Елена Дубровина

Елена Дубровина

Юрий Мандельштам. Детство, юность и музы поэта[1]

1. «ВОСПОМИНАНЬЯ ПРЕЖНИХ ДНЕЙ»

В оставленных после смерти записках «Возвращение»1, написанных примерно в двадцатитрехлетнем возрасте, Юрий Владимирович отрывочно вспоминает свое детство в Москве и Киеве, революцию, поход под пулями в гимназию, страх, уже не детский, сегодняшний: «Я привык к времени. Но почему мне иногда становилось страшно и впоследствии, становится порою и сейчас. Несколько ночей подряд просыпаюсь с перебоями сердца (а сердце здоровое). Скажут – нервы. Ну а раньше, в десять-двенадцать лет тоже нервы? Конечно, я знаю, революция, обстрелы, бегство. Но разве я этого боялся? Было и это страшно, но вот ведь в Киеве, в девятнадцатом году, бегал под пулями в гимназию или ночью – на дежурство, к отцу. – Стреляют, значит, Деникин близко. Отец радуется, радуюсь и я».

Маленький Юрий боялся темноты, часто мучили непонятные, непроходящие страхи. Как преодолел он их там, в лагере смерти Освенцим, – молодой человек с тонкой, легкоранимой душой? Каким был его последний шаг в неизвестность, в бездну времени, где оставался он надолго забытым своими соотечественниками, друзьями по перу, теми, кто выжили, пережили войну и ее потери?

Уже живя в Париже, он часто возвращается в прошлое. Здесь, в Париже, тоскует Юрий по отцовскому дому. Тоску навеяла поэма Лермонтова «Мцыри». Вот что пишет об этом Мандельштам в тех же отрывочных воспоминаниях: «Я вспоминаю вечера. Знакомые и незнакомые лица. Но среди всех этих лиц – одно лицо. Я узнал, я вспомнил. Зачем только – имя и отчество, знакомство, радость и мучения. Сколько лет мучений. А что если Верлен прав?

           

И было сердцу моему

Легко, не знаю почему.

Мне тайный голос говорил,

Что некогда и я там жил,

И стало в памяти моей

Прошедшее ясней, ясней...

 

 

Это вспоминает лермонтовский Мцыри. Но это вспоминаю и я. Долгое, мучительное усилие, и вдруг – мгновенный просвет. ‘И вспомнил я отцовский дом’... Нет, я ничего не вспомнил. Мне мешают мои детские сны, мои страхи, чудища ‘до Адама’, средневековый ‘circulus vitiosus2».

Детские сны, Россия, часто воплощаются в ранних его стихах:

 

И легче верить, чем не верить,

И радоваться и любить,

Чем презирать и лицемерить.

Но только я не мог забыть

О сказочном моем наследстве,

О той стране, о том пути,

Что я во сне увидел в детстве

И в жизни не сумел найти.

 

Юрий рос непростым ребенком; как пишет он сам, он жил двойной жизнью: одна – с друзьями, интенсивными занятиями, чтением; другая жизнь – внутренняя – сложная и мучительная. Его душевные муки прервались только с его гибелью. Необъяснимый страх, страдания, первое чувство, предсказание собственной смерти – все это описывает молодой поэт в своих коротких воспоминаниях: «Одна – товарищи, уроки, все, что я делал, что любил, за что цеплялся. Другая – непрерывное внутреннее отчаяние, порою безнадежность. Круг какого-то зла сомкнулся, и мне казалось – навсегда. Цепляйся, не цепляйся – не выкарабкаешься. Можно только ухудшить. Позже, когда я изучал Средние Века, мне казалось, что средневековые суеверия, понятие о безвыходном, неискупимом грехе – именно то мое ощущение. Оставалось все бросить, ничего не делать».

Он продолжал учить уроки, заниматься по ночам – «но это, чтобы не упасть совсем». Правда, он пишет: «рука не слушалась». И далее: «Сколько труда, чтобы написать сочинение на хорошо знакомую тему. Было еще нечто, более теперь для меня понятное. Это мучение закончится с моим последним вздохом. Пушкинские стихи:

 

Там роковой помост ломали,

Молился в черных ризах поп,

И на телегу поднимали

Два казака тяжелый гроб.

