Ренэ Герра

Памяти Екатерины Таубер

Екатерина Таубер представляет младшее поколение литераторов Зарубежной России. Она одна из тех, кому пришлось на чужбине утверждать свое место в русской литературе.

Как это ни покажется странным и даже удивительным, но ее поэтическая судьба сложилась вполне благополучно. Писать стихи Екатерина Таубер начала с семи лет еще в России, в городе Харькове, где родилась 3 декабря 1903 года. Ее отец Леонид Яковлевич Таубер (1872, Харьков, – 1943, Белград), известный потомственный правовед, служил в Харьковской служебной палате (городским судьей, судебным следователем, товарищем прокурора), стал профессором-юристом Коммерческого института и с 1901 года – приват-доцентом кафедры уголовного права и уголовного судопроизводства юридического факультета Императорского Харьковского университета, затем сверхштатным профессором.^[1]. Будучи членом Партии народной свободы, в 1917 г. участвовал в ее областном съезде, в 1917 и 1919 годах избирался гласным Городской думы.

Леонид Яковлевич был женат на Марии Петровне Курнасовой (1882, Харьков, – 1944, Белград). Помимо дочери, у них был сын Сергей (1908, Харьков, – 1987, Париж). Семья до революции жила в собственном двухэтажном доме по ул. Губернаторской, д. 11 (ныне ул. Революции, дом сохранился).

В 1920 году Л. Я. Таубер эмигрировал вместе с семьей. Работу по специальности в Белградском университете не нашел. С 1921 по 1941 годы был профессором политической экономии, торгового, вексельного и ликвидационного права при Государственной Торговой академии в Белграде. Учебники и свои научные труды публиковал в Белграде и Берлине. С 1921 он – член Общества русских ученых и Русской Академической группы в Югославии^[2]. 2 июня 1925 года по рекомендации проф. М. П. Чубинского был посвящен в масоны ^[3], а в 1926 году Таубер стал одним из членов-основателей русской масонской ложи «Максим Ковалевский» в Белграде^[4], о чем пишет Н. Н. Берберова в своей книге «Люди и ложи. Русские масоны ХХ столетия»^[5].

В конце Гражданской войны, в семнадцатилетнем возрасте, Екатерина оказалась в Королевстве сербов, хорватов и словенцев. В 1922 году она окончила эвакуировавшийся в Сербию Харьковский русский девичий институт в Новом Бечее, где проучилась два года, а в 1928 году – романское отделение философского факультета Белградского университета, после чего четыре года преподавала французский и немецкий языки в Торговой академии города Панчево. После закрытия академии в 1932 году, она продолжала работать государственным чиновником в этом промышленном городе близ Белграда. 

Ее поэтический дебют состоялся в 1927 году в русском Белграде: сразу две публикации! В апреле два стихотворения «Нечто о женщине» и «Рагуза» были напечатаны в общественно-литературном сборнике «Ступени», издание Русской Студии Искусств при Земгоре (обложка работы художника А. А. Вербицкого), а 5 октября одиннадцать ее стихотворений – в поэтическом сборнике «Зодчий» Книжного кружка молодых русских поэтов, прозаиков и друзей литературы. Этот кружок возник 6 декабря 1926 года. В редакционном, неподписанном вступлении к этому сборнику (автор Е. Кискевич) сказано: «Выступающие здесь перед русским обществом молодые поэты объединились на страницах ‘Зодчего’ неслучайно. Их сближает как пребывание в одной литературной группе, так – еще более – общие взгляды на искусство, в особенности, на поэзию русскую. Взгляды эти отправной точкой имеют признание исключительного значения искусства в русской жизни и истории. Учитывая катастрофичность многих сдвигов минувшего двадцатилетия и стремясь к художественному претворению своего времени, участники ‘Зодчего’ убеждены, что задача эта выполнима лишь при условии продолжения русской культурной традиции…» В отзыве на это издание В. Сирин (В. В. Набоков) отметил в ежедневной газете «Руль» (Берлин, 23.11.27) стихи Е. Л. Таубер.

В книжный кружок объединились как известные литераторы, так и начинающие. В него вошли поэты, принимавшие участие в кружке «Гамаюн», к тому времени уже распавшегося. Участниками были Вс. Григорович, Е. М. Кискевич, И. Кондратович, А. Костюк, Л. Кремлев, Л. И. Машковский, Г. Наленч (Сахновский), Д. С. Сидоров, Ю. Л. Сопоцько, Е. Л. Таубер. Председателем кружка стал Е. М. Кискевич, затем Г. Наленч, которого сменил К. Р. Кочаровский, библиотекарь белградской Народной библиотеки, бывший сотрудник Пражского института им. Н. Кондакова. В сборник «Зодчий» вошли стихотворения всех членов кружка. Для некоторых из них (Ирина Кондратович, Александр Костюк, Леонид Кремлев и Л. Машковский) публикация в «Зодчем» осталась единственной. Заседания кружка проходили в здании Академии наук, в Народном университете Белграда, в Христианском cоюзе студенческой молодежи. На его собрания приглашались и сербские писатели. Е. Таубер читала свои переводы их произведений. В свое время она подарила мне экземпляр этого сборника с надписью: «Дорогой Ренэ, беря эту книжку, возвращаюсь к первой молодости, к истокам, и хочется смеяться и плакать. Е. Таубер. 7.Х.1975».

Александр Блок был подлинным кумиром молодой поэтессы, немудрено, что она посвятила отдельное стихотворение создателю одного из наиболее загадочных символов русской поэзии Серебряного века – образа Прекрасной Дамы.

Ее он встретил в осенний вечер,

Когда, как солнце, нам мир далек.

Он был измучен и странно светел

                        Последний рыцарь – Блок.

На перекрестке, под фонарями

Звучали пошлые его слова,

Но взор пронзенный дышал морями

                        И небом божества.

Свершая, словно обряд печальный,

Вошел он с нею в какой-то дом;

Молчанье длилось, как сон хрустальный

                        О бытии ином.

