора Дали» была устроена в галерее «Quatre Chemins»; а выставка, посвященная королю Людовику XV, представила работы Фрагонара, Латура, Лиотара.

    Одновременно происходит расцвет русской философской и религиозной мысли. Во Франции громко заявили о себе такие философы как Лев Шестов, Николай Бердяев, Александр Кожев, Николай Лосский, Георгий Гурвич и другие. Поль Леон, профессор философии и социологии, c 1930-го по 1940 г. был секретарем французского журнала «Международный архив социологии» и принимал активное участие в работе Общества социологов и философов в Париже. Он был серьезным ученым, глубоко изучающим современные философские учения как русских, так и французских философов.

    После 1930 года по материальному положению русских иммигрантов очень больно ударил экономический кризис. И хотя время было особенно трудным, эмигранты постепенно проникают во все сферы культурной жизни приютившей их страны. Происходит постепенное сближение с искусством и литературой Запада. Но и людям искусства нужна был работа. А Париж был населен бедными художниками, писателями, поэтами, артистами, многие из которых жили в нищете:

 

    «Во Франции постепенно всем иностранцам становится хуже и хуже. Я совершенно в этом году из художников никого не вижу и не знаю, что они делают. Вероятно, все в дикой нужде. Выставки нашей не будет. Не к чему ее делать: надежд на продажу нет» (Париж. 13 марта 1933. Из дневника К.Сомова)⁴⁹.

 

    Не обошли трудности и семью Леонов-Гиршманов. Теперь, из-за ограниченного бюджета, кризиса 1930 г. и болезни Владимира Осиповича Гиршмана, заказывать картины или покупать их как прежде они уже не могли. Редкие устраиваемые в магазине выставки как-то помогали существованию лавки, но из-за материальной нужды Генриетте приходится переехать с мужем в комнату на всем готовом при русской школе княгини Ирины Павловны Палей под Парижем, где Генриетта нашла работу на очень низкое жалованье. Пришлось ей еще работать в издательстве и в приюте для детей эмигрантов.

    В 1936 году умер Владимир Осипович Гиршман, муж Генриетты. В 1939 (1940?), как раз перед войной, Г.Л. Гиршман уехала в Америку, где стала личным секретарем дирижера Бостонского оркестра С. Кусевицкого, с которым была знакома еще по Москве. В 1962 г. Генриетта вернулась во Францию. Старшая сестра Поля Леона, Генриетта Гиршман, умерла в 1970 году в Ницце.

 

    «Мне кажется, со временем много будет написано об атмосфере 30-х годов в Париже, потому что в Париж волей судьбы переместился центр – не русской жизни и не русской литературы, конечно, но некоторый очень важный центр – ‘человека своего столетия’», – писал Юрий Терапиано в статье «Человек 30-х годов»⁵⁰.

           

GOOD MORNING, THIS IS JOYCE. IS HE THERE?^[iii]

 

    Джеймс Джойс и Поль Леон познакомились в 1928 году. Это стало началом дружбы, которая длилась двенадцать лет и продолжалась бы бесконечно долго, если бы оба они остались в живых. Люси Леон писала о своем муже:

 

    «Мой муж был человеком мира в лучшем смысле этого слова; его ум работал с точностью, и он обладал независимыми выдающимися способностями, что делало его нетерпимым к посредственности и именно поэтому быстро оценившим гений Джойса»⁵¹.

 

    На момент их первой встречи Джойсу было сорок семь лет, Полю Леону – тридцать пять. Но разница в возрасте не стала препятствием их многолетней дружбе и глубокому взаимопониманию. По странной, почти мистической случайности, Джеймс Джойс увековечил имя Поля еще до их первой встречи, в романе «Улисс», где совпали имена его главного героя Леопольда Паула Блума (Leopold Paula Bloom) и Поля Леопольдовича Леона (Paul Leonold Léon). Как же познакомились и подружились два таких разных по образованию и культурной основе человека?

    Существует несколько версий, рассказанных членами семьи Леонов. По одной из них, их познакомил брат Люси, Александр Понизовский. Красавец, интеллектуал, успешный бизнесмен, он часто на-ходил себе друзей в кругах тогдашнего богемного Парижа. Владимиру Набокову, знавшему Александра по совместному обучению в Кембридже и часто бывавшему в доме Леонов, молодой человек нравился за присущую ему «тихую эксцентричность». Так, например, однажды, вспоминает Набоков, он проглотил содержимое пузырька с чернилами, который оказался у него под рукой.

    Алекса Понизовского часто можно было увидеть в компании художницы Хейзел Гуггенхайм и ее родственницы, гениальной патронессы искусства, большой поклонницы художественных талантов Пегги Гуггенхайм, будущей возлюбленной Джорджио, сына Джойса. Часто видели Алекса также рядом с очаровательной, кокетливой и сексапильной испанкой, француженкой и американкой одновременно – танцовщицей, поэтессой со скандальной репутацией Анаис Нин. В одной из дневниковых записей Анаис Нин пишет о том, что перед очередным отъездом из Парижа в Англию она посещает магазин Сильвии Бич⁵². Несомненно, что именно в книжном магазине «Шекспир и Компания» Анаис Нин познакомилась с Джеймсом Джойсом, имя которого упоминает в своих еще более ранних дневниках.  По одной из версий, Нин познакомила Алекса Понизовского с ирландским писателем, который искал человека, способного научить его русскому языку. Об этом пишет в предисловии к лондонскому изданию Анна Мария Леон, жена Алексиса:

 

    «Алекс был очень успешным бизнесменом и известно, что он был другом Хейзел и Пегги Гуггенхайм и Анаис Нин. Именно Нин познакомила Алекса Понизовского с Джеймсом Джойсом, который искал человека, способного научить его русскому языку. У Джима не было времени, и он сразу же вспомнил о своем шурине, Поле Леоне. Так Поль и Джойс познакомились»⁵³.

 

    По другой версии (со слов Алексиса), познакомила Алекса Понизовского с Джойсом Лючия, дочь писателя. Так или иначе, Алекс, зная интерес Поля Леона к Ирландии и ирландскому праву и желание Джойса изучать русский язык и русскую литературу, организовал эту встречу. Таким образом, если верить воспоминаниям сына Джойса, состоялось знакомство Поля Леона и Джеймса Джойса.

    Но существует еще и третья версия, самой Люси Леон, о том, что Алекс Понизовский познакомился с Джеймсом Джойсом в доме у Хелен Кастор Флайшман, подруги Люси и невесты Джоржио, сына Джойса. Так или иначе, это судьбоносное знакомство, изменившее жизни обеих семей, имело место быть.

    Алексис Леон часто задавался вопросом, что же общего нашел Джеймс Джойс в его отце, что привлекло их друг в друге, и почему они проводили так много времени вместе? В период с 1930-го по 1940 год, то есть более десяти лет, они почти каждый день не только встречались на квартире Поля в Париже, но и виделись в обществе. Поль Леон стал больше чем другом великому писателю – он стал его советчиком, переводчиком, секретарем, порой отправлявшим по 20 писем в день от имени Джойса, касавшихся самых различных деловых тем: финансовых, издательских, юридических и переводческих, а часто и личных.

 

    «Что они находили друг в друге? Думаю, прежде всего то, что они оба были изгнанниками. Джойс покинул Ирландию в начале века, кажется, в 1904 году, и отправился в Триест, а после Триеста – в Цюрих и, наконец, в 20-е годы обосновался в Париже. А мой отец, естественно, был одним из тех русских изгнанников, кто покинул Россию после русской революции. Так что это уже была своего рода связь. Во-вторых, я думаю, что Джойсу нужен был кто-то бескорыстный. Ведь мой отец вообще отказался принимать какие-либо деньги от мистера Джойса; так же, как он не принимал их от тех бедных русских, которые пытались бороться с французской бюрократией» (Из интервью с Алексисом Леоном)⁵⁴.

 

    Когда у Поля спрашивали, почему он посвящал всё свое время Джойсу, он отвечал: «Мне намного интереснее наблюдать за процессом творчества Джойса – он заставляет меня искать слова на разных языках, и его умственный процесс и метаморфозы языка, которым он предается, очень увлекательны»⁵⁵.

    Люси Леон лучше всего определила причину их крепкой дружбы: Джойсу, считала она, был нужен друг, на которого он мог бы положиться в плане практического совета и духовного утешения. Благодаря своему интересу к творчеству Джойса и глубокой симпатии к самому автору Поль Леон стал именно тем другом, в котором так нуждался ирландский писатель, – умным, образованным, серьезным и часто насмешливым.