 

Какие страшные слова. Страшна не казнь Кочубея. ‘Помост’, ‘гроб’... но об этом я не могу, не хочу говорить».

Юрий Мандельштам ушел из жизни молодым, и как мало осталось о нем воспоминаний – небольшая статья Юрия Терапиано о друге, с которым так часто встречался, обсуждал русскую литературу, поэзию, беседовал по душам, ему раскрывал Юрий Мандельштам свои сердечные тайны. И бережно хранит листочки разрозненных воспоминаний Мандельштама единственная внучка поэта, Мари Стравинская. В 1937 году Юрий Мандельштам писал:

 

Я отвергаю некролог,

Который сам составить мог.

Чем жил я, для чего страдал, –

Вам не узнать. Я сам не знал.

 

А ведь каким замечательным, необыкновенно одаренным человеком был Юрий Владимирович. Короткую запись о нем оставил друг по перу Н. Я. Рощин: «Бедный, милый Юрочка! Эмигрантское дитя, – в Париже окончил русскую гимназию, потом одним из первых – университет. Поэт, талантливый критик, отличный знаток отечественной и европейской литературы, любимец Куприна и Ходасевича, верный и добрый товарищ»3.

 

2. «С ДЕТСТВА Я ЛЮБИЛ МЕЧТАНЬЯ»

Н. Зернов воспроизводит такую картину Парижа 1920-х годов: «Внутри столицы Франции образовался русский городок. Его жители могли почти не соприкасаться с французами. По воскресеньям и по праздникам они ходили в русские церкви, по утрам читали русские газеты, покупали провизию в русских лавчонках и там узнавали интересовавшие их новости... посылали детей в русские школы... В эти годы в Париже было более трехсот организаций. Все эти общества устраивали заседания...»4

После приезда в 1920 году с семьей в Париж частью культурной жизни русской диаспоры становится и Юрий Владимирович Мандельштам. Писать стихи Юрий начал довольно рано. Мы находим первые его произведения, написанные уже в эмиграции, в Париже, в 12-13-летнем возрасте. Открывая для себя одновременно русскую поэзию (Пушкина, Тютчева, Блока, Гумилева) и французскую (Верлена, Бодлера и др.), он вспоминал:

 

Мы вслушивались в медленное слово,

В земной любви открывшееся нам.

Бодлера, Тютчева и Гумилева

Читали вместе мы по вечерам.

О, первые таинственные строки!

О, посвященья трепетной рукой!

Мы понимали смутные намеки,

Был каждый стих наш – разделенный строй.

И от шумливой жизни урывая

Хотя бы день, хотя бы только час,

Воистину мы достигали рая,

Стихами обступающего нас.

 

По ночам учил он наизусть «Медного всадника», читал своего любимого Тютчева: «Пушкинские стихи поразили меня не потому, что они пушкинские. Пушкина я тогда не любил. У одного современного читателя я прочел выражение ‘роман с поэтом’. Тогда я переживал первый ‘роман с поэтом’, и никого другого любить не мог. Но зато полюбил стихи. Как случилось, что пятнадцатилетний мальчик понял и полюбил одного из самых сложных, самых глубоких поэтов – и через него почувствовал поэзию. Для меня это – тайна, как сама поэзия, (какое кощунство говорить: ‘только поэзия больше, чем поэзия’. А особенно говорить – поэту).

 

И бездна нам обнажена

С своими страхами и мглами,

И нет преград меж ней и нами –

Вот почему нам ночь страшна!

 

Дорогой Тютчев, любил тебя кто-то больше, чем я? Наверное, любили, да мне в это трудно поверить. Какая дрожь пробегала по мне от твоих стихов – и тогда и позже, когда я перечитывал только стихи о любви. Пробегает и теперь, когда я вспоминаю эти строчки. Не об этом ли сказал Гюго про Бодлера: ‘un frisson nouvеаu’?5» (Из записей «Возвращение».)