Она заснула в мечтаньи странном

Под скорбным взглядом далеких глаз,

Искавший где-то так неустанно

                        Единственный алмаз.

А он, он грезил о стройной Даме,

О той Прекрасной, чей звездный след

Ему открылся в высоком храме

                        И был всю жизнь как бред.

Он числил годы своих исканий:

В пустынной Церкви, меж голых стен

В приюте девы ночных лобзаний,

                        В безумии Кармен.

Он числил годы... Часы летели...

Когда ж внезапно расцвел Восток,

Он вышел тихо на грязь панели,

                        Поэт поэтов – Блок.

Живя в Белграде, Е. Л. Таубер печатала свои стихи с 1929 по 1931 год в «Сборниках Стихов» (II, III, IV, V) Союза молодых поэтов и писателей в Париже (склад издания: Книжный магазин Я. Поволоцкий, 13, rue Bonaparte), а в 1930 году в двух престижных сборниках литературной группы «Перекресток», образовавшейся в Париже в 1928 году. Нина Берберова в июне 1930 года в своей статье «Перекресток» писала: «В заключение – несколько слов об Екатерине Таубер. До сих пор ее имя было в Париже, в ‘большой’ литературе, неизвестно, но ее стихотворение ‘Валерию Брюсову’ столь сильно, столь совершенно, несмотря на молодой голос, в нем слышимый, что, перечитав его раза три, не перестаешь дивиться ему...»^[6]

Тисненый черный переплет,

Как снег, прохладные страницы;

Откроешь, – медленно плывет

Стихов застывших вереница.

О, холод сладострастных строк,

Незабываемый вовеки!

О, страшный прошлого урок!

О, мертвые моря и реки!

Закрою пальцами лицо,

А книги закопаю в землю.

Уйди, уйди! Твое кольцо,

Твое наследье не приемлю.

И слова радостного «брат»

Тебе не вымолвлю при встрече.

Мне руки жжет бесовский клад,

Пред гробом вспыхнувшие свечи.

Вернись в великолепный склеп,

Забытый Богом и святыми.

Пусть сад мой мал, пусть взгляд мой слеп,

Но я живу, но я с живыми!

Поэты группы «Перекресток» ориентировались на творческие позиции Владислава Ходасевича, стремясь «к продолжению классической традиции русского стиха»^[7]. Ходасевич, естественно, приветствовал появление сборников «Перекрестка», которые воплощали для него правильное начало в молодой поэзии.

Поэт и литературный критик Георгий Адамович писал: «Молодые парижские поэты – довольно деятельны. Они устраивают вечера – нередко интересные, – выпускают сборники. Десять поэтов (из Парижа: П. Бобринский, Д. Кнут, Ю. Мандельштам, Г. Раевский, В. Смоленский, Ю. Терапиано; из Белграда: И. Голенищев-Кутузов, А. Дураков, Е. Таубер, К. Халафов) издали сборник «Перекресток». Объединение их в этом сборнике не случайно. Они все немножко друг на друга похожи... Из них надо выделить Терапиано, Смоленского, некоторых других. Стихи не дурны...»^[8]

Особенностью «Перекрестка» являлось то, что в нем участвовали поэты, находившиеся в двух странах: во Франции и в Сербии – единственный пример такого широкого объединения, как отметил Ю. Терапиано в своей книге «Встречи»^[9], подаренной «Поэту Екатерине Леонидовне Таубер, участнице ‘Перекрестка’ на память о прежних временах, дружески. Ю. Т. Париж, 25.02.53». А в 1972 году он написал: «Хотя почти все участники ‘Перекрестка’ были постоянными посетителями ‘воскресений’ у Мережковских, ‘Зеленой лампы’ и сотрудничали в ‘Числах’, до самого конца ‘Перекрестка’ (распавшегося в конце 30-х годов по ‘человеческим’, а не по идеологическим причинам) участники его не сливались с общей ‘монпарнасской’ идеологией и держались своих ‘перекресточных’ взглядов»^[10]. Последний вечер «Перекрестка» с докладом В. Сирина об А. Пушкине состоялся 11 февраля 1937 г.

Стихи Таубер были оценены влиятельным литературным критиком Марком Слонимом, который в 1928 году их напечатал в шестом номере пражского литературного журнала «Воля России». В своей статье, опубликованной в сборнике «Русская литература в эмиграции»^[11]он писал: «В 1928 году мы поместили произведения белградских поэтов – из них выделялись И. Голенищев-Кутузов и Е. Таубер». В парижской газете «Возрождение» (9 октября 1930) и во втором сборнике «Перекресток» (С. 9) ее собрат по перу Илья Голенищев-Кутузов опубликовал «Стансы», посвященные Екатерине Таубер, которые, в 1935 году, он включил в свой первый и последний сборник стихов «Память»^[12].

В 1930 году, на белградской квартире состоятельной русской дамы Лидии Михайловны Ираклиди (1893–1995), материально помогавшей Игорю Северянину, Екатерина Леонидовна познакомилась и встречалась с поэтом, пару раз объехавшем города Югославии.

В этом же году она первый раз поехала в Париж и 8 февраля выступила на литературном вечере Союза молодых поэтов и писателей, на котором также прочли свои стихи И. Кнорринг, В. Смоленский, Ю. Софиев, Ю. Рогаля-Левицкий, Т. Штильман, Н. Станюкович, И.Голенищев-Кутузов, А. Дураков, К. Халафов.

В июле 1931 г. Таубер снова приехала в Париж, где пробыла дней десять. Таким образом, она смогла общаться на Монпарнасе в кафе Ла Куполь с парижскими поэтами, коллегами по «Перекрестку» (Ю. Терапиано, В. Смоленский, Г. Раевский, Ю. Мандельштам...) и «Сборникам Стихов» (А. Присманова, А. Гингер, В. Мамченко, Б. Закович...), читала свои стихи в кафе Ла Боле, в «Пассаже Ласточки» около площади Св. Михаила, также побывала у Мережковских и у А. Ремизова.

