Татьяна Вольтская

 

* * *

Благословенная ночь, когда прилетает сын,

Благословен самолет, которым он был носим,

Ничего, что рейс откладывался пять раз,

Благословен рюкзак, и шапка, и даже грязь

На его ботинках – оттуда, из наших мест,

Благословен суп, что он, обжигаясь, ест,

Благословен диван, где он проспит до утра,

Вареное яйцо на завтрак и та гора,

Что выгнула желтую спину – для наших встреч,

И другая гора – что упала с плеч.

Благословен базар, куда мы пойдем, окно,

Где увидим сороку на дереве, и кино,

Которое вместе посмотрим – а можно и не смотреть,

Просто болтать ни о чем – и отступает смерть.

 

 

* * *

И миндаль расцветает, и вишня –

Высыпают скопления звезд

В черном космосе веток. Не слышно –

Это пение сфер или дрозд.

 

Бродит пес неизвестной породы,

Воздух в дырках от солнечных спиц.

Небеса открывают ворота

В облупившейся краске – для птиц.

 

Из дворов вырывается гомон,

И на север летят косяки,

И душа над покинутым домом

Целый день нарезает круги.

 

 

* * *

Когда все уезжающие уедут,

Когда все умирающие умрут,

Оставшиеся какой-нибудь хитрый метод –

Чтобы остаться – изобретут.

 

Закроют глаза – будто нас и не было,

Поставят бочку, напишут: «Квас»,

Выроют пруд и запустят лебедя –

Типа, жизнь продолжается, но без вас.

 

И стол накроют обрывком старого,

Полуистлевшего кумача…

По дворам рассеется наша армия,

Не стреляя, не топоча:

 

Наши тени вытекут из-под спуда,

Просочатся, хлынут, войдут, не суть –

В склеротические сосуды

Улиц, заученных наизусть.

 

Посреди модерна и ложной готики,

Посреди кустов с воробьиным «жив!»

Растворятся, невидимо, как наркотики,

Каждый шаг запутав и закружив.

 

Из каких подвалов звезда засветит,

Из каких еще новых сибирских руд –

Когда все уезжающие уедут,

Когда все умирающие умрут.

 

 

* * *

Тишина-то, Господи,

Над Твоей зимой –

Только снега оспины,

Белый воздух Твой.

 

Мне-то, знаешь, только бы

Вон по той тропе,

Вон под теми елками,

А потом к Тебе.

 

Мне бы хрусткой стужею

К ледяным мосткам –

Ведь не убегу же я

И не спрячусь там.

 

Мне б в окошке ситцевом

Утопить глаза,

Мне бы не просить Тебя,

О чем нельзя.

 

 

* * *

Всё кажется, что это не со мной –

Цветущая айва, апрельский зной,

Гора с прожилками дороги –

Всё кажется, что я не здесь,

А там, где воздух – ледяная взвесь,

В грязи по щиколотку ноги,

 

Что тихо проплывают сквозь меня –

Граниты в цвет солдатского ремня,

В мурашках инея – колонны,

И тополей корявая кирза,

Дворцовые стеклянные глаза,

И небо с отсветом зеленым,

 

Чухонской грубой вязки облака,

Брезент, борта грузовика,

И линии, уложены, как шпалы,

Неяркий свет под куполами век.

Но вот внезапно выключили снег –

И всё пропало.

 

 

* * *

Вымогатель любовных признаний,

Жалких слов достоевских моих,

Всё-то сбудется, только не с нами,

Обрывается легкий мотив.

 

Вот мальчишки гоняют на досках,

Воробьи разорались в кустах,

В новостных мельтешащих полосках –

Кровь и гной, как на старых бинтах.

 

То Сорокин мигнет, то Пелевин,

То святой Иоанн Богослов,

Отделяющий зерна от плевел,

Твердь дневную от дымчатых снов,

 

Скорлупу от ореха.

                              Открыто –

Не стучи, не заглядывай в рот:

Слово плещется там, будто рыба,

А как вытащишь – сразу умрет.

 

 

* * *

И спускается ветер с горы в середине марта,

И листает небо, как голубую книгу.

На углу на мелкие деньги играют в карты,

У фруктовых лавок с лотков продают клубнику.

 

Мужики сидят, поставив на землю пиво.

Заливается дрозд, ковыляет старуха в черном,

В отсыревших дворах зацветает миндаль и слива –

Будто выпал снег, и дети щебечут хором.

 

Пахнет мокрой овчиной, вьется дымок. Впадает

Бесконечная осень – в весну, не заметив зиму.

Розоватая горлица с пыльной стены слетает,

И старуха в черном шествует к магазину.

 

Мы прожили здесь второе Господне лето –

Беглецы, пришельцы, странники – всё едино.

И одна гора стоит, как ковчег Завета,

А другая – Ноев, сбоку обросший тиной.

 

 

ДРУЗЬЯМ

 

У вас дворы белеют понемногу,

И холодок ползет под свитера,

А я еще в туфлях на босу ногу

На нашу гору выхожу с утра.

 

Тут крыши солнцем смазаны, как маслом,

Лепешки из печей – вознесены,

А вам уже колючий воздух связан

И на плечи накинут – до весны.

 

Нева, небось, колотится о сваи,

В тумане растворён дворцовый куб –

Как кубик сахара. Я далеко. Я с вами.

Я вижу легкий пар из ваших губ,

 

И ваши сны, и книги, и застолья,

Мой взгляд и беспокоен, и ревнив.

Я среди вас – не видите вы, что ли –

Сижу, лицо в ладони уронив.