Когда умер Александр Блок, Юрию едва исполнилось 13 лет. Он читает его стихи и странно волнуется. Сам тогда стихов он еще не писал, но строчки блоковских стихов «Мы, дети страшных лет России, / Забыть не в силах ничего» его потрясли. Ведь и он тоже не в силах забыть, «хотя до боли не может вспомнить». Мучения юной, чуткой души мальчика продолжаются еще долго. Эту страшную боль он старается заглушить музыкой, посещая раз в неделю с друзьями концерты: «Раз в неделю, а то и чаще, на галерке, среди других осчастливленных музыкой, я слушал. Но и музыка скоро перестает помогать» (Там же.)

В шестом классе приходят первые волнения – первая муза поэта – он влюблен. Чувства эти остаются надолго, отражаются в его поэзии, но любовь несчастливая – их трое. Выбор падает на соперника. И снова мучения.

 

И в первый – верно – и в последний раз,

Друг против друга, так, в случайной встрече,

Сидеть, не отводя жестоких глаз,

Оживших огненных противоречий.6

 

Так напишет Юрий Владимирович в 1933 году; строки эти перекликаются с его воспоминаниями о первой любви: «Осень. Я провел очень тяжелую, очень нелепую ночь. Сидели втроем, все трое были когда-то (несколько месяцев тому назад) очень близки. Двое стали чужими, но невольно или волей вольною, но пропасть разверзлась. Всем троим было тяжело. Не знаю, как третьему, но для двоих такое сиденье – сущий ад. И не разойтись – льет дождь.

Наконец, утро. Прощание. Потом часть пути – вдвоем. Говорить надо. И я решаюсь – ‘circulus vitiosus’, болезнь, возвращение. Ответ грустный – если ты веришь, возвращайся. Опять прощание». (Из «Возвращения»)

Свой первый цикл стихов Юрий Мандельштам посвящает той самой девушке, в которую он безнадежно влюблен, Катерине (Кети) Гарон. Сохранились адресованные ей стихи и письма.

 

За окном – морозная луна,

Зимний свет, ночная тишина.

Но завешено твое окно

Плотной шторой верно и давно.

За окном в урочный час страшна

Над домами полная луна.

Но ты спишь, тебе не до луны:

Ты совсем другие видишь сны...7

 

В апреле 1925 года Юрий переживает ее уход (она обручена с другим), и хотя стихи его еще совсем юношеские, в них мы уже находим то поэтическое чувство, без которого нет настоящей поэзии.

 

Я без тебя – тепла лишенный свет,

Я без тебя – без хлеба нива,

Я музою оставленный поэт,

Симфония без лейтмотива8.

 

Позже Китти, дочь поэта, поддерживала с Катериной Гарон долгие дружеские отношения; Гарон передала ей часть своего архива, связанного с именем Юрия Мандельштама. 

Юрий – мечтатель, романтик, ищущий любви, друзей, взаимопонимания:

 

С детства я любил мечтанья,

Тишину и дрожь предчувствий.

Оттого я много верил

И отчаивался много.

Я искал на небе отблеск

Незаслуженного счастья,

И оно меня томило

Слаще летних сновидений.

 

3. ГОДЫ УЧЕБЫ

В начале 1920 года в Париже были созданы курсы для подготовки русской молодежи к экзаменам на аттестат зрелости. Их организатором был гимназический учитель С. Г. Попич9. Занятия проходили на улице Гренель, на квартире В. А. Маклакова (бывшего посла Временного правительства в Париже, известного адвоката и общественного деятеля)10. После первого выпуска было объявлено об открытии в Париже русской средней школы.

В одном из отдаленных районов города, на тихой улице им. Доктора Бланш, в глубине двора находился сравнительно небольшой трехэтажный, окруженный деревьями особняк. В этом доме расположилась первая русская школа, которая в 1930 году стала называться гимназией. Так описал школу некто Н. Григорьев: «Узкие коридорчики, небольшие комнаты, загроможденные старой классной мебелью, на которой теснятся желающие учиться...» В 1920 году шесть человек: протоирей о. Н. Сахаров, М. А. Маклакова (сестра В. А. Маклакова), В. Ф. Дюфур, В. П. Недачин11, С. Г. Попич и Б. А. Дуров12 взялись за дело. С начала основания школы число учеников равнялось числу преподавателей – их было только шесть. Но постепенно число и тех, и других быстро возрастало. 