    Иногда Джойс воспринимал очень серьезно юмор Поля. «Сэр, это может быть гениально, может даже быть искусством, я вам полностью доверяю, но, пожалуйста, не просите меня всё это понять»⁵⁶, – серьезно говорил Поль. Когда он так подтрунивал над романами Джойса, тот обвинял его, что он воспринимает его умственную акробатику недостаточно серьезно. Но Поль, чья память была блестящей, мог цитировать целые абзацы из произведений Джойса и тут же указывать ему на его недочеты.

    Почти каждый день в четверть первого или около шести часов Джойс наведывался на квартиру Леонов. Когда горничная вводила Джойса в гостиную, его первый вопрос был: «Он там?» Если Поль был дома, они снова садились за работу: начинали перелистывать гранки, обсуждать написанное, спорить, соглашаться и опять спорить. Споры были негромкие, и очень скоро наступало перемирие. После напряженной работы они иногда направлялись на угол улицы в бистро, чтобы выпить аперитив и просто поболтать о жизни или обсудить какую-нибудь текущую проблему, гонорары или здоровье дочери Джойса Лючии. И так каждый день. Вечером Поль провожал Джойса до самого дома писателя, так как уже тогда тот стал терять зрение. На следующий день Джойс обычно звонил по телефону рано утром и всегда произносил одну и ту же фразу: «Good Morning, this is Joyce. Is he there?»

    Об одном из очередных визитов Джойса к Леонам вспоминает в своем дневнике К. Сомов, сам не только часто навещавший друзей, но порой и остававшийся ночевать в их гостеприимном доме. Между посетителями, хозяевами и ирландским писателем не раз проходили длинные беседы, тянувшиеся иногда до полуночи. Говорили о «соединении» двух поколений – молодых и стариков, «о добром начале жизни», о «приоритете мужчины или женщины»; о Христе и его роли в человеческой жизни, о Библии, Евангелии; о том, что Наполеон – это «не только зло, но и романтика, сумасшествие и поиск какого-то непонятного идеала»: «…длинная сложная беседа до третьего часа ночи между мною и Джойсом и, отчасти, Люси. Обо всем, в сущности, как умеют говорить только русские интеллигенты и, вероятно, тоже ирландцы…»⁵⁷

    Одним из замечательных качеств Павла Леопольдовича было умение легко сходиться с людьми, именно поэтому он стал тем посредником, который представил Джойса русским литературным кругам Парижа и, в частности, Владимиру Набокову. О встрече с ним расскажет в своих воспоминаниях Люси Леон, помогавшая Набокову с переводом на английский язык его романа «Подлинная жизнь Себастьяна Найта» («The Real Life of Sebastian Knight»). 

    Поль Леон страдал астмой, примерно раз в год у него случался сильный приступ. Обычно приступам предшествовала серьезная простуда, а потом начинался бронхит. В такие дни Полю приходилось находиться подолгу в постели и лечиться горячим чаем, коньяком с лимоном и каплями адреналина, если астма становилась сильнее. «Но если болезнь Поля длилась дольше двух-трех дней, Джойс все равно ‘храбрился’ и приходил к нему в гости…»⁵⁸

    Джойс всегда верил в силу совпадений, и, похоже, судьба свела этих двух людей в самое сложное время жизни писателя – как в личном, так и в творческом плане. Без постоянной эмоциональной и психологической поддержки Поля, его грамотных юридических и прагматичных финансовых советов Джойс не смог бы справиться с растущими трудностями, с которыми он и его семья столкнулись в 1930-е годы. Более того, Джойс точно не смог бы дописать «Поминки по Финнегану» (Finnegans Wake), если бы Поль не вмешался, чтобы противостоять препятствиям, которые мешали Джойсу «завершить» его заведомо бесконечную «незавершенную работу». Люси Леон выразила это лучше всего: «Мой муж Поль, благодаря своему интересу к творчеству Джойса, своей привязанности и глубокой симпатии к Джойсу-человеку, стал таким другом»⁵⁹.

    Поль переписывал и исправлял рукопись, читал Джойсу вслух, занимался деловой и личной почтой, а также следил за выполнением контрактов с издателями. В 1930-е годы он взял на себя множество обязанностей, которые могли бы помешать Джойсу работать над новыми текстами.

    Если Джеймс Джойс получил славу всемирно известного писателя, чьи произведения продолжают привлекать внимание читателей и критиков всего мира, а жизнь его описана в монументальной биографии Ричарда Эллманна и не только, то Поль Леон всё еще остается «малоизвестным», если не сказать – «незаслуженно забытым».

 

* * *

    В мае 1939 года в Париже выходит, наконец, из печати книга Джойса «Поминки по Финнегану» (Finnegans Wake). А ровно через год, 14 июня 1940-го, немцы без боя входят в Париж.

    Незадолго до начала войны произошла неожиданная ссора между Джеймсом Джойсом и Полем Леоном. Расхождение, касающееся женитьбы Джорджио, дошло до того, что Джойс поручил Алексу Понизовскому попросить Поля вернуть доверенности на издание его книг. Разрыв с Полем Леоном очень сильно ударил по деловым и финансовым делам писателя, так как ими полностью занимался Поль.

    Вторая мировая война и вторжение немецкой армии в Париж прерывают «золотой век» литературного Парижа. Когда-то многолюдные улицы города вдруг затихают. Поэтесса русского Парижа Лидия Бердяева, жена философа Николая Бердяева, описала этот город в стихотворении «Париж 40-43»:

 

                                   Под саваном черным

                                   Труп посиневший,

                                   Труп охладевший.

                                   Ни звона печального,

                                   Ни служб погребальных,

                                   Ни слез прощальных.

                                   Ты умер иль спишь,

                                   О, сын Свободы?

                                   Ты умер иль спишь,

                                   Красавец Париж?

 

    Париж как центр культурной жизни перестает существовать. Закрылась еще одна страничка его удивительной истории. Заколочены двери магазинов, задернуты на окнах шторы. На rue Lauriston теперь располагается гестапо. Предчувствие конца охватило многих русских парижан – они, бежавшие из одного пепелища, попадают в другое. Это состояние очень точно выразил прозаик Василий Яновский, успевший покинуть Париж перед началом войны:

 

    «Магический воздух, которым мы вдруг незаслуженно начали дышать, пожалуй, возмещал многие потери, порой даже с лихвой. Отсюда присущее нам чувство непрочности обретенного счастья и страха, страха перед грядущим...»⁶⁰

 

    16 июня 1940 г. Джойс уезжает в «свободную зону», в Сен-Жеран-ле-Пюи⁶¹, деревню, расположенную в центральной Франции, куда в тот же день приехала Люси. Поль, к всеобщему удивлению, прибыл на следующий день на ослиной повозке. «Господь Иисус Христос въехал в Иерусалим на осле», – воскликнул он, стряхивая с себя дорожную пыль, когда все бросились к нему навстречу.

    Тогда, наконец-то, между друзьями происходит перемирие. Леоны и Джойсы находят убежище в доме – вернее, в маленьком отеле Марии Джолас, где она прятала беженцев из Парижа. Место было не слишком удобным: приходилось спать на армейских раскладушках, но зато, как вспоминает Люси, в распоряжении была огромная кухня. По вечерам все спускались в главную столовую и целый час слушали новости по ветхому старому радио. Жизнь двух семей превратилась в однообразный период ожидания без особых надежд. Никто не мог предвидеть будущее достаточно ясно, чтобы строить какие-либо планы. Вскоре Леоны нашли комнату на ферме недалеко от деревни. Джойсы оставались в отеле весь июль и август. Каждое утро около одиннадцати Джойс отправлялся за Полем на ферму, где жили Леоны. Чтобы позвать Поля, он громко стучал тростью по забору. Они прогуливались вместе, рука об руку, потом находили срубленное дерево в каком-нибудь удобном месте и проводили там много времени – иногда разговаривая, но чаще молча.

    В те летние дни 1940 года Джойс и Леон были заняты вычитыванием опечаток в «Поминках по Финнегану». Настроение у всех было мрачное, жили в постоянном страхе и предчувствии надвигающейся катастрофы. Джойс переживает за детей, за будущее. Лючия, дочь писателя, находится в клинике для душевнобольных; Джорджио, сын, должен быть где-то в Париже, но от него нет никаких вестей. Джойса мучают постоянные боли в желудке. Денег теперь едва хватает на еду. Люси вспоминает, что с лета 1940 года они с Полем жили за счет продажи коллекций марок, первых изданий книг из коллекции мужа и большей части мебели.

