Дмитрий Игнатов

Два рассказа

ОН. ОНА. ОСЕНЬ
 
Виктор отбил заголовок парой пустых строк и закрыл крышку ноутбука, полностью перепоручив муки творчества писательской нейросети. Теперь хитрая программа продолжила сочинительство без него, используя метод свободных ассоциаций и изученный ранее его персональный писательский стиль.
Сначала он с недоверием относился к машинному творчеству, представляя, что из хаотического набора слов в своем словаре компьютер сможет соорудить как максимум какое-нибудь шизофреническое псевдофилософское эссе на манер тех, которыми регулярно грешат неудачники с литературных сайтов. Но после нескольких проб-ных текстов нейросеть научилась писать довольно складные рассказы с сюжетными поворотами и интригами. В какой-то момент Виктор решил рискнуть и отправил такую рукопись издателю. Его удивлению не было предела, когда текст, в котором человек не написал фактически ни одной связной строчки, был принят к печати. Устоять перед соблазном было слишком сложно, поэтому и следующий «свой» рассказ Виктор «написал» точно так же. После третьего машинного «шедевра» обманывать стало легче. Однажды писатель дополнительно скормил компьютеру немного Чехова, а потом с нескрываемым злорадством читал в редакторской колонке литературного альманаха, что у него появился «неповторимый стиль: иронический и немного грустный».
Надо сказать, что ноутбук у Виктора был не из новых, но хозяин был к нему не особенно требователен, компьютер долгие годы исправно выполнял роль пишущей машинки. Теперь же устаревший аппарат с заметным скрипом проворачивал инструкции нейронного движка. Он накидывал описания мест и интерьеров, потом тщательно подбирал слова, лакируя стиль, и надолго зависал, обдумывая диалоги персонажей. Вероятно, более современная машина справилась бы с задачей в разы быстрее. Зато так у Виктора создавалась полноценная иллюзия сложного творческого процесса, а свободное время, которого у него образовалось в избытке, он с удовольствием проводил бездельничая.

Писатель сунул ноги в сильно поношеные, но удобные теннисные туфли, набросил на себя вытертую на рукавах ветровку и вышел из дома. Небольшой загородный коттедж с заостренной на готический манер крышей когда-то считался в его семье летней резиденцией. Сюда, как тогда говорили – «на дачу», отец вывозил всех в середине мая и почти до самого конца августа. Мать пыталась разводить какие-то цветы, но тень окружающего леса так и не позволила ей развернуться в полную силу своих творческих планов. Теперь лес стал еще гуще и темнее, а из-за множества накренившихся и упавших стволов казался каким-то неопрятным. Впрочем, это совершенно не мешало прогуливаться по хорошо вытоптанным дорожкам и тропинкам.
Это  место  всегда  ассоциировалось у Виктора с детством. Самыми светлыми и счастливыми моментами – наверное, как и у всех. В отличие от тесной городской квартиры, где долгое время болели и скончались оба его старика. Поэтому, когда после смерти родителей перед Виктором встал вопрос, где оставаться жить, выбор для него был очевиден.
Жизнь скучающего на природе писателя прельщала его как внешним антуражем, так и собственным искренним желанием сбежать, наконец, от городской суеты. К тому времени Виктор уже приобрел популярность, издатель с удовольствием брал в печать его рассказы и романы, а авторские гонорары, когда-то поддерживающие стареющих родителей, теперь с лихвой покрывали все его скромные потребности.
Погрузившись в невеселые воспоминания, писатель углубился в лес. Сухая листва шуршала под ногами и делала его размышления еще более тоскливыми. Интересно, но в последнее время он почти разучился размышлять на отстраненные темы и совсем перестал фантазировать. Выдуманные истории казались Виктору какими-то пустыми и бесполезными – разве что они хорошо продавались. Когда-то давно желание излить мысли на бумагу вырывалось наружу. Чуть позже его подкрепило желание заработать на жизнь. Виктор мог днями просиживать за клавиатурой, не выходя из дома. Теперь же заниматься писательством по старинке у него не было ни желания, ни потребности. Он стал полностью свободен и мог, наконец, просто прогуляться по лесу – как сейчас. Писатель не помнил, куда именно ведет дорожка, на которую он свернул, он просто пошел вперед.
Скоро Виктор вышел на берег реки. Лес здесь обрывался почти у самой воды узкой полоской полудикого пляжа, а ряд нескольких старых деревянных скамеек, поставленных кем-то давным-давно, создавал впечатление небольшой набережной, протянувшейся вдоль воды. Виктор присел на лавочку и провел рукой по шершавым доскам с отшелушивающейся краской. Он помнил это место. Они с отцом приходили и купались тут по полдня, иногда пропуская обед. Мама ругалась на них, когда они приходили назад мокрые, но довольные, с всклокоченными волосами. Писатель грустно вздохнул. Неужели ему больше не о чем думать? Почему внутри не осталось ничего, кроме воспоминаний? 
Неожиданно от этих тоскливых мыслей его отвлек чей-то кашель. Он обернулся и увидел в десятке шагов от себя девушку с фотоаппаратом. Она увлеченно нацеливала объектив на какие-то одной ей ведомые листочки, ветки, кроны деревьев и довольно часто щелкала затвором. Писатель нашел ее интерес странным и отвернулся, решив, что это, вероятно, одна из периодически приезжающих туристов, спешащих бездумно запечатлеть каждый понравившийся вид, чтобы потом запостить в социальных сетях. Впрочем, денек выдался и правда довольно приятным и красивым. Солнце ярко золотило красноватые кроны и серебрило мелкую рябь на воде. И эта девушка с ярко-рыжими крашеными волосами, в каком-то смешном оранжевом шарфе, тоже казалась какой-то осенней и, странным образом, весьма уместной, словно специально вписанной в окружающий пейзаж. Писателю вдруг захотелось еще раз на нее посмотреть. Он осторожно и чуть нерешительно обернулся, но девушки уже не было.

