Т. В. Гордиенко

Т. В. Гордиенко

Старший брат Ивана Бунина[1]

Юлий Алексеевич Бунин (1857–1921), журналист, революционер, общественный деятель, был для младшего брата учителем и другом. Единственный в семье Буниных, получивший высшее образование, он на три года стал домашним учителем Ивана, который оставил Елецкую гимназию, пожелав заниматься дома. Юлий проявил редкий педагогический талант и прошел с ним курс за четвертый класс, познакомил с главными законами физики и астрономии, обратил внимание на историю, языки и литературу. «...Я сразу увидел в нем одаренность, похожую на одаренность отца. – рассказывал Юлий Алексеевич В. Н. Буниной. – Не прошло и года, как он так умственно вырос, что я уже мог с ним почти на равных вести беседы на многие темы. Знаний у него еще было мало, и мы продолжали пополнять их, занимаясь гуманитарными науками, но уже суждения его были оригинальны, подчас интересны и всегда самостоятельны. <...> Я старался не подавлять его авторитетом, заставляя его развивать мысль для доказательства правоты своих суждений и вкуса.»[3]

Юлий читал первые произведения Ивана, радовался успехам, редактировал, поддерживал материально. По окончании университета Юлий Алексеевич работал статистиком, с 1897 г. жил в Москве и был редактором педагогического журнала «Вестник воспитания». В те времена Иван Алексеевич, бывавший в Москве наездами, всю деловую и дружескую почту перевел на адрес Юлия – Москва, Староконюшенный пер., д. 32.

Несмотря на разницу во взглядах (Юлий Алексеевич в молодости был народовольцем), между братьями никогда не было разногласий, душевно они всегда были близки. В одном из писем Иван Алексеевич писал: «Во всяком горе и страдании я надеялся не совсем потеряться, помня, что у меня есть человек, в дружбе и участии которого никогда не придется разочаровываться, с которым мне не будет страшно...».[3]

 

Юлий Алексеевич Бунин родился в июле 1857 г. в городе Усмань Тамбовской губернии, где его родители, орловские помещики, находились проездом. У Алексея Николаевича и Людмилы Александровны Буниных он был первенцем. В следующем году родился Евгений, через двенадцать лет после него – Иван, в 1873 – дочь Мария, в 1874 – Александра1

Род Буниных был известен благодаря талантам его лучших представителей. В родословной отмечены достигшие особых успехов: гравер Оружейной палаты Московского Кремля Леонтий Бунин (7202/1694), поэтесса Анна Бунина (1774–1829), которую современники называли русской Сапфо, поэт Василий Жуковский (1783–1852), внук сестры Анны Буниной, географ, путешественник и меценат Петр Семенов-Тян-Шанский (1827–1914). В ХХ веке славу своих предков подкрепил Иван Бунин (1870–1953), дважды отмеченный премией им. А. С. Пушкина (1904, 1909), Почетный академик изящной словесности Императорской Академии наук (1909), первым среди русских писателей удостоенный Нобелевской премии по литературе (1933).

Несмотря на то, что предки и по линии Буниных, и по линии Чубаровых (фамилия матери) были богатыми помещиками и владели землями в Воронежской, Орловской, Тамбовской и других губерниях, Алексей Николаевич и Людмила Александровна почти ничего не унаследовали. Детство детей, старших – Юлия и Евгения, и младших – Ивана и Марии, согрето родительской любовью, но материального достатка в семье не было. В своих записках «Раскопки далекой темной старины» Евгений колоритно описал деревенскую глушь и «захолустные, заросшие хлебами и бурьянами хутора», в которых прошло их с братом детство: «Вначале жили в доме матери на хуторе Огнёвке, но вскоре отец продал Огнёвку и оттуда пришлось уехать. Мне было в то время три года, а брату Юлию – четыре. Помню, нам с Юлием очень не хотелось уезжать, помню, как нас одевали и завязали, как снопы, с растопыренными ручонками, и как сбрасывали с трубы кирпичи, но далее я уже не знаю, куда нас повезли, кажется, к тетке Варваре Николаевне. Потом жили у бабушки Чубаровой, но всегда бедствовали. Отсюда тоже пришлось уехать, поселились на хуторе Бутырки. Детьми мы с братом Юлием часто ходили по нашей маленькой деревне Бутырки, состоящей всего из пяти дворов; крайний двор – Горячева, второй – Аникея, третий – Максима, четвертый – рыжего Фатюшки и последний – Наума по прозвищу «Ковыряй»2.