 

РИСКУЯ ЖИЗНЬЮ…

 

    В сентябре Леоны приняли роковое решение – вернуться в оккупированный нацистами Париж. Джойсы оставались одни в деревне, так как Джоласы навсегда уехали в Америку. В то же время Джойс начинает хлопотать о переезде в Швейцарию. С великими трудностями, при содействии знакомых, дело продвигалось медленно, но все-таки оно достигло благополучного итога, и 17 декабря Джойс с женой и сыном поселяется в Цюрихе. Но начинать здесь снова жизнь ему было не суждено. До этого Джеймс перенес 12 операций на глаза. Перед каждой он говорил всем, что видит их в последний раз, так как был риск, что он навсегда ослепнет. Писать самостоятельно он уже не мог. С каждым днем всё сильнее становились боли в желудке, и никакие лекарства не помогали, ни обезболивающее, ни снотворное. Вскоре после Нового года, 9 января, его увезли в больницу с острой болью в желудке. В ночь на 13 января 1941 года в 2 часа 15 минут Джойс скончался от перитонита, вызванного перфорацией язвы.

    Леоны узнали эту новость случайно, будучи уже в Париже. Вечером Поль вышел из дома купить пачку сигарет в бистро, куда он часто захаживал с Джойсом. Увидев Поля, хозяйка бистро вдруг разрыдалась – она услышала эту новость раньше и сообщила ее потрясенному Полю: «Какое несчастье, месье, и всё из-за этой ужасной войны».

    Поль был настолько подавлен, что несколько дней не мог заставить себя говорить о Джойсе. Люси Леон вспоминает: «Болезненно остро мы все осознали потерю нашего друга… И для нас это было лишь прелюдией к еще более мрачным дням и еще более трагическому периоду»⁶². Горе Поля было безмерным еще и потому, что присутствовать на похоронах друга он не мог, так как находился в это время в Париже. В своих коротких воспоминаниях о Джойсе Поль Леон пишет: «События разлучили нас, и по мере того, как эта разлука становится всё дальше, труднее поверить в то, что я больше никогда его не увижу...»⁶³

    Теперь перед Полем встала задача: любым путем не дать пропасть, спасти рукописи и архивы Джеймса Джойса. Он понимал, что в сложившихся условиях задача была нелегкой, но рядом были преданная жена, друзья…

    Вернувшись в оккупированный немцами Париж, Леоны были шокированы тем, насколько изменился город. Может быть, Полю вспомнились пророческие строки из стихотворения Шарля Бодлера:

 

                                   Изменился Париж мой, но грусть неизменна.

                                   Всё становится символом – краны, леса,

                                   Старый город, привычная старая Сена, –

                                   Больно вспомнить их милые мне голоса⁶⁴.

 

    Город действительно будто как-то сразу состарился, погрустнел. Присутствие немецких солдат изменило лицо города, Париж выглядел чужим. Огромный рекламный щит с карикатурой на еврея в образе монстра красовался на Елисейских полях. Но этого было недостаточно: для усиления пропаганды антисемитизма на Елисейских полях и Большом бульваре висел внушительного вида плакат, объявляющий о показе в кинотеатрах фильма «Еврей Зюсс». Этот новый шокирующий фильм нацистской пропаганды, один из трех, снятых в 1940 году по заказу Геббельса, был чудовищной пародией на роман великого немецко-еврейского писателя Леона Фейхтвангера, беженца, который в тот момент ютился в местечке Ле Милль, в лагере для интернированных, на юге Франции. Позже он напишет книгу воспоминаний «Черт во Франции» («The Devil in France») о своей лагерной жизни, полной унижений и невзгод.

    После того, как 27 сентября был издан указ о переписи еврейского населения, поползли самые разнообразные слухи, пробудившие у многих тяжелое предчувствие. Среди зарегистрированных евреев-иностранцев в большинстве были польские евреи (26158), затем – евреи из России (7228). Более пристальный анализ установил, что евреев-иностранцев с французскими паспортами насчитывалось примерно столько же, сколько французских евреев. Первая цель полицейских репрессий в отношении еврейского населения осенью 1940 года – моральное и политическое разоружение «врага». С осени 1940-го по апрель 1941-го было сделано более 200 налетов на мирное население и различные еврейские организации. В это же время, в августе 1940 года к этим акциям подключилось и гестапо. Обыскивали квартиры евреев по личному указу Герберта Хагена, главы гестапо в Париже. Евреев-иностранцев арестовывали в первую очередь.

    Трудно себе представить, что Поль не знал о том, что происходило в стране. Друзья Поля и Джойса, Сэмюэль Беккет и Леон-Поль  Фарг уговаривали его как можно скорее покинуть город. Но одной из главных причин возвращения Поля в Париж было спасение архивов Джойса... потом – книги, без которых он не представлял свою жизнь. Люси должна была вернуться к своей работе корреспондентом американской газеты New York Herald Tribune, где регулярно выходила ее колонка «Мода в Париже» (под псевдонимом «Люси Ноэль»), так как нужны были деньги. Алексису еще предстояло сдать экзамены за первый курс бакалавриата.

    Поль Леон никогда не скрывал своего происхождения. Когда немцы издали указ о том, что все евреи должны зарегистрироваться, приехав в Париж, он первым делом надел желтую звезду. То же самое из солидарности сделала и Люси. Затем Поль написал письмо о своем отказе от поста секретаря в «Философских архивах», так как издание уже было под контролем немцев.

    Для спасения архивов Джойса Поль неоднократно пересекал Сену, чтобы вывезти их из последней парижской квартиры писателя, расположенной по адресу 34 rue des Vignes в Пасси, и спрятать от нацистов личные бумаги писателя. Во время немецкой оккупации донести мог любой, и при малейшей неосмотрительности можно было попасть в руки французской полиции или гестапо. Oдин из друзей семьи вспоминал, что в комендантский час, когда евреям не разрешалось передвигаться по улицам ночью, Поля в любую минуту мог поймать немецкий патруль, который всегда с подозрением относился к любому прохожему на улице. Другая опасность заключалась в консьержке, которой пришлось заплатить двести франков, чтобы можно было успеть вывезти необходимые личные вещи писателя. Все-таки с риском для жизни ему удалось совершить несколько поездок. Он периодически приходил с носильщиком и тачкой, потом возвращался снова, потому что в квартире были сотни книг, тысячи страниц ценных рукописей писателя. И каждый раз он подвергал свою жизнь опасности.

    Таким образом Полю удалось вывезти много вещей из квартиры Джойса. Все важные бумаги и документы он аккуратно сложил в большой чемодан, затем взял всю личную переписку Джойса за годы их дружбы и положил ее в коричневый конверт, на котором написал: «Частная переписка между Джеймсом Джойсом и Полем Леоном». Многие вещи Джойса Поль отдал на попечение адвокату, а некоторые, более личные вещи, оставил у друга. Поль и Люси составили полный и подробный список вывезенных из квартиры Джойса личных вещей, которые в дальнейшем были переданы жене Джойса, Норе.

    Тем временем нужно было решить еще одну проблему – спасение архивов Джойса, всё еще находящихся в бывшей квартире писателя. Неожиданным препятствием стал владелец квартиры на rue des Vignes, который потребовал арендную плату за несколько месяцев. Заплатить такую сумму у Поля денег не было. Никакие уговоры подождать до конца войны не помогали. Более того, владелец-француз, почуяв наживу, решил провести аукцион по продаже всего содержимого квартиры. Примерно в это же время брат Люси, Алекс Понизовский, тоже тайно приехал в Париж из свободной зоны. Он был, по существу, единственным, кто мог помочь им в финансовом отношении. Алекс предоставил в их распоряжение двадцать или двадцать пять тысяч франков, что в то время было немалой суммой65. Итак, ранним утром 7 марта 1941 года начался аукцион. У Поля было то преимущество, что он знал цену каждой книге, и на средства, предоставленные Алексом, он смог выкупить всё, что считал стоящим, за исключением одной книги. Это был экземпляр Pomes Penyeach («Пенни на штуку». Сб. стихов Джойса. 1927).

    Чемодан с архивами писателя сначала хранился в квартире Леонов. После ареста мужа Люси умоляла Британское посольство сохранить рукописи Д. Джойса, но получила отказ. Поэтому в отчаянии она, в конце концов, спрятала часть документов, книг, писем и рукописей в чемоданах, которые оставила у друзей. Люси Леон удалось передать 50 папок с документами из квартиры Джойса ирландскому представительству в Париже. Большую помощь Люси и Полю оказывали такие близкие друзья, как Сергей Каминский, Александр Трубников и Глеб Струве. Они выкупали некоторые книги из библиотеки Поля, по сути, заложенные в ломбард.