* * *
Наталья проснулась ранним утром. Она лежала на раскладушке прямо так, как и уснула вечером, не снимая верхней одежды, укрывшись колючим верблюжьим одеялом. В доме было пусто и холодно. Двухконтурный бойлер вчера так и не захотел заработать, а старенький электромасляный обогреватель явно не справлялся с кубатурой помещения.
Девушка потянулась, поправила высокий и толстый, как бублик, ворот своего вязаного свитера в бежевые и коричневые полоски, вдоль которых росли елки и скакали олени, отключила обогреватель и включила вместо него пузатый электрический чайник. Разровняв пальцами свои спутавшиеся за ночь огненно-рыжие волосы, она связала их резинкой в хвост и принялась с обезьяньим проворством копаться в небольшом рюкзачке.
Прежние жильцы не побеспокоились о том, чтобы оставить хоть какую-то мебель. Поэтому и электрочайник, и рюкзачок, и небольшой кофр для зеркального фотоаппарата располагались прямо на полу рядом с раскладушкой. Зато в этом совершенно неуютном доме можно было оценить геометрию пространства и ощутить какую-то особую визуальную магию конструктивной пустоты, требующей, чтобы ее заполнили.
Вчера Наталья потратила почти два часа, фотографируя отдельные, как ей казалось, интересные детали. Неровности досок, фрагменты несущих балок, отдельные царапинки и выбоинки, нарушающие целостную текстуру стен, пола и потолка. Вероятно, всё это будет сокрыто под новой отделкой вскоре после того, как она примет решение об окончательном переезде. Эта информация будет надолго, а возможно и навсегда, потеряна. Истинный облик помещения скроется под типовыми и безликими обоями, стеновыми панелями, напольным покрытием и потолочной плиткой. Пройдет год или два, пока новые поверхности окажутся вновь естественным образом «зафактурены». И в каком-то смысле это будет уже совсем другое пространство.
Чайник забурлил и щелкнул, изрыгая в холодный воздух струйку горячего пара. Девушка налила кипяток в крышку от термоса и всыпала из пакетика растворимый кофе. Не лучший вариант, но, за неимением другого, вполне подходящий. Отказать себе в утренней чашечке кофе она, в любом случае, не могла. Девушка неторопливо отпила слишком горячий, слишком сладкий и слишком ненатуральный напиток и прикрыла глаза от удовольствия.
Окончательно проснувшись, девушка еще раз окинула взглядом пустой дом, обмотала шею длинным оранжевым шарфом, перекинула через плечо кофр с проверенной зеркалкой и уверенным шагом вышла в осенний лес. В чуть обжигающей нос утренней прохладе ощущалось скорое приближение зимы. Лес уже начал местами обнажаться, словно когтями царапая чистое голубое небо острыми черными ветками. Но золото не опавшей до конца листвы всё еще горело яркими красками, словно отдавая сейчас весь тот солнечный свет, который впитало за лето. 
Наталья вынула зеркалку из кофра, открыла объектив и со щелчком включила фотоаппарат, отозвавшийся легким приветственным писком. Теперь она была готова к фотоохоте. Снимать Наталья начала довольно рано: еще в школе дедушка подарил ей небольшой, но довольно приличный фотоаппарат. С тех пор она не помнит случая, чтобы расставалась с объективом. Желание снимать всё подряд – начиная от своего завтрака, отражения в зеркале и заканчивая собственными вытянутыми в кадр ногами – быстро прошло. Наталья решила заняться фотографией всерьез и стала разборчивее в выборе объектов для съемки.
Сначала она, как, возможно, и многие, представляла себя фотохудожником, создающим в своих оригинальных фотосетах уникальные образы. Процесс выглядел со стороны весьма эстетичным и привлекательным и к тому же сулил неплохой доход. Но на десятый раз Наталью уже буквально тошнило от очередной тупой курицы с надутыми губами, желающей запечатлеть себя в образе лесной нимфы. Глядя на очередную клиентку, девушка вновь и вновь ловила себя на мысли, что ничего путного из этой болотной кикиморы всё равно не получится.
И в один прекрасный день она просто не пришла на съемку. Проходив в подавленном состоянии пару дней, девушка от нечего делать пересмотрела весь свой архив, а потом взяла и выложила его целиком в Сеть для платного скачивания. Всё подряд: свой завтрак, вытянутые ноги, верхушки деревьев, виды из окна... Каково же было ее удивление, когда в течение нескольких минут была продана первая фотография – старый кадр с шишкой, лежащей на пеньке, который она сняла еще будучи школьницей. 
Быстро оценив все прелести цифровой торговли и почувствовав вкус успеха, Наталья принялась за дело с удвоенной силой. Изучая статистику скачиваний, она определила, что доходнее всего пейзажная съемка и зарисовки природы. Всевозможные макропланы с листиками, ягодками и жучками превосходно раскупались для оформления сайтов и журналов; обширные пейзажи охотно брали издатели глянцевых журналов и рекламщики для своей полиграфии, а фото, заполненные травой, листвой или камешками с удовольствием использовали для текстур разработчики компьютерных игр.
Постепенно в электронной коллекции Натальи оказались все мыслимые и немыслимые кадры весенней и летней тематики – почти всё, что можно было собрать в длительных прогулках по городским паркам, скверам и дворам. К осени девушка решила подготовиться обстоятельнее, так родилась мысль о переезде «на природу». Поиск подходящего места продлился недолго. Отфильтровав по цене предложения на сайте недвижимости, она сразу наткнулась на дом, в который моментально влюбилась. Широкий, с треугольной крышей, огромными витражными окнами под самый потолок, с двумя просторными комнатами-студиями на первом этаже и импровизированным вторым ярусом под крышей, а главное – совершенно пустой, без отпечатка жизни предыдущих жильцов.
В тот же вечер Наталья внесла залог, а уже на следующий день, забрав заветные ключи, поехала осматривать будущее место своего обитания. Ни старый автоматический бойлер, отказавшийся работать, ни полное отсутствие каких-либо светильников не расстроили восторженную покупательницу. Она уже мечтательно представляла, как когда-нибудь всё обустроит под прибежище одинокого фотохудожника.
Пока же она снова и снова нажимала на кнопку затвора, каждый раз думая, что никогда не смогла бы сделать такой звенящий и яркий кадр в проклятом пыльном городе. Двигаясь по лесной дорожке и часто сворачивая с нее в поисках интересного вида, она постепенно углубилась в лес и неожиданно для самой себя вышла к реке. Запечатлев вид на воду и противоположный берег, сняв засыпанную пожелтевшей листвой деревянную лавку и макроплан с одиноким листиком, лежащим на старых растрескавшихся досках, она сконцентрировалась на ветках огромной разросшейся ивы. Вытянутые листья дерева красиво свисали на фоне воды, чудесно размывающейся солнечными бликами в короткофокусном объективе.
Сделав несколько кадров, Наталья вдруг ощутила чье-то присутствие и обернулась. На одной из скамеек, стоящих вдоль воды на манер небольшой импровизированной набережной, сидел человек. Он показался ей чем-то странным. Человек сидел неподвижно, задумчиво глядя на воду, вероятно, полностью погруженный в мысли. Девушка машинально подняла фотоаппарат, посмотрела на сидящего в прицел видоискателя и уже было занесла палец над кнопкой, но остановилась. Вспомнились вдруг привередливые «красавицы» с накаченными губами, она даже поморщилась. К тому же, как разумно рассудила Наталья, такое фото вряд ли кто купит. Без имени модели, задействованной в съемке, коммерческое использование будет затруднено. Покупатели в Сети не рискуют связываться с фотографиями, на которых запечатлены случайные люди.
Она еще раз придирчиво взглянула на иву и пошла вглубь леса, где виднелись ярко-алые кроны осин.

* * *
И это утро Виктора было похоже на предыдущее. Позавтракав на скорую руку, он позвонил издателю, выслушал избыточно восторженное о том, как прекрасно продаются его книги, статистику платных скачиваний электронных версий и сомнительные размышления о возвращении интереса читателей к печатному слову. Потом писатель какое-то время еще повалялся на диване, щелкая кнопкой пульта и бессмысленно переключая телеканалы. Подойдя к книжным полкам с классикой, он долго пересматривал корешки, но так и не решил, что бы мог перечитать. За полдня он не притронулся к ноутбуку, где уже, вероятно, вовсю развивался сюжет «его» нового рассказа. В итоге Виктор не придумал ничего лучше, как еще раз пройтись по лесу к берегу реки.
День выдался не по-осеннему теплым. Солнце заметно пригревало. Река, играя яркими искорками, так и манила, словно приглашая окунуться в себя с головой. Писатель осторожно подошел, стараясь не съехать вниз по топкому илистому берегу, и опустил руку в воду. Вода была ледяной, прозрачной и совершенно пустой. Летом здесь кишела жизнь, внутри бегали мальки, с берега в ряску хлопались пухлые лягушки, над водой летали стрекозы, теперь же не было видно даже водомерки. Жизнь засыпала в приближении холодов. 
Виктор подошел к скамейке, на которой сидел вчера, и только сейчас обратил внимание, каким толстым ковром из желтой опавшей листвы покрыто всё пространство вокруг. Он сделал пару шагов по этому пушистому шуршащему покрывалу и, подчиняясь какому-то ребяческому чувству, лег на него, раскинув руки в стороны, и закрыл глаза. В его сознании вспыхивали и улетали отрывочные воспоминания о детстве, летних днях, проведенных на этой реке... 
– Вам плохо? – внезапно прозвучал сверху женский голос.
Писатель открыл глаза и увидел ту самую девушку. Она была точно такой же, как и вчера: огненно-рыжая, чуть растрепанная, в нелепом оранжевом шарфе. Ее лицо было слегка взволнованно, а зеленоватые глаза обеспокоенно глядели на Виктора.
– Нет, мне хорошо, – ответил писатель и, заметив фотоаппарат на шее девушки, добавил, – только не надо снимать.
– Почему вы решили, что я буду вас снимать?
– Ну, вы же, судя по всему, фотограф.
– Да… Но я не снимаю людей.
– Почему?
– Ну… Это неважно, – девушка чуть замялась, а потом вдруг спросила, – можно к вам?
– Пожалуйста… Если вы считаете, что это уместно, – ответил писатель и даже чуть подвинулся.
– Ну, вы же считаете, – Наталья легла в листву буквально в двадцати сантиметрах от Виктора. – Хм… А тут и правда очень интересный ракурс.
– Я смотрю, вас сложно поставить в неудобное положение… – заметил писатель, наблюдая, как девушка фотографирует снизу вверх оранжевые кроны деревьев, обрамляющие небольшой клочок голубого неба.
– Да, мне вполне удобно, – не отвлекаясь, ответила она. – Учиты-вая, что в последнюю пару суток я сплю примерно в таких же условиях.
– У вас нет дома?
– Нет, дом у меня есть. В нем нет отопления… Кстати, – девушка повернула голову набок и посмотрела на Виктора, – вы случайно не инженер?
– Нет, я писатель, – ответил он, всё так же глядя вверх на кроны деревьев.
– А-а… теперь я вас узнала… Вы писатель… Тот самый…
– Да, я тот самый писатель.
– Жаль…
– Непривычно такое слышать, – Виктор, наконец, посмотрел на девушку. – Обычно читатели сразу хотят взять автограф или сделать сэлфи.
– Ну, я же не читатель. Я вас не читаю, – улыбнулась она.
– Обидно.
– Не расстраивайтесь, в последнее время я не читаю не только вас, но и других.
– Это немного утешает. Так, а что с вашим отоплением?
– Что-то с котлом… Но разве вы, писатель, в этом что-то понимаете?
– Совсем немного. Но достаточно, чтобы в моем доме отопление работало, – Виктор снова отвернулся.
– Думаю, этого достаточно. Не хотите мне помочь?
– Уверены, что вам не следует поискать профессионала?
– Ау-у-у! Профессионал!.. – наигранно громко прокричала девушка, а потом снова обратилась к Виктору. – Кажется, поблизости их нет. Придется всё-таки прибегнуть к вашей неквалифицированной помощи.
– Хорошо, – ответил писатель, поднимаясь с земли и отряхивая с себя листву, – но вы можете об этом пожалеть…
– Даже не сомневаюсь в этом. Пойдемте!

