Евгений Чигрин

 

Миражи и сомнамбулы

 

* * *

Переходить из сновидений в тот,

Который параллельный, научился,

Когда был жизнью, как пиджак, потёрт,

Не говоря про чеховского Фирса.

Фирс тут при чем? С вопросами потом,

А лучше никогда. Не пил три года,

Дверь в зазеркалье открывал ключом,     

Оттуда на меня сверкала кодла

Таких чудовищ, отшатнись, мираж.

Так есть ли после смерти жизнь? Не помню.

Сказал и вышел, выхватив пейзаж:

Закат с куста смотрел на колокольню.

И свет помятый лез за воротник

Глухого леса, занырни – не выйдешь:

Там к мандрагоре вьется змеевик, 

Там в «тихо-тихо» поневоле вникнешь.

...К реке спустился. Свыкся с тишиной,

Закрыл глаза: земля была безвидна

И Божий Дух носился над водой…

И сказки по воде писались слитно.

 

 

НАКРЫТЫ СЧАСТЬЕМ

 

Кощей размером с муравья,

Яга размером с муху,

Куда вы тащите слова

Мои, хватает духу?

 

Вам хватит сил отнять любовь

В них скрытую, такую,

Которой – червь – не прекословь,

Которая вживую

 

Строфой за каждого стоит,

В которой дождь и лето,

И запах трав, и свежий мирт,

И нечто вообще-то,

 

И почему-то, и зачем,

Светило с городами,

С картинкой ангела Эдем,

И Астарот с грехами

 

Смеется так, что стул упал,

Перевернулось пламя,

Заткнулся телесериал,

Возникла пентаграмма,

 

Закат рассыпал перец над

Вообразимым лесом,

Младенец облаком был взят

На воспитанье... Чейзам

 

Хватило жуликов и тех,    

Кто их на свет выводит,

Кто самый лучший не для всех?

Пусть на него нисходит

 

Святая солнца благодать,

А мне оставьте слово

И роз распахнутую рать,

И что-то от иного,

 

Того, что знаю не всегда,

Того, что входит в сердце,

Накрыты счастьем города,

Мой ключ подходит к дверце.

 

Из пекла вытащу строфу,

Покрою лаком рая.

Дождь тянет музыку Ду Фу,

Резвяся и играя.

 

 

РАЗНОЕ 1.

 

                                   Я кушал фрукты и драконов

                                   В обманчивом Вьетнаме,

                                   Луну на тысячу лимонов

                                   Я нарезал руками…

 

Я стадом древних обезьян

Обсмеян был в Ханое,

Мне улыбался наркоман:

Обличье озорное.

Я шел на красный светофор,

Как записной вьетнамец,

В башке крутился местный вздор,

Пылал рекламный глянец.

Я окунался в Астану:

В ней возникал стихами.

За что мне эта жизнь? А ну,

Ответьте городами.

Теперь я стар и болен так,

Что доктора руками

Разводят... Расцветает мак

Под нашими домами.

Мой ангел кодекс соблюдя,

Отвел от бесов душу,

Я жил на дудочке дудя,

Порой на всю катушку.

Я буду чистым уходить,

И всё. И всё такое.

Позвольте как-нибудь дожить

Вы, племя молодое.

Позвольте вывернуть карман:

Я тоже жил на свете.

Ты слышишь, в синем блеске вран,

Ты слышишь, ангел смерти?!

 

 

РАЗНОЕ 2.

 

Художник Батюшков писал

Мне стих, как житель рая.

Меня Жуковский обнимал,

Страшилками пугая.

Всё по-немецки: was ist das

И всякое такое...

Виниловый крутился пласт,

И племя молодое

Читало Пушкина взахлеб

И Вяземского тоже.

Несли иные чей-то гроб,

Ты это видел, Боже?

В сверхдальнозоркие (прикинь)

Приборы марсиане

Всё это видели... Богинь

(Ну как на биеннале)

Они показывали нам,

А мы не возражали,

И марсианский пел Адам,

Для Евы те печали,

Которые знакомы мне,

Да и тебе, товарищ,

Мерцало нечто в вышине,

Как лампы обиталищ,

 

В которых, может быть, и мы

По смерти очути́мся, 

И слышал я: поют псалмы

Все те, которым снимся...

...Нас марсиане не хотят,

И, видимо, так надо.

Сквозь рай сквозит не Дантов ад,

А только святость сада.

 

 

* * *

Стараюсь на плаву держаться, но –

Кто говорит, что скоро я на дно

Отправлюсь? Ну, конечно, личный призрак.