    Позже часть архивных материалов Поля Леона были переданы его женой Люси в университет г. Тулсы, штат Оклахома. Переписка Леона и Джойса была куплена в 1996 году Национальной библиотекой Ирландии у сына Поля Леона, Алексиса Леона, и его жены. На протяжении всей своей жизни Люси хранила оставшуюся коллекцию Джойсов–Леонов в семейной квартире на улице Casimir-Périer, пока Алексис в 2000 году не обнаружил в парижской квартире родителей хранилище с этими драгоценными рукописями. Они тоже были переданы в дар Национальной библиотеке Ирландии.

    После смерти Джойса, когда Париж был оккупирован немецкой армией, Поль совершил подвиг, доказавший не только личную, но и профессиональную преданность ирландскому писателю. Он выполнил свой долг, проявив при этом мужество и верность памяти друга. Поль Леон ценой своей жизни сохранил для следующих поколений архивы Джеймса Джойса. Если бы не самоотверженный поступок эмигранта из России, как мало знали бы сейчас во всем мире о жизни и творчестве великого ирландского писателя.

 

TOUJOURS TON PAUL^[iv]

 

    В период между сентябрем 1940 г. и августом 1941 г. гестапо не только вызывало к себе на допросы Люси и Поля, но и не раз наведывалось в квартиру Леонов. С каждым таким визитом допросы становились всё более унизительными и яростными. Несмотря на гестаповские налеты, Поль считал, что аресту он не подлежит, так как никогда не вмешивался в политику и не практиковал как юрист; к тому же, он часто посещал русскую церковь в Париже, став большим почитателем философа, священника Сергия Булгакова.

    В тот жаркий день ранним утром 20 августа 1941 года, когда улицы Парижа заливали лучи яркого летнего солнца, была проведена еще одна жестокая облава на еврейское население. В первую очередь арестовали членов Парижской коллегии адвокатов, прямо во Дворце Правосудия. Облаву проводила французская полиция. Останавливали, в основном, всех мужчин до 60 лет – как французов, так и иностранцев, где бы они ни находились – в домах, на улицах, в магазинах. Проверяли документы даже прямо у станции метро. Только в этот день было арестовано 4232 человека. На следующий день, 21 августа,  было схвачено еще 50 видных еврейских деятелей. Поля Леона арестовали ранним утром в его квартире – как заместителя генерального секретаря Archives de philosophie du droit et de sociologie juridique66, которым он был с 1930 года до ухода в отставку в 1940 году. Будучи уверенным, что произошла какая-то ошибка, Поль Леон писал жене из лагеря Дранси, куда привезли всех заключенных адвокатов: «Меня задержали вместе с адвокатами Парижской коллегии адвокатов – конечно, ошибочно, ведь я не француз и не член Коллегии адвокатов...» В то время сообщалось, что арест еврейских адвокатов 21 августа 1941 года был репрессивной мерой. Утверждалось, что еврейские адвокаты и интеллигенция разжигали коммунистическое сопротивление нацистской оккупации.

 

    «Ситуация в оккупированной зоне становится драматической. Шесть тысяч человек еврейской национальности из 11 округа были интернированы⁶⁷, а те французские адвокаты, которые ходатайствовали о предоставлении им льгот, были немедленно арестованы... Чрезвычайные суды и казни; это – политический террор в дополнение к жестокости военной оккупации», – так описывает происходящее в эти дни в своем дневнике Раймон Ламбер, погибший в августе 1943-го в Освенциме вместе с женой и четырьмя детьми⁶⁸. 

 

    Итак, все арестованные, так называемая «Группа адвокатов», были доставлены на автобусах в Дранси. Лагерь был во власти немецкого офицера, садиста Теодора Даннеккера. Для проформы комендантом был назначен французский чиновник. С этого момента начинается история лагеря Дранси и его заключенных. Однако лагерь к приему «гостей» готов еще не был: не было ни кроватей, ни матрасов, ни даже кухни. По мере поступления прибывшие, как могли, устраивались прямо на полу. Недаром лагерь называли «Парижским Дахау». И хотя он был еще не приспособлен для принятия интернированных, глава антиеврейской немецкой администрации Теодор Даннеккер уже успел издать указ о том, что контакты между заключенными и жандармами строго запрещены. Также не разрешалось узникам выходить из своих комнат, курить, разговаривать, смотреть в окна, получать письма и посылки. И всё же 22 августа 1941 г. Люси находит первое письмо от Поля:

 

    «Моя дорогая Люси… Мы спим на голых деревянных досках, а я, к сожалению, недостаточно толст, поэтому мои кости страдают. Но нам обещали, что впереди нас ждет большая роскошь – соломенные матрасы! Ни в коем случае не предпринимай никаких конкретных действий. Главный приоритет – сохранить достоинство… Здесь, в Дранси, нас уже около 8000 человек, и всё время прибывают новые... Пользуюсь возможностью отправить тебе это письмо, хотя и не уверен, что оно дойдет... Так или иначе, ты должна понять, что ни в чем не виновата...»

 

    В этом же письме Поль еще надеется, что вскоре его могут отпустить, но высказывает опасения, что может быть и новый арест. Он просит Люси по возможности прислать тетради и ручку, которые впопыхах не успел захватить. И, конечно же, его донимает недостаток еды. Но разрешения на посылки пока еще нет. В конце письма он передает привет сестре Кате и консьержке. Просит их не переживать за него. В первых своих письмах Поль старается звучать оптимистично, но постепенно, читая его многочисленные послания из лагеря, понимаешь, как уходит надежда, и мрачные мысли уже невозможно скрыть от любимой женщины.

    Сразу же после ареста мужа, на следующий день Люси вступила во Французский Красный Крест, задачей которого было оказание первой помощи узникам концентрационных лагерей. Наконец немцы разрешили отправку продовольственных посылок, и она организовала пункт сбора и их распределения по лагерям. После получения разрешения на переписку Люси стала переправлять корреспонденцию и деньги интернированным в различных лагерях, навещала семьи, выполняла поручения и предпринимала самые отчаянные попытки облегчить участь невинных людей, а главное, спасти своего мужа. Она также помогала организовывать «побеги» для тех, кто был в списке следующих партий, переправляя их в безопасную зону. Теперь Люси посвятила свою жизнь преследуемым, их семьям и тем, кто находился в лагерях. Несмотря на все ее попытки облегчить состояние Поля, в начале сентября настроение его резко меняется:

 

    «Сегодня я совсем впал в пессимизм. После инспекции и фотосессии, которая оказалась чистым унижением, нам сообщили, что наша камера будет расформирована... Всё зависит от некоего лейтенанта Даннекера... Пожилые люди, те, кому за 60, и молодые, до 18 лет, которые должны были уйти, всё еще здесь, и у меня такое чувство, что мы останемся здесь надолго, если не до самого конца войны».

 

    16 сентября Поль сообщает, что неожиданно немецкая администрация покинула лагерь и на замену им явилась французская полиция, которая оказалась более суровой и коррумпированной. Поль жалуется на страшный шум в комнате, он устал и болен. 30 сентября он просит, чтобы его близкий друг Сергей Каминский навестил отца Сергия Булгакова и попросил его помолиться о нем: «С тех пор как я здесь, только память о Русской православной церкви позволяет мне иногда находить силы», – пишет Поль. Но уже 9 октября он просит у Люси прощения за свои жалобы, понимая, как трудно ей поддерживать его и морально, и материально:

 

    «Дорогая, дорогая Люси, прости меня, любимая, за мои жалобы, за мою грусть, за мою повышенную чувствительность – единственное мое оправдание в том, что я ослаб морально, физически, да и во всех остальных отношениях тоже. Я дошел до того, что даже задумываюсь, не является ли это состояние необратимым».

 

    Жизнь Люси тоже в опасности. Вскоре французский полицай и гестаповцы, которые узнали о дружбе Поля с Джойсом, явились в резиденцию Леонов в поисках ценных вещей, которые, как они предполагали, должны были там находиться. Особенно их интересовали первые издания произведений Джеймса Джойса, к этому моменту стоившие огромных денег. До этого один из гестаповцев уже посетил магазин Сильвии Бич в поисках редкого издания книги Джеймса Джойса «Поминки по Финнегану», но Сильвии удалось спрятать книги до того, как немцы опечатали ее магазин. Однако и Люси Леон тщательно спрятала всё принадлежащее Джойсу так, что гестаповцы не смогли обнаружить. Теперь Люси поняла, какая опасность грозит ей. Но, спасая свою жизнь, она должна была предпринимать все возможные меры для спасения мужа.