* * *
Виктор и Наталья вошли в пустой дом. Помещение показалось писателю безжизненным, воздух внутри почти не отличался от уличного.
– И здесь вы живете? – оглядываясь по сторонам, спросил он, как показалось Наталье, с легким пренебрежением.
– Да. Уже два дня, – ответила девушка.
– Понятно… – задумчиво протянул он.
– Считаете, что это был плохой выбор?
– Нет, почему же? Вовсе нет. Дело не в этом…
– А в чём же?
– Просто когда я вас вчера увидел, ваше лицо мне показалось очень знакомым. Словно воспоминание из детства… – писатель сделал несколько шагов вверх по лестнице и еще раз оглядел помещение с этой высоты. – Я сейчас живу в доме родителей, недалеко отсюда. Он не такой просторный, но чем-то напоминает… Вот и решил, что было бы забавным, окажись мы старыми соседями.
– Да, это было бы интересным сюжетом. Встреча старых соседей… – согласилась девушка. – Но – нет. Впрочем, ведь мы можем стать хорошими новыми соседями? – Наталья улыбнулась и вопросительно посмотрела на писателя.
– Думаю, что да, – кивнул он. – Так где ваш бойлер?
– Да вот! – девушка указала на массивный блестящий корпус, закрепленный на стене.
Виктор нажал единственную плоскую кнопку, чуть утопленную в поверхность, и на передней панели зажегся сенсорный дисплей. Какое-то время аппарат пошумел, а потом издал пронзительный и протяжный писк и замолчал. На дисплее горела загадочная надпись «Е1».
– Вот так он всё время и делает, – грустно проговорила Наталья.
– Это же «Глобал автоматикс», – констатировал писатель, изучая металлическую бирку на боку корпуса, – у них 25 лет гарантии… Почему не пробовали звонить на сервис?
– Связь тут очень плохая. А Интернет тем более не тянет.
– И инструкция, конечно, не сохранилась… – пробормотал Виктор. – У меня похожая модель. «Е1» – это код ошибки, говорящий о разгерметизации. Бойлер продувает все трубы и пытается понять, есть ли утечка, поэтому в инструкции было написано, чтобы при первом включении были закрыты все краны.
– У вас хорошая память. Но у меня и кранов-то пока нет…
– А гаечный ключ? Попробуем всё пересоединить...
Наталья какое-то время копалась в картонных коробках, сваленных под лестницей, и наконец достала оттуда блестящий гаечный ключ. Писатель взял инструмент и молча принялся за работу.
– Я вот всё думаю о том, что вы сказали, – вдруг проговорила девушка, наблюдая, как Виктор сосредоточенно откручивает гайки, – что видели меня в детстве. Это странно… Не находите?
– Ничего странного, – ответил он, не отвлекаясь. – Воспоминания из детства мне приятны. Вы тоже показались мне приятной и симпатичной. Теплые воспоминания и теплое ощущение от милой девушки. Вероятно, это удачно совпало. Как неожиданное ощущение дежавю.
– Вы флиртуете?
– Нет. Подержите, пожалуйста, эту шайбу-прокладку.
– Просто вы так легко говорите о том, что чувствуете, – проговорила девушка, крутя в руках черный резиновый кругляш.
– Я же писатель. Это часть моей профессии: понимать и объяснять человеческие чувства, превращая их в слова.
– Вы, писатели, вечно всё придумываете… То, чего нет.
– Да, а вы, фотографы, просто снимаете то, что есть. Давайте шайбу.
– Я называю это оцифровкой реальности, – сказала Наталья, передавая Виктору деталь, – какой бы образ я ни снимала, он навсегда остается в моем компьютере.
– Интересная мысль. В таком случае мои тексты – это оцифрованная фантазия.
– Логично.
– И то и другое, в конечном итоге, просто последовательность нулей и единиц, – задумчиво проговорил писатель, – и это мы считаем достаточно важным, чтобы тратить на это свою жизнь.
– А вы пессимист…
– Нет. Будь я пессимистом, не считал бы, что сейчас ваш бойлер должен заработать, – сказал Виктор и шлепнул по кнопке на передней панели.
Аппарат заработал, выдав на сенсорном дисплее показатели температуры и кнопки для управления. Наталья наигранно зааплодировала. В трубах зашумела вода, наполняя систему отопления. Постепенно по дому начало растекаться тепло. 
– А вы, оказывается, мастер не только слова, но и дела.
– В основном, конечно, мастер слова, – ответил писатель и, как ему показалось, немного покраснел.
Девушка нажала на кнопку электрочайника, и тот со всё нарастающим шумом начал торопливо нагревать воду.
– Теперь я просто обязана предложить вам чашечку кофе, – сказала она, высыпая содержимое пакетика в открученную крышку термоса. – Правда, это не совсем чашка… И не совсем кофе… Но больше у меня ничего нет. Обещаю, что в следующий раз подготовлюсь лучше.
– Спасибо, – сказал Виктор, беря из рук Натальи импровизированную чашку и отпивая горячий напиток.
– Говённый, да? – настороженно спросила девушка.
– Самый вкусный говённый кофе, который я пил на этой неделе, и я… – писатель вдруг замолчал, задумчиво уставившись куда-то в пустоту.
– Что? – чуть взволнованно спросила девушка, – настолько плохо?
– Нет… Просто… Еще одно странное ощущение.
– Снова дежавю?
– Нет, другое… Я вдруг ощутил, как всё сегодня было странно и необычно. Наша встреча. Этот пустой дом. Вы в этом осеннем шарфе. Всё выглядит каким-то нереалистичным…
– Ой, перестаньте! – рассмеялась девушка. – Просто вы давно не выходили из своего дома. И вообще, одичали тут…
– Возможно… Вот вы сказали об оцифровке реальности… Что если не только наши фантазии и то, что мы видим вокруг, но и мы сами можем быть оцифрованы? Что если мы уже являемся чьей-то оцифрованной фантазией? Последовательностью нулей и единиц… 
– Кажется, вам нужно смотреть поменьше фантастики на ночь, – заботливо проговорила Наталья. – Пожалуй, я провожу вас.
– Считаете, что я не вполне адекватен?
– Да. Переутомились от непривычной работы, – девушка внезапно взяла Виктора под руку и вывела из дома. – Срочно на свежий воздух!

* * *
Сумерки начали сгущаться над лесом. В лучах заходящего солнца, которое уже вот-вот готово было скрыться за горизонтом, золотые кроны деревьев казались вишнево-красными. Между деревьями уже растеклась налетевшая с реки ночная прохлада. Еще немного и теплый яркий день плавно перейдет в холодную и сырую осеннюю ночь.
Виктор и Наталья неторопливо шли по лесу вдоль берега. Она держала его под руку, словно они знали друг друга уже очень давно, а не познакомились только сегодня.
– Я бы хотел вам признаться, – прервал затянувшуюся паузу писатель.
– Неужели в любви? 
– Нет... Намного хуже.
– О, господи! Что может быть хуже?! Вы уверены, что готовы доверить такие серьезные тайны малознакомой девушке?
– Почему бы нет?
– Вы рисковый человек!
– Вы всё равно никому не расскажете… И вам никто не поверит…
– Ну, говорите уже! – задергала девушка писателя за рукав. – Я же обожаю чужие секреты! Не томите, интриган!
Виктор сделал паузу, тяжело вздохнул, а потом проговорил:
– Дело в том, что последний десяток моих книг на самом деле написал не я.
– То есть? Как это? – удивилась девушка и вдруг рассмеялась: – У вас имеется персональный литературный негр, которого вы держите в подвале? Угадала? Вы опять всё сочиняете! Хотели меня разыграть?
– Вовсе нет, – грустно ответил писатель. – Мой приятель-программист поставил мне на компьютер самообучающуюся программу... Нейросеть. Она умеет читать тексты, которые ей даешь, а потом начинает сочинять сама. Получается очень складно и неплохо. Так я делаю весь последний год. И ни издатель, ни читатели даже не догадываются, что это написал не я. Сам же я уже давно не пишу ни строчки…
– Забавно, – неожиданно спокойно отреагировала девушка. – Выходит, теперь вы не просто талантливый писатель, но и талантливый мошенник!
– Находите это забавным?
– Довольно-таки… А еще мне это напомнило историю, которую я читала на прошлой неделе. Точно таким же образом поступал художник-экспрессионист. Критики восхищались, как точно в своих работах он передает всю гамму человеческих чувств. А картины за него рисовал компьютер. Когда же обман раскрылся, по иронии, его картины только выросли в цене…
– Действительно забавно, – задумчиво проговорил писатель и посмотрел на девушку. – Думаете, мне стоит поступить так же?
– Кто знает? – она улыбнулась и пожала плечами. – В любом случае, я не вижу в этом ничего особо постыдного. Люди платят за цифровые копии, покупают подписку на тупые онлайн-сериалы. Почему бы им не читать книги, написанные нейросетью? И вы сами говорили, что всё это всего лишь последовательности нулей и единиц…
– Но разве в таком «творчестве» есть настоящая ценность?
– Настоящая? А разве в этом мире есть еще что-то настоящее?!
– Вы... Я... Этот вечер...
– Неужели?! – девушка резко отдернула руку и сделала шаг в сторону. – А знаете, почему я перестала фотографировать людей?! Люди постоянно лгут! Когда пишут, когда говорят... Друг другу, самим себе, всем... Даже когда смотрят в мой объектив!
– Думаете, я обманываю вас в чем-то?
– Думаю, вы просто всё выдумываете… – уже спокойнее и с какой-то безысходной грустью в голосе сказала Наталья и отвернулась.
Она стояла в своем нелепом свитере с елочками и оленями, скачущими на бежевых и коричневых полосках, в намотанном на шею легкомысленном оранжевом шарфе, и задумчиво смотрела на воду, в которой своими огненными красками горел закат. Почти тем же взглядом, каким вчера на ту же воду смотрел Виктор.
– Что ж, я не давал себе обещания не фотографировать людей... – проговорил писатель и, достав смартфон, вдруг сфотографировал Наталью в лучах заходящего солнца.
– Зачем вам это? – чуть нахмурившись, спросила девушка и, тем не менее, в последний момент повернулась к камере наиболее выгодным ракурсом и чуть улыбнулась.
– Мы же, писатели, всё выдумываем… А так у меня будет доказательство вашего существования, – усмехнулся Виктор. – Привяжу в списке контактов к номеру телефона, который вы мне сейчас дадите.
– А вы нахал... Не хотите для начала хотя бы узнать мое имя?
– Это неважно, – ответил Виктор, продолжая копаться в телефоне, – я уже записал вас как «Соседка». Других соседок у меня тут всё равно нет. Давайте номер…
– Ну, записывайте. Плюс восемь… Двести тридцать три… – начала диктовать Наталья, чуть наклонившись и заглядывая в экран. – А что, если у вас тут появится еще одна соседка?
– Не менее симпатичная? – отводя взгляд от экрана, без видимых эмоций спросил писатель.
– Ну, допустим.
– Я запишу ее как «Соседка 2».
– Вот это обидно.
– Не расстраивайтесь. Как минимум, для моей телефонной книжки вы навсегда останетесь номером 1.
– Какой же вы всё-таки мерзкий тип! – заметила девушка и, чуть прищурившись, посмотрела на писателя. 
– Я непременно вспомню об этом и включу в счет, когда в следующий раз буду оказывать свою неквалифицированную помощь, – улыбнулся Виктор.
– И весьма расчетливый мерзкий тип, – добавила Наталья.
– Вот моя визитка. Там так и написано, – писатель вдруг вытащил из кармана немного потрепанную карточку и протянул собеседнице.
– Зачем вы их носите по лесу? – спросила она, забирая потертую визитку из рук писателя.
– Случайно завалялась.
– А я думала, на случай встречи с симпатичными соседками.
– Хороший вариант. Учту на будущее. Там и номер, и имя…
– Я всё равно запишу вас как «Тот самый писатель», – улыбнулась Наталья и снова взяла Виктора под руку. – Кстати, насчет вашей неквалифицированной помощи… В конце недели мне должны доставить мебель. Кому-то нужно будет ее собрать.
– Предполагаю, что мне? 
– А вы проницательный человек... Писатели и правда видят людей насквозь. Не то, что мы, поверхностные фотографы, – чуть язвительно заметила она.
– Значит, мы с вами увидимся уже в конце недели?
– Нет. Вы что, и правда решили сегодня меня обидеть? – девушка вопросительно посмотрела на писателя. – Я вам настолько не понравилась?
– Напротив, – смутился Виктор, – понравились…
– Ну так зачем же нам ждать до конца недели? Почему бы не увидеться завтра? Встретимся прямо здесь… Можете сидеть на этой лавочке. Ну или, как вы любите, зарыться в листву. Только не очень глубоко, чтобы я могла вас найти…
– Я, в общем-то, не против… – пробормотал писатель, явно не ожидавший такого решительного поворота.
– Еще бы вы были против! Когда сами чуть ли не силком выудили у меня мой номер телефона и всучили свою визитку!
– Значит, до завтра?
– Да, до завтра.
– А может, мы поцелуемся на прощанье? – вдруг спросил Виктор.
– Вот вы нахал... Такие вещи нужно делать, а не говорить, – засмеялась девушка и внимательно посмотрела в его глаза. – И вообще... Еще слишком рано. И уже слишком поздно. Поэтому мы просто пойдем по домам.
– Вы правы, – согласился с Натальей писатель. – До завтра…
Он уже хотел было развернуться и уйти, но она вдруг проговорила:
– Знаете, что пришло мне в голову… А может, мы и правда были с вами знакомы в детстве? Ваш дом был вон там, за тем поворотом справа в конце длинной кленовой аллеи. Вы приезжали почти на всё лето и целыми днями купались с папой в реке. А меня только на месяц оставляли здесь у бабушки. Я подолгу бегала по лесу, играла в прятки, воображала себе какие-то приключения, а потом, когда уже начинало темнеть, бежала домой, и бабушка пекла вкусный пирог с вишней…
– Возможно, – писатель пожал плечами и слегка улыбнулся.
– Мы ведь можем просто взять и выдумать эту историю? И она будет существовать. Ведь выдуманные истории ничем не хуже настоящих. Правда?..

