Юлия Горячева

 

Цвет надежды Ирины Ратушинской

 

Ирина Борисовна Ратушинская родилась 4 марта 1954 года в Одессе. Отец – инженер, мать – учительница русского языка. Окончила физфак Одесского университета, преподавала в школе физику. Жизненный путь поэта складывался сложно.

Стихи начала писать с ранних лет. Первая публикация гражданских стихов Ирины Ратушинской в журнале «Грани» (1982) привлекла внимание как единомышленников, так и властей предержащих. В сентябре того же года Ратушинская была арестована, в марте 1983 осуждена по статье за антисоветскую агитацию и пропаганду на семь лет с последующей ссылкой на пять лет. Обвинялась в распространении правозащитных статей и своих стихотворений «Ненавистная моя родина», «А мы остаемся» и других, а также в хранении «антисоветской литературы» (к ней отнесли и стихотворение «Северовосток» Максимилиана Волошина), в устной антисоветской агитации и пропаганде. После ареста за Ратушинскую вступается литературная общественность, появляются обращения в ПЭН-Клуб, на Западе выходят сборники ее стихов с предисловиями Василия Аксенова, Иосифа Бродского и Юрия Кублановского – за решеткой она написала три поэтических сборника.

Ирина провела в мордовской женской колонии четыре с лишним года. В октябре 1986 года в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР была досрочно освобождена. В мае 1987 года во время поездки с мужем И. Геращенко в Великобританию была лишена советского гражданства (возвращено 15 августа 1990 г.).

Последние двадцать лет живет в Москве. Пишет стихи, прозу, киносценарии («Приключения Мухтара», «Таксистка», «Аэропорт», «Присяжный поверенный», др.). Она – литературный редактор попу-лярного телесериала «Моя прекрасная няня».

Ратушинская – литератор реалистической школы, отличающийся обостренной совестью, правдолюбием, гражданской ответственностью, стремящийся донести до читателя драматические стороны диссидентского сопротивления. Ее автобиографической книге «Серый – цвет надежды» и романам «Одесситы», «Тень портрета» свойственен глубокий психологизм.

Вот что пишет об Ирине Ратушинской Валентина Алексеевна Синкевич – авторитетный историк Русского Зарубежья: «Что могу сказать о Ратушинской? Думаю, она редкое явление в нашей литературе: поэтесса-каторжанка. Мне на ум приходят только двое: Анна Баркова, отсидевшая в лагерях 25 лет, и более молодая Ратушинская. Арестовывали и ‘с пристрастием’ допрашивали Берггольц, но еe, автора гражданской лирики и жену ‘крамольного’, расстрелянного затем поэта Корнилова, всe-таки не сослали, как и не созвучных эпохе Ахматову, Цветаеву, Парнок и др. Замечательную, гневную гражданскую лирику писали немногие поэтессы: певец Белого движения Марианна Колосова, а в наше время – Горбаневская и Ратушинская. Последняя – в традиционной русской реалистической манере. По гневному пафосу строки еe близки темпераменту Колосовой. Сильный голос Ратушинской, обличающий еe время, до сих пор глубоко волнует тех, которые помнят трагическую русскую историю прошлого века:

 

...Мы уносим проклятье

За то, что руки не лобзали.

Эта злая земля

Никогда к нам не станет добрей.

Все равно мы вернемся –

Но только с иными глазами –

Во смертельную снежность

Крылатых ее декабрей.

 

И уже в тюрьме, перед высылкой в лагеря:

 

...Родина? В твоих тяжелых лапах

Так до стона трудно быть живой!

Скоро ль день последнего этапа,

Чтоб могла ты прорасти травой...

 

На Западе Ратушинская не прижилась. Сейчас я не встречаю ее стихи в печати. А жаль»[1].

В ранних стихах (конец 70-х годов) Ирина Ратушинская часто обращается к родине. Поэтический прием гневных строк помогает передать боль и, одновременно, чувство ответственности за несправедливость происходящего. Яркий пример – стихотворение «Родина», написанное в 1977 году в Одессе:

 

Ненавистная моя родина!

Нет постыдней твоих ночей.