Несмотря на трудности, родители старались дать детям образование и с этой целью в 1876 г. с двумя сыновьями-погодками уехали в Воронеж, где у них были родственники. После предварительной подготовки определили мальчиков в одно из лучших учебных заведений того времени – Воронежскую губернскую (1-ю мужскую) гимназию и остались здесь на несколько лет; в Воронеже родились их младшие дети – Иван, Мария и Александра; вскоре после ее рождения Бунины вернулись домой, в Орловскую губернию. Евгений гимназию вскоре оставил, а Юлий после восьми лет обучения закончил блестяще полный курс и был полон сил и желания продолжить учебу. В июле 1877 г. он подал документы в Императорский Московский университет на математическое отделение физико-математического факультета и был принят без вступительных экзаменов.

В Биографическом списке студентов Московского университета за 1877/78 академический год по отделу математических наук физико-математического факультета он значится среди своекоштных[4]студентов, далее указаны обязательные сведения о нем: фамилия, имя, из какого сословия происходит (из дворян), какого вероисповедания (православного), год и место рождения (1857, г. Усмань Тамбовской губернии), где получил подготовительное образование (Воронежская классическая гимназия, золотая медаль), не оставался ли двух лет на курсе (нет), год поступления в университет (1877), № личного дела (77/62)3. Все сведения подтверждены документами, копии которых представлены в личном деле и позволяют внести уточнения в биографические словари и справочники, а также в другие публикации о Ю. Бунине, где нередко указываются неверно год и место рождения, год окончания гимназии, год поступления в Московский университет, год окончания учебы.

 

Родители изыскивали возможность платить за обучение сына, ибо достоинство человека, чувство уважения к себе, входило в основную шкалу ценностей человеческой личности и было характерно для представителей всех сословий России. Бунины всячески поддерживали свой статус и гордились тем, что их сын стал студентом университета.

Юлий учился с удовольствием, у него были хорошие способности, он отличался любознательностью и охотно посещал не только занятия на своем факультете, но и на других – историко-филологическом и юридическом. «Во второй половине 70-х годов минувшего века, – писал он в 1910 г. в статье, посвященной памяти С. А. Муромцева, – на юридическом факультете Московского университета почти одновременно появилось несколько блестящих молодых ученых, сразу завоевавших себе огромную популярность среди студенчества и обративших на себя серьезное внимание профессорской коллегии. Среди них особенно выделялись А. И. Чупров, М. М. Ковалевский и С. А. Муромцев. На их лекции массами стекались слушатели не только юридического, но и других факультетов. Живая и глубокая мысль, богатая эрудиция, стройность научного анализа молодых профессоров покоряла умы и сердца молодежи, но, быть может, наиболее привлекательными свойствами этих ученых в глазах студенчества было то, что на их лекциях молодежь находила отклики на наиболее животрепещущие вопросы, волновавшие тогда русское интеллигентное общество»4.

Юлия привлекала история, литература, юриспруденция, статистика. Нравилась оригинальность идей, высказываемых профессорами с кафедры, их умение увлечь, привить вкус к учебе и самостоятельной работе, приятно было испытывать с их стороны уважительное отношение к себе. Он понимал, что слушает

лекции лучших профессоров, имеющих мировую известность, и очень ценил это. В своих заметках об университете с восторгом писал о многих: восхищался лекциями историка литературы, филолога Н. С. Тихонравова, в то время занимавшего пост ректора, и другими. «Теперь мне кажется, – писал он в воспоминаниях, – трудно себе представить, чтобы, например, на лекции такого специального предмета, как гистология, сходился чуть не весь университет, а тогда было именно так. Профессором гистологии был знаменитый ученый А. И. Бабухин, читавший не более пяти-шести раз в году. По виду он напоминал гётевского Фауста, погруженного в решение мировых проблем. Его лекции касались всегда самых основных вопросов науки и философии»5.