* * *
Виктор проснулся, когда за окном вовсю светило солнце. Впервые за последний месяц писатель прекрасно выспался и теперь был совершенно бодр и даже весел. Он отдернул пыльную штору, открыл настежь окно и впустил в дом прохладный воздух осеннего леса. Откуда-то сверху на подоконник с еле заметным шорохом плавно опустился осенний лист. Виктор улыбнулся и не стал его убирать.
Взгляд писателя вдруг упал на картонную коробку под столом, перетянутую скотчем. Он вспомнил, что было там. Поискав ножницы, но так и не найдя их, он отодрал скотч руками и извлек из коробки старую пишущую машинку. Друзья как-то подарили ее ему на какой-то праздник. Это был скорее символический и шуточный, нежели практический подарок. Тем не менее сейчас писатель поставил древний агрегат на стол, вставил чистый лист бумаги, поправил перекрученную ленту и, задумчиво посмотрев в окно, вдруг начал печатать.
Поначалу он часто спотыкался, чертыхался, что с непривычки путает или недостаточно сильно пропечатывает буквы, но потом процесс всецело поглотил его. Стрекотание пишущей машинки, вылетая из открытого окна, казалось, дрожало в прозрачном и прохладном осеннем воздухе и далеко расходилось по лесу. 
Наталья сидела на скамейке одна. Несколько раз она порывалась взять мобильный телефон и позвонить, но дисплей каждый раз останавливал ее надписью «нет сети». Девушка прислушалась к звукам в лесной тишине и слегка улыбнулась. Откуда-то сзади раздался веселый детский крик. Она обернулась и увидела прогуливающуюся поодаль семью. Очевидно, горожане, решившие в последние теплые деньки осени выбраться на пикник.
Оставив родителей позади и вырвавшись на свободу, в осенней листве играла девочка лет десяти. Она весело хватала ворох желтых листьев, что есть силы подбрасывала их в воздух над своей головой и весело смеялась. Наталье было даже слегка удивительно, что современные дети еще способны на подобное первозданное веселье. Не ожидая этого от себя, девушка вдруг взяла фотоаппарат и, взглянув на играющего ребенка, через видоискатель сделала несколько снимков.
Впрочем, прыгать в листве девочке быстро надоело. Она стала что-то искать в карманах курточки и достала смартфон. Всё еще глядя на нее через фотоаппарат, Наталья вдруг погрустнела, но тут произошло нечто совершенно неожиданное. Девочка вдруг подняла с земли небольшую сосновую шишку, положила на пенек и сфотографировала. 

* * *
Виктор зачем-то машинально еще раз проверил последний абзац текста, добавил пару пустых строк, напечатал дату и удовлетворенно закрыл крышку ноутбука. На этот раз получилось просто прекрасно: он, она, осень... Определенно, так хорошо он не писал еще никогда. Читатели будут в восторге. Эх, знали бы они... Писатель улыбнулся, а потом набросил на себя старую ветровку и вышел прогуляться по осеннему лесу.

КАМЕРНЫЙ КЛУБ КОЛЛЕКЦИОНЕРОВ, ИЛИ 8К 

У вас есть девушка? Как бы вы ни ответили на этот вопрос, это неважно для моей истории, потому что она не о девушке, а о хобби. Кстати, у вас есть хобби? Если нет, то непременно заведите себе хобби. Поверьте, зачастую это важнее, чем завести кота. И даже важнее, чем завести девушку.
А знаете ли вы, что, в отличие от котов, которым всё равно, девушки по отношению к хобби делятся на два типа. Первым интересно, чем занимаетесь вы. Они с интересом суют свой любопытный нос, заглядывая вам через плечо, задают вопросы. Иногда восхищаются, но чаще оказываются совершенно разочарованы, на какую ерунду вы тратите свое время, и в лучшем случае молчат. Вторых больше волнуют свои занятия, и они будут посвящать им часы, дни, месяцы, а то и годы. Они могут или без умолку рассказывать вам о них, а могут молчать так, словно это нечто сокровенное, не предназначенное для постороннего глаза.
Катя представляет оба типа. Что подчеркивает относительность и ущербность любых подобных классификаций. Впрочем, сама она так не думает. И если спросить ее, какая она, скорее всего, она выдаст четкий набор определений: высокая, стройная, умная, блондинка. И это будет правдой.
– Умная блондинка – это оксюморон, – выдаю я банальнейшую шутку, на которую она уже не обижается, но над которой я сам по-прежнему смеюсь.
– Ты сам смеешься над своими шутками, – спокойно замечает Катя очевидный факт, вновь опуская глаза к своему монитору.
– Да, – соглашаюсь я лишь для того, чтобы продолжить спор, – потому что они смешные.
– Нет, – отвечает Катя, хватая наживку, – только потому, что они твои. Над моими смешными шутками ты не смеешься.
– Хочешь сказать, что у тебя бывают смешные шутки?
– Сейчас ты скажешь, что «мои смешные шутки» – это тоже оксюморон. Может, потому что ты, наконец, выучил слово «оксюморон»? 
– Ой, не смеши меня!
– Вот видишь, значит, у меня бывают смешные шутки.
Мы сидим напротив друг друга; мы занимаемся совершенно разной работой, но формально относимся к одному отделу. Интересно, какому умнику пришла в голову идея всех работающих на компьютере специалистов отнести в «IT»? Архитекторы тоже много работают на компьютере и тоже «рисуют картинки», но почему-то их не смешивают с дизайнерами. Зато программисты, пишущие свой код и аудирующие чужой, сливаются в едином цифровом экстазе. Блеск и нищета классификации. Впрочем, я рад, что год назад Катю посадили в мой кабинет. Здесь всегда тихо и спокойно. И из живых существ постоянно бывают лишь трое: я, Катя и разросшийся кактус, которому нравится тут меньше остальных, ведь он уже больше года никак не желает цвести.
Мы работаем вместе уже год и почти одиннадцать месяцев встречаемся; тем не менее продолжаем жить отдельно. Она много говорит о себе, но, кажется, я всё равно почти ничего не знаю о ней. Начнем с того, что за всё время я ни разу не был у нее дома.