В Белграде на регулярных «литературных средах» Екатерина Таубер читала свои стихи. В январе 1927 года был утвержден устав и избрано правление книжного кружка: Е. М. Кискевич, А. А. Штром и Н. Шагаев. Членов кружка было более двадцати. Чаще всех свои стихи по средам читали Е. Л. Таубер, Е. М. Кискевич, Г. Г. Сахновский, И. И. Побегайло, Е. А. Елачич. 21 июля 1928 года белградский «Книжный кружок» был переименован в «Кружок поэтов им. М. Ю. Лермонтова». Русская газета М. А. Суворина «Новое время», выходившая в Белграде с 1921 по 1930 гг., извещала о проведении «литературных сред». С 15 июля 1932 года Екатерина Таубер стала действительным членом белградского Союза русских писателей и журналистов и читала свои стихи на его открытых собраниях.

Русские поэты в Югославии были активными участниками культурной жизни Королевства Югославии и сыграли важную роль посредников между русской культурой и культурой югославян. Они всегда проявляли живой интерес к творчеству своих сербских собратьев, переводили стихи наиболее значительных сербских, хорватских и словенских поэтов-символистов. Так, в 1933 году вместе с И. Н. Голенищевым-Кутузовым и А. П. Дураковым, Е. Л. Таубер выпустила «Антологию новой югославянской лирики», издание Союза русских писателей и журналистов в Югославии (обложка работы художника В. И. Жедринского), для которой она перевела несколько стихотворений И. Дучича, Г. Крклеца, Д. Максимович, В.Массуки, М. Ракича, А. Уевича. Авторы антологии относились к переводу как «повторному творчеству, требующему полного слияния чужого со своим». Многие поэты-эмигранты плодотворно сотрудничали в югославских журналах: «Летопись Матицы сербской», «Новая Европа», «Мысль», «Сербский литературный вестник».

Стихотворения молодой поэтессы стали печатать в парижских газетах «Возрождение», «Россия и славянство» и – о, верх мечтаний! – в самых престижных парижских толстых журналах «Современные записки» (№ 48, 1932 г. и № 67, 1938 г.)^[13]и «Русские записки» (№ 10 и № 13, 1939 г.), а также в парижском журнале литературы, критики и сатиры «Ревизор» (№ 1, март 1932), в кишиневском литературно-художественном иллюстрированном журнале «Золотой петушок» (№ 1, 1934), в выборгском «Журнале Содружества» (№ 6/30/июнь 1935, № 7/31/июль 1935, № 10/34/октябрь 1935, № 11/35/ноябрь 1935, № 6/42/ июнь 1936, № 10/46/октябрь 1936, № 12/48/декабрь 1936) и в шанхайском литературно-художественном журнале «Прожектор» (1933–1934).

В октябре 1934 года друг ее студенческих лет Илья Николаевич Голенищев-Кутузов, вернувшись из Парижа, где защитил докторскую диссертацию, основал объединение молодых русских поэтов «Литературная Среда», в которое вступили Е. Таубер, историк литературы К. Тарановский и бывшие члены «Союза поэтов». Членами нового кружка стали молодые поэты: В. Гальской, Л. Девель (после войны – псевд. Лидия Алексеева), А. Дураков, А. Неймирок, Е. Кискевич, М. Погодин, И. Гребенщиков, Н. Гриневич, Р. Плетнев, М. Смагин, прозаик М. Иванников, режиссер Народного театра в Белграде Ю. Ракитин, драматург, актер и поэт В. Хомицкий (псевд. Вячеславский), проф. Е. Аничков, писатель В. Шульгин и др. В моем книжном собрании хранится экземпляр сборника «Литературная Среда I» с дарственной надписью: «50 лет тому назад и я участвовала в этой книге. Как это далеко! Е. Таубер. 10.VIII.85. И я рада, что я подарила Вам, Ренэ, эту старую книгу, Вам, любимому ученику».

15 января 1935 г. И. Н. Голенищев-Кутузов писал В. Ф. Ходасевичу в Париж: «С Е. Л. Таубер, берлинским поэтом и театр[альным] критиком Росимовым (Офросимовым) и молодым писателем Мих. Иванниковым (см. «Сашку» в последнем № «Совр[еменных] Зап[исок]») мы основали в Белграде литературное содружество. Провели принципы ‘Перекрестка’ (белградский филиал!). Собираемся два-три раза в месяц под сенью елового шиша. В ‘Литературной Среде’ есть и ритуал: на позлащенный еловый шиш (тирс для посвященных) указывают перстом при вторжении оглашенных; председатель собрания вооружен веревочной трехвосткой (P.E.N. – клуб; свобода, равенство и братство etc. etc.). Стихи разбираем, как в студии; человечинки не ищем. Но в отличие от ‘Перекрестка’ – объединили не только поэтов (для Белграда – невозможно), но и представителей других родов оружия»^[14].

Заседания кружка проходили по средам в помещении, в котором размещался Союз русских писателей и журналистов Югославии, в Русском доме имени Императора Николая II. На заседаниях «Среды» читали стихи, прозу, отрывки из пьес, рефераты. Последнее заседание состоялось в 1938 году.

23 ноября 1935 года вышел в свет первый и единственный поэтический сборник под тем же названием с четырьмя ее стихотворениями, рядом со стихами И. Голенищева-Кутузова, Л. Девель (Алексеева), А. Дуракова, Е. Кискевича, А. Неймирока и др. В том же году, в известном берлинском издательстве «Парабола» («Петрополис»), вышла из печати ее первая книга стихов «Одиночество», посвященная отцу, а вторая – «Под сенью оливы» (Париж, 1948), уже его памяти. Полвека спустя Екатерина Леонидовна мне надписала свою первую книгу стихов: «В память 30-летней нашей дружбы, дорогой Ренэ, и в память пятидесятилетия с начала литературной моей деятельности. Е. Таубер. 5 апреля 1985 года. Приморские Альпы».

