Иван Волосюк

MIRACLE AT ST. ANNA

В человеке пружина и всё, что известно науке,

обленился шарманщик и пальцем крутил у виска.

Наплевать на червя – столько рыбы, что просится в руки,

столько дичи в лесах, что #savepeople, #введитевойска.

В человеке причина дышать – и сломаться в итоге,

приложить подорожник, прижать, обмотаться бинтом.

Он прилег отдохнуть на Военно-Грузинской дороге,

бесхребетный по жизни, по смерти он станет хребтом.

* * *

Серый Волк не слышит звук шагов,

бабушка сидит без пирожков,

Шапочка в царя метает бомбы.

Прочие в охранку подались,

потому что если коммунизм,

прятаться придется в катакомбах.

Или в Крым, где Врангель и штыки,

атомных подлодок мундштуки,

пиво «Ялта», сигареты «Тройка».

Всё смешалось: люди и слова,

Ленина большая голова,

Хонеккер, Столыпин, «Перестройка».

Что же стало с бабушкой? Она

насмотрелась всякого г*

и легла, накрыв лицо платочком.

Смерть в своей постели – высший дар,

Красные вступили в Краснодар,

ничего тут странного – и точка.

* * *

Опять Клинских нам что-то про туман

вопит из магнитолы, как в припадке,

и пусть Луна − оптический обман,

вообразим, что с нею всё в порядке.

Крышует Землю купол слюдяной,

а мы в степи с биноклем без штатива,

и Горшенёв, всю ночь кричавший: «Хой»,

пока колонка не забарахлила.

Сгорай, болид, свергая темноту,

мы смотрим вверх, хоть космос иллюзорен.

Мятежников узнаешь за версту,

я, если можно, Отче, предпочту

участвовать в их тихом разговоре.

ИЗ АНДРЕЯ ХАДАНОВИЧА

Вместе со шпилькой вытягивай ветер из кос,

майскую ночь и купания голых по пояс,

грозы и песню, которую с моря привез,

в том рюкзаке, где остались билеты на поезд.

Дым потяни – будет осень, случайный куплет,

звуки костра и листвы, под ногами шуршащей.

Глянь на янтарь – и увидишь прощальный рассвет,

только не тронь мотылька – мотылек настоящий.

Донецк