* * *
Я прохожу в комнату. Первое, что бросается в глаза, это большой стеллаж с книгами, занимающий всю стену, что само по себе странно для середины XXI века. И небольшое количество всех прочих предметов. Аскетичность свойственна характеру Кати. Но я не ожидал, что это так явно будет выражаться в интерьере.
– Почему ты решила пригласить меня к себе домой? – спрашиваю я, разглядывая книги, пока она включает на кухне чайник. – Это какой-то новый этап отношений?
– Считай, что так, – отвечает она как-то легко и почти небрежно.
– А у тебя много книг, – неловко перевожу я тему разговора.
– Я в курсе.
– Но я не замечал, чтобы ты много читала.
– А я их и не читаю. Просто собираю по цвету корешков, – отвечает Катя, зайдя в комнату, и ставит на журнальный столик кружку с чаем и тарелку с магазинным пирогом.
– Хватит меня разыгрывать. Я же вижу, что они разного цвета.
– М-м-м, ну это ты заметил, – улыбается Катя.
– Окей! Но с книгой я тебя всё равно ни разу не видел, на работе и в транспорте ты не читаешь.
– Элементарно, Ватсон. Потому что я не из тех, кто читает на работе и в транспорте. Считаю, что этот процесс слишком интимный.
– Интимнее, чем секс? – улыбаюсь я, устраиваясь на небольшом диванчике и отпивая чай.
– Уверена, что да, – серьезно отвечает она. – Ведь только книга может трахнуть тебя до самой глубины души.
– И что это за книга... для тебя?
Я думаю, что этот вопрос заставит Катю задуматься, но она отвечает почти сразу:
– «1984».
– Оу... Я тоже любил в детстве читать Бредберри.
– Это не он написал, – в голосе Кати чувствуется глубокое разочарование, и это меня забавляет, – Бредберри – «451 градус по Фаренгейту».
– Какой позор... Меня сбили цифры в названии. Вторая попытка? Саймак?
– Нет.
– Фейхтвангер?
– Почему он? Совсем нет.
– Черт! – я расстраиваюсь почти взаправду, – Голсуорси?
– Ты прикалываешься?!
– Да.
– Я так и подумала, – Катя устало отводит кзгляд. – Но разнообразие имен выдает в тебе... 
– Книголюба?
– Любителя кроссвордов, – резко отвечает она.
– Это было больно. Теперь ты во мне разочарована?
– Немного.
– Не дашь мне?.. – я намеренно делаю длинную паузу.
– Ну, почему же? – удивляется Катя.
– ...почитать что-нибудь?
– Такому мерзкому типу я просто не смогу отказать. Только не потеряй и не заляпай ничем, потому что эти книги – часть ценной коллекции.
Я протягиваю руку и достаю потрепанную замусоленную книжку.
– Чейз в мягких корках? Часть ценной коллекции? – искренне удивляюсь я.
– Ценной для меня, – серьезно отвечает Катя. – Эти книжки я собирала несколько лет.
– Я, конечно, могу что-то напутать... – задумчиво отламываю я чайной ложкой кусочек торта и отправляю в рот.
– Как и с Бредберри?
– Да, как с Бредберри. Но разве коллекция не отличается от простой свалки барахла тем, что предметы объединяет что-то общее?
– Всё так, – отвечает девушка, хитро глядя на меня.
– И что же объединяет твою коллекцию? – я оглядываю полки, продолжая размышлять вслух, – тут и классика, и детективы, и фантастика, и история, и даже справочники...
– Не угадаешь?
– Не уверен, что любитель кроссвордов справится... – я поднимаюсь с дивана, беру с полки первую попавшуюся книжку и начинаю листать ее в поисках зацепки. Я небрежно пролистываю все страницы, ни о чем не думая, а потом возвращаюсь к форзацу. Многие коллекционеры надписывают свои книги или даже проставляют экслибрисы, которые часто говорят не только о владельце. Но ничего подобного я не нахожу. ISBN, издательство, тираж, год... Я улыбаюсь забавному совпадению, но потом вдруг решаю проверить свою шуточную гипотезу. Я беру с разных полок еще пару книжек и вдруг начинаю смеяться в голос.
– Что? – не понимая, как реагировать, спрашивает Катя.
– 1984. И это твоя «коллекция»? Серьезно? Ты собираешь книги по году издания?
– Да... А что такого? – она немного обиженно смотрит на меня, как на человека, который только что усомнился в чем-то для нее жизненно важном.
– Но ведь... – я пытаюсь говорить серьезно, – какой в этом смысл?!
– Он специфический... Ты не поймешь.
– Просвети меня.
Катя делает паузу, смотря на меня с неким недоверием, словно прикидывая мысленно, вызовут ли ее дальнейшие объяснения мои насмешки.
– Нет, не думаю, что тебе будет интересно. Ты же не коллекционер.

* * *
Говорят, что общее дело сближает людей. Психологи иногда рекомендуют парам найти такое занятие, которое увлекало бы их обоих. И речь, конечно же, не про секс. Но в тот момент я совершенно не планировал слишком уж глубоко погружаться в экстравагантное собирательство Кати. Просто когда наступает очередной выходной и мы вдвоем гуляем по городу, она не может отказать себе в удовольствии зайти в книжный магазин.
Правильнее назвать его «букинистический», ведь продаются в нем исключительно старые книги. Уже лет пятнадцать я не видел, чтобы хоть что-то печаталось на бумаге, разве что только рекламные брошюры и глянцевые журналы – по сути, всё та же реклама. Книги окончательно ушли в «цифру», а вместе с этим, вероятно, и пропало слово «букинистический», остался только «книжный». Но и в книжном магазине многое пропало. Например, продавец.
Катя ходит вдоль стеллажей, где аккуратными рядами расставлены рассортированные и проклеенные электронными чипами книжки. Вот она тянется за одной ей ведомым томиком, достает с полки, привычным движением раскрывает обложку и, разочарованно покачав головой, ставит на место. Не тот год издания. Так повторяется несколько раз.
Очевидно, вся трудность поиска очередной книжки для Катиной коллекции заключается в самом принципе, по которому эта коллекция собирается. Согласитесь, где бы вы ни находились, в библиотеке или книжном магазине, книги там расставлены совсем по иным законам. Они могут быть рассортированы по жанрам, по тематике, по названию в алфавитном порядке, в конце концов, по имени автора, но вряд ли кто-то расставляет книги по году издания.
– Как ты решаешь, что смотреть? – не выдерживаю и спрашиваю я.
– По списку.
– По каком списку?
– По списку в моей голове, – отвечает Катя, рассматривая очередную книжку. – Я вытащила список, фильтрованный по году, из каталога интернет-магазина, вычеркнула то, что у меня уже есть, а остальные ищу по названиям.
– Но это же не всегда работает, – пожимаю я плечами, – ведь часто там указан год первого издания, а не конкретно того, что есть в продаже. Есть книги, которые издавались в 1984-м, но впервые были изданы раньше, и тогда ты их пропустишь. А есть такие, которые были действительно впервые изданы в 1984-м, но потом переиздавались. И тогда ты, вероятнее всего, встретишь как раз более позднее издание.
– Спасибо, умник! – Катя немного раздраженно сверкает на меня глазами.
– Просто обычно такие ошибки никого не волнуют. Читателям не так важен год издания... как тебе, – я договариваю фразу и, видя, как лицо моей девушки постепенно краснеет от негодования, непроизвольно начинаю улыбаться.
– Ну и что?
– Что «ну и что»?
– Я же знаю, что ты хотел сказать.
– Ничего, – я почти смеюсь. – Нет, правда, ничего я не хотел сказать.
– Говори уже...
– Да мне нечего сказать.
– Да говори, ну!
– Ладно... – я решаю, что уже довольно помучил ее паузой: – Ты занимаешься какой-то фигнёй.
– Это твое мнение, – Катя отворачивается, снова погрузившись в поиски.
– Ты даже не можешь объяснить, в чем смысл!
– Могу, – Катя тоже выдерживает паузу, – но не хочу. Ты всё равно не поймешь. – Чуть язвительно, но довольно улыбается Катя, всё-таки отыскав подходящую книжку. – Потому что ты не коллекционер.
Мы проходим через безлюдную шеренгу автоматических касс. Сканер на рамке считывает ID с чипа на книжке и выставляет счет. Катя подносит мобильный к терминалу. После подтверждения перед нами раскрывается турникет, выпускающий нас из магазина.