Как тебе везло на юродивых,

На холопов и палачей!

Как плодила ты верноподданных,

Как усердна была, губя

Тех – некупленных

                       и непроданных,

Обреченных любить тебя!

 

Символично, что в заключение исполненного горечи монолога автор просит у родины благословения:

 

Самою страшною твоею дорогою –

Гранью ненависти и любви, –

Опозоренная, убогая,

Мать и мачеха,

благослови!

 

Ирина Ратушинская всегда остается верна себе, сохраняя честную гражданскую позицию и трезвую оценку происходящего. Об этом свидетельствует ее интервью журналисту Олегу Кашину. Она рассказывает, как после открытия выставки «Осторожно, религия» в 2003 году в Музее и общественном центре имени Андрея Сахарова они с Анатолием Корягиным и другими бывшими политзэками написали письмо протеста против издевательства над верой, которое, увы, удалось опубликовать всего в одной газете. И дальше, о своих жизненных установках: «Я принципиально не согласна работать против России. Понимаете, одно дело – разбираться с коммунистическим строем. Только коммунизм у нас уже кончился, а Россия осталась. Но вот путь через штатовские и другие гранты, которые потом надо отрабатывать так, как этого хочет грантодатель, – это очень скверный путь. Я же видела этих людей – до грантов и после. Люди начинают работать действительно против своей страны, начинают лгать, это все нехорошо. Это страшно портит людей. Именно портит. Получается, на сжатие он был хорош, а на растяжение не выдерживает. Я так не могу, у меня другие убеждения». Из-за этих же убеждений Ирина отказалась вступать в Московскую Хельсинскую группу. «Если бы <...> действительно боролись за выполнение Хельсинкского соглашения, тогда все Хельсинкские группы мира должны были грудью встать против распада СССР, против раздергивания на части Югославии. Вы видели эти груди? Нет? А почему? А просто за это не платили»¹.

«Человек и человек», «человек и общество», «человек и Бог» – вот три вечные темы, требующие особого внимания пишущего. Личная и творческая история, литературные интересы и пристрастия сделали из Ирины Ратушинской автора с уникальным взглядом на мир. И ее тексты – как стихотворные, так и прозаические – заслуживают самого вдумчивого чтения. Ибо в них воплощены духовные ценности и отражено бытие зрелой независимой личности. Обратимся к произведению «Серый – цвет надежды», изданному в восемнадцати странах. Серый – цвет арестантской робы, символизирующий, казалось бы, безысходность и страдание, – неожиданно оказывается «цветом надежды». Этот парадокс очень точно передает мироощущение автора, ведущего жесткое повествование, беспощадно честного в осмыслении былого.

Текст приближается к уровню широко известной «лагерной» литературы. «Серый – цвет надежды» опубликован в Лондоне в 1989 году. Это был первый год эмиграции – Ратушинская получила возможность без оглядок на главлитовскую цензуру писать о перипетиях нравственного противостояния системе. Героинями ее книги стали женщины-политзаключенные, отбывавшие срок в мордовском лагере ЖХ – 385/3-4 (Малая зона). Предвидя читательскую реакцию, автор поясняет: «Отвечу сразу: вымыслу в этой книге места нет»². Книга ценна не только мастерским описанием суровых реалий лагерной жизни, но и замечательными психологическими портретами, например, известной правозащитницы Татьяны Великановой. Бесценны и комментарии автора, самонаблюдения, помогающие понять суть ее характера, нравственные установки, этапы становления: «То, что я политическая, вызывает законный интерес во всех клетках. И приходится мне рассказывать все сначала: и про права человека, и про стихи, и стихи читать – для всех, на весь вагон. Благо конвойный и сам заинтересован и разговору не мешает. Теперь мои европейские и американские аудитории удивляются, как это я все помню наизусть и как легко отвечаю на вопросы. А это потому, леди и джентльмены, что мои первые большие аудитории – залы не меньше, чем на сто человек, – вот эти были столыпинские вагоны, где большинство меня даже не видело – только слышало голос. И стихи надо было читать как можно проще, и на вопросы отвечать – понятно, не умничая, выбирая простые слова, как делаю я сейчас по-английски»³. И там же, обращаясь к своим соратникам, говоря об отношении к надзирателям: «Поэтому вы, глядя на очередной винтик этой машины <...>, если уж совсем ни-чего в нем не найдете от человека, то вспомните, что тараканов из дома выводят без ненависти, разве только с брезгливостью. А они, вооруженные, сытые и наглые, – всего лишь вредные насекомые в нашем большом доме, и рано или поздно – мы их выведем и заживем в чистоте. Ну не смешно ли им претендовать на наши бессмертные души?»⁴