Положительные рецензии на «Одиночество» написали и Г. В. Адамович, который отметил в ее стихах влияние Анны Ахматовой, указав на достоинства этого сборника – «изящество, грусть, задумчивость, сдержанность…»; дальше он писал «У Екатерины Таубер есть дарование. Но... ей приходится ‘верить в кредит’... Поэзия ее очень ‘комнатная’» («Последние новости» № 5201, Париж, 20.6.1935. С. 2)^[15], и В. Ф. Ходасевич, который увидел опасность для молодого поэта в замкнутости: «Ее стихи не только о себе, но еще слишком ‘для себя’». Тем не менее, он считал, что этим сборником Таубер как поэт заявила о своей индивидуальности. «Для Таубер каждый миг жизни – тема, потому что сама жизнь переживается ею поэтически, и это прекрасно отличает ее от весьма многих современных поэтов. Залог открытого пути к мастерству для Таубер – в ее непосредственной отзывчивости, в ее очень глубоком напряженном лиризме, в той ис-кренности и живости, которыми так несомненно ее стихи отмечены.» («Возрождение» № 3704, Париж, 25.7.1935. С. 3), а также М. О. Цетлин «О современной эмигрантской поэзии» («Современные записки» № 58, Париж, 1935), А. Л. Бем («Меч», Варшава, 21.04.1935), П. М. Пильский («Сегодня» № 146, Рига, 1935) и С. А. Риттенберг («Журнал Содружества» № 6 (30), Выборг, июнь 1935. Сc. 34-36)^[16]. В письме В. Ходасевича И. Н. Голенищеву-Кутузову от 7 авг. 1935 года можно читать: «Пожалуйста, передайте Таубер, что написанное мною о ней как-то словесно не вытанцевалось, т. е. вышло гораздо суше, чем мне хотелось. Я это чувствовал, уже когда писал, и досадовал на себя, но ничего не мог сделать – я в те дни был очень измучен. Я даже хотел написать ей об этом, но не знаю ее адреса»^[17].

Глеб Струве справедливо написал в своей книге «Русская литература в изгнании»^[18]: «Белград в лице своих наиболее талантливых поэтов – Ильи Голенищева-Кутузова и Екатерины Таубер – тяготел... к Парижу... Екатерина Таубер, еще до войны переселившаяся на юг Франции... – автор трех книг стихов («Одиночество», 1935; «Под сенью оливы», 1940; «Плечо с плечом», 1955). Ее голос тихий, сдержанный; стих – уверенно-точный. Тема внутренней жизни души переплетается с темой природы (последняя звучит сильнее в более поздних стихах – может быть, результат жизни в непосредственной близости к природе в Провансе). Вот стихотворение из первой книги Таубер, дающее хорошее представление о ее поэзии:

Мне мило комнаты молчанье,

Вещей таинственный покой,

Раздумье книг, лампад дыханье,

Иконы венчик золотой;

Колючий снег за рамой зимней,

Дней слишком кратких белизна,

Во мгле серебряной и дымной

Пустынных улиц тишина.

И вольное уединенье,

И эти думы о тебе,

И в час случайного сомненья

Покорность светлая судьбе.»

В конце 1936 года Екатерина Леонидовна переехала во Францию, чтобы выйти замуж за Константина Ивановича Старова, царского офицера, участника Гражданской войны в рядах Добровольческой армии, сына председателя Земства г. Старый Оскол, с которым она познакомилась еще в России во времена Гражданской войны. Они венчались в Каннах в русской православной церкви Св. Архангела Михаила 24 января 1937 г. На ее свадьбу поэт И. Н. Голенищев-Кутузов послал следующую эпиталаму:

Не в галилейской – в галльской Канне

Ваш совершился тайный брак,

Как в самом выспреннем романе –

Вдали от сплетен, слухов, врак.

А старый друг от чувств избытка

Вам пожелает лишь одно –

Чтоб воду брачного напитка

Вы претворили бы в вино.

Их союз оказался на редкость счастливым и долгим. Поселились они в маленьком городке Мужен, недалеко от Грасса. Поэтому Таубер так и осталась «периферийным» поэтом, хотя и видным.

Ее стихи были включены в четыре антологии зарубежных поэтов: Г. В. Адамовичем и М. Л. Кантором в первую антологию зарубежной поэзии «Якорь»^[19], Ю. П. Иваском «На Западе»^[20], Ю. К. Терапиано в «Музу Диаспоры»^[21] и Т. П. Фесенко в «Содружество»^[22]. Можно задать себе вопрос: почему нет ее стихов в «Эстафете»^[23]; объяснение дает сам Юрий Терапиано, один из составителей: «...в момент составления сборника судьба Екатерины Таубер и ее адрес были нам неизвестны, в чем, к сожалению, вина самой Е. Таубер, живущей на юге Франции»^[24].

В конце 30-х годов Екатерина Таубер посещала родителей, брата и друзей в Белграде. Новый 1938 год она встретила у Михаила Иванникова и его жены Лидии Девель (Алексеевой), встречалась с Евгением Кискевичем, Ильей Голенищевым-Кутузовым, Юрием Ракитиным. Ее последний приезд в Белград состоялся в 1965 году, где из бывшей литературной молодежи она застала лишь смертельно больного «Мишеля» Иванникова.

После войны, с № 15, 1947, Е. Таубер стала постоянным автором «Нового Журнала». Редкий случай – сорок лет ее публикации появлялись в пяти его разделах: проза, поэзия, воспоминания, литературоведение, библиография. Ее очень ценил писатель и критик Роман Гуль, главный редактор НЖ (1959–1986). Он сам выбрал четыре стихотворения из ее последнего сборника «Верность», которые были напечатаны в декабре 1984 года (№ 157), а 1986 году ее стихи подряд появились в №№ 162, 163, 164, 165. 

