Виталий Амурский

* * *
В мороз монета клеилась к стеклу,
Глазок на белом фоне образуя,
И, взгляд к нему пытливо пристегнув,
Смотрел я, помню, в эту амбразуру.

Темнели в ней знакомые дома,
Деревья и, по-зимнему суровы,
Дробились на оттенки и тона
На улице лежащие сугробы.

О, давняя зима, зачем душа подчас
К твоим снегам мерцающим влекома,
Как будто в них оставив свою часть,
Хотя порою было нелегко там.

Нет, не порою даже, а всегда,
Когда внутри всё стыло и снаружи,
А подо льдом, прозрачным, как слюда,
Уже без трещин оставались лужи.

В часы такие ветер затихал,
Но для души отыскивался повод
Припоминать о пушкинских стихах,
Где воспевался схожий с этим холод.

* * *
Ах, книги канувшего времени,
Мне позабыть о них едва ли,
Когда за хлам вручали премии,
А Белинкова шельмовали.

На черном рынке рядом с МХАТом,
В подъезде, на площадке лестничной,
Я покупал стихи Ахматовой
За треть зарплаты своей месячной.

Там были Белый и Цветаева
По ценам, скажем, сумасшедшим.
Всё – так, а всё ж порой вздыхаю я
О том – ушедшем.

О том, как в скучной веренице
Тех лет рассеивали мрак:
Ремарк, «Тарусские страницы»,
Как дождь внезапный – Пастернак...

ИТАЛЬЯНСКАЯ ФАНТАЗИЯ НА ТЕМУ МАНДЕЛЬШТАМА

Чекистского писаря почерк
Да ваксу скрипучих сапог
Средь зыбких отеческих ночек
Неужто забыть бы он мог?

Но дух его птичий и нынче
Тут с кем-то всё время вдвоем
Щебечет: о красках с Да Винчи,
А с Данте – о чем-то своем.

* * *
О, лет военных изможденный лик,
Седая быль змеящихся окопов
И тех солдат, что смерть встречали в них,
Отечество прикрыв от новых готов...

Когда ж сжимала боль слова у губ
И для кого-то замирало время, –
Живые (фотографии не лгут)
Хранили свет, в его победу веря.

Но опускали головы, когда,
Преодолев невиданные беды,
Как очереди к тюрьмам, шли года,
Украшенные флагами Победы.

Забыть ли это, вглядываясь в даль,
Где желтизна исчезнувшего солнца
Напоминает старую медаль
С надменно-гордым силуэтом горца!..
В уроки прошлого, где смерть приходит вмиг,
В свидетельства, что человек – не падаль,
Хотел не раз я вникнуть, но не вник.
Не получилось, и не знаю: было надо ль?

ТЕНЬ

         Памяти Ю. Николаева[1]

И дым отечества, что горек, как от «Примы»,
И голоса оставленных друзей
Он вспомнил, очутившись в новом мире,
Когда увидел в Риме Колизей.

Чужая речь поблизости гудела
И обжигала жизни новизна –
Казалось, здесь свободе нет предела,
Лишь что с ней делать, в сущности, не знал.

По незнакомым улицам бредущий,
Искал потом он долго дом один –
Тот самый, где роман о мертвых душах
Пером гусиным Гоголь выводил.

Нашел. Была пустой Виа Систина[2],
Как вдруг знакомый силуэт возник...
– Вы ль, Николай Васильевич?! – Вестимо, –
Сказала тень, исчезнув в тот же миг.

_______________________________

1. 1. Георгий (Юрий) Николаев (Ленинград, 1947 – Вильжюиф, 2012). эмигрировал из СССР в 1974 году. Несколько лет провел в Италии, в конце 70-х годов переехал в Париж. Библиофил, библиотечный работник, сотрудник выходившей в Париже под редакцией И. Иловайской-Альберти газеты «Русская мысль»; до развала ССCР – распространитель русских книг, изданных на Западе, основатель издательства «Голубой всадник» (Дюссельдорф).↩

2. Страницы «Мертвых душ» писались Гоголем в Риме, когда он жил на Виа Систина, в доме 126.↩