    Один из студентов Поля, участвовавший в Сопротивлении, увидев имя Люси Леон в потенциальных списках на арест и депортацию, успел ее предупредить. По словам Люси, она «вышла из дома с немногочисленными пожитками и восемь месяцев вела тяжелое существование, меняя дома, адреса, постоянно переезжая, и всё еще пытаясь вытащить мужа и помочь остальным. Так продолжалось до 27 декабря 1941 года»⁶⁹. В конце октября связь из лагеря с внешним миром была почти прервана. Однако благодаря усилиям Люси им удавалось обмениваться письмами. Выписка из письма, датированного 22 октября 1941 г.:

 

    «...Не думай, что я совсем сошел с ума, хотя я не так уж далек от безумия. Но важно привести в порядок мой план... Я очень хочу, чтобы Бог коснулся меня Своей благодатью. Я думаю, что мои нынешние испытания, причиняющие физические страдания всему моему существу, в свою очередь, влияют и на мое моральное состояние... Пусть лучше страдаю я, чем потерять кого-то столь дорогого для меня, как Шура потерял Марию⁷⁰. Вот почему я молюсь Богу за всех. Расскажи об этом Катрин⁷¹. Возможно, через что я сейчас прохожу, это те испытания, которые доводят меня до безумия... Я, как всегда, обнимаю тебя. Поль».

 

    Но моральное и физическое состояние Поля ухудшается с каждым днем. 5 и 6 ноября он отправил Люси несколько очень кратких писем, из которых ясно, как глубоко он страдает, и постепенно теряет надежду на освобождение. Выдержка из письма 5 ноября: «Каждый день, каждый час только усугубляют мои страдания. Я чувствую, как меня затягивает пустота. На тебя я возлагаю всю свою надежду...»

    Особенно тяжело заключенные переносили голод. В один из октябрьских дней, измотанные до крайности голодом, они устроили демонстрацию протеста. В день выдавали супную жижу, кофе и 250 граммов хлеба. Многие узники от недоедания тяжело болели. 7 ноября он снова пишет жене:

 

    «Люси, дорогая, я получил небольшую работу в одном из лагерей, так что мне стало легче на душе. Но мне всё еще очень тяжело, и я в полном оцепенении. Мне даже трудно думать. Я всё еще надеюсь, что скоро увижу тебя и обниму».

 

    В начале ноября Даннеккер уехал на время из лагеря для заключения брака со своей невестой. Именно в это время врач, назначенный Префектурой, осмотрев больных узников, дал им разрешение покинуть лагерь. Поль в этот список не вошел, что стало одной из причин его глубокой депрессии. До выписки больных заключенных у Поля еще была надежда на свободу. Вот выдержка из письма от 11 ноября 1941 года:

 

    «Дорогие мои, на следующую субботу назначено новое медицинское освидетельствование для всех тех, чье освобождение было опротестовано. Это обследование будет проводиться доктором Тисном из полицейского управления и французским врачом из Бурбонского дворца. После того, как я получил твою посылку, кажется, что в дополнение к моим опухшим глазам у меня появились колики в печени. И колени мои всё еще опухшие. Я не знаю, что это значит с клинической точки зрения… Как бы я ни старался быть философом, я всё равно часами и целыми ночами мучаюсь в полной темноте и оцепенении. И хотя я стал терять надежду, я всё еще держусь».

 

    12 ноября, узнав о транспортировке больных, Даннеккер немедленно ее остановил. Однако в список 800 выписанных больных вошел новый друг Леона, французский философ и поэт Жан Уол (Jean Andre Wahl), успевший выйти на свободу до возвращения в лагерь Теодора Даннеккера. Жан Андрэ Уол, племянник известного французского философа Анри Бергсона, прошел все ужасы нацистского заключения. Допрашивал Андрэ Уола сам Даннеккер. Избитого поэта переправили сначала в тюрьму, а потом в Дранси. Поль Леон посылал жене в письмах некоторые стихи друга, написанные в лагере. Всего Уол написал в Дранси около 70 стихотворений. В письме к жене Поль пишет: «Видела ли ты Уола? О нем у меня сохранились самые теплые воспоминания».

    Начиная с ноября 1941 года была снова разрешена переписка и передача посылок. 12 ноября из письма к Люси:

 

    «До двух часов ночи я работал над списком отпущенных на волю. После этого снова начинаются ночные мучения. Если бы я только мог выбраться отсюда! Дорогая моя, я всё еще возлагаю на тебя надежду и молюсь за тебя, за Алексиса и за всех остальных. Как же я хочу всех вас увидеть... Я молюсь, чтобы это послание дошло до вас сегодня, чтобы не терять времени. Я люблю вас, я хочу видеть вас, и я не теряю надежду увидеть вас. Всегда твой Поль».

 

    Несмотря на невыносимые физические и моральные страдания, Поль не перестает думать о своих незаконченных трудах, в надежде в скором времени снова к ним вернуться. 19 ноября он пишет жене: «Мои мысли все еще работают над четырьмя проектами, которые надо закончить, плюс пятый – пересмотреть перевод на французский ‘Улисса’ Джойса». Его творческая мысль в поиске новых идей, так как без жизни внутренней, интеллектуальной – смерть, полное погружение в темноту, из который уже нет выхода: «Но есть еще и моя интеллектуальная жизнь, которую я хотел бы сохранить для себя… Это та часть моей жизни, которой больше всего угрожают 14-15 часов полной темноты, и это приходится выдерживать каждый день» (Из письма 15 или 16 ноября 1941). 29 ноября он опять возвращается к той же теме – своим незавершенным книгам, статьям:

 

    «Я одержим идеей, что они могут оставить нас здесь на зиму. Как бы я хотел быть дома, рядом с тобой, иметь возможность продолжать свою работу... Возможно, это всего лишь очередная иллюзия, но есть пять вещей, которые я хочу сделать. Прежде всего, пересмотреть ‘Улисса’ вместе с Беккетом, затем написать мемуары о Джойсе, потом закончить Константа, продолжить Руссо и закончить книгу о Руссо».

 

    Таких людей творческого труда, глубоко мыслящих, настоящих интеллектуалов, в лагере было много. Благодаря им – специалистам во всех областях знаний – в лагере были организованы публичные лекции. Эти лекции вызывали у заключенных большой интерес. Такие минуты, когда можно было опять окунуться в мир литературы, поэзии, послушать стихи любимых поэтов, стали той жизненной необходимостью, которая как-то поддерживала потерявших надежду людей. Особой популярностью пользовались лекции искусствоведа Рене Блюма, сооснователя (вместе с русским эмигрантом В. Воскресенским) парижского «Русского балета Монте Карло», младшего брата бывшего министра Франции Леона Блюма. «Его речь была удивительно ясной, элегантной и всегда утонченной», – вспоминает Джордж Веллер⁷². Рене Блюм не избежал участи многих узников лагеря – он погиб в Освенциме 28 сентября 1942 года.

    Одной из самых страшных трагедий для Поля стала та темнота, пустота, в которой он находился. Человеку творческому здесь не хватает воздуха, и он задыхается в этой пропитанной потом комнате – без родных, без общения, без книг. Невозможность услышать голос любимой, увидеть ее снова вызывает еще более глубокие страдания. Она приходит к нему в тяжелые минуты – но только во сне, когда он погружается в тревожное, прерывистое забытье.

 

    «В течение последних 100 дней я находился на грани безумия и до сих пор не вышел полностью из этого состояния. Оцепенение, амнезия, невозможность написать письмо, страдания и муки, через которые я прошел и которые приношу тебе, – пожалуйста, простите меня за всё это. Но теперь я точно знаю, что значит – погрузиться под воду или почти утонуть в безумии. Меня охватывает острое чувство беспопомощности. Я надеюсь, что если мы когда-нибудь вернемся к нормальной жизни, я смогу снова вернуться к здравомыслию, но я знаю – есть риск, что я останусь несчастным до конца своих дней». (Отрывок из письма от 28 ноября 1941 г.)