* * *
Всё утро Катя работает молча. Очевидно, она еще обижается на мою недавнюю выходку, хотя и не подает виду. Я бросаю короткий взгляд на приунывший на окне кактус, прикидывая, как лучше начать разговор.
– Знаешь, что я тут подумал насчет твоего хобби?
– Знаю. Что это «фигня какая-то».
– Ну... Да. Но я сейчас не про это. Я тоже решил заняться коллекционированием.
– С чего вдруг? – презрительно хмыкает Катя.
– Просто надоело, что ты тыкаешь, что я «не коллекционер». Подумал, возможно и правда стоит попробовать. Вдруг это меня увлечет?
Не думаю, что я хоть сколько-нибудь серьезно подхожу к вопросу. Наверное, любое коллекционирование, если как следует разобраться, – довольно глупое и несерьезное занятие. В конечном итоге, коллекционер не создает никаких вещей, кроме набора из вещей, созданных не им. И коллекционером может стать любой. Для этого не требуется особого ума или способностей. Так какого же черта наглая девчонка смеет говорить мне, что я, дескать, не могу чего-то понять? 
– Зря иронизируешь, – говорю я Кате, пока она сидит за столом напротив и разбирается в своих кодах, – буду собирать свою книжную коллекцию.
– Неужели?
– Представь себе, – улыбаюсь я, словно не замечаю скепсиса в ее голосе.
– И что же это? Фантастика?
– Нет, почему же...
– Ну ты же любишь фантастику, – заметила Катя, – вот и подумала, что ты, возможно, решил собрать книжки любимой тематики.
– Я почти всё, что хотел прочитать, уже прочитал в электронном виде, – отвечаю я, делая вид, что тоже работаю.
– И какие же книги ты будешь собирать?
– Ну... – я загадочно замолкаю и делаю паузу, – пока еще рано об этом говорить. Я только начал. Но я непременно покажу тебе, когда книжек в коллекции наберется побольше.
– Снова разводишь меня? – хмурится Катя, но, кажется, о чем-то задумывается.
Я чувствую, что моя провокация удалась. Кате определенно понравилось бы, начни я и вправду разделять с ней ее сумасшествие. Что ж, тем забавнее будет разоблачение.

* * *
Как мне представляется, для начинающего коллекционера самое важное – ответить на вопрос, что и по какому принципу он будет собирать. Катя по одной ей ведомой причине собирает книги издания 1984 года. Возможно, ей просто так нравится роман Оруэлла, что сами эти цифры уже вызывают в ее тельце некое подобие ментального оргазма? Я не имею понятия. Но к созданию своей коллекции я решаю подойти с рассудительностью и прагматизмом, ведь основной моей задачей будет хорошенько потроллить не в меру заносчивую подругу.
И вот я уже один стою всё в том же безлюдном книжном магазине, где нет ни продавца, ни покупателей, в почти безлюдном мире, где среднестатистический человек чаще смотрит в экран своего мобильного электронного девайса, чем в окно. И уж, конечно, намного реже он смотрит на страницы бумажной книги. И в этот момент я делаю свой единственно правильный выбор. Я совершенно точно представляю, какой будет моя коллекция. И в ней точно будет смысл. Очевидный, видимый скрытый смысл.
Я смеюсь в тишине и беру с полки подходящую книгу. Делаю несколько шагов вдоль стеллажей и беру еще одну. Снова и снова, пока стопка в моих руках не становится большой и тяжелой.
– Для начала хватит, – говорю я сам себе, ощущая удовольствие, которое, вероятно, испытывают и коллекционеры, обретшие, наконец, своё «богатство».
Дома я освобождаю полку на стене. Цифровые диски с программами и фильмами, какие-то оставленные впопыхах мелочи, никому не нужные сувениры – всё отправляется в картонную коробку и ссылается в дальний угол шкафа с пожизненным приговором «когда-нибудь разберу». Всё. Теперь здесь будет находиться моя коллекция, подвожу я итог своей «уборке» и расставляю купленные книжки.
Я некоторое время смотрю на ряд корешков. Словно художник, делаю пару шагов назад, прищуриваясь и присматриваясь. Меняю пару книг местами, чтобы соблюсти «порядок».
– Да! Теперь идеально! – вслух произношу я и улыбаюсь.
Дверь на пути коллекционного психоза уже открылась, но, делая шаг внутрь, я не замечаю этого.

* * *
Люблю Катино лицо. Особенно в те быстротечные моменты, когда оно находится в состоянии перехода от одной эмоции к другой. В последнее время уже никого не удивишь эмоциональными андроидами и, тем более, смоделированными 3D-актерами, которые профессионально кривляются в кино вместо своих давно постаревших или умерших прототипов. Но момент преображения на живом лице живого человека бесценен!
И сейчас, когда Катя смотрит на мою коллекцию, я вглядываюсь в ее лицо. Этот миг стоит денег, потраченных на два десятка книжек.
– И это твоя коллекция?! – наконец выдавливает из себя Катя.
– Да! – с горделивым удовольствием в голосе отвечаю я.
– И эти книги...
– Зеленые! Они все зеленые. Смотри, как они классно вписались в интерьер.
– М-да... – задумчиво протягивает Катя, очевидно, не зная, как реагировать дальше.
– Обрати внимание, – продолжаю я, чтобы усилить эффект, – я расставил их по оттенкам: от более светлого к темному. Получился такой плавный переход...
– Ты правда считаешь, что это можно назвать коллекцией? – она наконец-то произносит тот вопрос, ради которого всё затевалось.
– Конечно.
– Но это просто книжки с одинаковым цветом обложек.
– Да, – соглашаюсь я. – Но это ничем не хуже, чем книжки с одинаковым годом издания.
В этот момент Катя меняется в лице: его выражение становится каким-то хмуро-раздраженным.
– Ах, ты... ты просто решил поиздеваться надо мной!
– Ну что ты... – я ликую, – в моей коллекции есть и другие, скрытые смыслы. Можешь не верить, но непременно продолжу ее собирать. 
Она злится, словно я совершил некий акт осквернения. Позволил себе насмешку над ее высокими ценностями. В каком-то смысле, даже обесценил их. Возможно и так. Но я плохо знаю Катю, если она не попробует отплатить мне за это в своем собственном стиле и по своим правилам.

* * *
Я сижу на открытой веранде летнего кафе, куда часть сотрудников нашей небольшой фирмы регулярно ходит на обед. Сейчас это называется «релакс-брейк», лет 15 назад называлось «бизнес-ланчем», а прежде – «перерывом на обед». Меняет ли это суть, если мы всё так же едим дешевую еду, которая вкусна лишь соусами и добавками и выгодным вложением средств?
Я поливаю пряную горчицу на сосиску с остатком макарон и неторопливо доедаю обед. За мой столик из дешевого легкого пластика кто-то присаживается, прямо напротив. Не поднимая взгляда от тарелки, я уже знаю, что это Катя. Она улыбается, сжимая в руке небольшую пластиковую коробочку – сложенную доску дорожных шахмат на магнитах.
– Сыграем?
Я молча отодвигаю тарелку с остатками еды, понимая, что возражения вряд ли будут приняты.
– Напомни мне, – я отпиваю сок из высокого стакана и смотрю на Катю, – зачем мы играем в шахматы?
– В смысле? – она устраивается поудобнее и начинает расставлять фигуры.
– Сейчас у каждого в смартфоне есть шахматный симулятор, играющий на уровне крепкого гроссмейстера. И если игра так уж нравится, можно подобрать для себя подходящий уровень и играть в любом месте и в любое время.
– В этом я как раз не вижу смысла. Ведь очевидно, что компьютер рассчитывает варианты ходов быстрее человека.
– Вот именно.
– Но игра между живыми людьми – это совсем другое дело. Это противостояние двух живых интеллектов...
– Да, точно-точно! Противостояние интеллектов... – перебиваю я, – а мы-то с тобой зачем играем?
– Ну конечно... Я и забыла, что интеллект ты признаешь только свой, – прищурилась Катя. – Забыть не могу твою физиономию, когда я впервые тебя обыграла.
– Это была случайность.
– Да, да... И во второй раз... и в третий...
– Статистически я выигрываю на порядок чаще, – замечаю я холодно, стараясь не реагировать на ее подначки.
– Это не значит, что так будет всегда. Я расту, работаю над собой, а ты используешь против меня набор своих наигранных приемов. Так ты хочешь со мной играть или нет?
– Хочу, хочу, – соглашаюсь я.
– Вот это и есть ответ на твой вопрос, почему люди играют. Они просто хотят, – Катя разворачивает доску и двигает пешку. – Сегодня я буду белыми. Ходи.
– Но я не хочу играть просто так, – решаю я воспользоваться ситуацией.
– М-м-м, хочешь сыграть на интерес? 
– Почти, – отвечаю я. – Признаешь, что моя коллекция ничуть не хуже твоей.
Катя играет в шахматы неплохо, но очень нестабильно. Она может хорошо планировать свои атаки или вдумчиво блокировать мои. Но часто она слишком эмоционально реагирует на досадные оплошности и после этого играет слишком импульсивно. Первая ошибка влечет за собой вторую, третью, пока дело, наконец, не доходит до мата. Однако сегодня она не ошибается. По всей видимости, Катя не желает проигрывать.  
– А знаешь, в чем живые шахматисты пока еще сильнее компьютерных? – вдруг спрашивает она.
– М-м?
– В способности придумывать новые правила и варианты игры.
– Имеешь в виду шахматы Фишера или какую-нибудь древнюю Махараджу? – решаю я блеснуть своей осведомленностью. – Не думаю, что это серьезное преимущество. В конечном итоге, все эти игры – всего лишь вариации классических шахмат, не вносящие в игру ничего принципиально нового. При желании компьютер легко можно обучить каждой из них.
– Но вопрос же в творческих возможностях человека. Только человек может задавать новые правила.
– Только не говори, что кроме странных коллекций книг ты еще и придумываешь странные шахматные игры.
– Только одну, с единственным дополнительным правилом. Точнее, с дополнительным разрешением.
– Это интересно, – я бегло осматриваю ситуацию на доске, складывающуюся для меня более чем благоприятно, и делаю очередной ход: – Шах.
Катя спокойно отодвигает своего короля в угол, предопределяя ему мат в два хода.
– При необходимости можно есть свои собственные фигуры. Жертвовать ими ради победы.
– Хм... – я задумываюсь, – жертвенные шахматы... Это звучит интересно, но не очень логично. Вряд ли найдется ситуация, в которой такие суицидальные ходы выгодны.
– Привести пример? – Катя ехидно улыбается, снимая с доски своего коня и выводя вперед ладью: – Тебе мат. Всё, я победила. И твоя коллекция по-прежнему – фигня полная.