Екатерина Таубер также печаталась в литературных журналах «Грани» (Франкфурт-на-Майне) с 13-го номера в 1951^[25], «Возрождение» (Париж) с 25-го номера в 1953, «Современник» (Торонто) c 19 номера в 1969; и в газетах: «Русская мысль» (Париж), «Новое русское слово» (Нью-Йорк); в ежемесячнике «Дело» (Сан Франциско, № 3, март 1951); в альманахах: «Мосты» (Мюнхен, № 2, 1959; № 13-14, 1968)^[26], «Перекрестки» (Филадельфия, № 6, 1982), «Встречи» (Филадельфия, 1984, 1986, 1987)... Она была не только прекрасным поэтом, но и самобытным прозаиком. Ее первый рассказ «Отец», написанный еще в Белграде в 1933 году, был напечатан лишь в 1985 году в 159-м номере «Нового Журнала» (Сс. 72-82). Другие ее рассказы и повести были также напечатаны в «Новом Журнале»: «Возвращение» (№ 42, 1955. Сс. 86-98); «У порога» (№ 53, 1958. Сс. 22-54); «Сосны молодости» (№ 59, 1960. Сс. 44-64)^[27]; «Чужие» (№ 70, 1962. Сс. 9-29); «Аннушка» (№ 89, 1967. Сс. 56-64); «Сестры» (№ 148, 1982. Сс. 8-18); рассказы «Последняя лошадь Аржевиля» (Мосты № 13/14, 1968. Сс. 176-183); «Своя крыша» (Русский Альманах, 1981. Сс. 46-47), а «Погорелое» (№ 2735, 24 апр., № 2736, 1 мая, № 2737, 8 мая 1969) и «Смерть провансальской крестьянки» (№ 3042, 15 марта 1975. С. 8) – в газете «Русская мысль». Неизменная тема ее рассказов – жизнь старых русских эмигрантов на Французской Ривьере. Они – «последняя страница старой России, но всюду чужие, их никто не хочет знать».

Вот что писал литературовед, профессор Кембриджского университета Н. Е. Андреев в парижской газете «Русская мысль» в конце 1955 г.: «В очередных книгах ‘Нового Журнала’, в отделе художественная проза, явно ощущаются две струи. Попробуем охарактеризовать их суммарно, ибо они кажутся типичными для всей русской прозы. Одна струя выражается именами Бориса Зайцева (главы из ‘Чехова’), М. А. Алданова (главы из романа ‘Бред’), А. М. Ремизова (‘Тень ночи – о снах’) и В. Набокова-Сирина (главы из его автобиографической книги ‘Другие берега’). К ним примыкают А. Величковский (рассказ ‘Старики’) и Екатерина Таубер (рассказ ‘Возвращение’). У всей этой группы, несмотря на всю индивидуальную несоразмерность названных авторов, есть нечто их объединяющее: они все – художники. У них всех есть то, что называется собственным писательским почерком. Все они понимают, что такое техника повествования, владеют ею в совершенстве… Они знают силу слова».

Екатерина Таубер была к тому же незаурядным литературным критиком, о чем свидетельствуют ее проникновенные статьи о творчестве М. Волошина («У спомен великом руском песнику», Мисао, Београд. Књига XL, свеска 305-312 (4), октобар 1932. Сc. 221-222); графини Анны де Ноай (Лирска поезиjа грофице де Ноаj. Мисао. Књига XLI, свеска 313-320 (3-6), фебруар-март 1933. Сc. 268-276); Ю.Терапиано («Встречи», «Грани», № 18, 1953); Бориса Зайцева («В пути находящиеся», «Грани», № 33, 1957. Сc. 152-163; «Борис Зайцев. Тихие зори», «Новый Журнал», № 67, 1962. Сc. 271-275; «Б.Зайцев. Река времен», «Новый Журнал», № 94, 1969. Сc. 274-277); Анны Ахматовой («Неукротимая совесть. О поэзии А. Ахматовой», «Грани», № 53, 1963. Сc. 80-86); А. Присмановой («Розы или рожь?», «Новый Журнал», № 64, 1961. Сc. 151-158)^[28], Романа Гуля («Азеф», «Новый Журнал», № 58, 1959. Сc. 233-237) и М. Иванникова («Годы дружбы с М. Д. Иванниковым», «Новый Журнал», № 96, 1969. Сc. 93-96, перепечатано в НЖ № 259, 2010. Сc. 73-75).

Она также является автором многочисленных рецензий, первая – о книге стихов «Память» Ильи Голенищева-Кутузова («Журнал Содружества» № 8 /32/, Выборг, 1935. Сc. 37-38), вторая – о четырех зарубежных поэтессах: С. Прегель «Разговор с памятью», Л. Червинская «Приближения», Алла Головина «Лебединая карусель», Ирина Кнорринг «Стихи о себе» («Русское дело», № 8, Белград, 1936. С. 5), третья – на сербском языке о сборнике «Стихи о погоде» Е. Кискевича («Серпски книжевни гласник», кн. LXI, Белград, 1940. Сс. 393-394). После войны пишет для журналов «Возрождение» – о поэзии В. Набо-кова («Стихотворения», № 37, 1955. Сс. 139-141) и «Грани» – о поэзии А. Неймирока («Светлая тональность», № 19, 1953. Сс. 132-133), Г. Раевского («О поэзии Г. Раевского», № 21, 1954. Сс. 161-163), В. Булич («Ветви». № 22, 1954. С. 161), Л. Червинской («Утешение безутешного» № 31, 1956), С. Прегель («Буйство глаз. О стихах Софии Прегель», № 39, 1958. Сс. 220-223), Л. Алексеевой («В пути». Сборник стихотворений, № 43, 1959. Сс. 255-256), Странника («Ветер жизни», № 71, 1969. Сс. 203-205), а также для «Нового Журнала» о сборниках стихов А. Шиманской («Новолунье», № 41, 1955. С. 302), И. Гуаданини («Письма», № 71, 1963. Сс. 203-205), О. Можайской («Разлука и верность», № 74, 1963. Сс. 300-301), Д. Кленовского («Теплый вечер», №119, 1975. Сс. 274-276), А. Величковского («С бору по сосенке», №119, 1975. Сс. 299-300), Т. Величковской («Цветок и камень», №145,1981. Сс. 202-204), О. Анстей («О поэзии Ольги Анстей», № 163, 1986. Сс. 140-142) и для «Современника» о новой книге стихов Нонны Белавиной («Утверждение», № 28-29, 1975. Сс. 140-141). Отдельно хочется отметить ее статьи – «Опыты» («Грани», № 20, 1953. Сс. 148-149), «Матренин двор А. Солженицына и Живые мощи И. Тургенева» («Грани», № 55, 1964. Сс. 229-232), «Годы дружбы с М. Д. Иванниковым» («Новый Журнал», № 96, 1969, переизд. № 259, 2010), «О довоенных рассказах Михаила Иванникова» («Русская мысль», № 2782, 19 марта 1970).