 

    С декабря 1941 года лагерь Дранси служит преимущественно для пересылки евреев в лагеря смерти. С каждым новым днем состояние Поля ухудшается, уходит надежда на освобождение. Условия в лагере невыносимые – лишения, голод, издевательства, расстрел заложников. Узников держали по 35-50 человек в камерах, рассчитанных на двух или трех заключенных. Контакт с внешним миром был практически запрещен. Человек жив, пока живет надежда, – но ее больше нет. 4 декабря Поль жалуется Люси на ухудшение здоровья:

 

    «Дорогая моя, мне принесли весть, что ты снова очень разволновалась из-за моего письма и была у врача. Как я могу не сказать тебе правду, что да, действительно, дела обстоят не лучшим образом, но ты не можешь ничем помочь. Я исключен из списка больных… Парализованный, полусонный, натыкающийся на камни, ступеньки, не могу нормально видеть – вот кем я стал, и вдобавок ко всему – психологически униженным, фактически заживо сгоревшим. Таковы факты… Для меня уже больше ничего нельзя сделать. Остается только ждать… Мы должны смириться с мыслью, что мы попали под жернова, которые нас перемалывают. Страшно об этом подумать, но жаловаться бессмысленно. Я верю – мне нужно верить, – что мы снова встанем на ноги… Со своей стороны, ты должна быть благоразумной и не идти на бессмысленный риск… В первую очередь, ты должна спасти себя и Алексиса. Моя жизнь закончилась или скоро закончится. Что ж, пусть тому и быть… Всегда твой Поль».

 

    Такая тяжелая, монотонная жизнь, без всяких надежд на освобождение, продолжалась для Поля Леона до 12 декабря 1941 года. Потом случилось страшное, непредвиденное... О том, что произошло 12-14 декабря, рассказывает в своих воспоминаниях Джордж Веллер, очевидец этих событий. Он пишет, что в этот день примерно к шести часам вечера прибыл в лагерь Даннеккер. Всех заключенных выстроили во дворе с вещами. Растерянных узников выталкивали из жилища взбешенные жандармы. Трудно описать, какое унижение испытывали эти люди, среди которых были известные писатели, философы, художники. Из всего строя Даннеккер выбрал 300 человек, которых немедленно увезли из лагеря. Всю ночь встревоженные и потрясенные заключенные не могли уснуть, теряясь в догадках. Через два дня, утром 14 декабря, в лагерь прибыл отряд вермахта, и опять отобрали заключенных, на этот раз из 50 человек, хотя в наличии из списка оказалось только 47. Однако на этом отправка не закончилась. Во второй половине дня в лагере появился ординарец Даннеккера, унтер-офицер Гайнрихсон (Хайнрихсон).

 

    «На этот раз он и сопровождающие его эсэсовцы увели из лагеря еще десяток заключенных, которых считали ‘важными персонами’, среди них были адвокаты, включая Поля Леона. Только позже стало известно, что все они были отправлены в Компьень, еще один лагерь для интернированных. Почти все из них погибли в Освенциме»⁷³.

 

    Серия писем относится к четвертому месяцу заключения Поля Леона в Компьене, в так называемом еврейском лагере. Условия содержания в Компьене были еще хуже, чем в Дранси. Там Поль ощутил зловещую безысходность, чувство обреченности и ужаса. Он не описывал в своих письмах к Люси физические условия в деталях, но упоминал о крайних лишениях, холоде, ветхой одежде и обуви, и в особенности о голоде и необходимости запирать еду или иным образом защищать ее от кражи.

    Зима 1941-42 гг. выдалась суровой, температура внутри бараков часто падала ниже нуля. Спали прямо на соломе, разложенной на цементном полу, – только в конце января немцы выдали, наконец, кровати и соломенные тюфяки. Не было отопления, и в комнатах было не намного теплее, чем снаружи. К концу января, наконец, установили маленькие печи, и немцы стали выдавать дрова, которых хватало, чтобы отапливать комнаты меньше часа в сутки.

    За время пребывания в лагере Компьень состояние здоровья Поля резко ухудшается, болят ноги, ему трудно ходить, вероятно, из-за развившегося диабета – наследство отца (о чем упоминает Люси). Его мучает голод, проблемы со здоровьем, нервное и физическое истощение, тревога за родных и каждодневные унижения и невероятные страдания. Письма, присланные Полем жене из лагеря, написаны по-французски, порой неразборчивым почерком на тонкой бумаге, поэтому часто трудночитаемые, но все они аккуратно датированы. Одним из самых трогательных аспектов лагерных писем Поля является то, что на пороге смерти, понимая, что жить осталось так мало, он возвращается в своих письмах к родному русскому языку. Действительно, его последние письма из Компьеня подтверждают его желания выразить свои чувства к близким на том языке, на котором ему легче найти нужные слова любви и утешения. Всего за время своего заключения Поль отправил Люси около пятидесяти писем. Они представляют собой несравненную летопись человека, столкнувшегося с жестокостью преследований со стороны нацистов, с физическими, психологическими и моральными лишениями, которые обрушились на невинные жертвы. Эти истлевшие листки бумаги, почти дневниковые записи, живо передают последние месяцы жизни Поля Леона, рассказанные им самим. Невозможно читать эти послания к жене без слез и беспредельной жалости ко всем невинным жертвам этого мрачного периода истории.

    В течение следующих месяцев Поль и Люси обменивались душераздирающими посланиями. В них он рассказывал о голоде и холоде, плохом самочувствии и отчаянии, о любви, которая еще дает ему силы жить. Из письма от 22 января:

 

    «Единственное, что поддерживает во мне жизнь, – это надежда увидеть тебя. Я прошел немецкий досмотр (второй). Мне не терпится поцеловать твои руки... Передай родным, как я их всех люблю. Как всегда, твой Поль. Пока мы не знаем, какая судьба ждет нас».

 

    Все отобранные в декабре 1941 года узники оставались в Компьене почти до середины марта 1942 года, после чего их разделили на две группы. 19 марта 1942 первую группу, куда вошли тяжело больные, отправили обратно в Дранси, а оттуда через несколько месяцев депортировали прямо в лагеря смерти. Вторая группа состояла из тех, кого из Компьеня депортировали сразу же в Освенцим. Поля обратно в Дранси не перевели. Последнее письмо Поля Леона из Компьеня датировано 26 марта 1942 года, накануне депортации в Освенцим-Биркенау.

 

    «Дорогая, нас посчитали, и завтра мы уезжаем. Я надеюсь, что увижу тебя снова, но надежды мало... Я хочу, чтобы ты помнила всю мою нежную любовь к тебе и к Алексису... Передай мою любовь и всем нашим друзьям...  Я люблю их всех. Каждый вечер я молюсь Богу за тебя и Алексиса, а также за всех наших друзей. Самое главное для меня – сказать тебе, что я люблю тебя так же сильно, как и 20 лет назад, и если я не увижу тебя снова, знай, что любить тебя я буду вечно. Всегда твой Поль.»

 

    Первый большой транспорт в Освенцим, на котором находилось 1112 узников еврейской национальности, покинул лагерь Компьень 27 марта 1942 года. Поль Леон был среди заключенных под № 27897. Люси и Алексису довелось быть свидетелями депортации Поля. Картина была ужасающая – процессия обреченных была похожа на марш смерти – люди шли на гибель, распевая «Марсельезу». Это была первая транспортировка евреев из Франции в лагеря уничтожения. Позже Алексис вспоминал:

 

    «Мы с мамой видели его в последний раз в Компьене, как раз перед тем, как он должен был сесть в поезд. Это было похоже на что-то из ‘Преисподней’ Данте, все эти люди напоминали призраков. Его должны были поддерживать два человека, настолько он был болен. Моя мама прорвалась через кордон немецкой военной полиции и дала ему поесть, но ее почти сразу же оттеснили назад. Тогда мы перешли на другую сторону станции и помахали ему через отверстие в заборе. Потом мы уже не смогли его увидеть…»⁷³

 

    Эшелон с узниками прибыл в Польшу 30 марта. Жизнь Поля Леона оборвалась 5 апреля 1942 года, когда его, изможденного, тяжелобольного, застрелил немецкий конвоир.

    9 декабря 1945 года в заключении покончил с собой Теодор Даннеккер.

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

1. ‘Court Lifts Ban on Ulysses Here’. NewYork Times Books Reviews, Dec.7, 1933.

2. «[Париж]был нашим духовным наставником, мудрым и прекрасным». См.: Putnam, S. Paris Was Our Mistress. Memoirs of Lost and Found Generation. – NY: Viking Press, 1947. P. 7.

3. Noel, Lucie. James Joyce and Paul L. Léon: The Story of a Friendship. Revisited. – London: Bloomsbury Publishing, 2022. P. 33.