* * *
На столе начинает вибрировать Катин смартфон. Она смотрит на экран, а потом переводит на меня вопросительный взгляд. Я слегка улыбаюсь и молчу. Сейчас она не понимает, почему сообщение от меня пришло ей в зашифрованном приватном чате, но всё становится ясно, когда Катя открывает его. Через цепочку прокси луковая ссылка приводит ее на веб-интерфейс с доступом, которого никогда не должно было быть. Личный кабинет читателя центральной городской библиотеки, но с полным административным доступом. И с набором книг 1984 года издания из более чем 100 наименований, которые остается только забрать, предъявив роботу на выдаче номер бронирования.
– И что ты предлагаешь? – спрашивает Катя в чате.
– Предлагаю сделать заказ, а потом съездить на машине и забрать его.
– Серьезно?
– Да. Только лучше ночью, чтобы не вызывать вопросы у других посетителей.
– А камеры?
– «Большой брат» следит за тобой!.. Но мы сможем их отключить. Я проверил.
– Это же противозаконно.
– Я думал, ты любишь нарушать правила, – бросаю я взгляд на Катю и добавляю: – Но как хочешь.
Я встаю с места и подхожу к шкафу, где на полке у нас хранится чай, кофе и пожизненный запас различных печенек.
– Кстати, хотел рассказать о своей коллекции. В ней появилась одна книжка, – уже вслух говорю я, как ни в чем не бывало переводя тему, наливаю чай, выдерживая паузу, – 1984 года издания.
– Неужели? – поднимает на меня глаза Катя, и в ее интонации чувствуется плохо скрываемая заинтересованность вперемешку с легким раздражением.
– Угу, – отхлебываю я из кружки подчеркнуто громко, – но я не отдам ее тебе... Ведь она божественно приятного зеленого цвета.
– Козел, – она отворачивается от меня к монитору.
– ...Великолепный оттенок. Мне не хватало его, – продолжаю я. – Знаешь, она прекрасно будет смотреться где-то ближе к концу первой полки. 
– Молчи.
– Видишь, как всё интересно получается. Благодаря тебе я увлекся коллекционированием и, казалось бы, это должно увеличить взаимопонимание, как-то сблизить нас. Но всегда возникает конфликт интересов. Конкуренция.
Катя раздраженно выходит из кабинета.
– Когда остынешь, возвращайся пить чай, – говорю я ей вслед и слышу звук хлопающей двери.
Я закидываю в рот миниатюрную подушечку рассыпчатого миндального печенья. Сладкое и изысканное. Похоже на вкус легкой победы.

* * *
Я просыпаюсь поздно. Сегодня выходной и мне не нужно на работу. Первое, что я делаю, – беру в руки смартфон. Наверное, так же, как и миллионы других современных людей. Но меня интересуют не обновления в соцсетях, не новости и не погода. Катя обычно всегда просыпается раньше меня и, независимо от своего настроения, самочувствия, состояния атмосферы и солнечной активности, отправляет мне сообщение с текстом «Доброе утро!» Обычно я отвечаю на него с опозданием в час или два. Но сегодня никаких сообщений от Кати нет. Я отправляю ей: «Доброе утро! Спишь, засоня?» и, не расставаясь с телефоном, иду делать себе кофе.
Я завтракаю, одеваюсь, бросаю короткий взгляд на ряд зеленых книжек. Интересно. Они у меня уже довольно долго, а я ни разу не открыл хотя бы одну. Откровенно говоря, у меня даже не было мысли сделать это. Да я даже не знаю, что там за книги.
Забавно, у каждого из нас в кармане уже находится по высокопроизводительному компьютеру с огромной памятью, способной уместить все книги мира, с экраном разрешением 8К, на котором уже невозможно невооруженным глазом разглядеть ни единого отдельного пикселя. Но тем не менее мы не находим времени, чтобы прочитать хотя бы одну книгу. Я не особенно верю в сильный искусственный интеллект, в компьютер, способный к осознанию самого себя, но я воочию вижу слабый естественный интеллект людей. Не удивлюсь, если когда-нибудь они совершенно разучатся принимать решения, и тогда компьютеры начнут решать всё. Без какой-либо войны, без какого-то там «восстания машин».
Я протягиваю руку и достаю с полки книгу в темно-зеленом переплете. Фолкнер. «Сойди, Моисей». Что-то историческое, про рабство негров в Америке. Никогда особенно не интересовался этой темой, поэтому мало об этом знаю. Я сажусь в кресло, открываю книгу и прочитываю буквально пару страниц, так как не могу избавиться от надоедливой мысли. Некой логической западни. Рабы освободились от рабовладельцев, потому что были угнетаемы и протестовали. Но кто может освободить человечество от рабства, если оно добровольное?
От чтения меня отвлекает телефон. Пожалуй, это основная задача этого девайса. С ней он справляется лучше всего.
– Доброе утро! – пишет Катя, – я не сплю.
– А что делаешь?
– Я занималась уборкой.
– Понятно. Встретимся?
– А знаешь... – она специально выстраивает интригу, и я чувствую, что это вовсе не касается наших обычных прогулок в выходной день. – Я тоже нашла у себя книгу 1984 года в зеленой обложке. И я тоже тебе ее не отдам! – за сообщением следует дразнящийся языком анимированный стикер.
– М-м-м... – многозначительно отвечаю я, – тебя так сильно зацепило, что ты посвятила этому утро выходного дня. Серьезно?
– И... что?
– Ничего. Молодец, археолог, теперь можешь оставить ее себе, – я добавляю смеющийся до слез смайл, а следом спрашиваю: – Так встретимся сегодня?
Мой вопрос остается без ответа. Я улыбаюсь и возвращаюсь к страницам книги. Забавно, ведь все мы можем быть еще и рабами своих собственных увлечений, рабами своих одержимостей, убежденностей, заставляющих нас действовать и смотреть на мир особым образом. Но... Что там у негров?..

* * *
Звонок раздается примерно в два часа ночи. Конечно, это Катя. Она стоит на пороге в джинсах и темной кожаной куртке, с распущенными, слегка растрепанными волосами.
– Что случилось?
– Ничего, – она отвечает кратко, немного резко, и входит.
– Как ты добралась в такое время?
– Взяла каршеринг.
– Ах, да.. Но всё-таки что случилось? – я всё еще туго соображаю спросонья.
– Я сделала заказ и хочу забрать его.
– Заказ... – я с трудом вспоминаю наш разговор о библиотеке, ведь прошел уже не один месяц. – Сегодня? Сейчас?!
– Да, – уверенно отвечает Катя, – ты сам говорил, что ночью будет сподручнее всего, – она делает паузу. – Или уже не участвуешь?
– Нет, конечно участвую.
Я быстро одеваюсь. Вдвоем мы на лифте спускаемся в подземный гараж, а уже через 10 минут едем по пустой дороге ночного города. Я изредка поглядываю на Катю, но она молча смотрит в ночную пустоту. Впрочем, ее пальцы, еле заметно постукивающие по коленкам, выдают нервозность.
– Волнуешься? – спрашиваю я, зная, что она не признается.
– Вовсе нет.
Конечно, она волнуется. Она волнуется, когда мы входим в светлые, ярко освещенные безлюдные залы библиотеки. Она волнуется, когда мы проходим по коридору в зал автоматической выдачи книг. Она волнуется, когда я ввожу коды и один за другим открываю ящики камер хранения, куда еще с утра услужливый робот сложил наши книжки. Она волнуется, пока складывает их ровными стопками в объемный чемодан на колесиках, а потом бросает осторожный взгляд на камеру наблюдения.
Я не вижу камеры в тот момент, замечаю ее только через три часа, уже у себя дома, когда сажусь за ноутбук и, войдя в систему видеонаблюдения библиотеки, удаляю фрагменты записи.
– Из тебя вышел бы замечательный хакер, – замечает Катя, глядя мне через плечо.
– А из тебя никудышный воришка, – отвечаю я. – Дергалась. Даже вот уронила пачку книг.
– Ну, извини. Я не каждый день обворовываю библиотеку!
– Не думаю, что это кража, – говорю я, не отвлекаясь от рабочего процесса. – Судя по учеткам, большинство из книг в последний раз брали лет пять назад. Разве можно украсть то, что и так никому не нужно?
– Возможно, ты и прав... – Катя располагается прямо на полу рядом с чемоданом и задумчиво разглядывает нашу добычу, вынимая книги по одной и складывая в стопки, – а зачем ты взял эти?
– Что? – я отвлекаюсь от монитора.
– Но... это не 1984 год.
– И что? Они зеленые, – я ловлю удивленный взгляд своей подруги и отвечаю подчеркнуто эмоционально: – Представь себе! Я взял и себе несколько книжек. Да-да! Мир не сошелся на тебе, дорогая моя.
– Нет, нет. Просто... – смущается Катя, – я думала, ты закончил с коллекционированием.
– Напротив! Даже освободил третью полку, – я поворачиваюсь на стуле, показывая руками. – Вообще, я хочу освободить всё это пространство под новый стеллаж. Будут зеленые книги во всю стену.
Катя смотрит на меня и игриво улыбается. Так она делает только в одном случае – когда ожидает, прежде чем сказать мне какую-нибудь гадость. Нет, в двух случаях. Еще перед тем, как оказаться со мной в одной постели... Нет, все-таки в одном случае.