Особо отметил Бунин плеяду блестящих физиков, математиков: «На нашем факультете были выдающиеся ученые: профессора Бредихин. Столетов, Цингер, Бугаев. Исключение представлял (Последнее слово Юлий подчеркнул. – Т. Г.) лишь профессор опытной физики Н. А. Любимов, сподвижник Каткова и Леонтьева. Чуть не все профессора, выражаясь нынешней терминологией, ‘бойкотировали’ его после того, как он в половине 70-х годов выступил противником академической автономии. Его курс мало чем отличался от гимназического, и студенты относились к нему пренебрежительно»6.

Первый курс Юлий Бунин закончил успешно, подтвердив свои гимназические успехи. На переходных экзаменах он получил пятерки по всем предметам, кроме физики, которую сдал на четверку. Второй академический год (1878–1879) в учебном плане оказался сложнее: активизировались другие интересы, потребовавшие немало сил и времени. Еще учась в воронежской гимназии, он увлекся идеями народников, и в университете, встретившись со старыми знакомыми, к концу первого курса стал активным членом кружка, организованного воронежским землячеством; как он сам позже отметил в анкете, «примкнул к революционным кругам».

На первый взгляд, в этом не было ничего особенного. Вся история Московского университета с самого основания свидетельствует не только о больших достижениях в становлении «русской учености и русского просвещения», но и неотделима от формирования «русского общественного сознания». Стремление к свободе и свободомыслию было характерной чертой каждого университетского поколения. «Служение науке Московский университет никогда не отделял от служения текущим духовным потребностям общества. Он всегда умел вводить свою научную работу в русло кардинальных вопросов, овладевших общественным вниманием, и отсюда проистекала глубокая духовная связь его со всем русским обществом. Его судьба тесно сплелась с судьбами всей России», – писал о Московском университете в своих воспоминаниях выпускник историко-филологического факультета (1884–1888) А. А. Кизеветтер7.

Для Юлия увлечение политикой оказалось слишком серьезным, едва ли не первостепенным делом. Он начал играть все более заметную роль в студенческом движении. Курсистка Е. В. Игнатова довольно полно охарактеризовала деятельность членов «кружка воронежцев»: «Мы – я и две моих кузины, Лидия и Мария Васильевны Игнатовы, – приехали во второй половине 70-х гг. в Москву (Из уездного города Белёва. – Т. Г.), поселились в Козицком переулке, вблизи Тверской улицы. Под нашей квартирой жили студенты, которых мы часто встречали на лестнице. Всего в нижней квартире помещалось человек пять студентов, которых связывало между собой воронежское ‘землячество’, потому что все они окончили гимназию в этом городе». Одного из них, который произвел большое впечатление, они выделили особо. Это был Юлий Бунин, «сын мелкого помещика Елецкого уезда Орловской губернии: небольшого роста, круглый, лет 18-20, с густым басом, вовсе не соответствовавшим всей его незначительной фигуре, он являлся живым, умным и начитанным. Среди членов этой компании, которая слыла под кличкой ‘воронежцев’, Юлий Бунин отличался наибольшей деловитостью, энергией и преданностью трудящимся массам. Во всякое общественное предприятие он вкладывал всю свою душу, проявлял находчивость, инициативу, предприимчивость: при этом был чрезвычайно искренен, добр, отзывчив. Своим веселым и открытым нравом он сразу привлекал каждого на свою сторону»8.