4. Ibid. P. 110.

5. URL: http://juergen-schneider.org

6. Ellmann, Richard. James Joyce. – NY, London, Toronto: Oxford University Press, 1959. P. 746-747.

7. Noel, Lucie. James Joyce and Paul L. Léon: The Story of a Friendship. – NY: Gotham Book Mart. 1950.

8. Noel, Lucie. James Joyce and Paul Léon… (2022).

9. Ibid. P. 9.

10. transition (оригинальное название со строчной буквы) – ежемесячный, а впоследствии ежеквартальный международный журнал экспериментальной литературы, издававшийся в 1927–1938 годах в Париже поэтом американского происхождения Юджином Джоласом и его женой Марией Макдональд-Джолас вместе с Полем Эллиотом. На его страницах печатались главы из романа Джойса «Поминки по Финнегану».

11. Jolas, Maria. “The Little Known Paul Léon”. In: James Joyce Miscellany. Second Series. Ed. by Marvin Magalaner. Carbondale: Southern Illinois University Press, 1959. P. 225-233.

12. О Сильвии Бич и ее магазине «Шекспир и Компания» см.: Дубровина, Е. «Я странником пришел на краткий час». НЖ, № 306, 2022. С. 210-216.

13. Fitch, Noël Riley. Sylvia Beach and the Lost Generation: A History of Literary Paris in the Twenties and Thirties [Сильвия Бич и потерянное поколение: история литературы Парижа 20-х и 30-х]. Нью-Йорк: WW Norton, 1983.

14. Ibid. P. 410.

15. Walsh, K. The Letters by Sylvia Beach. NY: Columbia University Press, 2010. P.327.

16. Ibid. P. 150.

17. URL: https://www.youtube.com/watch?v=R1Zbw39MCm4

18. Ellmann, S. (1959). P. 662.

19. Здесь это название переводится как «Новое обозрение». Журнал просуществовал 1931–1932 годы.

20. Putnam, S. Paris Was Our Mistress. Memoirs of Lost and Found Generation. NY: Viking Press, 1947.

21. Crispi, Luca. ‘Paul, Lucie, and Alexis Léon’. Dublin James Joyce Journal, No.10. 2017. P. 119-128 .

22. «Поль Леон и карьера эсэсовца Хайнришона в постнацистской Федератив-ной Республике Германии».

23. «Джойс без границ».

24. http://juergen-schneider.org

25. Ibid.

26. «Мемориал жертв депортации евреев из Франции» / Klarsfeld, S. Memorial de la deportation des Juifs de France. Paris: Klarsfeld Foundation, 1978.

27. Веллер, Жорж (Джордж). От Дранси до Освенцима. Перевод с фр. В.Колмановского и Е. Веллер. Бостон: М-Graphics Publishing, 2011.

28. Noel, Lucie (2022). P. 12.

29. Источник: Справочная книга о купцах г. С.-Петербурга за 1890 год.

30. Драбкин, А.Н. Венок на могилу Леопольда Федоровича Леона, представителя Петербургской еврейской общины. Санкт-Петербург: тип. И. Лурье и К°, 1911. 53 с., 1 л. портр.

31. В официальных документах ее называют Идой Израилевной, в семье и кругу друзей – Идой Исидоровной.

32. Сомов, Константин. Дневник 1928–1929 гг. Вступ. статья, подгот. текста, коммент. П. С. Голубева. М.: Изд-во «Дмитрий Сечин», 2022.

33. Сомов К.А. Письма. Дневники. Суждения современников. Москва: «Искусство». 1979. С. 110.

34. Современное здание школы (Невский проспект, 22/24), построенное в начале 1760-х годов, впоследствии неоднократно перестраивалось и расширялось. 

35. О Вл. Верещагине можно более подробно прочитать в «Новом Журнале», № 304, 2021. С. 326-327.

36. Сборник декретов и постановлений рабочего и крестьянского правительства по народному образованию. Вып. 2 (с 7.11.1918 по 7.11.1919). С. 15-16.

37. Noel, Lucie. (2022). P. 103.

38. Книга памяти: евреи, депортированные из Италии, 1943–1945 / Лилиана Пиччиотто. Исследование Фонда Центра современной еврейской документации. 2002.

39. Trofimoff, A. Ciels et décors de France (promenade sentimentale d’un ci-devant). Paris: Hachette, 1938.

40. Многие родственники Люси и Поля также поселились в Париже, включая Александра Понизовского, брата Люси. Однако другой брат-близнец, Яков (Джеймс или Джим), жил в Брюсселе. Поль Леон дружил с обоими братьями, но, к сожалению, семью постигло неожиданное горе – Джим скончался в Бельгии в ночь под Новый год, 31 декабря 1935 года.

41. Поль Леон издал книгу в Париже: Leon, P. Benjamin Constant. – Paris: Les Editions Rieder, 1930.

42. Leon, P. Lettres de Nicholas II et de sa mère l’impératrice douairière de Russie. Paris: S. Kra, 1928.

43. Leon, P. Lettres de Madame de Staël à Benjamin Constant : publiées pour la première fois en original. Paris: S. Kra, 1928.

44. Leon, P. Benjamin Constant. Paris: Les Editions Rieder, 1930.

45. Noel, Lucie. (2022). P. 38.

46. Фарг, Л.-П. Стихотворение «Послесловие». Перевод с фр. М. Кудимова.

47. «В сторону Свана» (фр.)

48. Сомов, К.А. Письма. Дневники. Суждения... (2022). С. 314.

49. Там же. С. 401.

50. Русский Париж за полвека. М.: Изд-во МГУ, 1998. С. 285.

51. Noel, Lucie (2022). Р. 34.

52. Nin, Anais. Incest. The Unexpurgated Diary of Anais Nin, 1932–1934. NY: San-Diego, London: Hardcourt Brace Javanovich Publishers, 1992. С. 322.

53. Noel, Lucie. (2022). P. XIV.

54. Ibid. P. 222.

55. Ibid. P. 19.

56. Ibid. P. 36.

57. Сомов, К.А. Письма. Дневники… С. 325.

58. Noel, Lucie (2022). P. 42.

59. Ibid. P. 34.

60. Яновский, В. С. Поля Елисейские. Сост., пред., комм. Т.П. Буслакова. М.: Изд-во МГУ им. М.В. Ломоносова, 1998. С. 173.

61. Сейчас там находится музей Джеймса Джойса.

62. Noel, Lucie (2022). P. 114.

63. Ibid. P. 115.

64. Из цикла «Цветы зла» (пер. с фр. В. Левика).

65. К сожалению, жизнь Алекса Понизовского оборвалась трагически. Из Парижа во время войны ему удается перебраться в Монако, где его вербует английская разведка. В 1943 году по доносу его арестовывает гестапо и отправляет в Освенцим, где он погиб в газовой камере 7 марта 1943 года.

66. «Институт философии, права и юридической социологии».

67. «Автор ссылается на облаву еврейского населения в 11-м округе Парижа 15 и 20 августа 1941 года. Аресты в других округах были произведены с 21 по 23 августа. Общее число арестованных и тех, кто был отправлен в Дранси, составило 4232. Французская полиция играла активную роль в этих арестах» (Сноска автора из дневника от 7 сентября 1941 года).

68. Lambert, Raymond R. Diary of a Witness, 1940–1943. The Ordeal of the Jews of France during the Holocaust. Translated from French by Isabel Best. Chicago: Ivan Dee, Publisher, 1985. P. 70 (7 September, 7, 1941).

69. Noel, Lucie (2022). P. 12.

70. Поль имеет в виду своего брата Александра, у которого до войны умерла жена, Мария Фарина.

71. Екатерина Берлин, сестра Поля Леона.

72. Веллер, Дж. С. 125.

73. Там же. С. 26.

74. http://juergen-schneider.org/JS/james-joyce-paul-leon. Цитируется по статье «В память о настоящей дружбе», The Irish Times, 29 октября 1998 года.

 

СПИСОК УПОМЯНУТЫХ ИМЕН

Гиршман Владимир Осипович (1867–1936), предприниматель; муж Г.Л.Гиршман. До эмиграции жил в Москве, владел крупным предприятием по производству швейных иголок, чулочных спиц, стальных булавок, рыболовных крючков и пр. Коллекционер русской живописи: в весьма значительном собрании Гиршмана находились известные работы А. Н. Бенуа, А. М. Васнецова, М.А. Врубеля, В.Э. Борисова-Мусатова, К.А. Коровина, Б.М. Кустодиева, В.А. Серова и многих других, более 80 работ Сомова. В 1919 г. коллекция была национализирована.