Во Франции Старовы жили более чем скромно. Константин Иванович, бывший помещик, вынужден был работать батраком и сторожем на богатой вилле. Сама Екатерина Леонидовна помогала мужу, собирала лаванду для парфюмерных фабрик в Грассе и перебивалась нерегулярными заработками. С 1960-х К. Старов стал одним из организаторов и участников каннского Театрального кружка русской молодежи под руководством тенора В. И. Каравьи. Готовил ежегодные Рождественские спектакли в пользу сестричества при храме Архангела Михаила. Выступал как декоратор спектаклей «Конек-горбунок» по сказке П. Ершова, пьесы-мистерии Ю. В. Петровой «Рождественская звезда», русской сказки «Царевна-лягушка», «Голый король» по Г.-Х. Андерсену и др. Свою третью книгу «Плечо с плечом» (1955) Таубер посвятила К. И. Старову, а четвертую – «Нездешний дом» (1973) – его памяти. 

Екатерина Таубер была не только глубоко верующим, но и глубоко воцерковленным человеком, без примеси какого-либо ханжества. Каждое воскресенье, в любую погоду, она спускалась из Мужена на автобусе в каннскую православную церковь.

С И. А. Буниным Е. Л. Таубер познакомилась в конце 1940-х годов в Русском Доме «Le Fournel» в Жуан-ле-Пен через С. Е. Попова, родственника В. Н. Буниной и приятеля известного художника-мирискусника Д. С. Стеллецкого, который его увековечил (сей портрет мне подарила Е. Л.). У меня хранится книга Ив. Бунина «Избранные стихи» с дарственной надписью Екатерине Леонидовне от 27 июня 1947 года. Иван Алексеевич, человек не щедрый на похвалу и весьма строгий в оценках, лестно отозвался о ее поэзии, выделив стихотворение «Сквозная южная сосна». На своей книге стихов «Под сенью оливы», она мне написала: «Дорогой Ренэ, эти стихи, вернее, ‘Сквозная южная сосна’ очень хвалил Бунин. Я думаю, это лучшее стихотворение книги. Е. Таубер. «Дубенка». 29.VIII.84».

Сквозная южная сосна

Над полем вянущей лаванды.

А рядом – низкая стена,

Времен Приама и Кассандры.

С нее сползает купина

И горько зноен ветер жадный.

Не видно моря. Облака

На небе выцветшем застыли.

Кустарник пощипать слегка

Пришла коза из древней были,

Шерсть цвета темного песка,

Библейской драгоценной пыли.

Здесь остаюсь на целый день,

Пьяна сладчайшим тонким хмелем.

О, эта глушь и эта лень,

Июля белые недели,

Скуднейшая оливы тень

И золотой загар на теле.

Вот что ей писал Иван Бунин 9 августа 1947 г.: «Прочел Ваши стихи, надеюсь вскоре написать Вам много придирок, а пока скажу главное – Вы редкость среди большинства теперешних стихотворцев, есть нечто настоящее прекрасное, поэтическое в Вашей душе...» А в следующем письме от 7 сентября 1947 г.: «...на счет тех новых стихов, что прислали Вы мне: могу сказать только общее – то, что читать Вас мне было опять очень приятно. Возвращаю их Вам с некоторыми моими пометками. Рад буду встретиться с Вами осенью, – надеюсь быть в ноябре в J. les Pins». На своей второй книге стихов она написала: «Дорогому Ивану Алексеевичу Бунину в знак глубокого уважения от автора. 1948»^[29]. Хочу также привести запись из дневника Веры Николаевны Буниной от 24 марта 1948 г.: «Была Екатерина Таубер. Подарила мне ‘Под сенью оливы’. Ян (Так В.Н. называла мужа. – Р. Г.) хвалит ее стихи»^[30]. 21 июня 1950 г. из Жуан-ле-Пен В. Н. Бунина пишет Г. Н. Кузнецовой: «Я на днях много о ваших стихах говорила с Таубер. Она очень приятная и действительно любит литературу. Я давно так приятно не проводила время»^[31]. Таубер переписывалась с Верой Николаевной и 31 марта 1955 г. в Париже ей подарила свою третью книгу стихов «Плечо с плечом» («Дорогой Вере Николаевне Буниной с чувством горячей симпатии и глубокого уважения от автора»), а в 1956 году Таубер получила посмертное издание «Митиной любви», выпущенное Изд-вом им. Чехова в Нью-Йорке сразу после смерти И. А. Бунина в 1953 году, с такой надписью: «Дорогой Екатерине Леонидовне Таубер – увы, не от автора. В. Бунина. 26.XII.56.».

