А. В. Мартынов

Набоков и Пруст

Дополнение к Комментариям к «Дару»

Миф, как и любое ложное явление, рано или поздно, подвергается деконструкции или, если использовать терминологию философа Макса Вебера, «разволшебствлению».

Не избежал этой участи и миф Владимира Набокова (1899– 1977). Созданный автором «Других берегов» и Speak, Memory: An Autobiography Revisited, он, в числе прочего, заключался в утверждении, будто писатель на протяжении всей жизни оставался полностью автохтонен и не испытывал ничьих влияний. Так, например, в интервью Анн Герен им было прямо заявлено: «Нет, учителей у меня не было»1.

Следует отметить, что ревизия этого мифа началась еще при жизни литератора, в период собственно создания «творимой легенды». Беллетрист Василий Яновский приводил в своих мемуарах слова Владислава Ходасевича по поводу высказывания Набокова, будто он «никогда не читал Кафку», и, следовательно, какая-либо инфлюкция во время работы над «Приглашением на казнь» исключалась. Тогда знаменитый поэт, «осклабившись», заявил: «Сомневаюсь, чтобы Набоков чего-либо не читал»2.

И в последующем в ответ на критику Набоков высказывал «строгие суждения», во многом подобные тем, что он произнес в разговоре с Яновским. В интервью Альфреду Аппелю литератор говорил: «Есть сходство между ‘Приглашением на казнь’ и ‘Замком’, но Кафки я, когда писал свой роман, еще не читал»3.

Подобные попытки деконструкции, особенно на ранних ее этапах, таили в себе опасность излишней субъективности, а зачастую и ангажированности, связанной с личным отношением исследователя и его героя. Это снижало их ценность, как представляется в случае с монографией Эндрю Филда4.

Дальнейшая ревизия мифа прослеживается, в частности, у Зинаиды Шаховской в литературоведческой работе, также с сильным мемуарным влиянием, «В поисках Набокова»5. Но, как думается, наибольшее значение в описанном процессе играют труды Александра Долинина, в которых он, помимо реконструкции биографии, коснулся и вопросов поэтики.

Ученый отмечает различные интертекстуальные влияния на писателя, например, Марселя Пруста, которого Набоков чрезвычайно высоко ценил6, органично включив в создаваемую им мифологию7, но при этом отрицая наличие какого-либо сходства между ними8. В  данном случае слова писателя опровергаются им самим. В письме к супруге, Вере Слоним, от 2 июня 1926 года, то есть вскоре после завершения работы над «Машенькой», он сообщал, что читает шестой том знаменитой эпопеи («Беглянка»)9.

Долинин фиксирует схожесть символики финала «Машеньки» с образом «огромного здания воспоминанья»10 из первого тома «Поисков» и текстологические заимствования в «Лолите» из «Беглянки»11.

Выявляя прустинианские коды в «Даре», он пишет, что дебютный сборник главного героя Федора Годунова-Чердынцева, начинающийся стихотворением о «Потерянном Мяче» и завершающийся стихами «О Мяче Найденном», «намекает здесь на цикл М. Пруста ‘В поисках утраченного времени’»12.

В качестве дополнения к отмеченным Долининым заимствованиям, хотелось бы обратить внимание на еще одну возможную параллель.

В начале романа Годунов-Чердынцев, переселившийся в новую квартиру, смотрит на берлинскую улицу: «Опытным взглядом он искал в ней того, что грозило бы стать ежедневной зацепкой, ежедневной пыткой для чувств, но, кажется, ничего такого не намечалось, а рассеянный свет весеннего серого дня был не только вне подозрения, но еще обещал умягчить иную мелочь, которая в яркую погоду не преминула бы объявиться; всё могло быть этой мелочью: цвет дома, например, сразу отзывающийся во рту неприятным овсяным вкусом, а то и халвой (Выделено мною. – А. М.); деталь архитектуры, всякий раз экспансивно бросающаяся в глаза; раздражительное притворство кариатиды, приживалки – а не подпоры, – которую и меньшее бремя обратило бы тут же в штукатурный прах; или, на стволе дерева, под ржавой кнопкой, бесцельно и навсегда уцелевший уголок отслужившего, но не до конца содранного рукописного объявленьица – о расплыве синеватой собаки; или вещь в окне, или запах, отказавшийся в последнюю секунду сообщить воспоминание, о котором был готов, казалось, завопить, да так на углу и оставшийся – самой за себя заскочившею тайной»13.