К 1925 году в школе насчитывалось уже 250 учеников и 20 учителей. Пришлось пристроить к каменному зданию довольно обширный барак. В нем находилась большая икона и перед ней аналой. В этом помещении собирались утром ученики для общей молитвы. Материальную помощь гимназии оказало французское Министерство иностранных дел. Постоянную помощь оказывала принцесса Монако, затем Международный банк, страховое общество «Россия» и другие организации. Денег хватало на то, чтобы выдавать неимущим ученикам небольшое пособие и деньги на учебники. Деятельное участие в организации школы приняли «Общество помощи детям беженцев из России» и лично М. А. Маклакова. Значительную материальную помощь школе оказала артистка балета Анна Павлова, устроив пансионат «для девиц, учащихся в гимназии». Занятия в школе начались в первых числах октября. За пять лет своего существования гимназия выдала 260 аттестатов, которые приравнивались к французским аттестатам.

Вскоре по приезде в Париж родители записали Юрия, которому было 12 лет, и Татьяну (сестру Юрия), ей было уже шестнадцать, в первую русскую школу в Париже. Юрий и Татьяна учениками были прилежными. Татьяна Мандельштам-Гатинская13 в дальнейшем тоже стала поэтессой. Как вспоминает Юрий Владимирович, приходилось иногда заниматься и по ночам.

С 1920 по 1961 год школу окончили 1200 учеников. Одним из основателей и бессменным директором Русской гимназии в Париже был Борис Андреевич Дуров. Среди преподавателей можно назвать Григория Леонидовича Лозинского14 – это был строгий и заботливый преподаватель, автор «Программы по русскому языку для внешкольного обучения», филолог, переводчик, литературный критик, историк литературы, библиофил, издатель. Попич С. Г. преподавал литературу, а Старинкович Константин Дмитриевич15 – ботанику. В гимназии преподавалась и гимнастика, благодаря энергии и умению преподавателя Г. П. Година.

Но любимым учителем будущего поэта был преподаватель русского языка Сергей Сергеевич Лукьянов16. Ему посвятил 14-летний Юрий «Поэму о русской поэзии» на шести страницах. Сергей Лукьянов был человеком яркой и драматической судьбы. В то время, когда он начал преподавать в школе, ему было 34 года. Филолог-классик, историк искусства, публицист и переводчик, он окончил Санкт-Петербургский университет, специализируясь в римской истории. В 1920 году эмигрировал в Париж. Сергей Лукьянов был одним из организаторов Русского народного университета в Париже. Разносторонние знания Сергея Лукьянова, глубокая эрудиция, вероятно, стали подражательным примером для Юрия. С. С. Лукьянов в 1927 году был выслан из Франции и вернулся в Советский Союз. В 1935 году он был арестован и погиб в заключении.

Выпускные экзамены 1925 года проходили в особой экзаменационной комиссии, председателем которой французское правительство назначило профессора Лильского университета А. Лиронделя17, прекрасно знавшего русский язык и русскую литературу. Делегатом был некий Г. Николя. Аттестат Русской гимназии давал студентам право на поступление в высшие учебные заведения Франции. В 1925 году к экзаменам было допущено 52 человека, из которых только 34 получили аттестаты зрелости и свидетельство об окончании семиклассного среднего образования. Золотую медаль получили 4 человека, серебряную – два. В 1925 году семнадцатилетний Юрий Мандельштам окончил Русскую гимназию с серебряной медалью18.

Высшее образование Юрий Владимирович получил в Сорбонне, где изучал французскую и русскую литературу, современную и средневековую историю, окончив университет одним из первых в потоке. Он так объяснял свое стремление изучать Средневековье: «...средневековые суеверия, понятие о безвыходном, неискупимом грехе – именно то мое ощущение». Мистика и мистическая литература всегда интересовала Юрия Владимировича, что мы сможем проследить в его литературных статьях. («Возвращение»)

В 1929 году он стал обладателем диплома по современной истории и русской литературе. Ему предлагают остаться работать на кафедре французской литературы, но Юрий Владимирович чувствовал свое поэтическое призвание. Так, он вспоминает годы учения в своих стихах:

 

Этой жизни, трудной и любезной,

Каждый год мне по-иному мил!