Позднее Ирина так определит суть повествования: «...в этой книге линия ‘как мы выживали и что надо для этого делать’ – одна из главных. Я старалась описать, каким способом достойно пройти через все, не сломавшись, не подписав всякие там ‘помиловки’, не отказавшись от своей веры, от своих убеждений, не оклеветав других и себя. Это возможно, если не сдыхать от страха»⁵.

Ирина Борисовна отвергла предложение Роберта Бернштейна (Robert L. Bernstеin), мегавлиятельного американского издателя, президента Random House и основателя правозащитной организации USA Helsinki Watch, организовать движение Helsinki Watch в Англии, зная о возможных последствиях отказа. В результате продажа на Западе книги «Серый – цвет надежды» была сорвана. Но сама Ратушинская об этом ничуть не жалеет. Ибо, как уже было сказано выше, обращается только к Богу как к нравственному камертону. Об этом – и в стихотворении «Письмо в 21-й год», посвященном Николаю Гумилеву (оно тоже фигурировало в обвинении):

 

Оставь по эту сторону земли

Посмертный суд и приговор неправый.

Тебя стократ корнями оплели

Жестокой родины забывчивые травы.

Из той земли, которой больше нет,

Которая с одной собой боролась,

Из омута российских смут и бед –

Я различаю твой спокойный голос.

Мне время – полночь – четко бьет в висок.

Да, конквистадор! Да, упрямый зодчий!

В твоей России больше нету строк –

Но есть язык свинцовых многоточий.

Тебе ль не знать? Так научи меня

В отчаянье последней баррикады,

Когда уже хрипят: «Огня, огня!» –

Понять, простить – но не принять пощады!

И пусть обрядно кружится трава –

Она привыкла, ей труда немного.

Но, может, мне тогда придут слова,

С которыми я стану перед Богом.

 

Религиозная тема Высшего – Божьего – суда не раз прозвучит в поэзии Ратушинской.

 

Господи, что я скажу, что не сказано прежде?

Вот я под ветром Твоим в небеленой одежде –

Между дыханьем Твоим и кромешной чумой,

Господи мой!

Что я скажу на допросе Твоем, если велено мне

Не умолчать, но лицом повернуться к стране –

В смертных потеках, и в клочьях, и глухонемой,

Господи мой!

Как ты решишься судить,

По какому суду?

Что Ты ответишь, когда я прорвусь и приду –

Стану, к стеклянной стене прислонившись плечом

И погляжу,

Но тебя не спрошу ни о чем.

 

В автобиографическом эссе «Моя родина» (1982) Ратушинская рассказывает об истоках своего творчества: «Какой-то шок (ток) обрушился на меня в мои 24 года, когда в течение одной недели, почти одновременно (книги дали ненадолго) я прочла Мандельштама, Цветаеву, Пастернака! Это буквально сбило меня с ног, физически, с бредом и температурой! Мне открылась бездна, и, в отличие от всех порядочных кошмаров, я была не на краю – о нет! Я была внизу, в той самой бездне, а край – где-то недосягаемо далеко вверху! Захрустело и зашаталось мое представление о нашей литературе и о нашей истории. И все это наложилось на бунтовщические порывы, что были во мне всегда, что я себя помню»⁶.

О поэтическом становлении Ратушинской емко сказал Юрий Кублановский в послесловии к сборнику «Вне лимита», метафорично определяя новейшую российскую поэзию в качестве «повивальной бабки свободы»: «Ратушинская приняла поэзию не как ‘Игру’, не как наинежнейшую область изящной словесности и культуры, но – как служение, как исповедь, проповедь, самое бытие»⁷.