Представляется, что в данном случае имеет место перифраза с известным фрагментом первой части эпопеи Марселя Пруста «По направлению к Свану», когда герой-повествователь пробует «одно из тех круглых, пышных бисквитных пирожных, формой для которых как будто служат желобчатые раковины пластинчатожаберных моллюсков»14, вызывающих поток воспоминаний («зацепкой <…> пыткой для чувств», по Набокову). «Как только я вновь ощутил вкус размоченного в липовом чаю бисквита, которым меня угощала тетя <…> как в японской игре, когда в фарфоровую чашку с водою опускают похожие один на другой клочки бумаги и эти клочки расправляются в воде, принимают определенные очертания, окрашиваются, обнаруживают каждый свою особенность, становятся цветами, зданиями, осязаемыми и опознаваемыми существами, все цветы в нашем саду и в парке Свана, кувшинки Вивоны, почтенные жители города, их домики, церковь – весь Комбре и его окрестности, – всё, что имеет форму и обладает плотностью – город и сады, – выплыло из чашки чаю»15.

Как видно, у Набокова одной из метафор триггера воспоминаний также выступает печенье. Также она формирует устойчивую связь между физиологическим вкусом и памятью. В итоге писателем создается свой оригинальный вариант отношений «материи и памяти» (Анри Бергсон)16.

Когда-то другой философ, Ролан Барт, писал, что «миф – это похищенное и возвращенное слово… Просто <…> при возвращении его поставили не совсем на свое место»17. Деконструкция мифа, предпринятая Зинаидой Шаховской или Александром Долининым, не призвана «бросить с парохода современности» Владимира Набокова или же просто поставить под сомнение его дарования. Вернее говорить о стремлении литературоведов точнее поставить его в контекст традиции высокой культуры.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Набоков о Набокове и прочем: Интервью, рецензии, эссе. – М.: Издательство «Независимая Газета», 2002. С. 98.

2. Яновский В. Поля Елисейские. Книга памяти. – СПб.: Пушкинский фонд, 1993. С. 230.

3. Набоков о Набокове и прочем. С. 197. Правда, в интервью Жану Дювиньо он признал, что чувствует «тесную связь» с Кафкой. Там же. С. 90.

4. Field А. Nabokov: His Life in Art, A Critical Narrative. – Boston – Toronto: Little Brown, 1967.

5. Шаховская З. В поисках Набокова. – Париж: La Presse Libre, 1979.

6. См., напр.: Интервью Андрею Седыху, Роберту Хьюзу, Роберто Кантини // Набоков о Набокове и прочем. Сс. 52, 172, 374. В уже цитированном интервью Герен писатель допускал «некоторое родство» с Прустом. Там же. С. 98.

7. Набоков В. Лекции по зарубежной литературе. – М.: Издательство «Независимая Газета», 1998. Сс. 275-321.

8. Интервью Джералду Кларку // Набоков о Набокове и прочем. С. 387.

9. Набоков В. Письма к Вере. – СПб.: Азбука, 2019. С. 90.

10. Пруст М. В поисках утраченного времени: По направлению к Свану. – М.: Издательство «Курс», 1992. С. 49.

11. Долинин А. Истинная жизнь писателя Сирина: Работы о Набокове. – СПб.: Академический проект, 2004. Сс. 45, 320, 330. О влиянии Пруста на Набокова см. также: Louria Y. Nabokov and Proust: The Challenge of Time // Books Abroad. Vol. 48, No. 3. Pр. 469-476.

12. Долинин А. Комментарий к роману Владимира Набокова «Дар». – М.: Новое издательство, 2019. С. 70. См. также комментарий Долинина к «Дару» в Собрании сочинений Набокова: Набоков В. Русский период. Собрание сочинений. Т. 4. – СПб.: Симпозиум, 2000. Сс. 634-768.

13. Набоков В. Дар // Набоков В. Русский период. Собрание сочинений. Т. 4. С. 192.

14. Пруст М. По направлению к Свану. С. 47.

15. Там же. С. 49.

16. О влиянии Бергсона на писателя см.: Долинин А. Комментарий к роману Владимира Набокова «Дар». Сс. 235-236; Блюмбаум А. Антиисторицизм как эстетическая позиция (к проблеме: Набоков и Бергсон) // «Новое литературное обозрение». 2007. № 86. Сс. 134-168; Mattison L. Nabokov’s Aesthetic Bergsonism: An Intuitive, Reperceptualized Time // Mosaic: An Interdisciplinary Critical Journal. Vol. 46, No. 1. Pр. 37-52.

17. Барт Р. Мифологии. – М.: Издательство Сабашниковых, 1996. С. 251.