Каждый год своей волной железной

Сердце навсегда приворожил.

Пронеслась гимназией далекой

Череда привычных лучших лет.

Темный, непонятный, одинокий,

Позабылся университет.

 

Окончив Сорбонну, Юрий Мандельштам вступает в новую жизнь: многочисленные друзья, новые встречи, новые увлечения, творчество, частые выступления, работа по ночам, чтение, долгие споры и обсуждения с друзьями новинок литературы, новых имен, такая насыщенная литературная жизнь... Медленно уходят в забытье воспоминания детства:

 

Не надо зрелых рассуждений –

Забыто прошлое давно,

И только где-то наши тени

Глядят в июльское окно.

 

4. МУЗЫ ПОЭТА

Поэтическое творчество неотделимо от любовной лирики. Юрий Мандельштам – поэт-романтик, поэт-мечтатель с чистой, открытой и легкоранимой душой. Любимым посвящал он свои лучшие стихи. Читая первую книгу его стихов «Остров», напечатанную в 1930 году, когда поэту было только 22 года, мы понимаем, что юноша был влюблен в некую Злобину, замужнюю женщину, жившую в Англии. Возлюбленная умирает. В его поэзии звучит нота расставания. Тема любви, преобладающая в его первом сборнике стихов, не исчезает, но с годами боль становится глубже, печаль – заметнее, мистический ореол в поэзии становится выпуклее, тема любви – шире.

У каждого поэта есть своя великая муза. Вдохновительницей лучших стихов Юрия Владимировича стала Людмила Стравинская, старшая дочь композитора Игоря Стравинского. Она родилась в Петербурге в 1908 году, в том же году, что и Юрий Мандельштам. В 1920 году Людмила (Мика) вместе со всей семьей переехала из Швейцарии на жительство в Париж. Имя русского композитора, пианиста, дирижера Игоря Стравинского было хорошо известно в Париже. Его музыка к балетам «Жар птица», «Петрушка» и «Весна священная» завоевали Париж. За границей он жил с семьей с 1914 года, сначала в Швейцарии, потом во Франции. Старшей дочери Людмиле было только 6 лет, когда семья покинула навсегда Россию. Однако Мика страстно любила и русскую музыку, и русскую литературу.

Однажды на один из поэтических вечеров Георгий Адамович привел милую, застенчивую девушку и познакомил ее с Юрием Мандельштамом. С этой встречи молодые люди уже не расстаются.

 

И мы узнали дни освобожденья –

Сон бодрости и беспричинный смех –

Когда в одном – два счастья, два стремленья,

И каждый миг – прекраснейший из всех.

 

В жизни поэта эти дни были самыми светлыми: «Это – счастье, больше ничего. / Но другого нет и быть не может...» (Янв. 1938 г.) Любовь, о которой он так много писал, пришла неожиданно, как просветление, внезапное счастье, желанная мечта, и ассоциируется она у него с образом любимой женщины:

 

Это – ты. Бьется сердце от страха,

Замирает. Полет с высоты

В эту ночь. Ни дыханья, ни праха,

Ни любви, ни судьбы. Это – ты...

 

Вскоре у них рождается дочь Катерина (Китти), которую обожал молодой отец. Годовалой Китти подписывает Юрий Владимирович на память свою последнюю фотографию: «Моей маленькой доченьке, Китти, от папы, который ее очень любит». Но вскоре обрушивается на семью череда трагедий.

В те годы русскую эмиграцию буквально косит настоящая эпидемия туберкулеза. В газете «Иллюстрированная Россия» за 1935 год автор пишет: «Если присмотреться вокруг, то окажется, что туберкулезные имеются в громадном большинстве среди русских беженских семей»19. Через год после рождения дочери у Людмилы развивается тяжелая форма заболевания. Игорь Стравинский перевозит ее на лечение в санаторий. Через несколько месяцев она возвращается домой, но здоровье опять ухудшается; она переезжает на время с ребенком к родителям. 30 ноября 1938 года Людмила Стравинская умирает, оставив Юрия Владимировича с новорожденной дочерью.