Волочится за мною по ночам,

Врет мастерски, и шлет по адресам:

Рукой подать до панночек нечистых.

 

Не в зеркало, а в зазеркалье он

Глядится вечерами, так влюблен

В своих, но – говорит совсем другое.

И если он ублюдок? Кто же я?

Мы как две капли? Хуже: не друзья.

Что между нами? Что-то потайное?

 

Вот он завис на торцевой стене,

В зеленом свете, в голубом огне

Мерещится, за ним есть третий кто-то…

В сомнамбулу я превращаюсь и –

Вздремнул, проснулся – в цвет картошки фри

Луна стоит на страже Бегемота

 

Библейского, и обещает что

Всё будет хуже? Что за колдовство?

Мне ничего (не заливай) не надо.

Ни женщин нет, нет давешних друзей,

Пожалуй, самый верный друг – Морфей,

Кто подтвердит? Спросите дубликата.

 

Пока он дышит – в памяти музей

Открыт до петухов, сведу́щ дисплей:

Каким подонком выглядишь ты сам-то?

Взгляни в свои бесславные дела,

А вот и та, которая дала,

Но вовремя погасла, точно лампа.

 

Цветочки это? Ягодки, дружок,

Всё это, кореш, – волчий пирожок,

Слетевшего с катушек явный признак,

Язвительность, абсурд и матерок...

По сути дела, «виртуальный морг»,

Вот что тебе показывает призрак.

 

 

ЧЕРНЫЙ ЗАЯЦ

 

Зимою сердце смотрит черным зайцем

На белый колер, стойкий лёд реки,

На девочку: гуляет с африканцем,

Похожим на Степаныча* стихи.

Эндемик мексиканских захолустий

Твой черный заяц, не черней детей

Гекаты, что в пальто из нежной грусти

Невдалеке от стылых галерей

Деревьев, опустивших руки в зиму,

А корни в подземелья, где живут,

Стучат и спят, и мнут цветную глину

Не хоббиты, а гномы, стерегут

Сосуд волшебный – золото и яшма...

Зимою кайфно в кресле подремать

Над книгою Алжира, что миражна,

Над словом, крылышкующим в тетрадь.

Зима глядит недетскими глазами

На слабый мир, на крепкий лед реки

И падает за белыми церквями

От смеха, принимая за такси

«Паджеро» с заболевшим «мандарином»   

И лекарем с пилюлями в руке.

А рядом персонаж с лицом гусиным

И огонек томится в погребке:

Глинтвейн на травах и медовый бренди,

И кутают тоску, и ждут других,

И черный заяц в старой киноленте

Мелькает на экранах сетевых.

Теперь смотри: Геката машет дланью,

Луна краснее колера лисы.

...Зимою сердце, видимо, за гранью

Какой-то там нейтральной полосы.

 

* * *

Ну вот и троллинг кролика, а кто

У нас сегодня кролик? Их немало.

Из дома выйдешь: волк в полупальто,

В глазах огни бесцветного кошмара.

Вот потому и некому сказать...

А что сказать, попробуй догадайся

И запиши, как максиму в тетрадь,

В постыдно-мерзком демонам сознайся.

И сам ты заяц, чем вам заяц не

Потрафил (угости меня морковкой!),

По улице идешь, а там в огне

Сапфирный тигр, а подле тварь с винтовкой,

Вот потому и некого обнять,

Хорошее сказать, позвать на кофе,

По старой ссылке прочитать «Кровать

Летающую» и – на полуслове

Себя поймать. Такая полоса...

Такое многоточие, прикинь-ка:

Вчера по Маховой прошла лиса,

Сегодня по Тверской собака Динго.

Кого водила? Ела эскимо,

Скорей лизала, сам ты черт в квадрате,

Кому такое написать письмо,

Чтоб стало лучше в этом снегопаде. 

Ну да, я позабыл вам написать,

Что снег с утра засыпал всё, что можно.

Вот потому и некого обнять,

К тому ж без алкоголя слишком тошно.

Не так ли, повелитель Саваоф?

Не так ли, искуситель Мефистофель?

Пускай я буду кролик, я готов,

Перехожу на травку и картофель. 

Такая вот раскладка, не хочу

Я больше ни-че-го и флаг мой белый

Я завещаю лучшему врачу...

Пускай другой везучий и умелый

Напишет вам зеленые слова,

Ну, а меня чудовищ гневных стая

Раздавит в переулке, как червя, –

Легко, играя.

________________________

* Николай Гумилев