С самого начала 1950-х годов Екатерина Леонидовна стала выпускать машинописный журнал «Перекличка» (послания друзьям), своего рода Самиздат, в котором разобщенные поэты-эмигранты (Л. Алексеева, А. Неймирок, Ю. Офросимов (Г. Росимов), Г. Забежинский, А. Браиловский, А. Якубовская (Васильковская), Ю. Терапиано, Д. Кленовский, М. Иванников, В. Смоленский, Г. Лахман, О. Анстей, А. Кашин, Б. Филиппов...) не только из Франции, но также из Германии и США, могли помещать свои стихи, статьи, разные отклики, а главное – общаться и обмениваться мнениями, а Екатерина Таубер была, «на перекличке дружбы многих лет», как бы связующим звеном. В письме своей подруге по Белграду поэтессе Л. Алексеевой она пишет: «Название: ‘Перекличка’ я просто взяла из стихов Есенина (Русь советская. – Р. Г.): ‘Тот ураган прошел. / Нас мало уцелело. / На перекличке дружбы многих лет…’. Название мне подвернулось случайно. Да и всё возникновение ‘П.’ было ведь совершенно случайным и стихийным»^[32]. В этой «переписке друзей», которая хранится в моем архиве, много ценных материалов для будущих серьезных исследователей литературы Зарубежной России.

В конце 50-х годов Екатерина Таубер получила место учительницы русского языка в каннском лицее Карно. Жить стало легче, и Старовы смогли купить небольшой участок земли с вековыми оливковыми деревьями, где своими руками построили маленький домик, окрестив его «Дубенкой» (название родового поместья Константина Ивановича). Увы, в лицее ее стали травить слависты-коммунисты, бездарные преподаватели Поль Гард и Г. Мартыновский, а также Ю. К. Давыдов, генеральный инспектор русского языка во Фран-ции.

В 1957 году, по предложению писательницы Т. А. Смирновой-Макшеевой, она стала членом Литературно-артистического общества в Ницце, в ноябре 1958 – членом правления, а 10 апреля 1960 – избрана почетным членом. На встречах она читала свои стихи, выступала с докладом о «Поэме без героя» Анны Ахматовой (март 1962). На юбилейном 100-м собрании прочла свои стихи (26 янв. 1964).

К Екатерине Леонидовне у меня особое, трепетное отношение. Ведь с ней я познакомился осенью 1958 года в каннском лицее и, поскольку к этому времени уже умел писать и читать по-русски, почти сразу у нас установились особые отношения. Скоро я стал ее любимым учеником, бывал в «Дубенке». Со временем подружился с ее очаровательным мужем Константином Ивановичем Старовым. Сколько было с ним и с его соратниками задушевных бесед и бесконечных разговоров о Гражданской войне, о судьбах России! Дружили мы почти тридцать лет, о чем свидетельствуют ее трогательные письма и дарственные надписи на книгах стихов. Недаром она меня считала своим духовным сыном. «Дорогому Ренэ Герра в память ‘дней лицея’ и нашей общей любви к вечной России от старой учительницы и друга Е. Таубер-Старовой. 15.VI.1973. Мужен» («Нездешний дом», 1973). «Дорогой Ренэ, без Вас эта книга бы никогда не вышла, и забыть этого я не могу. Ваша старая учительница и друг. Е. Таубер-Старова 26.VIII.84. Mougins» («Верность», изд. «Альбатрос», Париж, 1984).

В начале 1970-х годов, когда Екатерина Леонидовна гостила в Париже у своего брата Сергея, я у себя в Медоне устраивал литературные вечера в ее честь, чтобы дать возможность поэтессе общаться со своими собратьями по перу еще по «Перекрестку» (Ю. Терапиано, Т. Штильман), по Сборникам Союза молодых поэтов и писателей (В. Дряхлов, Б. Закович, Т. Штильман) и по «Новому Журналу» (И. Одоевцева, С. Прегель, Е. Рубисова, А. Шиманская, А. Величковский, Ю. Анненков, С. Шаршун). Мы также встречались по старой памяти и на Монпарнасе, в кафе Le Dôme. Она выступала в Русской консерватории им. С. В. Рахманинова на вечерах поэзии Союза русских писателей и журналистов (15 апр. 1972; 15 апр. 1973; 24 мая 1975).

Борис Константинович Зайцев и Екатерина Леонидовна познакомили меня заочно с музой И. А. Бунина Галиной Кузнецовой. С их рекомендательными письмами, в июле 1970 года, я отправился в Мюнхен, где остановился у талантливой писательницы Ирины Сабуровой. Очень радушно меня приняли Галина Кузнецова и Маргарита Степун, я их расспрашивал о русском довоенном литературном Париже и, конечно, о И. Бунине. Было еще несколько незабываемых встреч, последняя – 13 февраля 1975 года. Галина Николаевна завещала мне свою библиотеку и весь свой архив.

Таким образом, в моих руках оказалась переписка Екатерины Таубер с Галиной Кузнецовой. Удивительный сюжет, достойный внимания исследователей, – как много у них общего! Обеих вдохновляли юг Франции, Прованс, «бунинские» места – Грасс, Мужен, мистраль, запахи, краски, лаванда, оливковые деревья... Благодаря им в русской поэзии ХХ века появились «Провансальские стихи», не случайно Екатерина Таубер так озаглавила свою первую подборку стихов для «Нового Журнала» (№ 15, 1947). У Галины Кузнецовой «Оливковый сад» (стихи 1923–1929 гг., когда она жила в Грассе у Буниных), у Екатерины Таубер – книга стихов «Под сенью оливы» (у меня хранится экземпляр с ее дарственной надписью: «Галине Николаевне Кузнецовой, автору ‘Оливкового сада’, с дружеским приветом от автора»). Познакомились они уже после войны, и никто никому не подражал – просто две родственные души. Их сближала не только принадлежность к «незамеченному поколению», по меткому выражению моего друга В. С. Варшавского, но и крайняя скромность, сдержанность, общее понимание культуры, жизни и, конечно, преклонение перед Буниным. О многом говорит дарственная надпись Г. Кузнецовой на книге «Грасский дневник»^[33]: «Родственной душе – милой Екатерине Леонидовне сердечно. Август 1972 г. Мюнхен». Как и Таубер, Кузнецова была поэтом и прозаиком, обе занимались и переводами. Кузнецова перевела «Волчицу»^[34] Франсуа Мориака (перевод вышел в 1938 г. с предисловием Ив. Бунина), а Таубер – «Записки сельского священника» Жоржа Бернаноса (перевод напечатан в «Гранях» № 39. – Сc. 3-82, № 40. – Сс. 121-206. Мюнхен, 1958).