Благодаря Юлию, девушки приобщились к «новому миру», о котором до знакомства со студентами-воронежцами «только слышали издалека». Теперь они участвовали в разных сходках, собраниях, вели разговоры и споры о политике, выражали сочувствие или возмущение, производили сборы пожертвований и сами отдавали что могли, устраивали приют для нелегальных, заботились об арестованных и высылаемых, хранили и распространяли нелегальную литературу. Об одной из сходок, которую организовал Юлий, Игнатова рассказала подробнее. Из ее воспоминаний понятно, что особое место кружковцы отводили агитационной работе. Выполняя поручения, Юлию приходилось выезжать в другие города – в Казань, Харьков, Петербург. Он занимался серьезными, политическими, делами; впрочем, в этом тоже не было ничего удивительного: «студенты приходили в университет, сплошь пропитанные политикой» (К. И. Солнцев)9, и «подразделялись главным образом на три группы – на политиков, на будущих обывателей и на будущих ученых» (А. А. Кизеветтер). Юлий примкнул к первой группе. Его духовными наставниками были Чернышевский, Михайловский, Лавров, он любил классическую литературу, много читал, и литература делала его мягче, эмоциональнее. Помыслы его были чисты, он искренне хотел помогать народу в его бедственном положении и верил, что сделать это можно «хождением в народ» с просветительскими целями, поэтому видел большой смысл в политической деятельности и посвятил ей лучшие студенческие годы. Он был не одинок, в политическом отношении студенты «взрослели» быстро, а Юлий к тому же некоторый опыт получил до университета.

П. Н. Милюков, двумя годами младше его, учившийся в те же годы (1877–1882) на историко-филологическом факультете, вспоминал: «В годы моего пребывания в университете Россия, несомненно, вступала в свой революционный период. И если в последних классах гимназии мы могли только догадываться, что за доступными нам пределами что-то происходит для нас непонятное, а в первые два года университета могли лишь урывками и без достаточного внимания следить за фактами, доходившими до нас больше в форме судебных процессов, то вторые два года, 1879–1880 и 1880–1881, составили в этом отношении решительный перелом...» Значительная часть общества и все либеральное общественное мнение втайне сочувствовали революционерам. Не могло такое настроение не задеть и университета, этого «барометра общества», как выразился Пирогов10.

В отличие от тех, кто только начинал сочувствовать революционерам, Юлий давно был приобщен к серьезным делам: летом 1879 года он принимал участие в работе съезда партии «Земля и воля» в Липецке, где решался вопрос о тактике революционной борьбы и произошел раскол: партия «Земля и воля» разделилась на две части – «Народную волю», где большинство считало наиболее приемлемым способом борьбы с властью терроризм, и «Черный передел», где были его противники во главе c Г. В. Плехановым. Бунин только укрепился в правильности своего выбора11. Вспоминая студенческие годы, он писал, что ко второму году обучения почти все студенты были вовлечены в политику и подчеркивал, что «активное студенчество» делилось тогда на две группы – «радикалов» и «либералов». Милюков принадлежал к более умеренной части студенчества, либеральной, которая больше внимания уделяла внутриуниверситетским проблемам, хотя «на общих сходках, как только они собирались, уже говорили открыто не о студенческих учреждениях, а о вопросах общей политики, и студенческая сходка превращалась в политический митинг»12. «Радикал» Бунин, называя своих ближайших товарищей по учебе, прежде всего выделял старшекурсников, убежденных революционеров, не изменивших своих взглядов до конца жизни: «Много прекрасных и идеальных образов молодежи на всю жизнь запечатлелось в моей памяти. Я уверен, что их хорошо помнят и прочие мои сверстники. Назову покойного Н. Ф. Смирнова – автора петиции министру народного просвещения Сабурову, человека, заставлявшего своими речами плакать целые сходки, И. Ю. Старынкевича, пошедшего на двадцать лет в каторжные работы за распространение прокламаций среди гимназистов. Он жестоко пострадал только за то, что на суде держался с чисто юношеской откровенностью. Большую роль среди студентов играли еще П. П. Викторов, П. П. Кащенко (теперь оба врачи-психиатры), С. В. Мартынов и другие, наш кружок ‘воронежцев’ также пользовался большой популярностью. Несмотря на то, что большинство радикальной молодежи было преданно политике, они в то же время усердно занимались наукой»13.