Смерть не щадит и семью Стравинских. За шесть месяцев болезнь унесла три поколения Стравинских. В 1938–1939 годах Игорь Стравинский похоронил одновременно трех дорогих ему людей: дочь (Людмила умерла в ноябре 1938 года), первую жену (Екатерина умерла в марте 1939 года) и мать (Анна умерла в июне 1939 года). Над ним самим нависла смертельная опасность острой вспышки туберкулеза. Серьезно заболели туберкулезом и были отправлены на лечение в Швейцарию маленькая Китти и младшая дочь Игоря Стравинского Милена – обе находились в критическом состоянии. Никто не надеялся, что они выживут. Однако их удалось спасти.

Неожиданной и страшной трагедией стала для Юрия Мандельштама ранняя смерть жены. «Мир, в котором он жил, разрушился, из человека он превратился в парию», – пишет Ю. Терапиано. От смерти жены, от этого страшного удара Юрий не оправился никогда...

 

Разлука бьет тяжелыми крылами,

Крылами ночь охватывает нас,

И застывает медленно над нами

Прощанья поздний час.

 

Дорога ждет. Раскрыты настежь двери. –

И холодеет нежная рука.

И все-таки еще любовь не верит,

Еще любовь легка.

 

Но вот качнется время. Слишком мало.

Платок в руке – последний знак любви,

И шепот опустевшего вокзала.

Моя любовь, живи!

 

Скорбь его достигает самого высокого накала. Мучают воспоминания, и чем яснее эта память о светлых днях, проведенных с любимой, тем тяжелее для Юрия Владимировича разлука. Прощание с Микой, последние минуты, проведенные возле ее постели, оставили в тонкой, ранимой душе поэта неизменный вопрос: «А можно ли было ее спасти?» Он не может долго находиться в пустой квартире – все напоминает о жене. «Тоскую и глухо страдаю. / И все-таки труд мой безмерен, / И все-таки путь мой потерян...» Цикл его стихов «Памяти твоей» был опубликован в 69 номере «Современных записок». Образ жены не оставляет поэта. Он верил, «что вечный свет, а не могильный мрак», «покой» дарует ей Господь. Он верил в высшее благо, но принять разлуку с любимой не мог.

 

Я верю, Господи, что это знак,

В котором благодать Твоя и сила,

Что вечный свет, а не могильный мрак

Узнала днесь раба Твоя Людмила.

 

Я верю, что дарован ей покой,

Что Ты и жизнь ее, и воскресенье,

И от нее отвел своей рукой

Болезни, воздыханья и сомненья.

 

И даже то, что не могу понять,

Без ропота стараюсь я принять.

Лишь в долгие часы ночной тоски,

Забывшись, вдруг протягиваю руку –

 

И нет ответной, любящей руки...

Я все приму – но как принять разлуку?

 

Приходят длинные, бессонные ночи: «Сердце, сердце, ведь еще не время! / Только ты не отвечаешь, сердце, / Бьешься, обрываешься, трепещешь, / Мучаешь бессонницей меня». В эти бессонные ночи пишутся и такие строки:

 

И только ночью сонным ядом

Далекий Север напоит,

И одиночество над садом

Как купол огненный висит.

 

В это время Юрий Владимирович много работает. Пишет ряд критических статей для газеты «Возрождение» и других изданий. Большинство этих статей о поэзии и поэтах, не только русских, но и итальянских, немецких, персидских, а чаще всего – французских. Серьезный анализ, глубокое понимание духовного мира поэтов, о которых он пишет, придавали особую цельность и глубинность его критическим статьям.