Гуггенхайм Маккинли Хейзел (Hazel Guggenhеim, 1903–1995), американская художница, член известной семьи Гуггенхайм. Она родилась в Нью-Йорке, позже переехала в Новый Орлеан и была известна своими работами маслом, акварелью и гуашью. В начале 1920-х годов Хейзел Гуггенхайм училась в New York University. В 1922 году она переехала в Париж, чтобы продолжить обучение в Сорбонне. Хотя в 1930-е годы она еще не утвердилась как художник, ее работы начали выставляться.

Гуггенхайм Маргарита «Пегги» (Marguerite Guggenheim, 1898–1979), коллекционер произведений искусства, дочь Бенджамина Гуггенхайма (погиб на «Титанике» в 1912 году), племянница Соломона Р. Гуггенхайма, мецената, основателя Музея современного искусства в Нью-Йорке. Коллекция Пегги Гуггенхайм легла в основу Музея современного искусства в Венеции, Италия.

Джолас Мария (Maria Jolas, 1893–1987), урожденная Мария Макдональд, американская переводчица, пацифистка, соосновательница журнала transition (Париж) вместе с мужем Юджином Джоласом. Юджин и Мария Джоласы познакомились в США и переехали в Париж после свадьбы в 1926 году. Здесь, в книжном магазине Сильвии Бич, они впервые встретились с семьями Джойса и Леонов.

Жиле Луис (Gillet Louis-Marie-Pierre-Dominique (1876–1943), французский искусствовед, критик.

Каминский Сергей Владиславович (1883–1969), юрист, писатель, общественный деятель. Окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета. Присяжный поверенный Московской и Санкт-Петербургской адвокатуры. Был арестован, заключен в тюрьму (1918). В 1921г. эмигрировал через Финляндию во Францию, жил в Париже. Член правления Союза русских адвокатов в Париже (1930-е). Член Административного совета, с 1952-го – Генеральный секретарь Российского музыкального общества за границей. Автор нескольких книг воспоминаний. В 1969 скончался в Париже, похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Котляревский Сергей Андреевич (1873–1939), русский историк, писатель, правовед, профессор Московского университета, политический деятель.

Криспи Лука (Crispi Luca), доцент кафедры изучения Джеймса Джойса и модернизма в Школе английского языка, драмы и кино Университета Дублина. Он был сокуратором выставки «Улисс» в Национальной библиотеке в 2004-2005 годах, где познакомился с Леонами. Более двадцати лет работает с архивами Джойса по всему миру. Автор книги Joyce’s Creative Process and the Construction of Characters in Ulysses. Oxford University Press, 2015.

Леон-Берлин Екатерина Леопольдовна (18?–1986), сестра П.Л. Леона. Ее муж – Михаил Яковлевич Берлин (1891–1926), адвокат, масон, основатель парижской ложи «Гермес». Был однокурсником П.Л. Леона, учился на юридическом ф-те Петербургского университета. Во время Первой мировой войны служил в Красном Кресте. В эмиграции семья жила в Стокгольме и Лондоне; с 1923 г. – в Париже. М.Я. работал в коммерческом банке.

Леон-Кан Беатриса Леопольдовна (1890–1950), сестра П.Л. Леона. Ее муж Александр Александрович Кан (1873–1952) работал в России в синдикате «Продуголь». В эмиграции семья жила сначала в Берлине, затем в Париже.

Леон-Полякова Ксения Леопольдовна (1883–1952), сестра П.Л. Леона. В эмиграции жила в Англии. Владимир Лазаревич Поляков (1880–1956), ее муж. В.Л.П. происходил из известной семьи банкиров, железнодорожных магнатов и благотворителей, был корреспондентом журнала «Таймс» в Лондоне. Младший брат Дмитрий и его жена погибли в 1942 г. в Освенциме.

Понизовская-Леон, Люси (псев. Lucie Noel, 1899–1972). Ее дядя Григорий Виленкин был финансовым атташе при русском посольстве в Лондоне. В 1918-м мать Люси умирает от тифа, и она уезжает в Лондон, где в 1921 году выходит замуж за Поля Леона. В 1922 г. работала консультантом модной одежды; в 1935 г. стала корреспондентом нью-йоркского журнала Herald Tribune, где по четвергам появлялись ее колонки «Моды Парижа». Во время Второй мировой войны работала в Красном Кресте, была курьером, доставляющим письма заключенных из лагеря Компьень. Ей удалось перебраться в свободную зону. С 1944 г. работала переводчицей в Американской армии. В 1950 г. в Нью-Йорке вышла ее книга James Joyce and Paul L.Léon: the Story of a Friendship. 9 мая 1959 года она получила американское гражданство от президента Эйзенхауэра за ее помощь союзникам. В 1963 г. была редактором отдела моды в Associated Press.

Нин, Анаис (Anais Nin, 1903–1977), эссеист, прозаик, автор коротких рассказов и романов эротического содержания. Родилась во Франции, отец – известный кубинский композитор Хоакин Нин, мать – певица Роза Кульмель. Нин провела детство в Испании и на Кубе, около шестнадцати лет жила в Париже (1924–1940), а вторую половину своей жизни – в США.

Новгородцев Павел Иванович (1866, Бахмут–1924, Прага), российский ученый-правовед, философ, историк, общественный и политический деятель, профессор Московского университета.

Попов Александр Александрович (Popoff, 1885–1964) управлял известным антикварным парижским магазином Galerie Popoff & Cie. Широта его знаний, интуитивное чувство предмета и огромный опыт были легендарны. Александр Александрович Попов был офицером русской армии в Первой мировой войне. В 1919 году Попов эмигрировал во Францию и открыл антикварный магазин в Париже напротив Елисейского дворца. Его бизнес перерос во всемирно известную художественную галерею. В 1935 году знаменитая галерея Попова получила Гран-при Парижа за качество своих выставок и художественных коллекций, состоявших в основном из акварелей XIX века и русского фарфора XVIII века.

Сапо Филипп (Soupault Philippe 1897–1990), французский писатель, поэт, литературный критик, основатель движения сюрреалистов вместе с Андрэ Бретоном.

Струве Алексей Петрович (1899–1976), библиограф, антиквар.

Струве Глеб Петрович (1898–1985), литературовед, литературный критик, публицист, переводчик, мемуарист, поэт.

Тимашев Николай Сергеевич (1885–1970), юрист, социолог, профессор Гарвардского, затем – Фордемского университетов (США), член-сооснователь корпорации «Новый Журнал». В 1921 г. бежал от большевиков в Финляндию. Жил в Германии, Чехословакии, во Франции. Сотрудничал в газете «Возрождение», преподавал в Славянском институте Сорбонны и Франко-русском институте. В 1936 году по приглашению Гарварда переехал в США. В 1940–1958 возглавлял кафедру социологии в Фордемском университете.

Трубников Александр Александрович (псев. Андрей Трофимов и «Лионель». 1882–1966), искусствовед и литературный критик, журналист, переводчик, французский писатель. Автор книги «Моя Италия» (СПБ, 1908). С 1908 года был главным хранителем Эрмитажа и Императорских дворцов, одним из основателей журнала «Старые годы». В канун революции был назначен атташе Российского посольства в Риме. В 1919 переехал во Францию. Здесь он посвятил себя литературной работе, истории искусства, занимался переводами. В 1937 году за книгу Ciels et décors de France (promenade sentimentale d’un ci-devant) (Paris: Hachette, 1938) получил премию Французской академии. Первое издание мемуаров Трубникова вышло в 1935 году.

Эллманн Ричард (Richard Ellmann1918–1987), американский критик и биограф. Преподавал в Northwestern University, University of Oxford, Emory University. Отец – румынский еврей, мать – еврейка из Киева. В 1959 году получил Национальную книжную премию за книгу о Джеймсе Джойсе; в 1982 году переработанное издание было удостоено James Tait Black Memorial Prize.

Фарг Леон-Поль (Fargue Lеon-Paul (1876–1947), французский поэт, эссеист, прозаик. Принадлежал к течению символистов. За стихи о Париже заслужил прозвище «парижского пешехода».

 

 

---

i. Такое дружеское прозвище дал Полю Леону Джеймс Джойс. Все переводы с англ. сделаны автором статьи.↩

ii. Перевод с французского М. Кудимова<↩ /p>

iii. «Доброе утро, это Джойс. Он дома?»↩

iv. «Всегда твой Поль» (Из писем Поля Леона жене). ↩