Все чаще имя Юлия Бунина называлось в числе участников и даже организаторов сходок, митингов, но это не помешало ему приобрести разносторонние и глубокие знания не только по математике и физике, но и по литературе, экономике, статистике, которые не входили в учебный план математического отделения. Второй курс он завершил с двумя пятерками, тремя четверками и двумя тройками; по этим результатам был переведен на третий курс, хотя средний балл по сравнению с первым курсом несколько понизился. Наступал самый ответственный период, так как на третьем курсе заканчивался теоретический курс и предстояли текущие и переводные экзамены по основным предметам, а занятия политикой отнимали много времени. Нормальное течение учебного процесса нарушалось также диспутами, собраниями политического характера, превращая учебные аудитории в политический клуб.

В конце февраля 1879 г. по приговору Центрального революционного исполнительного комитета за шпионаж и предательство подпольщиками был убит некий Рейнштейн. Полиция в поисках злоумышленников провела обыски на даче Фивейского в Петровско-Разумовском и в других местах, где жили студенты. Было арестовано 90 человек, их заподозрили в причастности к убийству; взяли даже тех, кто был всего лишь знаком или хоть однажды встречался с Рейнштейном. У Юлия произвели обыск, среди арестованных оказались его ближайшие друзья – Мартынов, Лебедев, Викторов, Иванов. Во время обыска у него ничего серьезного не нашли, но взяли его на заметку, так как полиции стало известно об агитационной деятельности, которую он вел вместе с В. И. Яковенко и С. А. Гончаровым. После этого Юлий окончательно попал в число политически неблагонадежных студентов и оказался под постоянным всевидящим оком полиции. Административным и полицейским властям было рекомендовано «принимать меры против недозволенных сходок в учебных заведениях». Меры были ужесточены, но особых результатов это не дало. Среди рукописных листов, приложенных к воспоминаниям Ю. Бунина о жизни в Полтаве (время написания примерно 90-е годы XIX века), есть записи, содержащие тезисное изложение основных политических выступлений студентов университета в 1879–1880 гг., в которых он принимал участие. Эти сведения, поданные в телеграфном стиле, напоминают сводку военных действий14. В то время также широко обсуждался вопрос пересмотра Устава 1863 года.

Вопрос о введении нового устава рассматривался в течение нескольких лет, особенно остро он возник в 1879 году, когда были изданы «Временные инструкции для университетской инспекции» и «Правила для студентов», по которым в некоторых университетах вводилась независимая от ректора инспекция, а попечитель получал право делать выговоры, назначать и смещать профессоров15. Как и прежде, правительство делало все, «дабы изыскать надежные способы к обеспечению правильного развития университетского образования соответственно выяснившимся потребностям государства и в духе несомненного просвещения». Новые правила вызвали сопротивление студентов; они требовали расширить сферы самоуправления, добивались автономии путем легализации студенческих организаций, требовали предоставить им дополнительные льготы и непременно отразить это в новом уставе. Решили по возникшим вопросам обратиться к министру народного просвещения Сабурову, который готовил реформу устава и хотел услышать «организованное мнение студенчества». Несколько человек, среди которых был и Ю. Бунин, так называемые представители, отдали свою петицию ректору для передачи ее министру. Однако когда о петиции написали в газетах, появились правительственные сообщения, что такой документ никуда не поступал. Студенты возмутились и потребовали от ректора ответа. Встреча с ректором, позже описанная многими участниками, прошла бурно, но Тихонравову удалось во время сходки дать объяснения и дипломатично все уладить. Потом прошли еще некоторые акции, участником которых был Бунин, и он был взят на заметку инспектором курса, что в дальнейшем негативно сказалось на его участи.

11 октября 1880 г. на заседании Совета ИМУ рассматривались учебные дела студентов физико-математического факультета, выдержавших «переводные и окончательные экзамены» за третий курс, по результатам которых Юлий Бунин был переведен на четвертый, завершающий, курс. Для получения степени кандидата следовало подготовить сочинение на тему по выбору из числа главных предметов факультета и после экзаменов по главному предмету не позднее чем через 6 месяцев представить научную работу, после защиты которой решался вопрос о присуждении степени кандидата.