Романтическая сторона жизни поэтов всегда привлекала и критиков, и читателей. Тема «Женщины в жизни поэтов» казалась Юрию Мандельштаму немаловажной для понимания творчества вообще. Так, например, великая любовь Данте и Беатриче всегда и во все времена являлась символом «верности, чистоты и невоплощенности любовных желаний на земле». Женщина должна была быть для поэта «не женой или любовницей, а идеальным объектом идеальной любви», – пишет Юрий Мандельштам. Недостижимая, обожествленная женщина, так страстно и платонически любимая Данте, была замужем. Были и другие женщины у Данте, но чистый образ Беатриче, его Музы, вдохновивший его на лучшие произведения, он сотворил и оставил потомкам на века как символ неумирающей любви.

Романтическая жизнь Виктора Гюго, Эдгара По и Альфреда де Виньи также была полна любовных драм. Знакомясь со статьями Ю. Мандельштама о жизни этих талантливых поэтов, невольно приходит на ум цитата английского писателя и поэта Оскара Уайльда: «Женщины вдохновляют нас на великие дела, но вечно мешают нам их творить».

О романтической стороне жизни самого Юрия Мандельштама мы знаем немного, но любимые женщины, встретившиеся ему на жизненном пути, вдохновили поэта на прекрасные стихи – искренние, лишенные фальши и позы, чистые, добрые, открытые. В рецензии на Собрание сочинений Юрия Мандельштама (1990), изданный в Гааге после его смерти, Ирина Муравьева пишет: «Общеромантическое направление поэзии Ю. Мандельштама с его разочарованием в жизни, поисками идеальной любви и дружбы, с его запутавшимся в слове прекраснодушием, наивной добротой и открытостью неиспорченного сердца, с постоянным, в духе раннего и неустоявшегося Фета или Полонского, перепевами душевных движений, – все это представилось мне не фактом реальной жизни и не реальной поэзией, а скорее чьей-то мистификацией, стилизацией под знакомое, средне-романтическое, ушедшее в прошлое мировосприятие, ибо трудно представить, чтобы человек, живший в середине нелегкого нашего столетия и погибший в 1943 году в немецком концлагере, сумел сохранить свою ‘старинную’ свежесть и наивность чувства и так бесхитростно запечатлеть почти юношеское, чудом залетевшее из иных времен в наше разочарованное, циническое и взрослое время – сердце».20

 

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Документ хранится в личном архиве Мари Стравинской.

2. Порочный круг (фр.)

3. Рощин Н. Я. Парижский дневник / Сост., ред. и авт. предисловия Л. Г. Голубева. Рук. проекта Г. Р. Злобина; коммент. Е. В. Коротковой; подготовка указателей: Е. В. Короткова и И. Л. Решетникова. – М.: ИМЛИ им. А. М. Горького РАН, 2015. – 488 с.

4. Зернов, Николай. За рубежом. – Париж. 1973. Сс. 123, 125.

5. Письмо Гюго Бодлеру от 6 октября 1859 года: «Vous créez un frisson nouveau» – «Ты создаешь новый трепет» (фр.)

6. Строки из стихотворения «Отъезд всегда отъезд...», не вошедшего в сборники стихов Юрия Мандельштама, напечатаны впервые в газете «Возрождение, том 9, № 3033, 21 сентября 1933 г.

7. Из архива Мари Стравинской.

8. Из архива Мари Стравинской.

9. Попич Сергей Георгиевич (1879–1974) – педагог, общественный деятель, член правления Союза русских преподавателей во Франции, инициатор создания Русской академической группы во Франции, организатор Дней русской культуры.

10. Маклаков Василий Алексеевич (1869–1957) – адвокат, политический деятель, публицист, масон. Член Государственной думы II, III, IV созывов. С августа 1917 – член Всероссийской по делам о выборах в Учредительное собрание комиссии. Посол Временного правительства во Франции (прибыл в Париж в октябре 1917, приступить к обязанностям не успел). Член Русского политического совещания. С 1924 возглавлял Эмигрантский комитет, представительство интересов русских эмигрантов во Франции. С 1932 г. глава Совета послов, организатор Русского бюро для юридической помощи эмигрантам в Париже. Короткое время после Второй мировой войны стоял на позициях сближения с СССР, однако быстро отказался от этих взглядов.