Также, благодаря моей учительнице, я познакомился в Париже с поэтессой Ириной Гуаданини, музой В. Набокова (в моем рукописном архиве хранятся его любовные письма к ней).

Екатерина Таубер, прекрасный, светлой души человек, как и ее муж, была непримирима к большевикам и советской власти, поэтому, в отличие от некоторых белых эмигрантов, она не соблазнилась сталинским указом об амнистии от 14 июня 1946 г. и в 1949 году приняла французское гражданство. Скончалась она 6 ноября 1987 года и похоронена в Каннах на кладбище Гран-Жас.

За свою долгую жизнь Екатерина Таубер смогла опубликовать пять поэтических сборников, четвертый «Нездешний дом» (1973) – не без моей помощи, как и последний, «Верность», который я издал в 1984 году в своем издательстве «Альбатрос», а мой друг, художник Сергей Голлербах, по-дружески изящно его оформил. Был очень тронут и счастлив, когда увидел, что в нем мне посвящены стихи, поистине хрестоматийные:

 

Твой чекан, былая Россия,

Нам тобою в награду дан.

Мы – не ветви твои сухие,

Мы – дички для заморских стран.

Искалеченных пересадили,

А иное пошло на слом.

Но среди чужеземной пыли –

В каждой почке тебя несем.

Пусть нас горсточка только будет,

Пусть загадка мы тут для всех –

Вечность верных щадит, не судит

За святого упорства грех.

Поэзию Екатерины Таубер ценили, кроме уже названных ведущих литературных критиков, И. А. Бунин, З. Н. Гиппиус, Б. К. Зайцев, А.М. Ремизов, Г. В. Иванов, И. В. Одоевцева, В. В. Вейдле, Н. Н. Берберова, Г. Н. Кузнецова, Ю. К. Терапиано, В. С. Варшавский, С. И. Шаршун, В. А. Злобин, И. И. Тхоржевский, И. Н. Голенищев-Кутузов, В.А. Смоленский, Ю. В. Мандельштам^[35], Г. А. Раевский, Ю. П. Иваск, М. М. Карпович, Р. Б. Гуль, Г. Б. Забежинский^[36], Л. А. Алексеева, С. Ю. Прегель, И. Н. Кнорринг, А. Н. Неймирок, Б. А. Нарциссов^[37], А. Е. Величковский, В. А. Сумбатов, А. А. Биск, Странник, З. А. Шаховская, Н. Н. Оболенский, Т. А. Величковская, О. Н. Можайская, А. С. Шиманская^[38], В. Ф. Перелешин, Л. Н. Андерсен, И. Ю. Гуаданини, Д.И. Кленовский, И. В. Елагин, Н. Н. Моршен, Л. Д. Ржевский, Т. П. Фесенко39^[39], В. А. Синкевич^[40], А. П. Радашкевич^[41], Ю. М. Кублановский^[42]...

Не могу не процитировать дарственную надпись Владимира Вейдле: «Екатерине Таубер с благодарностью за ‘Нездешний дом’, где я нашел многое пришедшееся мне по душе. Париж, 7.I.74»^[43]. А авторитетный немецкий профессор Вольфганг Казак в своем «Энциклопедическом словаре русской литературы с 1917 года» так заканчивает свою статью о Е. Таубер: «Некоторые стихи Т., близко касающиеся современности, напр. о разлуке в начале войны или воспоминания о сельском русском пейзаже (сб. «Под сенью оливы») навсегда вошли в сокровищницу русской литературы»^[44].

В поэзии Екатерины Таубер – темы внутренней жизни души, близости к природе Прованса, а также смерти, которая звучит не отчаянием, а просветленностью и отрешением. Она оставалась до конца своих дней верной избранному ею литературному пути, своей творческой манере, своим убеждениям.

P. S. Сегодня я вправе гордиться тем, что не просто был знаком, но не раз встречался, переписывался и даже дружил с двумя главными редакторами «Нового Журнала» Романом Гулем и Юрием Кашкаровым, а также со многими его постоянными авторами: Б. Зайцев, И. Одоевцева, Н. Берберова, Г. Кузнецова, Г. Адамович, В. Вейдле, Ю. Анненков, С. Шаршун, М. Андреенко, Г. Газданов, Ю. Терапиано, Л. Зуров, А. Бахрах, А. Седых, Н. Терлецкий, Странник (Архиеп. Иоанн Шаховской), В. Ильин, С. Пушкарев, Л. Закутин, Н. Андреев, Н. Ульянов, Б. Закович, Ю. Иваск, И. Чиннов, Д. Кленовский, В. Варшавский, В. Яновский, К. Померанцев, А. Кашина-Евреинова, Л. Червинская, А. Головина, З. Шаховская, Е. Рубисова, С. Прегель, Л. Андерсен, Т. Величковская, О. Можайская, А. Горская, Е. Каннак, Л. Алексеева, Н. Белавина, Т. Фесенко, О. Анстей, Э. Боброва, А. Величковский, Н. Туроверов, Н. Евсеев, В. Рудинский, В. Перелешин, М. Волин, Б. Нарциссов, Т. Пахмусс, Ю. Трубецкой, И. Ела-гин, Н. Моршен, О. Ильинский, Л. Ржевский, А. Раннит, П. Муравьев, В. Сечкарев, Н. Арсеньев, Н. Кодрянская, Н. Резникова, В. Марков, А. Небольсин, Б. Филиппов, В. Завалишин, Ю. Мамлеев, Н. Боков, Д. Бобышев, И. Легкая, А. Арсеньев, С. Голлербах... 

В 1976 году, по приглашению незабвенного друга Романа Гуля, я стал автором «Нового Журнала». Моя первая статья «Профиль Шаршуна» была напечатана в Кн. 122., где я, волею судьбы, оказался рядом с Екатериной Леонидовной Таубер-Старовой.

Ницца, 2020  

ПРИМЕЧАНИЯ