В начале декабря 1880 г. в одной из аудиторий проходила шумная сходка. Профессор Д. Н. Зёрнов, который читал лекцию в соседней аудитории, записал фамилии некоторых участников, их немедленно арестовали, а оставшиеся возмутились, повели себя вызывающе и устроили скандал Зёрнову, забросав его тухлыми яйцами, яблоками и громко выражая свой протест. Затем демонстративно отправились к квартире ректора, но по дороге их тоже арестовали, а так как дело шло к вечеру, то всех отправили в Бутырскую тюрьму; о коротком пребывании там Юлий оставил записи в цитируемых выше воспоминаниях: «В тюрьме мы расположились свободно и устроили новую сходку. Пели песни, причем в пении отличался В. С. Миролюбов, впоследствии прекрасный оперный певец. Утром большинству студентов разрешили уйти по домам. Ночь с 5-го на 6-е декабря некоторые еще оставались в тюрьме. Было весело, ‘с воли’ передали пирожных, конфет, цветов. Утром всех отпустили, хотя студенты явно нарушили дисциплину, отреагировав беспорядками на справедливое замечание профессора беспорядками, и признавать свою вину никто не собирался».

Волнения возникали и в феврале 1881 г. по случаю кончины Ф. М. Достоевского. Собравшиеся в одной из аудиторий студенты говорили о масштабе личности писателя, о значении его произведений, о свободе и достоинстве. Возмущались тем, что Достоевский был несправедливо приговорен к смертной казни по делу Петрашевского, что в каторге его наказывали розгами. Затем разговор зашел об учреждении общестуденческих организаций – столовой, читальни, кассы. Единства не было, сразу обнаружилось два непримиримых течения. Одни, более умеренные, избрали представителей от каждого курса и решили обсудить все в узком кругу. Для заседания им предоставили зал, и они ушли. Другая часть студенчества (более радикальная) стояла на том, что возникшие разногласия должна разбирать специальная комиссия, выбранная общестуденческой сходкой. Из-за противоречий, которые возникали постоянно, приходилось к одним и тем же вопросам возвращаться по нескольку раз. Проректор издал несколько приказов, призывающих студентов к порядку и предупреждающих об ответственности. Но это не подействовало.

Убийство 1 марта 1881 г. императора Александра II вывело из равновесия все общество и спровоцировало новые беспорядки в ИМУ. 7 марта 1881 г. студент Н. Зайончковский призвал участников студенческой сходки почтить память погибшего императора и послать венок на его могилу, но был освистан большинством, хотя некоторые поддержали его и начали сбор денег. Правда, сдавали неохотно, а кто-то даже бросил в шапку пуговицу. Зайончковский донес об этом начальству, за донос над ним потребовали студенческого суда, который проходил под председательством студента Милюкова. «Мне подсказывали со стороны, – вспоминал Милюков, – что ректор согласен даже на увольнение Зайончковского из университета, если суд вынесет такое решение. Но мне оно казалось юридически спорным и политически опасным. И я убедил собрание ограничиться порицанием и запрещением Зайончковскому впредь принимать участие в студенческих делах.» 10 марта сходка вынесла Зайончковскому «нравственное порицание и лишила его права голоса в студенческих делах»16. 13 марта проректор С. А. Муромцев сделал новое письменное предупреждение по поводу все усиливающихся выступлений студентов, в котором писал, что в случае возникновения новых сходок все участники будут немедленно задержаны и дело их безотлагательно будет направлено в университетский Совет для наложения строгого взыскания.