Требовательное отношение поэтессы к родине вызывает в памяти яростные филиппики Алексея Хомякова, в свое время гневно восклицавшего: «В судах черна неправдой черной и игом рабства клеймена», «Всей этой силой, этой славой, / Всем этим прахом не гордись!..»

 

И за крик из колодца «мама!»,

И за сшибленный с храма крест,

И за ложь твою: «Телеграмма»,

Когда с ордером на арест, –

Буду сниться тебе, Россия...

В окаянстве твоих побед,

В маяте твоего бессилья,

В похвале твоей и гульбе,

В тошноте твоего похмелья –

Отчего прошибает испуг?

Все отплакали, всех отпели –

От кого ж отшатнешься вдруг?

Отопрись, открутись обманом,

На убитых свали вину –

Все равно приду и предстану,

И в глаза твои загляну!

                                       1984

 

Юрию Кублановскому принадлежат справедливые строки об Ирине Ратушинской: «...попрек, обличенье (когда оно носит ‘библейский’, религиозный характер) – полноправная часть взыскательной конструктивной любви»^8.

И действительно, Ратушинская, отождествляя родную землю со злом, в то же время обращается к ней со своеобразной молитвой:

 

Да зачтется ей боль моего поколенья,

И гордыня скитаний,

И скорбный сиротский пятак –

Материнским ее добродетелям во искупленье –

Да зачтется сполна.

А грехи ей простятся и так.

 

Тема молитвы за Россию обретает особую силу эмоционального накала, когда звучит в стихотворении, написанном на мордовской зоне:

 

Двери настежь, и купол разбит,

И, дитя заслоняя рукою,

Богородица тихо скорбит,

Что у мальчика ножки босые

И опять впереди холода,

Что так страшно по снегу России –

Навсегда – неизвестно куда –

Отпускать темноглазое чадо,

Чтоб и в этом народе распять...

Не бросайте каменья, не надо!

Неужели опять и опять –

За любовь, за спасенье и чудо,

За открытый бестрепетный взгляд

Здесь найдется российский Иуда,

Повторится российский Пилат?

А у нас, у вошедших, – ни крика,

Ни дыхания – горло свело:

По Ее материнскому лику

Процарапаны битым стеклом

Матерщины корявые буквы!

И младенец глядит, как в расстрел:

Ожидайте, я скоро приду к вам –

В вашем северном декабре.

Обожжет мне лицо, но кровавый

Русский путь я пойду до конца,

Не спрошусь вас – из силы и славы, –

Что вы сделали с домом Отца?

И стоим мы пред Ним изваянно,

По подобию сотворены,

И стучит нам в виски, окаянным,

Ощущение общей вины.

Сколько нам на крестах и на плахах

Сквозь пожар материнских тревог

Очищать от позора и праха

В нас поруганный образ Его?

Сколько нам отмывать эту землю

От насилия и ото лжи?

Внемлешь, Господи?

Если внемлешь,

Дай нам силы, чтоб ей служить.

 

Василий Аксенов отмечал, что Ратушинская «превращается в еще один мученический символ всемирной совести». В предисловии к сборнику стихов «Я доживу» он писал: «Когда я читаю Иринины строки, подобные вот этим: ‘Мандельштамовской ласточкой / Падает к сердцу разлука. / Пастернак посылает дожди, / А Цветаева – ветер./ Чтоб вершилось вращенье вселенной / Без ложного звука, / Нужно слово – и только поэты / За это в ответе’ – я не могу не представить себе гонителей русской поэзии в виде какого-то грязного стада»⁹. Показательна и гневная реакция Иосифа Бродского на осуждение Ратушинской: «Политическое судопроизводство преступно само по себе; осуждение же поэта есть преступление не просто уголовное, но прежде всего антропологическое, ибо преступление против языка, против того, чем человек отличается от животного. На исходе второго тысячелетия после Рождества Христова осуждение двадцатилетней женщины за изготовление и распространение стихотворений неугодного государству содержания производит впечатление дикого неандертальского вопля – точнее, свидетельствует о степени озверения, достигнутого первым в мире социалистическим государством».