* * *
Катя лежит со мной на разложенном диване. Ее голова опирается на мое плечо. Может показаться, что она почти спит, но по частоте дыхания я понимаю, что она просто молчит. А когда Катя не говорит, это значит, что она думает. И когда этот процесс закончится, она непременно поделится результатом.
– Знаешь... А ведь теперь можно сказать, что мы пара, – говорит она.
– В каком смысле? Мы уже год как пара. Разве нет?
– Ну, конечно... Но я не про общение и не про секс. Появилось нечто еще...
– Ты про нашу сегодняшнюю авантюру? – улыбаюсь я, нежно поглаживая подругу по волосам.
– В том числе. И вообще, общее хобби...
– Это важно? – то ли спрашиваю, то ли утверждаю я, чувствуя, что медленно засыпаю.
– Для меня – да.
– Тогда, может, сделаем наши отношения более... официальными?
– В смысле? – Катя чуть приподнимает голову с моего плеча.
– Ну... – всё так же сонно и подчеркнуто спокойно говорю я, с небольшой ухмылкой поглядывая на нее, – можем организовать что-то вроде книжного клуба.
– Ну и гад же ты! – она чувствительно ударяет меня кулачком в грудь, но всё равно улыбается.
– Книжный клуб – это отличная идея.
– Не маловато ли нас для книжного клуба?
– Ну пусть это будет камерный книжный клуб. Надо же с чего-то начинать. Единомышленники появятся потом.
– Но мы же не книголюбы, а коллекционеры. Надо отразить в названии клуба это.
– Камерный клуб коллекционеров, – исправляю я.
– Камерный клуб крадущих коллекционеров.
– Мы играем в слова на одну букву?
– Да! – Катя смеется, – твоя очередь.
– Хорошо. Камерный клуб коллекционеров крадущих книги.
– Это не по правилам...
– Как и брать свои фигуры в шахматах.
– Ладно... – согласно вздыхает Катя: – Камерный клуб коллекционеров крадущих и классифицирующих книги.
– Камерный клуб коллекционеров крадущих и классифицирующих книжные корешки.
– Эй! Еще и замена слов? Ну-ну...
– Вообще, я не такой пафосный и самодовольный... Это ты коллекционируешь книги, – я зеваю еще глубже, почти проваливаясь в сон, – а я... просто книжные корешки.
– Да, по цвету. Зеленые. Камерный клуб коллекционеров крадущих и классифицирующих красивые книжные корешки. Что скажешь? Твой ход! Слышишь?...
Я ничего не отвечаю Кате, потому что крепко сплю.

* * *
Я обожаю завтракать вдвоем с Катей. Она еще заспанная и растрепанная. Но в этом непринужденном неряшливом образе меня всегда привлекает что-то. Возможно, это проявление высокой степени доверия, или даже близости, а возможно, это и есть тот самый домашний уют, который выражается не столько в окружающих вещах, сколько в людях.
Обмениваясь обрывочными репликами, мы говорим на разные темы, как это и бывает в разговоре обо всём и ни о чем. Но Катя вдруг возвращается к своему коллекционному пунктику.
– А ты всё еще хочешь узнать, почему именно 1984-й?
Теперь она решилась, и это важно для нее, поэтому я, конечно же, отвечаю:
– Да. Расскажи.
– Оруэлл писал антиутопию о гипотетическом будущем, вкладывая в нее проблемы, которые уже видел в современном ему настоящем.
– Угу, – киваю я в подтверждение того, что искренне пытаюсь понять ее.
– Но это будущее давно настало... У нас есть и системы глобального наблюдения, и машины пропаганды, оперирующие общественным мнением, и даже роботы, следящие за твоими действиями в Сети.
– Чуть позже 1984 года, – улыбаюсь я.
– Да. А в моей коллекции собраны книги из реального 1984 года. Хорошие и плохие, глубокие и поверхностные, запоминающиеся и проходные. То, что могли прочитать реальные люди, зайдя в книжный магазин в 1984-м. Такой... типографский отпечаток времени.
– Красиво.
– Ты правда так думаешь?
– Да. Довольно интересная мысль, – я, улыбаясь, смотрю на Катю. – А «1984» издания 1984 года у тебя есть?
– Конечно! – глаза Кати загораются особым, свойственным всем коллекционерам маниакальным блеском. Она достает книгу и показывает мне с нескрываемой гордостью: – С нее всё и началось!
– Жаль, – отвечаю я, – теоретически я мог бы тебе ее подарить, но раз она уже есть, то нет смысла искать.
– Кстати, раньше говорили, что книга – это лучший подарок. – Катя задумчиво смотрит на ряд зеленых корешков, отпивая кофе. – Ну, а что у тебя?
Я выдерживаю паузу, неторопливо доедая остатки заврака.
– Хочешь знать?
– Да. Только не говори, что это для того, чтоб постебать мою коллекцию. Я уже не поверю в это.
– Ну... Вообще-то изначально так оно и было. Но потом, уже в процессе, появился еще смысл.
– И какой же? – я ловлю заинтересованный взгляд Кати. – Почему зеленый?
– Цвет может быть любым. У меня это зеленый, потому что у меня весь интерьер зеленый, и зеленые книги отлично в него вписались. Но смысл в том, что смысла нет. Человечество владеет книгами, но не читает их. Обладает богатством знаний и культуры, но не использует его. Фактически, это уже просто книжные корешки, стоящие на полках. В таком случае, пусть они хотя бы подходят по цвету.
Катя задумчиво замолкает, глядя на расставленные по цвету корешки. Ровный ряд с плавным градиентом, переходом от темного к светлому.
– А знаешь, – наконец говорит она очень серьезно, – твоя коллекция и правда ничуть не хуже моей.
– Думаешь? Ты сейчас серьезно?
– Совершенно. И знаешь почему? Потому что это не просто самая настоящая коллекция, это еще и арт-объект. Ты начал это как глупую шутку, а на самом деле... Это про всех людей, которые в большинстве своем уже не читают книг.
– Спасибо. Но, думаю, ты меня перехваливаешь, – пожимаю я плечами и прямо в чашке кипятком из чайника заливаю себе вторую порцию кофе, – хотя... Не знаю, как людей, а меня моя коллекция точно побудила снова начать читать книги...
– Это очень хорошо, – Катя с довольным видом смотрит на меня немного испытующим взглядом, подпирая подбородок обеими руками. – И как ощущения?
– Это просто замечательно, Кэтти! – смеюсь я в ответ.

* * *
Мы вдвоем находимся в моей квартире. Сидим на зеленом диване. В углу разноцветными огнями сверкает зеленая елка. За окном крупными хлопьями падает одноцветный белый снег, словно разорванные в клочки страницы книг, которые так никто и не прочитал. Мы смотрим на полки, заставленные зелеными книгами, и разговариваем о чем-то неопределенном.
– А ты тогда и правда не пошутил? – вдруг спрашивает Катя, отпивая горячий какао из своей кружки с нарисованным оленем.
– Насчет чего? – не понимаю я, потеряв нить разговора.
– Про книгу из твоей коллекции 1984 года издания.
– Правда. Не пошутил.
– И она сейчас где-то здесь? – Катя задумчиво смотрит на полки.
– Нет, – отвечаю я, чуть улыбаясь, – ее сейчас там нет.
– Почему?
– Потому что я решил, что для нее найдется место получше, – я вынимаю из-за диванной подушки небольшой сверток в серебристой бумаге, перевязанный зеленой ленточкой, и отдаю Кате. Она удивленно смотрит на меня, потом аккуратно и неторопливо разворачивает сверток и вдруг заливается своим звонким смехом.
– Ты решил подарить ее мне?
– Думаю, тебе она важнее. В конце концов, это ты собираешь настоящую коллекцию, – отвечаю я, не до конца понимая, в чем дело.
– Это... очень мило, – Катя нежно целует меня.
– А почему ты тогда смеешься?
– Потому что ты еще не видел свой подарок, – она вручает мне небольшую подарочную коробочку. Я открываю ее и невольно улыбаюсь. Внутри точно такая же книга, в обложке божественно приятного зеленого цвета, изданная в 1984 году.
– Что ж... – я подхожу к полке, – тогда стоит вернуть ее на место. Так градиент станет более плавным.
– А не хочешь для разнообразия прочитать ее?
Я кручу книгу в руках перед тем, как поставить на полку.
– О.Генри... У меня никогда не доходили до него руки. Но теперь непременно. Что-то про любовь?
– Классика. – Катя пожимает плечами. – Но не потерявшая актуальность. Очень даже. Поймешь, если прочтешь.

* * *
«В книгах и пьесах не бывает случайных деталей. Висящее на стене ружье непременно должно выстрелить», – размышляю я, отвлекшись от работы, поднимаюсь с места и поливаю разросшийся кактус, как делаю это обычно раз в неделю.
Вокруг ничего не изменилось. Небольшой кабинет. И Катя, работающая напротив. Всё как всегда. Но что-то все-таки произошло. «Так... И почему же не цветет этот противный кактус? Возможно, это не конец небольшой истории, а начало какой-то другой, большой?» Я снова сажусь за стол. До конца рабочего дня еще два часа.

Воронеж