Поводом для очередных выступлений студентов, участником которых был Юлий Бунин и которые привели к резкому повороту в его жизни, стала защита докторской диссертации И. И. Иванюковым, профессором Петровской земледельческой академии, который рассматривал «основные положения теории экономической политики с Адама Смита до настоящего времени». Защиты в университете проходили открыто, гласно и, как правило, собирали большую аудиторию. Диспут по защите Иванюкова состоялся 27 марта. «Наша компания, – писал Юлий, – зная взгляды Иванюкова (Иванюков очень развязно трактовал революционный социализм, называл его ‘уличным’ и т. п.), готовились к диспуту и в числе неофициальных оппонентов был П. П. Викторов», который выступил очень аргументированно и опроверг основные положения, выдвинутые диссертантом. Это вызвало переполох, начался шум, шипение, свист. Председатель поспешно объявил постановление о признании Иванюкова доктором и закрыл заседание». Студенты не успокоились и вынесли свой протест. В результате их фамилии записали и завели дело. Викторова выслали из Москвы в тот же день, наказанию подверглись около 400 студентов, решение по каждому принималось индивидуально. Многие были исключены из университета на год с правом обратного поступления. Юлий в числе 30 зачинщиков был предан университетскому суду. Это было крайней мерой, но все-таки лучше, чем рассмотрение такого вопроса в других инстанциях. Университетский суд свидетельствовал об особом статусе ИМУ; благодаря ему профессора и студенты «изымались из общей подсудности, что подчеркивало автономность университета».

Процесс рассмотрения дела о беспорядках занял не более двух недель. Вначале дело рассматривалось в университетском суде в соответствии с существующей процедурой: были собраны все документы, служебные и докладные записки, объяснительные от провинившихся, характеристики и прочее (суд собрался впервые за несколько лет: ни в 1878, ни в 1879, ни в 1880 поводов для его заседаний не было). Суд заседал 3 апреля, и «после допроса обвиняемых и свидетелей по всем обстоятельствам дела, указанным в обвинительных актах Правления. держась в рамках своей компетенции и на основании фактов, обнаруженных судебным расследованием», вынес различные взыскания: некоторым был занесен выговор в штрафную книгу, выговор в присутствии Совета от ректора с объявлением, что в случае повторения они будут немедленно уволены из университета, кого-то исключили на один год с правом восстановления и проч. Постановление суда рассматривал Совет университета и ужесточил наказания. Нил Савицкий, Юлий Бунин, Герман Берков, Альфред Браун, Вольф Поляк, Максимилиан Герман, Руф Аппельберг были уволены без права обратного поступления в университет, но с правом к началу будущего академического года поступать в другие университеты. Более суровое наказание получили Илья Ромм и Петр Кащенко – они были исключены из Московского университета навсегда, но поступать в другие высшие учебные заведения могли только через два года. 11 апреля всем студентам выдали соответствующие решения и увольнительные университетские свидетельства, у них отобрали студенческие билеты и вид на жительство.

Жизнь усложнялась, оставшись без документов, Юлий вынужден был уехать из Москвы. Сделав попытку продолжить образование в Новороссийском университете (Одесса), в итоге поступил на математический факультет Харьковского университета и закончил его в 1882 г.17.

Научная карьера, которую ему прочили, не состоялась. Он работал статистиком в Харькове, с 1883 по 1897 г. возглавлял Статистическое бюро Полтавского губернского ведомства, с 1897 года жил в Москве, редактировал один из лучших педагогических журналов «Вестник воспитания» вплоть до его закрытия в 1918 г. С братом не уехал, хотя И. А. и В. Н. Бунины звали его. Умер в нищете 17 июля 1921 г. в Москве, похоронен на кладбище Донского монастыря рядом с могилой своего учителя С. А. Муромцева.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

1. У Буниных родилось девять детей, пятеро умерли в младенческом возрасте.

Младшая сестра, Александра, умерла в феврале 1879 года (Летопись жизни и творчества И. А. Бунина. Т. I (1870–1909) / Сост. С. Н. Морозов. – М.: ИМЛИ РАН, 2011. – С. 18)

2. Бунин Е. А. «Раскопки далекой темной старины»// Литературное наследство.– М., 1973. – Т. 84. Иван Бунин: В 2 кн. – Кн. 2. – Сс. 224-235.

3. Центральный исторический архив Москвы (ЦИАМ). Ф. 418. Оп. 515. Д. 11. Л. 8.

4. Бунин Ю. Сергей Андреевич Муромцев (некролог) // «Вестник воспитания», 1910, № 7, 1-й отд. Сс. 1-8.