11. В. П. Недачин (1863–1936). Эмигрировал во Францию около 1918 года. В 1920 году становится во главе Русской средней школы (будущей Русской гимназии) в Париже. Организовал в 1923 году в Париже с Л. З. Родштейном Русские курсы заочного преподавания. Читал курс истории русского языка на Высших педагогических курсах для подготовки преподавателей средней школы (1921) и на Русских курсах заочного преподавания (с 1923), выступал с лекциями в Русском народном университете, в Русской академической группе. Вице-председатель Общества просвещения беженцев из России (с 1921). Член Союза русских преподавателей во Франции (1925), в 1926 избран его председателем. Член правления Русской академической группы (с 1925). Участник Педагогического съезда во Франции (1929). В 1930 году награжден Министерством народного просвещения Франции Академическими пальмами.

12. Дуров Борис Андреевич (1879–1977) – русский военный инженер и артиллерист, педагог, администратор, полковник – один из основателей и бессменный директор Русской гимназии в Париже. Преподавал математику.

13. Татьяна Владимировна (1904–1984) печаталась сначала в парижской периодике под фамилией матери – Штильман, позже печаталась под фамилией Мандельштам-Гатинская (Мандельштам – девичья фамилия, Гатинский – фамилия мужа, поэта Леонида Гатинского, псевдоним – Леонид Ганский).

14. Григорий Леонидович Лозинский (1889–1942). Окончил юридический и филологический факультеты Петербургского университета, позже увлекся переводами. В начале 20-х годов тесно сотрудничал с издательством «Всемирная литература». Самым известным переводом стала «Переписка Фрадика Мендеша» (1923) португальского писателя Эса де Кейроша. Был известен как филолог-романист, переводчик.

15. Старинкович Константин Дмитриевич (1888–1926) – ботаник, педагог, профессор. В 1920 г. один из учредителей Русской гимназии в Париже, преподавал физику, естествознание, географию. Впоследствии работал в Пастеровском институте. С 1921 г. был членом правления Общества просвещения беженцев из России.

16. Лукьянов Сергей Сергеевич (1888–1938?) – филолог-классик, историк искусства, журналист, общественный деятель. Сын оберпрокурора Синода С. М. Лукьянова (1855–1935). После Октябрьской революции – участник антисоветского мятежа в Ярославле в 1918 г. С 1920 г. в эмиграции. Один из идеологов общественно-политического течения «сменовеховства»: один из авторов сборника «Смена вех», а также журнала «Смена вех» и газеты «Накануне» (соредактор); член правления берлинского Дома искусств. С лета 1924 в Париже, редактор журнала «Наш Союз» (1926–1927). Был одним из организаторов Русского народного университета в Париже. В 1927 году был выслан в СССР. Занимался журналистской деятельностью, работал главным редактором московского «Journal de Moscou». 5 августа 1935 г. арестован органами НКВД и «за активное участие в контрреволюционной группе» был отправлен в ГУЛаг на 5 лет. При отбытии срока тройкой НКВД СССР за «контрреволюционную агитацию и прославление фашистского режима» (ст. 58-10 УК РСФСР) приговорен к расстрелу. Приговор приведен в исполнение 27 февраля 1938 г. по месту заключения. Реабилитирован в 1956–1957. Источники: http://www.el-history.ru/node/618; http://baza.vgdru. com/1/19849/30.htm

17. Андрэ Лирондель – известный французский ученый-славист, автор книги «Шекспир в России» (1912). Он прививал своим студентам любовь к русской поэзии. В журнале «Revue des Etudes Slaves» за 1921 год Лирондель дает общий очерк русской поэзии с XVIII века до 1921 года, прослеживая струю чистой поэзии. Занимался также творчеством А. К. Толстого.

18. Из статьи П. Григорьева, напечатанной в газете «Возрождение», № 67, 8 августа 1925.

19. «Иллюстрированная Россия», №1 (503), январь 1935 г. С. 14.

20. «Новый Журнал», № 186, 1992. Сс. 370-375.

 

Филадельфия

 

 

 

[1]

Отрывки из неопубликованной книги «Твой голос далекий».