Сама Ратушинская дает понять, что ее осудили не только из-за стихов, – дело в неугодной гражданской позиции: «Вот, например, отправили Сахарова в Горький – с какой формулировкой? ‘По настоятельным просьбам советской общественности’. Прекрасно. Мы с мужем – чем мы не общественность? – просто пишем открытое письмо с адресом, подписями и так далее – мол, мы не та часть советской общественности, от имени которой вы это делаете... Мы не можем помешать вашим мерзостям, но мы лишаем вас права делать их от нашего имени»¹⁰.

Это ее признание ассоциируется со стихотворением-метафорой «Моему незнакомому другу»¹¹:

 

На моей половине мира

Распускают хвосты кометы.

На моей половине века –

Мне в глаза – половина света.

На моей половине – ветер

И чумные пиры без меры.

Но прожектор по лицам светит

И стирает касанье смерти.

И отходит от нас безумье,

И проходят сквозь нас печали,

И стоим посредине судеб,

Упираясь в чуму плечами.

Мы задержим ее собою,

Мы шагнем поперек кошмара.

Дальше нас не пойдет – не бойтесь

На другой  половине шара.

                       1984 ЖХ-385/ 3-4, Мордовия

 

Eдинственный российский поэтический сборник Ратушинской был опубликован в 2012 году¹². Но она не перестает писать – только ее творчество приняло уединенный характер, гражданская активность выражается на пространстве интернета, в Живом Журнале¹³. В нем можно найти и ее предельно откровенные размышления о текущем моменте, в том числе ее отношение к событиям на Украине и в ее родной Одессе, о возвращении Крыма в Россию. Она остро реагирует на проявления русофобии, делится видением русской идентичности, подчеркивая: «...говорить, что русские – не тот народ, извините, <...> не буду никогда»¹⁴. В зарисовках о последней поездке в Севастополь спустя несколько десятилетий после первой она отмечает: «...было интересно: что изменилось? <...> Что потом?» – ей понравился ответ на этот вопрос на одном из крымских плакатов: – «Да хоть камни с неба, мы – на Родине!» Впечатления от общения с севастопольцами изложены ею емкой фразой: «...было очень хорошо среди своих»¹⁵.

Опубликованное в ЖЖ стихотворение «Русские» написано по следам трагических событий – массового сожжения людей в Доме профсоюзов Одессы:

 

Закаменело?

Не плачется? Так и не плачь.

Их уже не защитили, и защитят ли других?

Пепел прибоем колотится в сердце.

Глумится палач.

Вымощен путь из намерений –

Ясно, благих.

Русские, русские, русские:

Вот имена.

Чем ты оплатишь их огненный смертный венец?

Лгали тебе: не свои, раз другая страна?

Вот и болит –

Эту ложь вырывать из сердец¹⁶.

 

Понятно, что такая позиция литератора нравится не всем из вчерашних поклонников. Так, ей пишут: «Вы – действительно Ирина Ратушинская? Та самая несгибаемая диссидентка... Признайтесь, что <...> блог фейковый...» Ответ Ратушинской: «Та самая. В профиль загляните. Там же написано: русская и православная. В таком качестве и посадили, в таком качестве и пишу. И сейчас ни под кого не гнусь...»

В том же ЖЖ Ирина обстоятельно отвечает на другие вопросы – «почему не уезжает из России» и почему «вы говорили тогда и молчите сейчас? В России же ничего не изменилось...» – «Объясняю. Утверждение, что в России ничего не изменилось, – голословно. В программе КПСС был пункт: ‘победа коммунизма во всем мире’ <...> Где сейчас КПСС с этими притязаниями? РФ, при всех ее достоинствах и недостатках, на мировое господство не претендует, а напротив, выступает за многополярный мир... <...> Я отнюдь не утверждаю, что в РФ все идеально, идеальных стран вообще нет. К сожалению, безобразий хватает. И нам их тут еще разгребать и разгребать. Но, понимаете, я никогда не была среди тех, кто мечтал уничтожить Россию или подставить ее под оккупацию. А всегда – среди тех, кто хотел сохранить ее именно Россией. И сделать лучше, а не убить; и никогда не была среди тех, кого русский народ не устраивает. Мне, русской, он – свой, хотя и без всякой идеализации. Просто – свой. Родной и понятный...»¹⁷

