Виктор Шагиахметов

 

* * *

 

                                    С. Г.

постою в коридорном проёме

до сумятицы школьного дня

никого в этой серости кроме

чахлых фикусов и меня

 

разве скажешь заря занималась

заливались вокруг соловьи

трепет осени жалкая малость

вот что ведаешь ты о любви

 

не жалеешь не плачешь не помнишь

похвалы незатейливой ждешь

но и это дурак проворонишь

перепишешь предашь переврёшь

 

три повтора четыре катрена

дилетантам покорный прием

опишите пространство и время

и что будет когда мы умрем

 

 

* * *

 

                                    Максиму Глазуну

палка палка крестик нолик

вот и вышел из меня

светлоликий алкоголик

ангел алчущий огня

 

что же ты солдат бумажный

не по возрасту обрюзг

твой язык живой и влажный

стал бесстыден как моллюск

 

серый голубь черный город

ждет бессмысленный рассвет

ветер сыплет снег за ворот

пальцы ищут сигарет

 

только нет в кармане пачки

у прохожих прикури

алчи-алчи что ж ты мальчик

бога нет

внутри

 

 

* * *

Мне хочется сказать, озлобившись:

«Херовой выдалась неделя…»

Всё в мире стихло, уподобившись

небесной музыке апреля.

 

Шесть дней без перебоев парило,

А утром лёг снежок, что впрочем –

Весны неписанное правило.

Всё как всегда. Чего ж ты хочешь?

 

Чего ж ты ищешь? Вот же – сумерки,

Безветрие, деревья, дымка.

В трюизме не найти изюминки

И повода для фотоснимка.

 

Сказать – так всё другими сказано,

Молчать – так всё молчит... И ты с тем,

в сон отбывая, гибнешь сказочно,

заслушиваясь шумом листьев.

 

Перед тобой предстала истина

беспочвенного одиночества,

она тебе известна издавна;

и жить невмочь, и пить не хочется

 

Всё, чем живет герой лирический,

всё – домыслы и недомолвки

как синий отсвет электрический

в окне бытовки.

 

 

* * *

рядом клены и рябины

рытвины и котловины

обернется куст иной

опалимой купиной

 

ржавый ветер осторожный

острый ножик выкидной

проходи скорей родной

переулочек безбожный

 

всё известно прежде срока

прежде сказано у блока

тем томительнее ждать

и в надежде повторять

 

словно изморось по коже

гроздья ярче тени строже

в просветлевших небесах

тишина в мгновенья эти

 

и любовь ко всем на свете

так что слезы на глазах

 

 

* * *

 

                             Я истекаю степью и именем...

                                                                 В. Хлебников

1.

тихо тихо душа

тихо тихо дыша

слово замерло на устах

 

о продли ему жизнь

о замедли шаг

ты всего

торжество и крах

 

еще раз позволь

из летейских волн

встать во весь

великанский рост

 

лицедей и волхв

он узнал закон

языка лебедей и звёзд

 

он держал миры

как песок в горсти

но пусты чужие глаза

 

тихо тихо степь

тихо тихо стих

его голос сто лет назад

 

2.

я спускаюсь в подвал

бедной памяти день

находя где бреду одинок

терпкий запах смолы

благодатная тень

хруст валежника –

легкий упрек

 

лес оставлен – и вот

утонул в ковыле

отголосок звериной тоски

как единый народ

припадая к земле

дышат вольные колоски

 

и воздушной волной

омывается взор

и стихами приходят

сквозь мир

мерный топот копыт

голубиный простор

тальниковая ветвь

велимир

 

 

* * *

Покидая окраиной этот сон,

озаренный неласковым, резким светом,

повернись напоследок к нему лицом,

преисполнись летом.

 

На краю огорода – фантом шоссе,

реденький частокол, давленая малина.

Там тропинка расходится на все семь,

вновь сходящихся около магазина.

 

Местный хор одомашненного зверья

завывает то жалобно, то свирепо.

В отражении мыльного пузыря

придорожная зелень смешалась с небом.

 

У соседей на заднем дворе – бассейн,

где купаются девочки, а над крышей –

реет ястреб. Опасности нет, но все

поднимают взгляд выше.

 

Это – русская готика, сторона,

окруженная дымчатыми лесами.

День сгорает и где-то внутри меня

Отзывается детскими голосами.

 

 

* * *

                                    Елене Жамбаловой

Когда я рассчитаюсь с пустотой,

остановлюсь у ветра на постой,

то загадаю очередь с повинной

перед травой, дорогой, пустырем...

Я начерчу послание углём

к судьбе невосполнимо половинной.

 

Когда гроза внезапно озарит

наш редкозубый, русский алфавит

и наши избы, срубленные наспех,

я расскажу, что знал секундный свет...

У слова нет пристанища, но след

его ведет к обители несчастных.

 

Когда увижу бабочки крыла

сложенные, сожженные дотла,

над крашеной железной арматурой,

то разразится музыка стиха

бренчанием воздушного стекла,

заговорившей вспять литературой.

 

Когда я доживу до тридцати,

останусь незначительным... «Прости,

прощай!» – я говорю тебе до срока.

Свободу наизусть не повторишь.

Всё станет ясным, только замолчишь.

Всё будет так – пустырь, трава, дорога...