5. Бунин Ю А. Из студенческих воспоминаний / «Заря», 1914 № 1. С 12.

А. И. Бабухин, каким его запомнил студент медицинского факультета (1879–1884) А. П. Чехов, изображен в рассказе «Скучная история» (1889).

6. Ф. А. Бредихин, выпускник физико-математического факультета, избрал своей специальностью астрономию; В. Я. Цингер – специалист по прикладной математике, механике и геометрии; А. Г. Столетов – профессор физики и математики; Н. В. Бугаев – профессор математики; Н. А. Любимов – профессор физики, публицист; М. Н. Катков – профессор философии. Существует много мнений, свидетельствующих об их профессионализме. В оценке Любимова и Каткова, возможно, отразились политические пристрастия Бунина.

7. Кизеветтер А. А. На рубеже двух столетий. Студенческие воспоминания. // Московский университет: 1755–1930. Юбилейный сборник. Париж. «Современные записки», 1930. Кизеветтер Александр Александрович (1866–1933) – историк, публицист, политический деятель. В 1922 г. он был выслан за границу. Жил в Праге. Читал лекции по отечественной истории в Русском юридическом институте, Народном и Карловом университетах. Член Союза русских академических организаций за границей, с 1932 года – 5-й председатель Русского исторического общества в Праге (1932–1933). Похоронен в Праге на Ольшанском кладбище.

8. Игнатова Е. В. Московские народники конца 70-х годов // Группа «Освобождение труда». Из архивов Г. В. Плеханова, В. И. Засулич и Л. Г. Дейча. Сб. 5. – М.-Л.: Госиздат, 1926. – Сс. 45-52.

9. См. статью К. И. Солнцева «Университет и правительственная политика» // Двухсотлетие Московского университета, 1755–1955: Празднование в Америке. – Нью-Йорк, 1956. 

10. Милюков П. Н. Воспоминания. Студенческие годы (1877–1882) // Московский университет в судьбе писателей и журналистов. – М.: Издательство «ВК», 2005. – С. 359. Впервые: Нью-Йорк: Издательство им. Чехова. Под редакцией М. М. Карповича и Б. И. Элькина. В 2-х тт. 1955.

11. Ю. Бунин знаком был с Андреем Желябовым, Софьей Перовской, Германом Лопатиным, Александром Михайловым, о каждом написал небольшие очерки, которые (кроме очерка о Желябове) так и не увидели свет (черновые автографы хранятся в государственных архивах).

12. Милюков П. Н. Указ соч. С. 361.

13. Бунин Юлий. «Из студенческих воспоминаний» / «Заря», 1914, № 1 (январь).

14. Отдел рукописей Российской государственной библиотеки (ОР РГБ. Ф. 612. К 1. Ед. хр. 1. ЛЛ. 25, 26 об.

15. Императорский Московский университет: 1755–1917.: энциклопедический словарь. – М.: РОССПЭН, 2010. – С. 748.

16. Московский университет в судьбе русских писателей и журналистов. Воспоминания. Дневники. Письма. Статьи. Речи. – М. 2005. Сс. 361, 380.

17. РГАЛИ. Ф. 1292, Оп. 2. Ед. хр. 8. Л. 1.

 

Москва

 

 

 

[1]

Книга Т. В. Гордиенко «Ю. А. Бунин: материалы к биографии» выйдет в свет в издательстве «ИКАР» в начале 2017 года. Предлагаем фрагмент об учебе Ю. А. Бунина в Московском университете (1877–1881).

[2]

Письмо И. А Бунина Ю. А. Бунину, середина октября 1891. Орел / Бунин И. А. Письма 1885–1904. – М.: ИМЛИ РАН, 2003. С. 118.

[3]

Муромцева-Бунина В. Н. Жизнь Бунина. 1870–1906. Беседы с памятью / Сост., предисл. и примеч. А. К. Бабореко. – М.: Советский писатель, 1989. Сc. 62-63.

 

[4]

Своекоштные студенты российских учебных заведений, в отличие от студентов казеннокоштных, сами содержали себя в период обучения, то есть не пользовались казенным коштом.