Ирина крестилась в 23 года. В Мордовии, несмотря на строжайшие запреты, носила вырезанный супругом крестик; изучала вместе с Татьяной Великановой книгу Экклезиаста; в Англии стала духовной дочерью митрополита Антония Сурожского. Приверженность Ратушинской православным ценностям проявляется и в ее тревоге по поводу необоснованных нападок на Русскую Православную Церковь. Отличительной чертой Ирины остается оптимизм, определяемый общим религиозным восприятием цельного мира как данность, как испытание и как благо:

 

Белый олень, золотые рога.

Девочка спит на краю четверга.

Маятник ходит за Млечным путем.

Как мы летаем, когда мы растем!

 

Девочка спит. Под щекой кулачок.

Сторож над пропастью – серый волчок.

Сыплются звезды и светится снег.

Сказочных санок нездешний разбег –

 

Свист под полозьями – треск – разворот...

Это во сне или землю трясет?

Где я?

Подвал, и труха с потолка.

Сани, куда же вы без седока?

 

– Серый волчок, что там сверху за вой?

– Слышишь снаряд – значит, это не твой.

Ты не тревожься, ты спи и расти.

Знаешь ведь: нас обещали спасти¹⁸.

 

Она была и остается прежде всего поэтом. Поэтом религиозным, а не просто «духовным». Эта религиозность определяет и ее человеческую, и ее гражданскую позицию. Суть философского отношения Ратушинской к бытию отражена в стихотворении «Полоса». Оно написано в прошлом году, после ее дня рождения, омраченного тяжелой болезнью, с которой она продолжает бороться и сейчас:

 

Вот такая долгая полоса,

Неуютная и бесплодная.

Ни травинки малой, ни колоска.

То калёная, то холодная.

Не сказать, что страшная полоса:

Бытовая она, потная.

Сохнет рот. Неласково телесам.

Что поделать,

На то и взлетная¹⁹.

 

...Жизнь и творчество Ирины Борисовны Ратушинской сложились в разных тонах. Яркие оптимистичные строки поэта сглаживают страницы «серого», вселяют веру в возможность человека жить по совести. Это характер, призвание, дар.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

1. http://rulife.ru/old/mode/article/47

2. Ирина Ратушинская. Серый – цвет надежды. – London: Overseas Publications Interchange Ltd. 1989. C. 5.

3. Там же. С. 25.

4. Там же. С. 232.

5. Марина Нефедова. Миряне. Кто они? Как в православии найти самого себя. – «Никея», 2016. С. 47.

6. Ирина Ратушинская. Стихи. СПб.: Изд-во «Эрмитаж», 1984. С. 11.

7. Ратушинская, Ирина Борисовна. Вне лимита : Избранное / Сост. и предисловие Ю. Кублановского. Вступит. статья И. Геращенко. – Франкфурт-на-Майне: Посев, 1986. С. 120.

8. Указ. соч. С. 120.

9. Ратушинская, Ирина Борисовна. Я доживу. Стихи. / Вступ. слово от изд-ва. Предиcл. В. Аксенова. Вступит. статья И. Найхиной. – Л. – Нью-Йорк: Центр культуры эмигрантов из Советского Союза, 1986.

10. http://rulife.ru/old/mode/article/47

11. Стихотворение посвящено Дэвиду Макголдену, участнику западной правозащитной кампании за досрочное освобождение И. Ратушинской.

12. Ирина Ратушинская. Стихотворения. – М.: Бастиан Books. 2012.

13. http://i-kassia.livejournal.com

14. Марина Нефедова. Указ. соч. С. 73.

15. http://i-kassia.livejournal.com от 24 авг. 2014.

16. http://i-kassia.livejournal.com от 5 мая 2014.

17. http://i-kassia.livejournal.com/27794.html от 24 июня 2014.

18. http://i-kassia.livejournal.com от 3 января 2015.

19. http://i-kassia.livejournal.com/27624.html от 5 марта 2016.